"Балканы, считавшиеся непроходимыми в течение стольких веков, пройдены в три дня, и победоносные знамена Вашего Величества развеваются на стенах Миземврии, Ахиолы и Бургаса, среди населения, которое встречает наших храбрецов как освободителей и братьев!" Из донесения императору Николаю I генерала-фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича-Забалканского
"Во Французском журнале (J. des Debats), полученном нами в Адрианополе, было напечатано: «Будь Дибич более отважен и менее точен в исполнении данных ему повелений, он двинулся бы на Царь-град и донес своему монарху: Хоругвь Константина развевается на Святой Софии, а голова моя у ног Ваших». Граф Дибич прислал мне этот журнал, сделав на нем следующую отметку карандашом: «Не думаю, что воин, менее отважный, нежели верный своему долгу, достоин сожаления. По-крайней мере, я охотно уступаю права на такое сожаление". Из воспоминаний А.И.Михайловского-Данилевского
"Мы ехали мимо Турецкого кладбища. Много надгробных камней было разбросано в разные стороны. Фельдмаршал приказал мне нарядить команду и при ней Турецкого чиновника, для приведения кладбища в порядок: -- Не так поступал Наполеон в Poccии, — сказал я графу Дибичу: — Он осквернял и разрушал наши церкви, а вы ставите часовых к мечетям и исправляете Турецкие кладбища. — Ведь мы учились воевать у Александра, — возразил граф Дибич." Из воспоминаний А.И.Михайловского-Данилевского
Однажды зашла речь об Италийском походе. Некто сказал: «Удивляюсь, за чем после победы под Нови Суворов не пошел тотчас на Геную и не овладел ею». «По той же причине» — отвечал гр. Дибич, «по которой я не хотел взять Шумлу после Кулевчанского сражения». Продолжая говорить о Суворове, гр. Дибич сказал: «Я почитаю Измаильский приступ самым смелым подвигом в военной истории: я никогда не решился бы на него». Слова замечательные в устах того, кто отважился перешагнуть через Балканы. Из воспоминаний А.И.Михайловского-Данилевского
«Горе тому генералу, который смотрит на войну, как на науку: война — искусство». И.И.Дибич
Генерал-фельдмаршал Иван Иванович Дибич ныне мало известно широкой публике. На отношение к нему историков наложило негативный отпечаток сложившееся с советских времен восторженно-благостное восприятие политических событий осени-зимы 1825 года, известных под названием "восстание декабристов", а по сути, представлявших антиправительственный либеральный прозападный заговор и военный мятеж.
Будучи в ту пору начальником Главного штаба, генерал Дибич предупредил императора Николая I, занявшего русский трон после смерти Александра I и отказа от престолонаследия великого князя Константина, о заговоре петербургских офицеров, а 14 декабря решительно встал на сторону законного государя, которому одним из первых присягнул на верность. Иван Иванович в корне пресек антимонархическое брожение в войсках и лично проводил аресты и первые допросы деятелей дворянской оппозиции, чем до конца дней своих снискал абсолютное доверие и неизменное благоволение императора. Близость к Николаю I, а также важная роль в подавлении Польского восстания 1831 года утвердили мнение о нем как о "реакционном" генерале, чьи консервативные взгляды и антидемократические действия якобы напрочь перечеркивают все его заслуги на полях сражений и не дают права поставить в один ряд с великими полководцами.
Между тем Иван Иванович входит в число четырёх выдающихся военных деятелей России, кто за время существования ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия был удостоен всех его четырех степеней (Кутузов, Барклай-де-Толли, Паскевич и Дибич).
Иван Иванович Дибич (Иоганн Карл Фридрих) родился 2(13) мая 1785 года, в поместье Гросс-Лейпе, в Силезии, от второго брака своего отца с Марией-Антуанеттой Эркерт. Отец будущего российского генерала-фельдмаршала - прусский барон Ганс Эренфрид фон Дибич, генерал-майор русской службы, директор Первого кадетского корпуса, автор военных трудов на немецком языке. В русских документах фигурирует под именем Ивана Ивановича Дибича.
"ВСЯКОМУ — СВОЕ"
Таков был девиз старинного прусского рода Дибичей, происходящего из Силезии. Девиз, согласитесь, красноречивый, совершенно в духе средневековых рыцарей. Он и предопределил жизненное кредо будущего генерал-фельдмаршала, превыше всего ставившего безукоризненное исполнение служебного долга, верность государю даже в мыслях и с младых ногтей отличавшегося привитой с младых ногтей педантичностью.
Родоначальником его фамилии явился рыцарь Фридрих фон Дибич, в 1435 году ставший гофмейстером герцога Людвига II Лигницкого. Его потомок Николай фон Дибич в 1732 году был возведен в баронское достоинство королевства Богемия. Внук последнего Ганс Эренфрид (Иван Иванович) фон Дибич унд Нарден служил в прусской армии, в свите короля Фридриха II. Император Павел I в 1798 году принял его на русскую службу в чине полковника. В 1811 году Иван Иванович фон Дибич унд Нарден стал директором 1-го кадетского корпуса, а вскоре — начальником Сестрорецкого оружейного завода.
