Поэт Андрей Белый

Поэт Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) в 1880 году родился на Арбате, в доме № 55, долго жил здесь и считал Арбат и его ближние окрестности совершенно особым местом. «История мира — Арбат», — говорил он.

Дом № 55 на Арбате называли профессорским — несколько квартир в нем занимали профессора Московского университета. На третьем этаже в угловой трехкомнатной квартире проживала семья профессора математики Николая Бугаева с сыном Борисом.

Учился Борис в гимназии Поливанова на Пречистенке (дом № 32). Прекрасный педагог-словесник, Лев Поливанов смог дать учащимся Первой московской частной гимназии блестящие знания. Здесь учились сыновья Льва Толстого, Валерий Брюсов, Максимилиан Волошин, шахматист Алехин и многие другие неординарные личности. Андрей Белый писал: «Скажу с гордостью: я ученик класса словесности Поливанова и как воспитанник „Бугаев“ и как „Андрей Белый“. 

В гимназии у Бориса появился настоящий верный друг Лев Кобылинский, позже взявший себе литературный псевдоним Эллис. Он был незаконнорожденным сыном педагога Льва Поливанова, основателя Пречистенской гимназии. Впрочем, по воспоминаниям знакомых, „Эллис ни в грош не ставил папашу“.

Лев Иванович Поливанов скончался в 1899 году, но и в начале ХХ века его помнили и уважали, а Поливановская гимназия продолжала действовать.

В семье Соловьевых, где Борис часто бывал в студенческие годы, собиралась научная и творческая элита Москвы. „Не чайный стол — заседание Флорентийской академии“, — вспоминал поэт. Здесь впервые поддержали и его собственные поэтические опыты. Для своих литературных трудов Борис Бугаев решил придумать звучный псевдоним. Ему хотелось взять фамилию Буревой, но Соловьевы его отговорили, объяснив, что на слух будет казаться: „Боря воет“. Михаил Сергеевич Соловьев предложил фамилию Белый (»священный утешительный цвет").

Андрей Белый вместе с Сергеем Соловьевым и Эллисом (Львом Кобылинским) организовали литературный кружок «Аргонавты», к которому примкнули другие молодые литераторы, увлеченные идеями символизма. Это было скорее свободное общество единомышленников, чем организация с жесткой структурой и постоянным членством.

"… Наш Арго готовился плыть: и — забил золотыми крыльями сердец; новый кружок был кружком «символистов».., — вспоминал Андрей Белый, — может быть, «аргонавты» и были единственными московскими символистами среди декадентов. Душою кружка — толкачем-агитатором, пропагандистом был Эллис; я был идеологом. По воскресеньям стекались ко мне «аргонавты»; сидели всю ночь; кружок не имел ни устава, ни точных, незыблемых контуров; примыкали к нему, из него выходили — естественно; действовал импульс, душа коллектива — не люди..."

Андрей Белый восхищался женой Блока Любовью Дмитриевной, считая ее воплощением Мудрости и Вечной Женственности. В конце концов он влюбился всерьез. Любовь Дмитриевна же предпочла остаться с Блоком.

В декабре 1905 года почти вся Москва покрылась баррикадами. Арбат стал практически непроходимым — баррикады на Арбатской площади, несколько баррикад поперек Арбата, баррикады у Смоленского рынка, на Смоленском бульваре, в окрестных переулках…

Вдоль оград, тротуаров, —

Вдоль скверов, —

Частый, короткий

Треск

Револьверов, —

писал Андрей Белый в те дни.

