В методологии есть такой принцип: когда совпадают подобия двух предметов по всем параметрам – считать (хотя бы приблизительно) предметы одинаковыми. «Если нечто крякает, как утка; летает, как утка; выглядит, как утка; питается, как утка; ходит и плавает, как утка – то… То это, скорее всего – утка». Понятно, что конвергенция признаков не делает дельфина или кита тождественным рыбе, они всё же не рыбы. И тем не менее подобие рыбы достигает у этих млекопитающих порой шокирующего сходства. Это же можно сказать и о явлениях наших дней: неонацизме XXI века и буржуазной «демократии» западного образца.
«Правые» и «ультра-правые» XIX века – монархисты, сторонники аристократии и неравенства сословий, вообще всех феодальных пережитков в обществе. И в этом смысле нацизм уже в ХХ веке (не говоря о XXI) существенно отличается от классических «правых» партий.
Это довольно жуткий и противоестественный гибрид правой (рабовладельческой) идеологии и демократических технологий манипулирования большинством населения. Нацизм, отстаивая «идеалы» рабовладения, активно при этом обращается к самым широким массам, апеллирует к народу, стремится к популярности («пополо» – итал. «народ») в толще нации, а не только на вершине её иерархической пирамиды.
Нацизм цепляется за фольклор, традиции (достояние народа, а не аристократии), за всё этническое (феодальная аристократия, напротив, была предельным космополитом [1]). Отстаивая на базовом уровне рабовладельческую метафизику общественных отношений, нацизм обещает расширение рядов рабовладельцев, и сулит каждому возможность попасть в эти ряды.
Нацизм толкает борьбу за лучшую долю в сторону: чтобы отбирали недостающие блага не у хорошо вооружённого мироеда, а у плохо защищённого соседа. Недостаток благ у бедняка будет восполнен не за счёт уравнительства внутри нации, а за счёт порабощения иных наций (рас, социальных страт и т.п.).
Говорить, что нацизм (даже старый, «классический») чужд демократии – неверно. Он стал ответом зверя в человеке на демократические веяния, является продуктом демократизации рабовладения и каннибализма.
Сопротивляясь подлинным демократическим преобразования, рабовладельцы и каннибалы открыли доступ в свои ряды всем желающим, с входным билетом: заслуги в области зверства и террора.
«...Английская республика при Кромвеле в сущности разбилась об Ирландию» — характеризовал К. Маркс значение ирландского геноцида, имея в виду её социальные и политические последствия для Англии.
Революционно-уравнительская армия перестала быть революционной и стала армией захватчиков и мародёров, когда её энергию переключили с социальной борьбы на колониальные захваты. Борьба бедняка за свои права в нацизме (восходящем к Кромвелю) вырождается в борьбу пирата и грабителя за добычу.
+++
Если английская республика (а республика тяготеет либо к социализму, либо к полной фальшивости своих институтов) разбилась сперва о грабёж солдатнёй Ирландии, а затем и в целом о колониализм - то дело социализма в ХХ веке разбилось о «чёрный демократизм», вложенный в нацистскую «демократизацию каннибализма».
Суть, в целом, понятна, а кому непонятна – посмотрите на 3-й рейх и современную Украину:
1) При социализме лучше всех живёт тот, кто больше всех приносит другим людям пользы. Он же наиболее уважаемый и почитаемый.
2) При нацизме лучше всех живёт тот, кто больше всех приносит другим людям вреда. Он же наиболее уважаемый и почитаемый.
Можно выразить это иначе: богатеть не вместе с другими, а вместо других. Строить своё личное потребление и вообще удовлетворение – не совместно, параллельно со всеми остальными – а за их счёт, подавляя и угнетая их, монетизируя наносимый им ущерб.
На этом целиком и очевидно, бесстыдно и открыто, выстроена пост-советская приватизация. Заиметь в личном пользовании побольше благ не тем путём, чтобы у всех (наравне с тобой) их стало больше, а тем, что просто отобрать у других. Один теряет квартиру – у другого появляется возможность переехать во дворец. Один голодает – за счёт этого другой приобретает немыслимые деликатесы, и т.п.
