Сказка на ночь. Легенды

ЧеширКо

Снеговик поднял голову вверх и сразу же зажмурился от яркого солнечного света. Еще ниже надвинув на глаза старое дырявое ведро, служившее ему головным убором, он тяжело вздохнул и покачал головой. Его упругая белая "кожа", уже давно стала серой и рыхлой. Куда-то исчезли его горделивая осанка и блеск в глазах. Он сам не заметил, как из молодого снеговика превратился в бесформенный сугроб с помутневшими от времени глазами-пуговицами и почерневшим носом-морковкой.

- Отличный день для моего рождения! - чей-то писклявый голосок, прозвучавший откуда-то снизу, вырвал Снеговика из объятий мрачных мыслей.

Прищурившись, он принялся оглядываться по сторонам, пытаясь разглядеть нарушителя своего спокойствия. Через несколько секунд его удивленный взгляд уперся в маленький подснежник, который, потягиваясь и красуясь на солнце, расправлял в стороны свои зеленые листья.

- Кем бы ты ни был, дружок, но ты выбрал не самое лучшее время для появления на свет, - хриплым голосом произнес Снеговик.

- О, простите, я вас не заметил, - учтиво ответил цветок, - я подумал, что вы - сугроб.

- Так и есть, малыш, так и есть, - снова вздохнул Снеговик, - а ведь совсем недавно я был красивым и статным юношей, который...

- Так что вы там сказали по поводу времени моего рождения? - прервал поток воспоминаний Подснежник.

- Я сказал, что ты выбрал не самый лучший момент для этого.

- Почему же?

- Потому что миру приходит конец, - загробным голосом произнес Снеговик, - разве ты не слышал легенду о Весне?

- Что за легенда? - заинтересовался Подснежник.

- Эх, молодежь, - хмыкнул Снеговик, - ее мне поведала одна старая, но очень мудрая Сосулька, когда я был еще совсем молодым. Она рассказала мне о том, что очень скоро наступит время и солнце разогреется так, что сожжет весь мир в своем пламени. Она называла это время странным словом "Весна", но если я правильно понял, то это просто одно из имен Смерти, - он с сожалением посмотрел на Подснежника, - я-то успел пожить, а вот тебя мне жаль - появиться на свет и сразу же увидеть Весну... Не самая завидная у тебя судьба, малыш.

- Да бросьте вы, - рассмеялся цветок, - это просто выдумки старой, но не очень умной Сосульки. Всем известно, что Весна дарит жизнь, а не забирает ее. Она не может быть Смертью по определению, потому что Весна и есть Жизнь.

- Да? - удивился Снеговик, - а что же тогда по-твоему Смерть?

- Откуда мне знать? - улыбнулся Подснежник, - я только что родился, а вы мне задаете такие вопросы. Да и вообще, у меня нет никакого желания думать о ней, ведь у меня впереди целая жизнь!

- О, когда-то я думал точно так же, - задумчиво кивнул головой Снеговик, - когда взрослые пытались научить меня уму-разуму, я их не слушал, ведь жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на всякие глупости вроде советов стариков. Я лишь смеялся над их словами, а потом шёл танцевать со Снежинками, петь песни с Вьюгами и обсуждать этих дамочек со своим другом Морозом. А потом раз... И всё. Я сам не заметил, как стал старым и Весна протянула ко мне свои руки. Наверное, если бы мне представилась такая возможность, я прожил бы свою жизнь по-другому.

- Да хватит вам уже нести эту чушь о Весне! - возмутился цветок, - нет ничего прекраснее её во всем мире!

- Да, да... Как же мне знаком этот юношеский максимализм и пренебрежительное отношение к советам старших, - горько усмехнулся Снеговик, - хорошо, а что ты думаешь о жизни после Весны? Веришь в это?

- Вы имеете в виду легенду о Лете? - покосился на снежного старика цветок.

- Ну неужели хоть о чем-то ты имеешь представление, - облегченно вздохнул тот.

