Дмитрий Евстафьев
Я кратенько, коллеги, обозначил тут по поводу итогов выборов. Пока бегло. Но, думаю, кое-какие вектора нарисовал.
Не может быть сейчас только экономической или только политической программы.
Все вместе.
Все аккуратно.
Все небыстро.
Но шансы у нас очень неплохи.
А кто не слышит, - тот и не услышит.
Дмитрий Евстафьев – профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
Конечно, ключевой политический вопрос, который неизбежно будет обсуждаться в контексте выборов, это вопрос о будущей архитектуре государственной власти в России, которая сделает возможным сохранение экономической и политической стабильности. Это понятно – вопрос остается слишком острым и болезненным, учитывая исторический опыт России и проблемность прав крупной собственности. Но существует и другой важнейший аспект поствыборной ситуации в России: в каком экономико-инвестиционном и социально-экономическом пространстве будут реализовываться политико-институциональные проекты. И структура этого пространства была частью мандата, который стремился получить Владимир Путин. Ибо структурные социально-экономические обстоятельства будут в не меньшей степени определять процесс создания новой конфигурации власти, нежели элитные расклады, которые, как правило, находятся в центре внимания экспертов.
Но тогда придется признать, что структура социально-экономического пространства России на 2016-2017 годы исключала возможность передачи власти без значительных издержек с точки зрения конфигурации элиты и сохранения стабильности функционирования ключевых технологических и производственных цепочек. Важнейшим индикатором хрупкости ситуации в элитах стало «дело Башнефти». Складывающаяся вокруг него ситуация, проявившая полное отсутствие элитного консенсуса, могла послужить для Кремля отправной точкой для принятия стратегического решения, причем не только о характере приоритетов на 2018-2024 годы, но и о неизбежности четвертого срока для В.В. Путина. Это и определило многое в самом ходе предвыборной кампании, смысл которой был в получении устойчивого мандата не на пресловутую «стабильность» (как это мыслилось еще в 2016 году), а на реструктуризацию системы власти в России под новую конфигурацию экономических и политических интересов.
Так что немедленно проявляющиеся результаты выборов – глубокое поражение либерально-прозападного вектора, конечно, значимы, но являются вторичными по сравнению со стратегическими результатами. Для мандата, который стремился получить Владимир Путин, были принципиальны следующие «структурные» обстоятельства:
- Сохранение относительно высокого уровня поддержки в крупнейших городах страны. Понятно, что уровень не столько протестного, сколько антивластного голосования в крупнейших мегаполисах будет относительно высок. Принципиально важным было продемонстрировать наличие поддержки со стороны большинства или почти большинства и там.
Ситуация в Москве в силу ряда причин изначально для В.В. Путина была крайне сложной. Она предполагала наложение на общефедеральную кампанию региональных противоречий, которые за последние полтора-два года только усиливались. Несмотря на это, можно говорить о существовании в Москве устойчивого ядра сторонников президента, которое нельзя связывать только с административным ресурсом или возрастными особенностями населения. По схожей модели развивалась ситуация в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и Новосибирске, и это – крайне важное «модельное изменение».
- Отсутствие значимых политических и социально-политических диспропорций между ключевыми экономическими макрорегионами страны, которые могут быть трансформированы при наличии внешнего давления и стимулирования в долгосрочные сепаратистские тенденции, и те неминуемо обостряются в процессе передачи власти.
Противостояние «столиц» (4-5 крупнейших городских агломераций России с примерно равным стандартом жизни) и «провинции» вопреки многим экспертам является допустимым. Оно естественно для социально-экономических систем, которые (как и Россия) находятся в «серой зоне» между индустриальной и постиндустриальной моделью экономики. Недопустимым с политической и геоэкономической точки зрения является социально-политическое противостояние и разновекторность развития между ключевыми с точки зрения реального сектора российской экономики регионами. Этот вектор напряженности является основой для институционализации классического экономического автономизма, а в перспективе – сепаратизма.