Вот и получается, что достаточно многочисленные группы людей прямо и шкурно заинтересованы, замазаны в деле разорения других групп. Они живут по принципу, который тоже сегодня мало кто пытается скрывать: «чем хуже - тем лучше». Имеется в виду: чем хуже стране - тем лучше подонкам ельцинизма. А всякая попытка как-то улучшить, облегчить положение неимущих – снижает доходы и возможности имущих. И, соответственно, встречает бешеное сопротивление с их стороны!
+++
Понятно, что приватизация и десоветизация не могли в принципе опираться ни на какую «демократию» кроме чёрной нацистской версии «демократизации каннибализма» (имеется в виду - вовлечение в каннибализм всё большего и большего числа людей, растление людей потребительскими соблазнами в обмен на волчье поведение).
Демократия, враждебная советизму – это какой-то нонсенс и оксюморон с точки зрения логики. Это какие-то «пчёлы против мёда» и «горячий лёд». Как может демократия требовать расширения и углубления неравенства?! Мол, мы тут все равны, но это не демократия; вот когда одним станет доступно всё, а другим – ничего – тут-то и восторжествует демократия. Выходит, что «народовластие» увидели в том, чтобы отнять власть у народа! Воистину, это «охлаждение путём нагревания», если не ещё глупее…
Другое дело, если воспринимать «демос» не как «народ», а как победителей в борьбе без правил. Русское слово «народ» означает «народившихся». Чтобы попасть в народ – не нужно ничего, кроме как родиться в его составе. Младенец, который ещё ничего не умеет и ничего не сделал, а только родился - уже часть народа. Только потому, что родился, понимаете?!
В античном полисе «демос» (переводимый у нас как «народ») – вовсе не все народившиеся в полисе. Полис рабовладельческий: в нём «демос» - 20% населения, аристократия - 1% или ещё меньше, а остальные жители – рабы и метеки [2]. Особенностью античной демократии являлось то, что демосом в ней были только те, кто вооружённой рукой и групповой солидарностью добились для себя права не стать рабами, пленными других демосов.
Вот эту особенность воинственной и гиперагрессивной (значительно более агрессивной, чем традиционные монархии) античной рабовладельческой демократии активно использовал нацизм как в период своего становления (в пику набиравшему силу коммунизму), так и сегодня, в версиях неонацизма.
Если народовластие – власть народа и сила права, то «демократия» - власть победителей-поработителей, сплочённых бандитской солидарностью захватчиков, и право силы.
Народ – все народившиеся. Демос – только завоеватели, отбившие у остальных претендентов право быть демосом. Иллюстрации такой «демократии» лучше, чем пост-советская, современная Украина (или Грузия, или Молдова) – просто не найти.
Мы видим режим, который, с одной стороны, не монархия, не идеологическая однопартийная диктатура, но с другой – совершенно хищный, волчий по всем своим повадкам. Каннибализм (пожирание ближнего во всех смыслах, включая и прямой) весьма демократизировано, влито в массы, навязывается как ключ от всех дверей, как универсальный метод решения всех бытовых проблем. Тебе тесно в своём доме? Замори соседа, в двух домах на одного уже не будет так тесно, и т.п.
Если такая идеология (выстроить своё счастье на несчастье других людей) не является нацизмом – что тогда называть нацизмом?!
+++
В основе классической теории демократии лежит равенство, или, что то же самое, равноправие. Оно касается как прав, так и обязанностей человека. Всякую ношу, и приятную и тяжкую совместно живущие люди делят поровну - в этом смысл понятия «равноправие».
Говорить о таком равноправии в условиях буржуазной демократии – глупо и смешно. И просто нелепо. Реальное равноправие – это равный доступ к наличным благам и равные обязанности. Это когда каждый одинаково со всеми другими пользуется всеми возможностями, существующими в стране, и исполняет все обязанности по отношению к государству и обществу.
Но если сделать так – какое место останется буржуазии, и чем она будет отличаться от угнетаемых ею низших слоёв населения?! Она же просто растворится, как сахар в стакане чая, о чём, кстати сказать, социалисты всегда и мечтали!