- Да, я верю в Лето, - кивнул Подснежник, - по-крайней мере, мне хотелось бы, чтобы оно существовало.

- Что?! - вздрогнул Снеговик, - тебе хотелось бы, чтобы мы все после смерти попали в ад? Да будет тебе известно, что нет ничего ужаснее Лета. Старая сосулька говорила мне, что в этом пекле даже лёд превращается в пар!

- Да перестаньте вы уже рассказывать мне эти бредни какой-то сумасшедшей старухи! Лето - это не ад, а совсем даже наоборот. Это место, где все цветет и пахнет. Это место, в котором вся земля покрыта зеленым ковром счастливых растений. Там светло и радостно. Лето - это рай! Именно поэтому я бы очень хотел, чтобы оно действительно существовало.

- Нет, это не молодость, - покачал головой Снеговик, - это самая настоящая глупость. Называть смерть жизнью, а ад - раем... Это просто выше моего понимания. С твоим уровнем интеллекта тебе тяжело придется в жизни. Впрочем, она все равно будет недолгой. Поверь старику - эта проклятая Весна заберет и твою жизнь!

- Пусть так, - обиженно склонил голову цветок, - пусть моя жизнь будет короткой, но я проживу ее так, как хочется мне. И знаете что? Даже если Весна - это действительно Смерть, в чем я очень сомневаюсь, то я не хочу ее видеть такой, какой вы ее описываете. Я верю, что после нее все мы попадем в Лето, где будем счастливы и беззаботны, а потом, возможно, снова появимся в этом прекрасном мире, где проживем свои короткие, но удивительные и яркие жизни.

Снеговик ненадолго задумался, а потом снова заговорил.

- Вот в этом я с тобой соглашусь, малыш, - произнес он, - я тоже хочу верить в то, что после адского пекла снова наступит Зима и я вернусь сюда. Быть может, в другом обличье, но точно вернусь.

- Ну хоть в чем-то мы сошлись, - улыбнулся Подснежник.

- Кстати, одно старое Дерево перед своей смертью рассказало мне легенду об Осени. Хочешь послушать?

- Ой, да ну вас с вашими историями.. - цветок отмахнулся от снежного старика, выпрямился и еще шире расправил свои листья. Он не хотел тратить свою жизнь на глупые споры о том, чего никто из них не видел и вряд ли когда-нибудь увидит.

***

- Кем бы ты ни был, дружок, но ты выбрал не самое лучшее время для появления на свет, - осипшим голосом произнес постаревший и почти засохший Подснежник.

- Почему? - уставился на него маленький Жучок, только что вылезший из-под земли.

- Потому что миру приходит конец, - мрачно произнес цветок, - разве ты не слышал легенду об Апреле?..

©ЧеширКо

про несбывшееся

Лет десять назад мне на глаза попалось упоминание об одной редкой профессии, и у меня случился, выражаясь нынешним языком, инсайт. Озарение. Я поняла, чем хотела бы заниматься до конца своих дней.

Ради этого дела я превозмогла бы даже лютую ненависть к холоду. Ибо мало что по степени привлекательности могло в тот момент сравниться в моих глазах с работой переворачивателя пингвинов.

Над белой Антарктидой летают самолеты. Толстые пингвины во фраках задирают головы им вслед. И, не в силах удержать равновесие, валятся на спины, как сбитые кегли.

Стихотворение "жук упал и встать не может" первоначально было написано про этих бедных птиц, но редактор велел переделать. Потому что жуков ребенок видит каждый день, а пингвинов, в норме, значительно реже. Или жуков не так жалко. Упал и упал. Может, это вообще колорадская сволочь, обкусал уже всю картошку и завалился на спину от обжорства, рыгая и сопя. "Ну и пусть сдохнет, пёс с ним!" – мстительно сказал редактор, который все выходные провел уткнувшись лысиной в ботву и с банкой керосина в руке.

