Длинными валами катит свои волны навстречу нам Северное море. Погода ясная, свежий NNW. Я стою со своим первым вахтенным офицером в рубке, в «ванне». Так мы окрестили непроницаемую защитную стенку, которая, закругляясь на навигационной площадке, охватывает входной люк рубки и имеет некоторое сходство с гондолой аэростата. Перед ней находится верхняя ходовая рубка, но ею можно пользоваться только при хорошей погоде.
Сегодня мы в своих непромокаемых костюмах стоим за защитной стенкой, т. к. море настолько бурное, что нас может промочить насквозь. Держа в руках переговорную трубу в центральный пост, где рулевой передает по телеграфу приказания в машинное отделение, напряженно прислушиваешься: глухо шумит вода, нос зарывается, пенящиеся волны омывают палубу и с силой разбиваются о рубку, а сам, в своей жесткой одежде, пригибаешься за защитную стенку… Эта гимнастика повтоояется каждую минуту.
В промежутках стоишь, прислушиваешься к завыванию ветра в такелаже мачт и смотришь по сторонам. Немецкий берег на юго- востоке уже исчез из виду, и конвоирующий нас миноносец составляет последнюю связь с родиной.
Вскоре мы приближаемся к крайней немецкой передовой позиции. Четыре охранных корабля проходят мимо, вытянувшись в кильватерную колонну, и поднимают сигнал: «Счастливого пути''. Наш верный конвойный быстрым ходом приближается к нам, его экипаж приветствует нас троекратным громким ура; офицеры на мостике берут под козырек, мы, двое одиноких в рубке, отвечаем им. Затем миноносец исчезает в волне, делает красивый поворот, развивает ход и, постепенно уменьшаясь в размерах, удаляется, выпуская густые клубы дыма.
Мы предоставлены самим себе и идем навстречу неизвестности. Я решил не давать времени для размышления над этим обстоятельством. Со всех сторон нам теперь грозит опасность, я должен убедиться – в полном ли порядке лодка и «держу» ли я ее в руках, со всеми машинами и аппаратами для погружения.
Командую: «Готовься к пробному погружению».
Ответы из централа [* Центральный пост.] и рубки получаю быстро. Люди спешат по своим постам. Еще бешено стучат нефтяные двигатели, а я уже даю звонок «тревога» и прыгаю в рубку. Входной люк захлопывается, и тотчас же моторы умолкают.
Секунду чувствуется легкое давление в ушах. Но мы уже разъединены с наружным миром, наступает тишина. Однако тишина эта лишь кажущаяся.
Затем раздается команда:
– Открыть вентиль.
Последующие моменты так необыкновенны, что тот, кому хоть раз удалось испытать их, не забудет это никогда.
Вентиляция открыта, с шумом вырывается из резервуаров сжатый воздух. Одновременно раздается гигантское, прерывистое пыхтение, словно фырканье и храп допотопного чудовища, настолько сильные, что в ушах ощущается почти болезненное давление. Затем шум становится равномернее, но зато к нему прибавляются громкое ворчание и пронзительное гудение. Все самые разнообразные тона машин центрального поста соединяются в один несвязный гул, в какое-то сумасшедшее, дьявольское пение, но которое все же после глухих, тяжелых ударов нефтяных двигателей производит впечатление тишины, хотя одновременно и кажется более сильным и раздражающим. Пронзительный свист в целом ряде цистерн показывает, что механизм погружения действует. Он и ворчит, и выводит целые гаммы вверх и вниз, и по мере его утихания и появления более глубоких тонов, почти физически чувствуется вливание громадной водяной массы. Появляется ощущение того, что словно сам одновременно с лодкой становишься тяжелее и опускаешься в бездну. Даже если и не наблюдаешь в иллюминатор рубки и в перископ последовательность погружения, чувствуешь, как опускается носовая часть, как борта с пеной исчезают под волнами и вода все выше плещется вокруг рубки, пока все не окутывается зачаровывающими сумерками морской глубины.
Только наши верные лампы светят. Теперь действительно наступила тишина. Едва лишь слышен слегка дрожащий ритм электродвигателей. Следуют приказания:
– Глубина 20 метров.
– Обе машины, средний ход вперед.
Я слежу по манометру, как мы погружаемся. Благодаря принятию внутрь воды, мы увеличили водяной балласт нашей лодки на несколько тонн – закрытый герметически корпус сделался тяжелее того объема воды, который он вытесняет, – и наша рыба-великан погружается в свою родную стихию. Вместе с тем мы одновременно идем вперед, благодаря работе электродвигателей, причем эта двигающая нас сила винтов, производя давление на горизонтальный руль, превращает наше погружение как бы в плавное скольжение с горы. По достижении желаемой глубины, что немедленно указывается манометром, дальнейшее погружение останавливается совершенно просто, т. е. из балластных цистерн выкачивается вода, и лодка становится опять легче. Яростное ворчание помп служит также признаком, что мы приближаемся к нашей цели. Затем ворчание это прекращается, одни электромоторы продолжают гудеть, и из централа доносят:
– Глубина 20 метров.
