Древние роботы Александрии и автоматический завод в СССР.

Вот этот подтянутый и ладный парниша, разработанный инженерами Boston Dynamics, не так давно вместе с себе подобными приятелями еще и сподобился на сносный танец в стиле K-pop, вызвав тем самым полное восхищение и бурный восторг пользователей соцсетей. А чем, собственно, вызвано такое изумление?

Почему так удивительны движения человека в исполнении машин? Очевидно, в этом есть нечто странное и парадоксальное. С другой стороны, пользователей точно так же умиляют кадры с участием приматов, движения которых наиболее подобны человеческим, особенно если те подсмотрели какое-нибудь действие и повторяют его с заметной точностью. Или дело тут вовсе не в машинах?

Многие ошибочно полагают, что робот— порождение современной техники. Однако еще в I веке нашей эры изобретатель и математик Герон, живший в Александрии, описал в своих книгах более ста “андроидов”, как тогда назывались эти механические люди.

Конечно, самые первые его приспособления были попроще, хоть и весьма впечатляющими для того времени: одно из них— сосуд для наполнения чаш верующих в храме святой водой для омовения, после того как те бросили туда монетку.[1]

Чуть позже Герон сконструировал поющую птицу, якобы предсказывающую судьбу прихожан на приеме у священника, в то время как он незаметно управляет механизмом, отвечающим за пение. Наконец, Герон создал целый кукольный театр, в основу работы которого была положена система вращающейся шестерни с веревками и узлами, заставляющая кукол разыгрывать представление в течение десяти минут.[2]

В средние века этой идеей увлекались крупнейшие люди науки и искусства— Леонардо да Винчи, Дюрер, Галилей.

На иллюстрации выше— рыцарь, разработанный Леонардо да Винчи. Этот музейный экземпляр, хранящийся в Берлине, был реконструирован Марком Розаймом на основе фрагментов чертежей художника. С помощью расположенных в определенной последовательности шкивов робот мог садиться, вставать и жестикулировать.[3]

Позднее широкой известностью пользовались автоматы Пингбэка, Вокансона, Дро. Скажем, робот, изобретенный в 18 веке Жаком де Вокансоном, играл на флейте, при этом он не только выглядел как человек, но и применял тот же прием игры на духовом музыкальном инструменте, что и живой музыкант,— использовал воздушную струю для извлечения звуков.[4]

Иными словами, все эти автоматы с изумительным совершенством воспроизводили действия человека— кто-то из них писал, кто-то считал на счетах, третий играл на органе и тд.

Однако это были игрушки, сделанные для развлечения и забавы и приносившие доход их талантливым конструкторам, за исключением, пожалуй, героновского автомата  ̶с̶ ̶г̶а̶з̶и̶р̶о̶в̶к̶о̶й̶  со святой водой и других механизмов, с помощью которых священники дурачили верующих. Надо сказать, что эти роботы, в которых воплотились довольно смелые и остроумные технические идеи, сыграли большую роль в развитии техники. Очевидно, многие из этих механизмов переняли в конструкции современных машин.

Идея робота всё же имела два рождения. Второе произошло уже в нашу эпоху— эпоху развитого капитализма, характеризующегося жестокими экономическими и идеологическими кризисами. Как только класс собственников ощутил признаки своей роковой болезни, он стал лихорадочно искать спасения. Уже в первой половине прошлого века ему грозила гибель со стороны известного могильщика, пролетариата— того самого, благодаря которому он только и может существовать.

Именно тогда, среди многих других, одинаково безнадежных средств спасения, появилась идея замены живого производителя благ искусственным — роботом. Действительно, чем не идеальный работник: он не требует повышения оплаты, не ставит условий, не жалуется и может работать 24 часа в сутки без единого перерыва.

Это, разумеется, абсурд с позиции самого же капиталистического способа производства, при котором платежеспособный спрос общества и без того отстает от расширения производства, поскольку владельцы средств производства присваивают воплощенную в общественном продукте прибавочную стоимость. Тем не менее капиталистам удалось в некоторой степени воплотить свою мечту, сделав живых рабочих роботами и, как ни странно, именно автоматизация стала решающей в этом процессе.