А пингвинов жалко до слёз. Они лежат, трогательные и безобидные, как Лев Евгеньевич Хоботов, и лишь тщетно сучат лапками. Вокруг толпятся другие, волнуются, машут крыльями, даже подталкивают несчастного: мол, давай, чувак, переворачивайся, ещё немного - и ты спасён! Но в глубине пингвиньих душ всё понимают и стараются не плакать.

И тут появляешься ты.

Снег хрустит под ногами, как яичная скорлупа. По сизой от холода воде дрейфует айсберг, похожий на тот огромный сине-зеленый непрозрачный кусок стекла, что был когда-то выставлен в витрине соседнего магазина "Оптика". Над головой твоей нимб, и пингвины благоговейно замолкают, завидев тебя.

Ты подходишь к упавшему, мягко берёшь его за узкие скользкие плечики, приговаривая: "Ну что же ты, дружище..." Называешь его Вениамином или Аристархом: пингвины успокаиваются, когда к ним обращаются по имени. И рывком поднимаешь на ноги.

В слепящих лучах солнца спасённый пингвин улепётывает всё дальше, а ты смотришь ему вслед и улыбаешься в тройной слой шарфа.

Отныне время твоё измеряется не днями, не промежутками от отпуска до отпуска, не школьными четвертями, не неделями, оставшимися до мая. Оно измеряется спасёнными пингвинами. Утренние пробки, новости, от которых хочется надеть на голову шапочку из фольги, верхние соседи, упорно заливающие твою квартиру, нижние, не здоровающиеся даже в лифте, работники почты России, коллега с привычкой включать радио на рабочем месте, вестибюли поликлиник, вечернее метро, брезгливо отрыгивающее тебя на станции, где даже колонны повесились бы от тоски, будь у них шея, – всего этого больше нет. Как говорит миссис Норидж, если выполнять свою работу очень хорошо, однажды ты можешь поверить, что в мире не существует ничего, кроме неё.

Чёрт возьми, в Антарктиде даже обитают котики!

Мысль о том, что я могла бы жить в вечном холоде, занимаясь любимым делом, согревала меня пару лет. А потом мне сообщили горькую правду: всё это выдумка. Пингвины не задирают головы вслед самолетам, не валятся на спину, не дрыгают беспомощно лапками, пытаясь перевернуться, не смотрят с трогательной надеждой на приближающегося человека. А после не курят ему фимиам и не приносят в знак благодарности маленьких хрустящих рыбок, просоленных морозным ветром. Даже этот крохотный шанс быть спасителем для невинных славных существ оказался иллюзорен.

Зато верхние соседи по-прежнему реальны как никогда.

И лишь одно смогло примирить меня с открывшейся безжалостной реальностью, где нет места самой тихой и безвредной работе в мире.

Даже в Антарктиде живут котики.

про свитер

Когда мне было семнадцать, папа поехал в Америку и привёз мне оттуда свитер.

С таким же успехом можно было написать "слетал на Марс". Очень далеко от нас была та Америка. Я вообще, собственно говоря, все три недели папиного отсутствия не верила, что он в Америке. Ну какой Нью-Йорк, ну что вы, честное слово, не смешите меня.

Потом папа вернулся и привез свитер.

И вот когда я увидела эту вещь... В общем, сразу стало ясно, что папа меня не обманывал.

Мама же, увидев подарок, открыла рот, а потом закрыла с клацающим звуком и прикусила зубами хвостики крепких выражений, которые уже рвались наружу. Поскольку эти выражения вопиюще не соответствовали торжественности момента и общей маминой нежной натуре. Русским же языком было сказано: "Девочке нечего носить. Привези что-нибудь этакое!" – и рукой так сделано: этакое. Ну понятно ведь любому, да, что имеется в виду? Элегантное, тонкое, облегающее, стильное. Вырез лодочкой, рукав три четверти. В крайнем случае - две.