+++
Ведь (необходимо оговориться) – научный социализм не есть та «большая халява», которую вчера под видом социализма навязывал Хрущёв, а сегодня – европейские левые либералы. Необходимо понимать, что халява растлевает людей, превращает их в бездумных тунеядцев, в вечных нахлебников, сидящих на государственном пособии.
Социализм – прежде всего – право на труд и достойную оплату для каждого человека. Чтобы человека без связей (блата) не шантажировали безработицей, когда принимают на работу, и не шантажировали увольнением, навязывая нищенскую оплату труда. Чтобы человек – конечно, при условии добросовестного труда и выполнения всех обязанностей гражданина – мог, даже выйдя из сиротского приюта, заработать себе всё, что имеют другие люди в его стране. Включая и генеральских сынков, и дочек министров!
Этот суровый, но справедливый подход к человеку (сперва обязанности – и только потом права!) Хрущёв и европейские леваки заменили на «идеал» большой халявы, на представление о бесконечно растущих правах тунеядца и хулигана, оторвавшихся от всяких обязанностей.
Культ халявы сперва растлил, а потом и убил коммунистическое движение, выродившееся в наши дни в «профсоюз извращенцев», включая даже содомитов. И в «адвоката» тунеядцев и социопатов - тех же «мигрантов», которые, вместо того, чтобы развивать собственные страны, предали их и приехали обворовывать чужие, подманенные «большой халявой»…
Пришла пора одеть коммунистическое движение обратно в строгий сталинский мундир с погонами, да и крест на шее ему отнюдь не помешает, учитывая роль христианства в становлении нашей цивилизации и её ценностей (как материальных, так и особенно духовных). Не хотите носить креста на шее – наденете себе туда жернов утопленников!
+++
Главное отличие социалистической демократии от нацисткой демократизации рабовладения в том, что при социализме любой человек доказывает свои права трудом и общественной пользой, при нацизме – террором и насилием, подавлением тех, кто окажется слабее тебя.
Ярким проявлением такого перехода является приватизация 90-х: грабителей поощряли и материально, и даже морально, изображая образцом для подражания. Тружеников шельмовали и унижали не только материально, но и морально, выставляя посмешищем, дураком, ничтожеством. Он стал в 90-е отрицательным примером воспитания детей, тогда как бандит – положительным. Люди стали стараться походить на бандитов – в силу социальной престижности бандитизма.
После всего этого удивляться бурному возрождению нацизма – верх наивности. Нацизм – это лишь теоретическое осмысление, обобщение в уме капиталистических практик социал-дарвинизма. Если ты каждый день делаешь нечто - то уж наверное, хотел бы и нормализовать, и легализовать, и поднять престиж того, что делаешь! Ежедневная практика капитализма не может быть обобщена в теории иначе, чем нацизмом.
Потому что капитализму одинаково не подходят ни крайний индивидуализм либеральной демагогии, ни всеобщее братство социалистов. Крайний индивидуализм, атомарность, одиночество в толпе – вообще для человека немыслимы: человек существо социальное, грубее сказать, стадное. Индивидуалист, атомарная личность – не только одинока, но и (что важнее в мире каннибалов) безмерно слаба. Получается, что она должна в одиночку противостоять всему миру! Кому такое по силам?!
Ну, а если считать братьями всех людей, как предлагают монотеистические религии и коммунисты – какой тогда может быть капитализм? Какой же из тебя угнетатель – если ты всех будешь любить, всех братьями считать? Остаётся одна лазейка: групповая солидарность волчьей стаи. У тебя есть братья, за которых ты жизнь отдашь, и есть те, кого вы совместно с братьями жрёте. Естественно, пищу свою, бегающие окорока, вы братьями не считаете, да и считать не можете. Вся ваша верность и преданность, этика служения и самопожертвования концентрируется на узкой группе: банде, клане, мафии, страте, нации.
