Троица в литературе

Вспомнилась «Божественная комедия». Помимо неисчислимого прочего, Данте раскрыл там простую и глубокую мысль: мы ответственны в жизни всего-то за три роли — мы либо дарим любовь, как Беатриче, либо идём к любви, как Данте, либо служим проводником-Вергилием. И в этом — исчерпывающая тройственная полнота. Представление себя в какой-то другой роли будет самообманом и точно не приведёт к абсолюту Рая. Занятно... На мой взгляд, это едва ли не самое доступное объяснение христианской Троицы вообще. 

Позже эту схему возьмёт Пушкин. Возьмёт — и покажет, что проводнику даже не требуется чистота помыслов, достаточно простого внимания к человеку. Гринёву в роли проводника к Маше выступят последовательно Савельич, Пугачёв и наконец Швабрин. Последний вообще не осознаёт своей «исторической» роли, но это роли и не играет. Как скажет потом Даниил Андреев (а Тейяр де Шарден и Шри Ауробиндо согласно кивнут), не важно как выглядят события на историческом уровне — «метаистория» всё равно движется домой, к свету.

Достоевский пойдёт ещё дальше: окажется, что «моральной чистоты» не требуется и двоим другим. Чуткий Порфирий Петрович приведёт убийцу и вора Раскольникова к блуднице Сонечке. Что здесь? Раскольников чувствует любовь в сердце Сони, а Порфирий видит душу, тянущуюся к свету, в самом Родионе.

«Братья Карамазовы». Здесь уже Фёдор Михайлович покажет, что помыслы вообще не важны — достаточно бескорыстия и памяти о свете. Проводник Алёша видится нам едва ли не херувимом, а между тем «херувим» планомерно нарушает все (или почти все) Моисеевы заповеди. То есть напрочь попирает мораль. Но он соединяет в себе все (или почти все) Заповеди блаженства. И он соединяет людей — указывая путь к свету тем, кто ни о каком свете и не помышлял. Просто смутно помнил.

Память. Её в основу положит и Платон — и тоже придёт к тройственной фигуре. Эйдос-анамнезис-мимезис — та же троица, если разобраться. А если мы определим принцип — служение второму ради третьего — то не пройдём и мимо гегелевского тезиса-антитезиса-синтеза. Да что там! отпустив тормоза, мы вспомним и принцип золотого сечения: «каждый член есть сумма двух предыдущих; и — целое относится к большему так точно, как большее относится к меньшему»...

Но Данте рисует и обратную картину — картину ада. Там люди, замкнувшие все три роли на себя. Они любят удовольствие, которое обещает грех (только обещает), они идут на тот блеск, и при этом ведут себя сами. Второй для них служит не более чем зеркалом, от которого можно отвернуться, а третий вообще превращается в ненужную (и даже не замечаемую) помеху. (То же мы увидим, например, в Онегине, Ракитине или Печорине).

А дальше у флорентийца уже высокое, эмпирейное. Разум Вергилия способен довести только до земного рая. В небесном раю делать ему нечего. Здесь проводником становится сама Беатриче, однако путь любимого к любящему не прерывается: теперь он ведёт к свету как таковому, к единению всех земных (или небесных — теперь видно, что это одно и то же) душ. То есть любовь не замыкается на одном человеке — иначе это был бы хотя и рай, но лишь земной, тленный. Любовь сливается в один луч и возвращается к источнику — всему человечеству вообще, к образу и подобию. Неслиянно и нераздельно.

В жизни нам всегда нужны ещё двое. Или, если нет третьего, на любую роль всегда можно призвать Бога. Насколько понимаю, каждый из упомянутых авторов старался сказать об этом.

«Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое...»