Свитер лежал на кровати, скрестив рукава на груди, и на морде его было написано, где он видал все эти ваши три четверти с лодочкой.

Во-первых, он был огромный. На бирке у него написано, кажется, XXL, и это честные американские два икс-эль, рассчитанные на нормального краснорожего реднека, вскормленного кукурузой, бигмаками и пивом.

Во-вторых, основной его цвет был серый. Серый мне не шёл.

В-третьих, он был странный. С узкой горловиной, весь состоящий из пестрых серо-черно-белых полос шириной в мою ладонь, и каждая полоска отличалась от соседней, а стыки между ними были сделаны в виде шнурков. Мы тогда не знали слова "пэчворк", но что-то в нем было от пэчворка, только прямоугольного.

Большой, грубоватый, странный. Мужской. Или вовсе бесполый.

Это была немыслимо чужеродная вещь для нашей тогдашней жизни, где пределом мечты казалась белоснежная мохеровая кофта со светящейся ниточкой люрекса. Или что-нибудь элегантное, с рукавом три четверти.

Я влезла в папин подарок и забыла про мохер и люрексовое баловство тотчас же.

Свитер был прекрасен. Он был больше, чем свитер: я надела вещь, которая мне не шла, не была элегантной, не подсказывала всем своим видом об обладательнице "она пытается быть красивой девочкой" – и я чувствовала себя в нем абсолютно непринуждённо. Это было время, когда мамы моих подруг говорили о ком-то, сочувственно вздыхая: "Она совершенно не женственная, бедняжка" – и быть женственной казалось чем-то необходимым. А как иначе? Тыжедевочка.

Свитер показывал, что без этого можно обойтись. Он учил не притворяться.

Следующие два года я не вылезала из него. По большому счету, это именно свитер научил меня непринуждённо носить издевательски короткое мини, смелые топы, облегающие платья, высокие каблуки. Когда-то дав разрешение быть любой, свитер оказался последователен: любой не означало, что нужно всегда кутаться в вещь на три размера больше твоего и прятать тощие запястья в длинных рукавах. "Носи что хочешь", - благодушно разрешил свитер.

Недавно я приезжала в гости к друзьям, и они немножко меня пофотографировали. На некоторых снимках я похожа на себя в студенчестве. Волосы, во всяком случае, стоят дыбом точно так же. И свитер там тоже есть, хотя и не в полный рост, как он того заслуживает.

https://eilin-o-connor.livejou...

Произошло это в одном театре в Греции.

Ставили оперу, названия уже не помню, но заканчивалась она так -

героиня, страдая от горя бросается в море со скалы и разбивается нахрен.

Влюбленный в нее идиот громко поет горестную песню на краю обрыва.

Сделали ГОРУ на сцене и рабочие (видать наши) положили вниз пару-тройку

матрасов, чтобы героиня не расшиблась.

Заканчивается спектакль, героиня взбегает на Гору и прыгает вниз.

Калибром она была, как и большинство оперных певиц - 220х220х220 плюс

веса центнера на 2. "Влюбленный" взбегает на гору, опаздывая от нее на

шаг и хочет начать прощальную песню, но тут внизу раздается страшный

грохот и крик боли - кто-то (тоже, видать, наши) упер матрасы.

На второй день работнички постарались и внизу стоял и сторожил местный

сторож. Опять Героиня подбегает и падает в пучину моря. Опять Герой

опаздывает на шаг и начинает петь:

- Любовь моя, ушла ты от меня, дай бог увидеть лик твой еще раз!!!

Тут глаза у него делаются как у мышки с запором и над краем обрыва на

секунду появляется верняя половина Героини. Исчезает. Сдержавшись, Герой

продолжает:

- О боги, помогите мне увидеть...

Героиня снова появляется над обрывом и снова исчезает. Зрители в

восторге от такой покладистости богов. Типа попросил - на, смотри!

А тому идиоту, который поставил вместо матрасов батут, Героиня сама

набила морду после спектакля.