Как писал ещё К. Маркс: «…Капиталисты, обнаруживая столь мало братских чувств при взаимной конкуренции друг с другом, составляют в то же время поистине масонское братство в борьбе с рабочим классом как целым»[3]. Масонерии – классические примеры внутригрупповой солидарности, совмещённой с внешней агрессией коллективного эгоизма ложи. Того, что весьма преуспел много раз в деле добывания финансовых и карьерных преимуществ для своих членов (и только для них): «своего продвинь, чужого задвинь».
Но масонерия – тайное общество. По сути, это рабовладение и сословное неравенство, ушедшие в подполье. А в подполье навсегда не уходят: всё тайное стремится в благоприятных обстоятельствах стать явным и господствующим. Создать условия, при которых прятаться и скрываться – уже не будет ни нужды, ни смысла.
+++
Крах Российской Империи в 1917 году можно разделить на две одинаково важные части:
1) Алчность верхов, забиравших себе всё, не оставляя другим ничего, к 1917 году ставшая запредельной;
2) Обида низов, постоянно ощущающих себя обманутыми и обделёнными, тоже к 1917 году ставшая запредельной.
Это привело к тому, что солдаты стали видеть в генералах не защитников и организаторов коллективной обороны, а тушки, которые нехудо бы бросить на штыки.
Низы ненавидели тех, кто их системно и систематически обворовывал, а верхи не могли остановиться в своём безудержном хищничестве. Империя рухнула (кстати сказать, пострадали от этого не только верхи, но и низы – в момент краха и интервенции иностранных мародёров всем досталось).
Но важно отметить вот что: Российская Монархия никогда не занималась системным грабежом покорённых народов, грабежом колоний [4]. Не позволяя этого себе, русские цари не растлевали этим и своих подданных. Никому в Российской Империи и в голову не приходило снизить социальную напряжённость методом Кромвеля, грабежом Ирландии или Ямайки.
Поэтому русская революция приняла форму почти лабораторной чистоты, в качестве социальной, и только социальной революции.
В Европе такая революция не удалась во многом и по той причине, что европейские нации уже несколько веков (от Кромвеля до Гитлера и Черчилля) систематически растлевались нацизмом.
Энтропия социального кризиса привычно выносилась вовне, где искали тех, кто оплатит все счета: и алчности верхов и обид низов.
Так нацизм предстаёт перед нами как альтернатива социализму, причём единственная реальная альтернатива. Если в безликой и бесцветной буржуазной демократии не будут нарастать элементы нацизма – в ней начнут нарастать элементы социализма, и наоборот. Фундаментализму идеи равноправия можно противопоставить только фундаментализм идеи неравенства.
Томас Маколей, историк и член британского парламента, писал в середине XIX века, что понятие всеобщего избирательного права «совершенно несовместимо с существованием цивилизации». Он имел в виду привычный ему мир угнетения и неравенства, и в этом смысле он был совершенно прав, и доселе остаётся актуальным. По мнению Маколея: если ввести всеобщее равное избирательное право «один человек – один голос» без дураков и двойного дна, фальсификаций и манипуляций - то бедные, которых всегда большинство, проголосуют за то, чтобы отобрать собственность у богатых, которых всегда меньшинство. А разве не так?! Что помешает бедным раскулачить богатых, если у них будут и большинство, и всеобщее избирательное право?
А как можно без зомбирования и сведения с ума, без наркотизации и спаивания, в здравом уме и твёрдой памяти внушить большинству, что его (большинства) интересы менее важны, чем интересы паразитирующего на нём меньшинства?
Нужно или превратить большинство населения в конченых слабоумных и обдолбанных дегенератов (чем занимается буржуазия сегодня ударными темпами), или превратить выборы в пустую фикцию, формальный спектакль (чем буржуазия тоже активно занимается). Можно сказать, что оба этих тёмных дела современной буржуазии вдохновлены «проклятием Маколея» - его тезисом о несовместимости подлинного народовластия с тем, что он (и капиталисты) считают «цивилизацией» (т.е. совокупностью их льгот и преимуществ).
