О прошении прощения

Вот сейчас вернулась мода: кто-то счёл себя вправе указывать человеку, что ему делать, — ну и пошло-поехало: «Покайтесь! За злодеяния ваших предков, за изолганную историю, за то что кто-то где-то не может ужиться со своими неграми, полагая их отдельными от людей... За обиженные меньшинства, за грехи ваши тяжкие — просите прощения. На колени, скоты!..». Смешно, но некоторые встают. Извиняются... Так вот давайте поразмышляем об извинениях. 

Сразу постулирую: просьба о прощении свидетельствует о том, что человек ничего не понял ни в природе зла, ни зачем он это зло совершил, ни для чего пострадал другой — а значит зло для него так и осталось злом.

Подшумевшая история: в Краснодаре наши футболисты наплевали на уефашных лицемеров и остались стоять как нормальные мужики. Спасибо ребятам, смотрю на них — и понимаю: не нужно просить прощения. Ни за что и никогда. Потому что вот это и будет лицемерием. (Оставим рутинную вежливость с наступанием на ногу и прочей икотой; будем здесь о настоящем, полновесном и «покаянном» извинении). 

Нам внушали, что нужно просить прощения, если мы кого-то обидели. Однако, как мы знаем, и как хорошо показывает история Каина, обида не имеет отношения к обидчику. Она всегда утоляет желание «обиженного» — самое на тот момент сильное и лихорадочное. Если мы честны с собой, мы знаем, что обида — сладкое и желанное чувство, прелестный наркотик для снятия ответственности. Мы жадно припадаем к алкогольному соску, чего уж греха таить?

А что происходит, когда «обидчик» возвращается и просит прощения? Кажется, здесь мы получаем сатисфакцию: он осознал, раскаялся и пришёл исправить. Но в том-то и дело, что только кажется. Удовлетворяюсь не я, но моя ущемлённая гордыня. К слову, та самая, которая жаждала обиды и припадала к соску. Сам же я где-то в глубине подсознания печалюсь: ну вот, он так ничего и не понял — и остался таким как был. Тот же подсознательный «я» ни на что и не обижался! Он понял, что раз «со мной поступили плохо», мне дают понять: раскрой глаза, нет никакого «плохо», не бывает ни плохо ни хорошо, бывает жизнь и возвращение к свету; меняй свой ум и живи как человек...

Как раз тем, кто пытался разделить «хорошо» и «плохо», кто внедрял мораль и законы, кто насаждал людям нормы поведения, Иисус говорил в лицо «детей дьявола, братьев лжи, порождений ехидниных и змеиное отродье»!

Достоевский вложил в уста старца Зосимы и его брата Маркела слова: «Я понял, что за всё и вся виноват... Вот когда каждый поймёт, тут сразу и рай». Правильно! Виноват — значит причиной всему. Плохому ли, хорошему, не важно! Всему причиной. И значит от меня зависит, каким будет мир вокруг меня.

В Писании же сказано: «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное». А Царствие, как добавлено дальше — «внутрь вас (и между вами) есть». И тут правильно. Потому что евангельское покаяние есть не что иное как метанойя, «перемена ума», разворот от причинно-следственной ветхозаветной плоскости — к полноценной жизни в свете и любви. И ни слова о том, что нужно просить прощения и удобрять голову пеплом.

Есть история о блудном сыне — вернувшемся к отцу не за прощением, за любовью.

Ещё сказано: «Итак, если ты вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, пойди и примирись с братом твоим». А здесь о чём? Вот если ты слепец и повёл брата в свою же тьму — другими словами, если ты ограничил его, принудил забыть о своей природе и тем не пустил к свету, — тебе придётся прийти к свету и за него тоже. За двоих уже, получается. Сможешь? Ты за себя-то смоги, гражданин с обрезанной душой!.. А нет — иди и возвращай, что отнял. И не выйдешь из темницы, пока до последнего кодранта не отдашь.

Итак, если я смотрю открытыми глазами, я понимаю: нанесённая мною «обида» ближнему послужила нам обоим для прозрения. Для метанойи и разворота ума. Когда я свободен от образа, нарисованного для себя своей же гордыней, свободен от потуг примерить его на других, то я освобождаюсь и от прочего хлама — мнений, желаний, оценок и главное, ожиданий — основы этой самой гордыни. От всей той гадости, из которой я слепил себе маску — так называемую «личность». Тогда всё что у меня остаётся — это опыт любви и света — с которым и сделать-то ничего нельзя, как только раздать. И всякая беда, всякое страдание вплоть до смерти — свидетельствует лишь, что глаза раскрыты ещё не до конца.

Естественно, это не говорит о том, что следует творить зло — его оправдание стало бы как раз «медными вратами», закрывающими от жизни и оставляющими в мерзости запустения, — но если оно ужé произошло, важно понимать для чего, и какое теперь возможно благо. Грань тонкая, не знаю, удалось ли донести. (Здесь мы касаемся радикального отделения настоящего от прошлого, но это особая, большая тема).

Если же, напротив, я прошу прощения — значит я решил оставить на себе ту же дьявольскую «личность» со всей её ехидниной атрибутикой. Просто примирился с дрянью, ужился и оставил на себе. А главное — призываю проделать то же самое и «жертву»! Отсюда становится понятным, почему нас злит, когда «негодяй» возвращается с извинениями. Мы вполне объяснимо готовы разбить ему морду и высказать в неё «змеиное отродье». С одной стороны, так реагирует вспомнившая вдруг о мести гордыня, но здесь же и досада за брата — за не выученный им урок.

Прощения просит не человек у человека — маска у гордыни.

Хорошо, но что тогда делать, если причинил-таки зло? Необходимо слиться с «жертвой» воедино. Да, это совсем не просто после того, что ты натворил, но без этого никак. Перво-наперво: он не жертва, а равнозначный соучастник. Он такой же человек. Как он себя повёл? Если дал отпор — он соучастник зла; если подставил другую щёку — соучастник прозрения, метанойи. В обоих случаях сработали оба. Он, как страдающая сторона, свой вклад уже внёс — он уже показал, что ты и он — одно целое, просто с выделенными полюсами. Дело за тобой.

Как бы непривычно ни звучало, но главное — состоялась встреча человека с человеком, необходимое условие любви. Катод, анод — и искра между ними. А метанойя случится тогда, когда отпадут роли, когда отбросятся плюс и минус, когда останется искра. Тогда, наверное, и станет очевидно, что каждый за всё и вся виноват. Тогда и рай на земле