- Возрастная сбалансированность электората «главного» кандидата. Вопрос не только в политическом значении демографических перекосов, а в том, насколько сторонники победившего кандидата представляют актуальные и перспективные группы экономических интересов.
Ключевым фокусом выборов 2018 была борьба за симпатии молодежи, значение которой российской властной элитой было вполне осознано. Для существования устойчивой наследственной аристократии необходимо устойчивое служивое дворянство, которое отождествляет свою судьбу с судьбой страны. В создании и окончательной институционализации в период 2022-2030 гг. этой социальной группы уже при новой конфигурации политической системы и состоит, вероятно, смысл нынешнего этапа «национализации элит», который и по форме, и по содержанию отличается от более ранних попыток, основанных на принципе только политической лояльности.
Следует констатировать, что Владимир Путин (прежде всего, лично) «битву за молодежь» в целом выиграл. Вопрос теперь стоит о том, чтобы, сохранив лояльность в отношениях с молодежью и, в целом, – нацеленность на вовлечение ее в социальные и экономические процессы, выиграть борьбу за следующее поколение, за юношество, на которое делают ставку деструктивные силы, в том числе и вне России, и которое пока не интегрировано в практические экономические процессы.
- Доминирование в медийной повестке дня. Вопрос не в количественном, «объемном» доминировании провластной информации (этот вопрос в условиях России в принципе не стоит по ряду объективных и субъективных причин), а в степени соответствия государственных информационных приоритетов общественным. И в степени востребованности государственной пропаганды обществом. Если упрощать: говорит ли государство и кандидат от правящей группы о том, о чем думают значимые слои общества. И насколько общество готово «главного» кандидата «слышать».
Если оценивать президентскую предвыборную кампанию по этим параметрам, то можно отметить два принципиальных момента:
Во-первых, кампания явно не была содержательно цельной для власти. И, вероятно, главным смыслом первого этапа кампании, до Послания Президента народу России и Федеральному Собранию 1 марта, было выявление принципиального наличия в обществе реальных экономических (а не политических) альтернатив умеренно-либеральному курсу, который начал явно корректироваться в пользу большего инвестиционного оптимизма. Принципиальных альтернатив не появилось, более того – проявилась тенденция дерадикализации даже имевшихся ранее политических и экономических альтернатив. Российское общество четко проявило свой умеренно консервативный тренд и в политике, и, что было принципиально более важно, в экономике. Хотя, конечно, нарастание левых и антилиберальных настроений является очевидной реальностью.
Во-вторых, избирательная кампания показала превосходство реальной политики, «политики конкретных действий» над любыми, даже самыми современными политическими и информационными технологиями. Сконструировать реальность не удалось никому, даже пропрезидентским силам, которые пытались действовать в рамках этой модели на «первой фазе» предвыборной кампании, когда ставка делалась на поддержание высокого интереса к выборам и уровня поддержки «главного кандидата» за счет классических политтехнологических средств, адаптированных к условиям общества цифровых интегрированных коммуникаций.
Кризис кампании Путина в феврале 2018 года, который привел к его фактическому выходу из нее, продемонстрировал предельный уровень эффективности информационно-технологического манипулирования общественным мнением в условиях относительно высокой политизации. Выход из этого «тупика эффективности» информационных технологий мог быть достигнут только через переход к прямому диалогу с обществом.
Показательно, что оба «сконструированных» кандидата (К. Собчак и П. Грудинин), которые, кстати, наиболее активно использовали цифровые коммуникации, начали терять динамизм укрепления своих позиций (а Собчак – явно деградировала) как раз после того, как Президент В. Путин начал активно использовать механизмы реальной политики и прямого диалога с обществом, причем даже не меняя особенностей своего персонального поведения.