Чтобы понять это, достаточно вспомнить, что для капиталиста техника— это средство извлечения прибыли и личного обогащения. Поэтому капиталисту по большому счету безразлично, на каких принципах основано производство. Главное, чтобы оно приумножало капиталы! Иногда здесь может пригодиться путь высокой автоматизации, иногда же, наоборот, широкое применение простых машин и дешевой рабочей силы. Всё зависит от состояния экономики— от возможностей сбыта, конкуренции, наличия и стоимости рабочей силы и тд.

В самом начале развития капитализма, когда машины еще не вытеснили ручной труд, внедрение автоматизации стало верным делом для бизнесменов. Именно тогда она стала развиваться во всех отраслях промышленности.

Постепенно широкая автоматизация стала рискованной: ведь она требует значительных капиталовложений, а затем начинает наполнять рынок массой относительно дешевого продукта, которому к тому же необходимо выжить в соревновании при появлении конкурентов. В то же время рынок труда пополняется безработными,—неплатежеспособными,— выброшенными за борт с автоматизированного производства.

Таким образом покупательная способность населения падает и спрос на продукты производства снижается, а то и сходит на нет— даже без трудолюбивых роботов, безропотно впахивающих по 24 часа. Иными словами, капиталисты сталкиваются с кризисом перепроизводства, гибелью и прямым уничтожением готовой продукции, а иногда и самих машин, вплоть до банкротства предпринимателей. Достаточно вспомнить Америку и Европу за 10-15 лет до второй мировой войны.

Мир дельцов и теоретиков капитализма был тогда объят паникой. Приведу для примера содержание американского документального фильма “Перепроизводство ведет к снижению цен”:

“Во время первой мировой войны фермеры увеличили производство с целью удовлетворения возникшего спроса на продовольствие для воюющих бойцов. Многие фермеры вложили прибыль, полученную во время войны, в новое оборудование и машины, в надежде получить еще большие урожаи, однако это скорее навредило им, чем помогло. После войны фермеры производили гораздо больше, чем население могло потреблять, поэтому цены на сельскохозяйственную продукцию стремительно падали— настолько, что многие не могли расплатиться с долгами. Кукуруза, которую в начале 20-х продавали по 70 центов за бушель, теперь стоила 10 центов... Некоторые хозяева сочли, что сжигать кукурузу в качестве топлива является более выгодным предприятием, чем ее продажа на рынке. Если урожай не расходился и долги по кредитам оставались неоплаченными, то фермерам не оставалась ничего иного, кроме распродажи своей собственности. Новое оборудование, которое едва использовали, продавали на аукционах, несмотря на то, что кредиты на него не были полностью погашены. Так продолжалось до тех пор, пока многие фермеры полностью не оставили свои хозяйства. Банки и налоговые службы требовали погашения задолженностей, но у фермеров их не было…”[5]

Буржуазная пресса устроила “кризисный” вой против машин. Один из сотрудников Analyst Journal, Харгер, призывая фермеров подтянуть животы и вернуться к натуральному хозяйству, то есть печь хлеб дома, заменить трактора на упряжку мулов, завести несколько цыплят и тд, в то же время заключил: “У нас есть две перспективы: более экономная жизнь или какое-нибудь внешнее событие, которое вернет продукцию фермерских хозяйств к прежним ценам”.

Теперь уже всем известно, что это за внешнее событие, на которое заокеанские монополии не жалели средств…

Что же касается машин, то они как всегда были, так и остаются в руках капитализма мощным орудием подавления и закабаления работников. Капитализм ловок и изворотлив— если крупная автоматизация становится рискованной, то есть во времена, когда имеется много рабочих рук, согласных работать за копейку, то он ставит задачу: использовать эту массу голодных людей так, чтобы и прибыль получить, и обуздать стихийно возникшую ситуацию.

Поэтому чаще всего в капиталистическом производстве используют такое развитие техники, которое позволяет самому “дешевому” работнику без знаний и квалификации научиться работать на ней. Всё, что нужно работникам— не зевать, не пропускать ни одного такта. В качестве примера здесь можно привести базы по отправке товаров компании “Амазон”, принадлежащей новоявленному астронавту и богатейшему капиталисту Безосу.