Мы идем на двадцатиметровой глубине совершенно слепые и можем руководствоваться лишь манометром глубины и компасом Крейзеля, этим охраняемым нами, как зеницу ока, сокровищем лодки. Свет уже не проникает к нам; перископ давно оттянут вниз, стальные предохранительные клапаны иллюминатора рубки закрыты, мы превратились в рыбу.
Вслед за этим начинают поступать донесения из всех восьми отсеков: центрального поста, машинного отделения, носового и кормового помещений, помещений для груза и аккумуляторов. Наша «Дейчланд» может спокойно идти вперед.
Однако не всегда легко управлять такой большой лодкой и на определенной глубине. Разница удельного веса воды, под влиянием меняющейся температуры или неодинакового содержания соли, играет при этом важную роль. Какое решающее значение это может иметь, я покажу, посредством приведения разницы между водой Северного и Ботнического морей. Удельный вес воды обоих морей относится как 1,013 к 1,025, сама по себе разница более чем мала. Но когда дело касается лодки размером нашей, которая, чтобы погрузиться, нуждается уже в значительном количестве тонн водяного балласта, то в итоге получается необыкновенно большой вес. Для того, чтобы погрузиться в более плотной воде Северного моря, наша лодка должна быть по крайней мере на семнадцать тонн тяжелее, чем в Ботническом заливе, иначе она не опустится.
При резких перепадах температуры воды в заливах и устьях рек, где, кроме того, примешивается более легкая, пресная вода, бывают самые неприятные сюрпризы. Многие командиры субмарин были уверены, что при определенном весе они, безусловно, опустятся и будут держаться на принятой глубине. Однако неожиданно манометр показывает большую глубину, и лодка начинает падать, подобно аэроплану, попавшему в разреженный воздух, пока исследование удельного веса воды и ее температуры не выяснит причину такого недоразумения. Из этого видно, что только такие предварительные измерения дают командиру субмарины уверенность в беспрепятственном погружении и всплытии.
Тем временем мы окончили наше погружение, к моему полному удовлетворению. Все в порядке, все функционирует, весь сложный механизм в наших руках.
Я отдаю приказание к подъему, горизонтальный руль ставится на «всплытие», причем я в тот же момент по манометру вижу общую работу руля и наших главных помп. Убедившись, что поблизости не раздается шум винта какого-либо парохода, встреча с которым была бы нежелательна, мы переживаем опасную «слепую минуту», т. е. минуту, когда лодка уже настолько поднялась, что могла бы быть протаранена, и вместе с тем находится еще на такой глубине, при которой нет возможности выставить перископ и осмотреться.
Длится это недолго. Я стою у перископа и зорко за всем слежу. Вот уже поле зрения светлеет, серебристые воздушные пузырьки поднимаются сверкая, по стеклу проходит какое-то сияние и мерцание, наконец наступает полный рассвет, показывается целая картина и передо мной прозрачные, блестящие волны Северного моря с его пустынным, необъятным горизонтом.
Тут мы окончательно начинаем подниматься. Благодаря перекладыванию руля, лодка постепенно приближается к поверхности воды, причем для ускорения подъема одна из цистерн наполняется сжатым воздухом. Дело пошло быстрее; уже освободилась рубка, показывается палуба со стекающей с нее водой, люк рубки открывается, врывается свежий воздух, и я отдаю приказание:
– Продуть воздушным насосом!
В ответ раздается из центрального поста дикое завывание и свист, между тем как сильный насос выжимает воду из балластных цистерн. Процедура эта происходит быстро; как только освобождается одна цистерна, по обеим сторонам лодки с сильным бурчанием вырывается воздух, и мы постепенно принимаем нормальное надводное положение.
Пока еще мы идем на электродвигателях. Остается последнее- при помощи электрических машин пустить в ход тяжелые моторы Дизеля. Я уже поднялся в рубку, и до меня не доносится ничего из происходящего в данную минуту там внизу. Поступают лишь доклады из центрального поста. Но тот, кто находится внизу, в машинном отделении, присутствует при захватывающем зрелище.
Машинисты стоят на своих постах. По переговорной трубке передается приказание, все в напряженном состоянии. Находящийся тут же механик издает резкий свист и поднимает руку, мелькает несколько быстрых движений, несколько ослепительных коротких молний у коммутатора в помещении электродвигателей; крышки первых вентиляторов нерешительно, как бы нехотя приподнимаются, затем раздается шипение, треск, неровное и бешеное пыхтение, и наконец яростные вспышки становятся более равномерными, и все быстрее и быстрее обе машины входят в свой правильный такт работы.
Пробное погружение закончено, и «Дейчланд» идет своей дорогой. Ветер не стихает, но погода по-прежнему хорошая и ясная. Каких-либо пароходов не видно, мы можем спокойно держаться в надводном положении, но при этом не должны забывать тех особых причин, которые требуют от нас наивысшей осторожности и предусмотрительности во время нашего плавания. День близится к концу. Солнце заходит за темными тучами, что предвещает скверную погоду на завтра.
На «Дейчланде» через Атлантический океан, Пауль Кёниг, 1995г.
Оценили 2 человека
3 кармы