Арбатская интеллигенция поддержала революцию 1905 года. Всех, вне зависимости от разницы в социальном статусе и политических убеждениях, сплотил единый романтический порыв. С.И. Дымшиц-Толстая, вспоминая 1905 г., писала: «Революционные события увлекли за собой… юношей и девушек, воспитанных на произведениях Белинского и Некрасова, Чернышевского и Добролюбова, Писарева и Щедрина, на примерах их благородной и самоотверженной борьбы». Все жаждали победы, и никто не задумывался, к чему, случись эта победа, приведет она страну, кто и как будет править, как при существующей многопартийности политические лидеры будут делить власть и в чьих руках может она в конечном итоге оказаться…

Горькое прозрение наступит для многих позже, спустя 12 лет, после событий 1917 года. А пока все были охвачены радостной эйфорией в предчувствии каких-то небывалых событий, все были опьянены свободой, все старались помочь восставшим и даже примкнуть к ним. Мысли о жертвах, которых становилось все больше, как-то не принимались в расчет…

Не только представители богемы, чья оппозиционность правительству была привычной и вроде бы даже естественной, помогали революционерам — аристократы и крупные промышленники тоже были захвачены общим настроением. Вдова текстильного магната Маргарита Морозова предоставила свой дом для собраний и конференций политических партий, в том числе, большевиков, и делала пожертвования на революцию. «В это время Москва волновалась; митинговали везде; по преимуществу в богатых домах; буржуазия была революционно настроена; часто такие собрания протекали в особняке на Смоленском бульваре, у М.К. Морозовой»… (Андрей Белый «Воспоминания о Блоке». — Гл.5. «1905 год»).

Маргарита Кирилловна стала воспринимать все иначе только когда вокруг начались уличные бои. Может быть, потому, что у нее было четверо детей, за жизни которых больше некому было нести ответственность. А баррикады и орудийная стрельба — уже на Смоленском бульваре, практически прямо под окнами дома, и все небо в багровых тонах от московских пожаров…

Маргарита вместе с детьми пряталась в двух маленьких задних комнатах, окна которых выходили в сад, а весь особняк, погрузившийся во мрак, стоял мрачный, с задвинутыми шкафами и завешанными коврами окнами (чтобы не залетели случайные пули...).

В один из этих страшных дней слуга попросил Маргариту спуститься на минуту в переднюю — ее спрашивал Андрей Белый.

Поэт стоял у двери, не снимая старого пальто с высоко поднятым воротником, в барашковой папахе, надвинутой на глаза. Из-за пазухи выглядывала рукоять револьвера. Белый очень волновался за Маргариту Кирилловну и детей и забежал узнать, все ли с ними благополучно. Несмотря на свое подавленное настроение, Маргарита была чрезвычайно растрогана.

На помощь правительственным войскам из Петербурга и Варшавы прибыли военные части, и восстание было подавлено. Постепенно жизнь в городе вошла в прежнюю колею.

А в Москве уже подрастала новая популяция поэтов. Сестры Цветаевы были близко знакомы с Эллисом, его стихи вызывали у них восторг. Молодой символист ежедневно приходил в дом Цветаевых, хотя отец, по воспоминаниям Марины, «был в ужасе от влияния этого „декадента“ на дочерей». Эллису посвящена юношеская поэма Марины Цветаевой «Чародей».

Он был наш ангел, был наш демон,

Наш гувернер — наш чародей,

Наш принц и рыцарь. — Был нам всем он

Среди людей!

В 1910 году Эллис пытался сделать Марине предложение. Юная поэтесса не рискнула стать его женой.

От него сестры Цветаевы много слышали об Андрее Белом. Знакомство с ним было заветной, но тайной мечтой сестер.

Знакомство состоялось.

Эллис, поэзию которого так высоко оценивала Марина («Я не судья поэту, и можно все простить за плачущий сонет!») был известен в основном как переводчик Бодлера. Его собственные стихи многие воспринимали сдержанно, без восторга. Николай Гумилев писал: «Может быть, о своем мистическом пути, подлинно пережитом и ценном, г. Эллис мог бы написать прекрасную книгу размышлений и описаний, но при чем здесь стихи, я не знаю».

Прошло еще несколько лет, и революция 1917 года разметала уют арбатских особнячков и литературных салонов. И жизнь тех, перед кем в начале 20 века, казалось, открываются блестящие перспективы, оказалась тяжелой и нерадостной. Но это уже другая история.