Работники трудятся на автоматизированном конвейере, и перед ними стоит цель: подготовить определенное количество заказов в минуту— такое, какое “может быть под силу только роботу”.[6] В случае невыполнения намеченной цели им грозят штрафы. Рабочие справляются лишь тогда, когда доводят свои действия до автоматизма и забывают про справление физиологических потребностей. Именно таких живых роботов я имела в виду, описывая выше мечту всех буржуа.

Это один из множества примеров. Разумеется, капиталисты не ограничиваются базами в родном отечестве, но и практикуют те же методы на фабриках и заводах в странах третьего мира. Описанная выше техника верно служит своему классу, превращая рабочего в деталь машины, морально убивая его и отупляя его сознание. Она изнуряет физически и убивает волю к тому, чтобы бороться за свои человеческие права.

Ну и довольно всей этой эффективной гонки, направленной на извлечение прибыли с целью наращивания капиталов для частных собственников общественного производства. Теперь противопоставим и сравним это с социалистическим производством. Спойлер: даже при самом строгом анализе, сравнение оказывается не в пользу капитализма. Потому что в нём гениальные идеи, над которыми человечество работало тысячелетиями, всегда оказываются извращенными, обращенными против нас самих и малоэффективными.

А ведь техника ведет свое начало даже не с того момента, когда начали изобретать “автоматы” для омовения в храмах, а от самых простейших орудий— заостренного камня, рычага, ножа, колеса...Человек использовал их не для наживы, а для того, чтобы облегчить свой труд, сделать его более производительным и привлечь на свою сторону силы природы.

В последующие времена все лучшие представители прогрессивной технической мысли руководствовались теми же соображениями, а извлекатели прибыли паразитически захватывали и использовали изобретения как источник личной наживы, обращая их в средство ограбления тех, кто трудится. После Октябрьской революции техника впервые в истории стала служить человеку по своему прямому назначению...

Общественный строй, где нет личной наживы, избавлен по своей природе от промышленных кризисов. В нём нет безработицы, поэтому техника в таких условиях свободно и беспрепятственно развивается по пути полной автоматизации.

Точность, скорость и регулярность с которыми работает машина-автомат, недоступны человеку. С другой стороны, автомат может сам регулировать свою работу, но ему необходима помощь человека для устранения неполадок и аварий.

Роль человека, таким образом, сводится к тому, чтобы запускать автомат, следить за его работой и устранять всевозможные неполадки. Но для этого недостаточно быть “живым роботом” — нужно хорошо знать устройство автомата и понимать всю технологию его работы. А это значит, что труд рабочего здесь смыкается со знаниями инженера— как раз то, что предсказал Маркс: исчезает разница, вековечное разграничение между умственным и физическим трудом. При таком раскладе уже не может быть речи о физическом напряжении, подавляющей психику однообразности и монотонности.

Применение техники в таком направлении неизбежно должно привести к значительному сокращению рабочего дня, высвободив время для полноценного отдыха и досуга.

В СССР первая автоматическая линия была создана в 1939 году рабочим Сталинградского тракторного завода И.П. Иночкиным. Она состояла из пяти станков, которые выполняли десять операций, не только обработки, но и сборки одной тракторной детали.

К 1950 году автоматические линии, выполнявшие гораздо большее число операций, широко распространились в разных областях производства, значительно повысив производительность труда,— если раньше обработка блока тракторного двигателя на универсальных станках занимала 3 часа 15 минут, то на автоматической линии эта операция стала занимать 3,5 минуты!

Еще более впечатляющим стал пуск первого автоматического металлообрабатывающего завода. Он изготавливал поршни для двигателей грузовых автомобилей “ЗИС-150”. Грубо говоря, на заводе происходило вот что: с одного конца большой линии— различных автоматических сооружений— подавался металл в “чушках” — слитках; с другой стороны выходили упакованные в картонные коробки готовые изделия.

Завод был создан Экспериментальным научно-исследовательским институтом металлообрабатывающих станков (ЭНИМС) и рядом других научных институтов и предприятий.

