Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением...

Друзья! К сожалению, вынужден пригласить вас на заседание мужского клуба «Приап». Само определение «мужского» клуба обязывает к фривольности и правде — что делать, надо так надо, будем фривольны. 

>[Девчат, вам, боюсь, будет не интересно, простите великодушно, легко и шутя — как вы одни, наверное, умеете. Ну а если случайно зацепите абзац-другой... что ж, простите уже как следует.]< 

Итак...

Вброшу: беда человечества и кособокость мира напрямую связана с тем, что мы живём без женщин. Как? Ну вот так: со стиснутыми зубами, мрачными таблоидами и ускользающим куда-то пониманием. Мы думаем, что женщины здесь, с нами. Мы елозим по ним оценивающим взглядом, говорим комплименты, тискаем в объятиях и барски одариваем небритыми поцелуями... — но женщин с нами нет. Мы не хотим, чтобы она была здесь хотя бы на йоту больше, чем телом — по которому можно елозить намаргариненными зенками и небритостью. Мы никогда не позволим ей с нами быть. Потому что тогда здесь не получится быть привычным нам.

Помните, пацаны, Иисус сначала поставил вескую печать: «Не нарушить [закон и пророков] пришел Я, но исполнить», — а потом заявил так: «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Мне кажется, Он здесь подмигнул.

Ну как не подмигнуть? Ведь знает же Он нашу природу. Знает, что не можем мы не смотреть на неё с вожделением, не в крови это у нас. Не для того же она так красива и не для того подчёркивала красоту — чтоб нам вот так взять и не заметить. Вожделеем, конечно, вожделеем. Разумеется, с момента как сами женаты, мы не набросимся на неё с пылкой небритостью, но разве ж отведём взгляд от красивого? Разве не подметим в себе поджатый живот и навострённые чувства? Разве не пройдём взволнованным взглядом по скрипичным контурам красоты?

И разве не женщина — вершина красоты, сотворённой Богом? Вот в наших вот глазах, в наливных-те, — не она рай?

Забавный нюанс тут ещё топорщится. Если женщина ощутимо моложе, порыв будет другой: больше отеческий, что ли — защитить, накормить... И даже не в возрасте дело: у неё, может, трое детей по коленкам сидят — а в нас вон, видишь, отеческое. Обогреть, дать уверенность; может, набить морду негоднику-мужу, если у ей глаза не горят... Так ведь?

А если ровесница или чуть постарше — ну как тут скрипкой не восхититься? Классикой! Тут скорее мужу морду набьёшь за то, что горят! Шучу, пацаны.

А помните ещё туго скрученную молодость — когда охота на медленные взмахи ресниц составляла даже не смысл жизни — самую жизнь? Помните же? Подмечаешь её, несёшься. За всеми не успеваешь, каких-то чаровниц в планы вносишь, хранишь там где-то, в архивах сердца. И кто скажет, что не любишь хоть одну? Любишь! Больше всего на свете любишь, жизнь отдашь не сморгнув. Знаешь, что до утра, но любишь же! Ну, жизнь-то отдать — невелика забота, правда ведь? Умереть по молодости — наверное, самое пошлое, что можно придумать. Хотя не без гусарства, да.

И вот карабкаешься по ступенькам, за каждой вверх тянешься; новая лучше и правильнее кажется... А на деле отношения с каждым разом всё проще, холодней и очень скоро — невыносимей. Это, пацаны, первый звоночек: когда так, точно знай: нет там женщины. Выхолостил. Сам с собой остался. Они там, может, и гуськом по привычке идут — а ты сам с собой. И всё глубже.

Приятные, конечно, медальки на шее, гордыньку веселят, на неотразимость твою покивают... Только шея вот одна.

И нет среди них ни мовешек, ни вьейфиек, о чём там говорить! Прав ты, «идеолог любви», прав, Фёдор Палыч!

А помните, как мы красиво себе объясняли, да? Мол, я ей сейчас покажу, что значит настоящая любовь и настоящий мужик — а она пусть впитывает; потом такого же будет искать...

