Волк в тайнике

В начале 1942 года я присутствовал на допросе пленного немецкого летчика из эскадры Мельдерс. Пленный рассказывал, как трое его коллег-летчиков спорили, кто из них во время налета на Москву повредил здание Большого театра.

Я вспомнил об этом нa-днях в Берлине, когда мне показали капитана немецкой авиации Курта Даймлера, извлеченного с оружием в руках из подземного тайника. Он скрывался в подвале одного из зданий вблизи имперской оперы. Курт Даймлер оказался летчиком эскадры Мельдерс, которая была обескровлена еще задолго до капитуляции Германии. Когда Берлин капитулировал, Курт Даймлер скрывался в тайнике вместе с тремя ефрейторами из своего экипажа. Во вторую ночь ефрейторы бросили своего начальника и пошли сдаваться в плен. Но капитан решил скрыться.

Капитуляцию Берлина он рассматривал, как явление временное, как передышку, которая позволит немецкой армии собраться с новыми силами. А о полной капитуляции всех вооруженных сил Германии, по мнению Даймлера, не могло быть и речи. Мы спросили его, почему.

Вместо ответа капитан достает из бумажника фотографию немецкого генерала. Мне знакомы это надменное лицо, сжатые губы и прическа «а ля фюрер». Даймлер показывает надпись на оборотной стороне фотографии. Размашистая подпись: «Штумпф». Это неудачливый преемник Геринга. Я недавно видел его бледным и растерянным. В тот знаменательный день он подписал акт о безоговорочной капитуляции всех вооруженных сил Германии.

Что же написал Штумпф на карточке, подаренной Даймлеру? «Непобедимому рыцарю воздуха в залог встречи в свободном Берлине. 18 апреля 1945 года». Даймлер поясняет, что за последнее время Штумпф весьма щедро дарил летчикам свои фотографии с подобными надписями, обещая впоследствии присовокупить к каждой по ордену.

Однако дело обернулось иначе. И теперь превратившийся в «рыцаря канализационных труб» «рыцарь воздуха» Даймлер потрясен не столько фактом капитуляции Германии, сколько тем, что под актом о капитуляции значится подпись Штумпфа, того самого Штумпфа, который за два дня до вторжения советских войск в Берлин обещал летчикам берлинской противовоздушной обороны подкрепления из... Голландии. Изумление Даймлера переходит в яростное негодование. Он вдруг выпаливает: «Толстый обжора (Даймлер, имеет в виду Геринга) хоть откупался наградами, а этот просто мелкий лжец!»

Я спрашиваю Даймлера: «Где находится здание имперской оперы?» «Я не знаю, где находится это здание», — отвечает он. Когда капитану заметили, что в пятидесяти метрах от нас возвышается здание театра, он был искренне изумлен. За шестилетнее пребывание в Берлине Даймлер ни разу не был в оперном театре.

...Даймлера ведут в районную комендатуру. Его ведет сержант Гзелишвили, в которого полчаса назад стрелял обнаруженный в тайнике Даймлер. Встречные немцы, привыкшие к тому, что немецких солдат и офицеров сопровождают на пункты сбора целыми колоннами, удивлены, что одного офицера ведут под конвоем. Им об’ясняют, что этот офицер обнаружен в тайнике, что он стрелял в советского сержанта. И тут происходит неожиданное. Группа немок — домашних хозяек, только что получивших продукты в новооткрытом продовольственном магазине на Кайзерданштрассе, — набрасывается на Даймлера с криками.

— Грязный пес! — неистово кричит Марта Рудштейн, вдова пехотного ефрейтора, убитого на Кубани. — Только несколько дней, как мои дети перестали голодать, а ты опять стреляешь! Мало тебе наших мучений?

Остальные женщины явно сочувствуют раз’яренной Марте Рудштейн. Сержант Гзелишвили, опасаясь, как бы немки не набросились на побелевшего от страха капитана, просит нас дойти вместе с ним до комендатуры.

Допрос Даймлера в комендатуре еще раз убедил меня в мерзости деяний гитлеровских «рыцарей воздуха». При Даймлере оказалось письмо от его друга из курортного городка Букова. В этом письме геринговский воспитанник повествовал о том, как, отдыхая в Букове, он сошелся с тринадцатилетней девочкой. Когда девочка забеременела, ее мать обратилась к немецким властям с жалобой на растлителя. Но ей, как сообщал Даймлеру его друг, «натянули нос». Она не только не встретила сочувствия, но была предупреждена, что, если не прекратит своих жалоб, будет наказана.

Разгромленные гитлеровцы, потерпевшие поражение в открытом бою, не отказались от своих злодейских замыслов. Вот чем об’ясняется таинственный пожар на макаронной фабрике с Фридрихсфельде. Вот почему у бывшего эсэсовского офицера, заверяющего советских воинов, что он приказал своим детям изучать произведения Льва Толстого, обнаруживается радиопередатчик.

Десятки тысяч берлинцев воочию убедились в лживости презренной фашистской пропаганды. Они увидели, что воины Красной Армии не грабят мирного населения, не воюют с женщинами, детьми и стариками. Но в массе берлинцев притаились отдельные волки. Лишенные возможности действовать открыто, они пытаются бить из-за угла, используя самые коварные и предательские методы борьбы.

Оборотни и упыри просчитаются так же, как просчиталась вся гитлеровская армия. Уверенность в их просчете просто и ясно выразил Герой Советского Союза штурман Хрусталев, когда мы, пролетев над Берлином, взяли курс на восток, домой. Советский летчик, участник первого бомбового удара по германской столице, сказал:

— Того, кто потерпел военный разгром в открытой войне, не спасет подполье.

Ц.Солодарь, «Сталинский сокол» №42, 26 мая 1945 года