+++
Со времён «опиумных войн», которые Великобритания в XIX веке вела за право навязывать опиум Китаю – стало ясно: добровольная деградация человека до животного уровня наиболее предпочтительна, но недостаточна. Пропаганду дегенеративных, сводящих с ума занятий капитализм уже в XIX веке стал совмещать с принуждением к таковым. По принципу: «не знаешь – научим, не хочешь – заставим».
Так же естественно, что и вырождение полноценных выборов в фиктивное «общество спектакля» тоже не может строиться только на добровольных началах. Кто-то согласится поменять реальные выборы на номинальные, а кто-то и не смирится.
И то, и другое толкает капитализм (и особенно приватизаторов) в объятия нацизма. Капитализм может сколько угодно морщить и личико и задницу, артистично изображая брезгливость и чистоплюйство. Но навязать населению тотальную деградацию мозгов и тотальную фальсификацию выборных процедур без методов Гитлера не получится.
Террор нужен капитализму внутри: чтобы оградить неравенство от наползающей «страшной угрозы» равенства. Террор нужен и снаружи – чтобы грабежом и грохотом военных побед смягчить социальные противоречия, растлить бедноту грабежом других стран и континентов взамен раскулачивания собственных верхов.
Кроме того, террор лежит в основании всякой частной собственности, которая, по сути своей – не-отобранное пользование. Всякая частная собственность ничего не стоит – если не умеет себя защищать. Она и появилась, как конфискация у других, и сохраняется – только до тех пор, пока другим не дают её конфисковать.
Поэтому вне воли и желания отдельных людей, включая и политиков – на наших глазах происходит стремительная конвергенция признаков у буржуазной демократии и неонацизма. Они сливаются (как на Украине) вплоть до полной неотличимости друг от друга. Когда два разных слова обозначают одну и ту же реальность!
Суть конвергенции в том, что буржуазная демократия засовывает внутрь себя скелет нацизма, а нацизм – натягивает на себя кожу демократии. Демократия учится террору, приобретающему всё более и более нацистский характер беззакония и неразборчивости в средствах. А неонацизм активно осваивает язык демократии, её термины и понятия. Неонацизм переводит свои смыслы и содержание на демократический язык так же, как Шекспира переводят на немецкий или Сервантеса на английский!
В итоге демократическая клоунада «Порошенко-Зеленский» и разоблачение концлагерей в Мариуполе и Краматорске, с их ямами, полными безымянных трупов – совпадают и во времени и в пространстве. Как могут «свободные выборы» сочетаться с «лагерями смерти» гитлеровского типа?
Ну, собственно, так, как мы и видим. Клоуны под дирижёрскую палочку американского посольства пляшут и кривляются ПЕРЕД декорациями, а мясники-садисты убивают людей ЗА декорациями «общества спектакля».
И мы видим, что одно другому совершенно не мешает. Увы!
Автор: Александр ЛЕОНИДОВ
Примечания:
[1] И даже в быту говорила на чуждых народу языках; носила одежду, не свойственную народу; имела привычки и культурные особенности, превращавшие аристократа в родной стране как бы в иностранца.
[2] Метеки, (др.-греч. Μέτοικοι, букв. «переселенцы») — в Древней Греции — неполноправные жители полиса. В класс метэков поступали также и отпущенные на волю рабы. Метеки были лично свободны, но не были гражданами и не пользовались гражданскими правами.
Они не могли, например, ни занимать общественных должностей, ни подавать голос в народном собрании, ни совершать публичных жертвоприношений. Они не имели также права вступать в законный брак с гражданками и приобретать недвижимую собственность - то есть они не имели права владеть землёй, а могли обладать только рабами и движимым имуществом.
Метеки не включались ни в филы и фратрии, ни в роды, ни в демы (они «жили в таком-то деме», но не были демотами). Метэки не имели права непосредственно обращаться к правительственной власти. То есть большинство народа в рабовладельческой демократии не является демосом!
[3] К. Маркс, «Капитал», VI том.
[4] Скорее наоборот: у покорённых было БОЛЬШЕ прав, чем у господствующей нации. И это касается не только Финляндии, но и Средней Азии. Например, азиаты были освобождены от военной службы, которую несли славянские народы империи!
Оценили 5 человек
6 кармы