80 лет назад, 8 октября 1941 года, Государственный комитет обороны под грифом «Совершенно секретно» принял постановление «О проведении специальных мероприятий по предприятиям Москвы и Московской области».
В соответствии с этим постановлением, в каждом районе столицы и области предписывалось организовать тройку в составе районного руководителя НКВД, представителя инженерных частей Красной армии и первого секретаря райкома ВКП(б). Последний руководил тройкой. Под специальными мероприятиями подразумевались демонтаж, минирование и подготовка к взрыву заводов и других объектов. Уже на следующий день был составлен список таких предприятий. Всего около 1200 объектов, включая 400 имеющих оборонное значение или частично работавших на оборону и около 700 предприятий необоронных наркоматов, которые также намеревались уничтожить «путём механической порчи и поджога».
К тому времени в «котлах» и в окружении на дальних подступах к столице оказались несколько армий Западного и Резервного фронтов. Дорога на Москву немцам была фактически открыта. Тем временем в сводках Совинформбюро сообщалось, что наши войска ведут упорные бои с противником и враг несёт огромные потери.
Взорвать Москву?
15 октября появляется постановление ГКО «Об эвакуации столицы СССР Москвы». В нём говорилось, что ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии ГКО поручает Молотову заявить иностранным диппредставительствам, чтобы они немедленно эвакуировались в Куйбышев. Президиум Верховного Совета, Совнарком во главе с заместителем председателя Молотовым, органы Наркомата обороны также должны были отправиться в Куйбышев. Основная группа Генштаба эвакуировалась в Арзамас. В постановлении специально было отмечено, что Сталин эвакуируется позднее, смотря по обстановке. Немцы уже были в Вязьме и Калуге, поэтому постановлением предписывалось в случае появления войск противника у ворот Москвы взорвать предприятия, склады и учреждения, которые нельзя будет эвакуировать. Одновременно предполагалось вывести из строя электрооборудование метро, водопровод и канализацию.
Постановление это было совершенно секретным, но каким-то образом стало известным, чем в немалой степени способствовало появлению панических настроений. В ночь на 16 октября начался демонтаж оборудования на московских заводах, а утром закрыли метро: там полным ходом шли работы по демонтажу эскалаторов, подготовке к взрыву и затоплению тоннелей. Во второй половине дня в городе перестали ходить трамваи и троллейбусы, отключили отопление, прекратили работу магазины и склады. Не работали предприятия, но не только и не столько потому, что рабочие разбежались, а потому, что сами предприятия готовили к взрыву. Кроме того, не прекращалась плановая эвакуация заводов и учреждений. Отсутствие информации порождало всевозможные слухи, подчас самые невероятные. На окраинах шептали, что немецкие танки вот-вот появятся на улице Горького. Тем не менее вплотную приблизиться к улицам и площадям Москвы немцы попытались в районе Химкинского моста.
Английский журналист Александр Верт, работавший тогда в нашей стране корреспондентом газеты Sunday Times и радиокомпании BBC, в своей книге «Россия в войне 1941-1945» писал: «Это было 16 октября. По сей день рассказывают, что в то утро два немецких танка ворвались на северную окраину Москвы, в Химки, где были быстро уничтожены. Правда, пока ни один серьёзный источник не подтвердил, что эти танки существовали не только в воображении некоторых перепуганных москвичей».
Однако в книге Павла Судоплатова «Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля» прямо сказано, что были ликвидированы немецкие мотоциклисты и бронетранспортёры, прорвавшиеся к мосту через Москву-реку.
Привилегии на бегство
Второй секретарь Московского комитета ВКП(б) Георгий Попов вспоминал, что, когда в тот день он приехал в горком партии, не застал там почти никого, кроме заплаканной буфетчицы, которая сказала ему, что все уехали. Лишь первый секретарь горкома Александр Щербаков был на месте. А когда Попов спросил у него, где люди, тот ответил, что надо спасать актив, все эвакуировались в Горький.
Многие партийные и советские работники рангом пониже, не дождавшись руководящих указаний, решили спасаться сами. Из доклада заместителю наркома внутренних дел Меркулову о результатах обхода здания ЦК ВКП(б) на Старой площади: «Ни одного работника оставлено не было. В кабинетах царил полный хаос. Многие столы взломаны, разбросана всевозможная переписка, в том числе секретная. Совершенно секретный материал, вынесенный в котельную для сжигания, оставлен кучами».
В тот день секретарь Союза писателей СССР Александр Фадеев докладывал, что автор слов песни «Священная война» Василий Лебедев-Кумач «привёз на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток и психически помешался». Так это или нет, судить сложно. Однако жена поэта рассказывала, что, когда при отъезде из Москвы он увидел в газетном киоске портрет Сталина, глаза у него сделались белыми, а сам он «заорал каким-то диким голосом: «Что же ты, сволочь усатая, Москву сдаёшь?!» Правда, Лебедева-Кумача не арестовали, а отвели в медпункт. Затем его лечили в психлечебнице НКВД в Казани.
Город не сдавать!
Следом за партаппаратчиками из Москвы побежали руководители предприятий и учреждений, торговое начальство. По данным прокуратуры города, оставили свои рабочие места более 750 руководящих работников, которыми были похищены миллионы рублей государственных денег и угнано около 100 легковых и грузовых машин. Были случаи разграбления магазинов, мародёрства.
Впрочем, гораздо больше москвичей не поддались панике и вели себя достойно. Директор Московского инструментального завода Симонов вспоминал: «Люди говорили: „Давайте оружие, мы пойдём на фронт…“ Мы ставили этот вопрос перед РК партии, и нам сообщили, что сейчас не могут нас вооружить». У многих райкомовских начальников были в это время совсем другие заботы.
Сам Сталин из Москвы не уезжал, хотя подготовка к эвакуации вождя началась ещё летом и предусматривала различные варианты выезда: по железной дороге, самолётом и на автомобиле. Несмотря ни на что, Сталин хорошо понимал значение того факта, что он остаётся в столице. 17 октября подала голос и затаившаяся московская власть. Сначала выступил главный столичный коммунист Александр Щербаков. Объявив, что над Москвой нависла угроза, он пообещал не сдавать город и драться до последней капли крови, призвал не допускать паники, соблюдать выдержку и спокойствие и разоблачать провокаторов и шпионов.
Обратившийся к москвичам по радио председатель Моссовета Василий Пронин спокойным голосом рассказал, что в последние дни безответственные элементы пытаются посеять массовую панику в городе, что были случаи бегства руководителей предприятий и хищения социалистической собственности. Тем, кто покинул столицу без надлежащего распоряжения, мародёрам и грабителям Пронин пообещал привлечение к строгой ответственности, а населению города — немедленное возобновление работы магазинов и предприятий общественного питания, культурно-зрелищных учреждений и всех видов общественного транспорта. На следующий день в городе заработало даже такси, а с объявлением 19 октября осадного положения воцарился порядок.
Что же касается утверждения о якобы массовом бегстве населения из Москвы в результате паники, то оно не соответствует действительности. По состоянию на 1 января 1941 года в городе числилось 4,2 млн жителей, а в конце октября, по данным столичного карточного бюро, их было 3,15 млн. И это с учётом плановой эвакуации и дополнительного призыва в армию.
Оценили 14 человек
16 кармы