Задача была трудная: автоматизировать и сочетать в одном, крепко связанном производственном комплексе огромную массу разнородных и чрезвычайно неустойчивых процессов. Поршень— труднейшая в изготовлении деталь, которая требует микронной точности в изготовлении. В то же время, поршень— одна из наиболее быстро изнашивающихся и требующих замены деталей. Поэтому автоматизация стала в своем роде социальным заказом автомобильной промышленности, которая выполняла важные задачи по восстановлению народного хозяйства в послевоенные годы.

Для того чтобы только выяснить, как конструировать эту деталь, пришлось провести более двухсот научно-исследовательских работ.

Мысленно перенесемся— физически можно перенестись только в заброшенное здание— в большое светлое помещение завода: там много станков и привычный для производства гул. Однако людей там очень мало и никто из них не стоит за станком. Общая длина линии производства— около пятидесяти метров. Она состоит из ряда агрегатов, то небольших, как письменный стол, то размером с одноэтажный дом. Они стоят один за другим в очереди, соединенные между собой устройствами, передающими поршень от одного агрегата к другому.

Все начинается с того что рабочий вручную закладывает в звенья неподвижного транспортера чушки из алюминиевого сплава. Периодически двигаясь, транспортер постепенно поднимает чушку к дверце большой, величиной с товарный вагон, электропечи.

Транспортер передвигается на одно звено, и самая верхняя чушка сталкивается внутрь открывшегося окошка электропечи. Дверца закрывается. На противоположном, переднем конце печь заканчивается выступающей наружу камерой— дозатором, который наполнен очищенным от шлака жидким металлом. Строго отмеренная порция расплавленного металла струей выливается наружу через периодически открывающиеся отверстие внизу камеры.

Здесь в это время работает карусельная литейная машина, оснащенная по кругу шестью металлическими формами— кокилями. Формы заполняются металлом, причем до того как заливается последняя, первая успевает раскрыться на три части и отдать застывшую форму в станок для первой механической обработки. Затем части формы смыкаются, предварительно получив охлаждающий душ, и снова оказываются под отверстием дозатора.

Если форма смыкается неплотно или туда случайно попадет инородная частица, то световой сигнал дает знать об этом наладчику. На этом этапе отливка мало похожа на поршень. Она скорее напоминает кофейник, несмотря на то, что готовый поршень представляет собой широкий цилиндрический стакан, в котором боковая поверхность просверлена насквозь, чтобы образовать отверстие “под палец”, куда вкладывается палец шатуна. На поверхности есть канавки для колец, сквозные прорези в стенках и тд, но никаких выступов там нет.

Выступы, похожие на носик кофейника, получаются потому, что этого требует литейный процесс. Чтобы отливка получилась правильной и при охлаждении не дала пустот внутри, металл заливают в форму с избытком. Теперь выступ— “литник” — нужно удалить. Эту операцию выполняет станок, в который попадает отливка из литейной машины. Он срезает литники и отправляет их назад на переплавку.

Поршни же, еще горячие, но уже похожие на гладкие алюминиевые стаканы, один за другим уходят во вторую печь— термическую. Здесь каждый поршень проводит шесть часов при температуре 210 градусов на медленно движущемся конвейере. Это необходимо для того, чтобы металл приобрел необходимые вязкость и твердость.

На выходе из печи стоит контролер, вдавливающий под прессом в стенку поршня маленький металлический шарик из твердого сплава. Измеряя глубину вмятины, автомат определяет твердость поршня. И если она оказывается неудовлетворительной, то поршень отправляется в открывшийся снизу люк— на переплавку.

Нормальные идут дальше: из первого литейно-термического участка линии в другой— для механической обработки. В нем имеется бункер, вмещающий 200 поршней— на случай, если один из участков линии по какой-то причине прекращает свою работу. Если же линия работает нормально, то поршни проходят на участок для механической обработки.

Механическая обработка начинается со станка, который обслуживается оператором. Тут обрабатывается поверхности поршня и сверлятся отверстия, по которым в дальнейшем автоматы сами будут устанавливать поршень, обрабатывая его детали. Станок делает все это самостоятельно, оператор лишь закладывает поршни в специальное приспособление, а затем вынимает их после обработки.