Уже, бывало, и не «провожаешь до дому»: так только, намёком. Видишь, что уж готова и лишь поманить осталось — и благородно откланиваешься. Галочку ставить можно, порядок. (Ну это сейчас уже память нафильтровала: кажется, что промахов и не было никогда, разве только хорошие, какие тебя выгодно подсвечивают.)

Это второй звонок. Раз уж о благородстве своём задумался — нет там женщины. Сильно нет. Там, почитай, и тебя-то самого немного осталось. Шея вон разве с медальками.

А дальше совсем интересно, мужики. Наступает время, когда девчонки, как по команде, строем замуж идут. И кажется, первыми — вон те, из плановых архивов, до кого не добрался. Обидно? Понятное дело, обидно. Но тут уже всё, стена, честной дороги нет. И тут... замечали? тут они начинают тебе сниться. Во всей красе! Просыпаешься довольный, глаз намаргаринен, отвкус победы на губах... Думаешь: а что? ощущения-то те же. И вроде чести ничьей не задел. Но уж тут-то очевидно, брат: не было её рядом! Вот как есть не было. Всю Галатею себе сам налепил. А ощущения те же, да? Вот тебе и третий звонок. Потом не пустят. Представление начинается.

Ты женат. Тебя привлекал искристый взгляд, голос с ноткой загадки, изгибы на зависть Гварнери... Ты погрузился в красоту и даже сам стал где-то красотой. Потом на первый план вышла душа: её милые привычки, её эмоции, смех и слёзы, крутые капризы и табасковая страсть. Хорошо! Ты в красоте по самое «не пойму». Проходит время — и ты вдруг совсем по-другому понимаешь: она меня любит. В своей любви ты к этому времени, если не дурак, уж и не сомневаешься. Ты восхищён до третьего неба: как она заботится о ваших детях, как она переплетена с тобой, каким человеком она тебя вырастила... Ты вдруг начинаешь видеть женщину. И принимать. Потому что — блин, поздно уже! всё, стена. Любишь.

Но это тебе так повезло. У других не так. Другие так прочувствовать не умеют, правда ведь?

Повезло, братан, о чём базар! Поснимала она покровы, как Инанна у Эрешкигаль, дала себя увидеть — ты и увидел. А не дала бы...

А не дала бы — сам бы был виноват. Как и все мы, большей частию, виноваты — что под покровы забраться не умеем. Или не хотим. Или боимся, пёс нас знает.

А вот женщина про себя знает очень хорошо. Знает, что вся эта «скрипка», вся волнующая красота — не она вовсе! Атрибут, прекрасно работающий инструмент, дар Афродиты. Потому ты и клюнул в своё время. Потому и дети теперь у вас. Потому ты и счастлив.

Душа её искристая — тоже не она. Бриллиант, сердцевина, моторчик. «Хоцу — вскоцу; не хоцу — не вскоцу», — как Иван не скажет. И этим агрегатом она волшебно пользуется — скажите, пацаны?

А дух... А дух, это и есть, чем она жизнь несёт. Новую. И не девять месяцев под сердцем; не семнадцать лет до института — всю новую жизнь. Всю свою жизнь несёт. И знаете, пацаны, она ведь и нам, мужьям-негодяям, этим духом жизнь строит. Новую. И её несёт словно крест.

Женщина про себя знает: она — это всё сразу. В нужный момент нужным боком повернётся. И всегда красиво выйдет.

За всех, мужики, не скажу, за себя скажу. Вот бы чему поучиться — не монолитом себя выставлять, не глыбой под задранным носом, — а вот как женщина умеет, но никогда об этом не скажет. Глыбе-то многое хочется, понятно, но женщина зато больше умеет и больше понимает. Потому и жизнь вынашивать не нам доверено — а?

Доберись до самых её глубин, до самой красоты внутри — и уже не сможешь не восхититься. Вот. Тогда да. Тогда можно и подмигнуть Спасителю в ответ. А часто ли мы хотим идти вглубь? Какой там! мы лишний раз и платье-то стянуть робеем. Как ни крути, новая жизнь начинается со снятого платья. Но растёт исключительно на духе.

Простите великодушно
;-)