В России снова заговорили о восстановлении на Лубянской площади памятника Дзержинскому. Причину памятниковой чесотке понять несложно: скоро выборы, партии мобилизуют электорат.
Есть два способа мобилизации такого электората. Первый — выдвижение целостных политико-экономических программ. Второй — символические акты, так или иначе касающиеся болевых точек общества. Именно поэтому, например, перед каждыми выборами в Прибалтике и на Украине встает вопрос про русский язык.
Некоторые политики, понимающие, что Феликс Эдмундович как раз символизирует такую болевую точку — историю русской революции, — решили в нее ткнуть и обеспечить себе популярность.
И обсуждение началось! В левых СМИ царит праздник, на «Эхо» и «Новой» — истерика. Александр Невзоров так вообще предложил «вернуть» на улицы колья с казненными. Честно говоря, вообще не припомню, было ли в нашей истории такое. Ну да ладно.
Метод не то чтобы недопустимый, но какой-то пошлый, что ли? Я не про колья. Я — про расчесывание общественных болячек. Впрочем, в данном конкретном случае нет худа без добра. Во-первых, памятник действительно неплохо бы восстановить. А во-вторых, это прекрасный повод поговорить о тех самых болевых точках нашей страны — и как с ними поступать.
Снос памятников как метод решения общественных противоречий в области осмысления тех или иных событий, личностей и принципов практиковался всегда. И не оправдан он отнюдь не всегда. Скажем, либералы 1990-х вовсе не перещеголяли все тех же большевиков в своей тяге крушить старый мир. А нынешняя драпировка Мавзолея Ленина — гораздо более оправдана, чем то, чем когда-то занимались последователи Владимира Ильича.
В качестве примера, и крайне красочного, можно привести памятник Нахимову в Ялте. После победы революции в России новые власти несколько лет драпировали его из-за того, что… им было неловко перед турецкими моряками. А затем памятник снесли.
Вот как об этом писалось в советских газетах:
«По меньшей мере, странно, что в рабочем центре Крыма нет памятника учителю рабочего класса. Это делается особенно заметным при том большом количестве памятников, какое мы имеем здесь защитникам самодержавия. Особенно бросается в глаза памятник адмиралу Нахимову, поставленный у входа в город со стороны моря. Немалое удивление вызывает эта бронзовая фигура у иностранных моряков, в частности у турецких. И в самом деле, разве не насмешкой высится попирающая турецкие национальные знамена фигура Нахимова в городе, борющемся за разрушение национальных перегородок? На площади им. III Интернационала — руководителя пролетариев всего мира — не может быть памятника царскому адмиралу».
По тем же причинам, как «защитника самодержавия», подвергли посмертным репрессиям и генерала Скобелева. Неофиты от коммунизма не только разрушили все его памятники в России, но даже разорили его склеп.
Так что когда наши непримиримые коммунисты начинают кричать о позоре с драпировкой Мавзолея или недопустимости переименований и сносов, я с ними, пожалуй, соглашусь. Но уточню, что традиция эта появилась не только что.
С другой стороны, то, с каким ликованием советские солдаты сбивали со зданий немецких орлов, не вызывает у меня ни малейших возражений. Они справедливо воспринимали этого орла как символ зла, порабощения, смерти. Это было истиной, которая не подлежала сомнению. И сейчас не подлежит.
Однако, в отношении Дзержинского, Ленина, Сталина — как и в отношении Нахимова и Скобелева — такой подход мне кажется по крайней мере недопустимым упрощением, если не ложью.
В конце концов, Феликс Дзержинский — это не только «меч и пламя революции», но и экономика революции (ему принадлежит большая роль в Новой экономической политике большевиков), и гуманизм революции — как бы странно это ни звучало для либерально-антисоветского уха. Именно ему принадлежит заслуга победителя беспризорности в СССР. Без него «Педагогическая поэма», скорее всего, была бы невозможна. А это один из памятников русского и советского гуманизма.
Упрощая свое понимание этих людей, упрощая свое понимание революции, гражданской войны и интервенции, революционных репрессий и всего, с чем связаны эти исторические деятели, мы недопустимо упрощаем понимание самих себя. А это невероятно опасно, если не сказать — преступно.
Не зная себя, не понимая себя и уж тем более отрицая себя, — а снос памятников тем, кто возглавлял наши исторические дела, есть высшая форма самоотрицания — мы не можем говорить о собственном исправлении ли, оправдании ли. Мы не можем говорить о восхождении. Мы не можем говорить даже о том, что именно мы считаем собственным восхождением. А следовательно, и о том, какие требования мы должны предъявлять к самим себе для осуществления этого восхождения.
В том же случае если памятник Дзержинскому будет восстановлен, ему придется соседствовать на одном пространстве с Соловецким камнем, установленным в память о жертвах советских репрессий, — и это очень примечательно. Благодаря этому Лубянская площадь превратится из места, пригодного только для ритуальных завываний и проклятий, в место, где можно подумать о сложных, взрослых и серьезных вещах.
Например, о том, как из фразы:
«Я возненавидел богатство, так как полюбил людей, так как я вижу и чувствую всеми струнами своей души, что сегодня люди поклоняются золотому тельцу, который превратил человеческие души в скотские и изгнал из сердец людей любовь…»
Или:
«Тот, кто станет жестоким и чье сердце останется бесчувственным по отношению к заключенным, должен уйти отсюда. Здесь, как ни в каком другом месте, нужно быть добрым и благородным. Служить в органах могут или святые, или подлецы. Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками»
— получаются и детские дома, и революционный террор.
Это будет прекрасное место, где бы мы могли подумать о себе и о том, что внутри нас. Что двигает нами и каковы плоды нашей собственной жизни.
Если памятник будет восстановлен, Лубянская площадь станет особым местом, где мы сможем встретиться с нашими согражданами других политических предпочтений — и немного помолчать вместе, а не задорно угрожать друг другу люстрациями и ГУЛАГом.
И это будет хорошим местом, чтобы прийти туда с ребенком и показать ему его наследие. То, с чем ему и его сверстникам жить после нас.
Некоторые вопросы невозможно решить разумом и навсегда. Некоторые вопросы, которые были оставлены нам предками, необходимо решать всю свою жизнь, передавая их дальше, следующим поколениям. Потому что само их наличие делает нас народом и людьми.
Автор: Роман Носиков
Оценили 9 человек
21 кармы