Далее идет автоматическая линия станков, которые проделывают в поршне нужные отверстия, канавки и прорези.Эта группа закрытых и неприметных с виду станков таит в себе колоссальные по сложности и трудности задачи. Как уже было сказано выше, поршень требует исключительной точности обработки. Достаточно сказать, что отклонение отдельного цилиндра допустимо не более чем на 0,03 доли миллиметра. А цилиндричность отверстия определяется тремя тысячными миллиметра— микронами.

Между тем, достаточно хотя бы слегка нажать сверху пальцем на поршень, лежащий боком, чтобы он сплющился на несколько микронов. А ведь в процессе обработки все непрерывно меняется — и давление, и температура от трения, вызывающая расширение металла, и сам инструмент, изнашивающийся при работе.

Выход был один: точно учесть все эти переменные и включить их в расчет технологии каждого станка. При этом в сам рабочий процесс был введен автоматический контроль, руководящий операцией и измеряющий ее результаты на ходу: как только надлежащий размер достигнут, например, при шлифовании, то обработка прекращается. Конструкторы сумели добиться того, чтобы разница в весе деталей не выходила за пределы одного грамма.

Задачи точности привели конструкторов к огромной работе над инструментом, его геометрией, заточкой, смазкой и охлаждающей жидкостью. В результате на большинстве станков инструменты работают от 24 до 32 часов и только на одном 8 часов.

После подгонки по весу поршни идут в шлифовальный бесцентровый станок, где износ шлифовальных кругов автоматически компенсируется их расположением, а затем попадают в автомат для лужения. Тут они обезжириваются, промываются, лудятся и снова промываются. Автоматический “химик” следит за щелочью в лудильной ванне и время от времени нейтрализует ее избыток кислотой.

Луженые поршни поступают во второй бункер, а далее в агрегат, где отверстие для пальца окончательно доводится до микронов. Тут же работает третий— и последний! — оператор станка , который лишь закладывает и вынимает поршни.

Далее— моечная машина, контрольно-сортировочный автомат и, наконец, упаковочная машина. Она смазывает готовые и проверенные поршни, заворачивает их в пергамент, комплектует по 6 штук, закладывает в картонную коробку и оклеивают бумажной лентой поперек. Таков, в общих чертах, технологический процесс этой автоматической линии.

Если сравнить результаты работы такой линии с обычным производством, то окажется, что количество рабочих и инженерно-технических работников сокращается здесь в пять раз.

Еще раз вспомним все человекообразные машины— выходит, что будущее автоматизации не в подражании человеку, а в воспроизведении человеческой мысли, которая неприметно и без внешнего эффекта воплощена в работе слаженных механизмов, задачей которых является высвобождение человека от тяжелого труда, направленного на улучшение качества жизни. Ведь описанный выше комплекс автоматов не может поразить своей внешностью, формой, однако в каждом узле агрегатов ощущается гениальное присутствие творческой мысли человека.

Человек заставляет их мыслить, практически чувствовать: герой процесса только приближается на транспортере, а уже та часть, которая должна произвести над ним очередную операцию, начинает свое движение к нему: быстрыми, но мягкими— за счет гидравлики— движениями захватывает деталь с точностью, присущей хирургу. Движения эти великолепны не потому, что они напоминают движения человеческой руки, а потому что они целесообразны, осторожны, даже нежны…

Человек, чаще всего не обладает такой точностью, поэтому он создает машины. И управляет такими линиями центр, созданный человеком — система реле и электроприборов, роль которых состоит в том, чтобы получать импульсы от машины и в зависимости от их движения направлять их обратно в машину, включая или выключая те или иные ее части. Такова природа автомата: он оживает только для совершения определенной работы.[7]

Вот так в стране социализма был создан этот грандиозный автоматический комплекс, включающий в себя разнородные процессы обработки металла. Потребовалось всего несколько десятилетий с того времени, когда крестьяне полагались на “упряжку мулов”, чтобы достичь столь сложного уровня конструирования новых аппаратов и методов их регулирования и контроля.

Капиталистическая техника, с другой стороны, развивалась веками, а наша жизнь и по сей день не столь легка, целесообразна и наполнена всем необходимым. Зато в ней есть внешняя, малозначительная мишура, которая не столь уж и эффектна на фоне изобретений древних цивилизаций.

Источник.