В-третьих, фактически подтвердились все основные болевые точки социально экономического характера, о которых говорилось ранее. Никаких новых значимых экономических проблем, на базе которых можно было раскачать общественное мнение, просто не появилось. И это очень важно для будущего социального и политико-государственного конструирования в России, которое станет основой нового президентского срока Владимира Путина. По итогам выборов стало понятно, что левый вектор в российской политике, который бесспорен, и результаты выборов его подтверждают, носит не протестный характер. И его масштабы могут быть существенно больше, чем это показывают формальные итоги. Он связан с неуверенностью значимых в социальном плане групп в своей будущем, а главное, в своей способности влиять на принятие крупнейших политических и экономических решений через структуры политического и экономического «мейнстрима». Институционализация «левого разворота», включение его в структуру государственной политики, а также учет социальных и экономических, прежде всего, обстоятельств, стимулирующих такой вектор российской политики, будет являться ключевым вектором для российской власти на ближайшие годы.
Отметим, что дискуссия о будущем российской экономики носила настолько элитарный характер, что, вероятно, перестала вообще отражать значимые и социально конституированные группы интересов. А то, что этими группами интересов пытались манипулировать из-за рубежа, в частности через так называемый «большой санкционный список», вполне нормально для того политического контекста, который возник в последнее время. И надо понимать, что с учетом крайне сложной динамики в российской экономике, попытки манипулирования, вероятно, будут продолжаться и дальше. И это на фоне того обстоятельства, что в обществе существует ярко выраженный запрос на более активную экономическую и инвестиционную политику, связанную с необходимость постепенно отходить от преимущественно либеральных подходов.
Но необходимо, чтобы такой отход не спровоцировал дестабилизацию отношений с крупным бизнесом. Избирательная кампания велась на фоне скрытой или полуоткрытой фронды со стороны среднего бизнеса, который испытывает нарастающее давление из-за рубежа, и которое, однако, привело не к консолидации крупных бизнес-игроков на антипрезидентской основе, а, напротив, к атомизации пространства крупного бизнеса. Похоже, что влияние крупного бизнеса на политические и политико-экономические процессы в России оказалось существенно ниже, чем это казалось с учетом пиар-активности как на индивидуальном, так и на институциональном уровне.
Инициатором обсуждения нового «контракта» с российским бизнесом выступил Президент, который в отличие от большинства институционализированных объединений бизнеса понимал невозможность дальнейшего взаимодействия на базе даже модифицированного консенсуса «равноудаления» (2008-2009 года). Но выступления от имени бизнеса на съезде РСПП существенно уступали выступлению Президента по качеству и идейной наполненности. А главное – они отражали по преимуществу текущие индивидуальные, а не стратегически групповые интересы крупного бизнеса.
Другой вопрос, что, не выступив опорой оппозиционной активности и не сформулировав свои групповые интересы, крупный бизнес не может быть и опорой власти, особенно там, где дело идет о создании «новой экономики», в рамках которой можно будет попытаться снизить остроту ключевых социальных экономических проблем. Не только итоги выборов, но и сама предвыборная кампания поставила вопрос о принципиальной возможности использования крупного бизнеса в качестве системообразующего компонента будущего социально-политического и экономического конструирования.
Обострение ситуации вокруг «Лондонграда» было лишь финальной частью ситуации, нараставшей в последние 5-6 лет, когда крупный российский бизнес пытался обеспечивать свое влияние в России отчасти манипулятивными методами, раздувая значимость своего инвестиционного потенциала для будущего России. Хотя в действительности их потенциал уже некоторое время был виртуальным, контроль над которым, да и в целом – инвестиционная самостоятельность, крупного транс-национализировавшегося бизнеса (условных «лондонградцев» и в целом офшорного капитала) уже в значительной мере была утрачена.
Теперь вопрос будет состоять в расширении социально-политического консенсуса вокруг президента и превращении его в социально-экономический. То есть, в переносе озвученных и апробированных в ходе выборной кампании социально значимых идей, прежде всего идеи о первичности повышения социального стандарта по сравнению с формальными макроэкономическими показателями, на почву экономических и инвестиционных решений. Речь идет о необходимости формирования социальных институтов не только контрольно-публичной направленности, но и способных превращать экономический вектор в систему приоритетов, понятых обществом. Ибо следующие шесть лет будут годами активного политического и социального конструирования, которое немыслимо вне полноценной публичной политики.
Оценили 5 человек
10 кармы