2 мая 1785 года в семье Дибича старшего, жившей тогда в силезском имении Грослейпе, родился сын - Иоганн (полное имя Иоганн Карл Фридрих Антон, однако в недалёком будущем, после переезда в Россию он тоже, как и отец, станет зваться на русский манер Иваном Ивановичем). Уже на четвертом году жизни, удивляя всех своими необыкновенными способностями и памятью, ребенок Иоганн Дибич оказал блестящие успехи под руководством местного сельского учителя; дальнейшим первоначальным образованием сына занялся сам отец, преподававший ему математику, историю и географию, к которым мальчик выказывал большую склонность. В свободное время отец рассказывал любопытному юноше события Семилетней войны, воспламенял его воображение славою соотечественников, воинским деяниями Фридриха Великого, у которого был адъютантом. На двенадцатом году жизни (в 1797 г.) будущий фельдмаршал был отдан в берлинский кадетский корпус, в котором, благодаря своим способностям и хорошо поставленному преподаванию, скоро оказал замечательные успехи в науках. Между тем, старик Дибич, желая иметь при себе все свое семейство, обратился в этом смысле с ходатайством к Императору Павлу І, который просил прусское правительство отпустить молодого Дибича к отцу. Просьба эта была уважена, хотя и не особенно охотно, так как юноша успел обратить на себя общее внимание начальства своими дарованиями; при этом директор корпуса, Рюхель, изъявил прусскому королю сожаление, что Пруссия лишилась молодого человека, подававшего такие блестящие надежды.
Уволенный из берлинского корпуса портупей-прапорщиком, юный Дибич прибыл в свое новое отечество в 1801 году, уже после смерти Императора Павла І и, по повелению Императора Александра I-го, согласно со своим собственным желанием, был зачислен прапорщиком лейб-гвардии в Семеновский полк, с которым и отбыл все коронационные торжества в Москве, а по возвращении в Петербург — деятельно занялся изучением русского языка. Несмотря на трудности, представляемые нашим языком для иностранца, талантливый юноша через полгода овладел им настолько, что, по отзыву современников, говорил и писал, как природный русский. Примечательно, что приставку к своей фамилии "фон" будущий герой многих войн предпочитал не упоминать, поскольку она сразу выдавала его немецкие корни. Так и вошел он в историю как просто Дибич, без всяких "фон" и "унд", зато с почётным добавлением "Забалканский", жалованным самим российским государем… В то же время Иван Иванович деятельно занимался усовершенствованием своего военного образования, так как с малолетства, под влиянием рассказов своего отца о семилетней войне, чувствовал призвание к военной службе. Скоро приобретенные им теоретические познания пришлось проверить и применить на деле. В 1805 году разгорелась война с французами и Дибич, вместе с полком, выступил в поход, положивший начало его блистательной боевой карьере. 20-го ноября, в сражении при Аустерлице, Иван Иванович был ранен в кисть правой руки, взял шпагу в левую руку и до конца боя оставался при своей роте, за что и награжден был золотою шпагою с надписью "За храбрость".
Кампании 1806 и 1807 года еще более выдвинули молодого офицера, который участвовал в них то вместе с полком, то прикомандированный к квартирмейстерской части (нынешний генеральный штаб); одною из причин, побудивших Дибича хлопотать об этом прикомандировании, был, как говорили злые языки, его малый рост, вследствие которого он, на походе, не мог поспевать за тогдашними исполинами-гренадерами; как бы то ни было, квартирмейстерская служба как нельзя лучше дала окрепнуть природным военным дарованиям Дибича и выдвинула их на вид.
В сражении при Гейльсберге Дибич заслужил орден св. Георгия 4 степени за весьма удачное расположение батареи на правом берегу p. Алле; батарея эта действовала во фланг неприятелю, преследовавшему наши войска на левом берегу этой реки и сильно теснившему их во время затруднительного перехода через ручей Спунбах; огонь наших орудий остановил противника и прикрыл отступление своих. Сражения при Прейсиш-Эйлау, Гутштадте, Фридланде, также дали случай выдвинуться вперед молодому офицеру, который, по окончании войны, возвратился в Россию повышенный в чинах до капитана включительно и украшенный, кроме уже упомянутых наград, орденом св. Владимира 4-й степени и прусским орденом "За заслуги" (Pour le mérite).
В 1810 году, Дибич, не прекращая теоретического изучения военного дела, перепросился на службу в свиту Его Величества по квартирмейстерской части и, при содействии управлявшего тогда этой частью, князя Волконского, поступил на место дежурного штаб-офицера в корпус графа Витгенштейна. В том же году подполковник Дибич обратил на себя внимание запиской, под заглавием "Organisations-plan eines Requisitions-systems" (план организации реквизиционной системы), представленною им военному министру по поводу предстоящих тогда военных действий. В сентябре 1811 года двадцатишестилетний Дибич был произведен в полковники.
Отечественная война 1812 года застала Ивана Ивановича обер-квартирмейстером в корпусе графа Витгенштейна, под знаменами которого участвовал во всех одержанных им победах, причем, за отличие в трехдневном бою 18, 19 и 20 июля, под Якубовым, Клястицами и Головчицами, и в двухдневном 5 и 6 августа, у Полоцка, получил ордена св. Владимира 3 степени и св. Георгия 3 степени (за Полоцк, где, став во главе трехтысячного отряда плохо обученных ополченцев, овладел мостом и тем парализовал натиск французов).
Затем Дибич снова отличился в деле у с. Юровичи и в боях 6—9 октября за Полоцк (за что и награжден был орденом св. Анны 1 степени). 18-го октября полковник Дибич получил генерал-майорские эполеты и затем участвовал в боях при Чашниках, Смольне, Старом Борисове и Студянке, причем, за отличие в них, получил золотую шпагу с бриллиантами и с надписью "за храбрость" и Высочайшее благоволение. К концу 1812 года Дибич является уже искусным начальником особого отряда, посланного для отрезания отступавшего Макдональда. При местечке Колтыняках двухтысячный отряд Дибича смело занял позицию между прусскими корпусами генералов Йорка и Массенбаха (принадлежавшими к составу корпуса маршала Макдональда) и, искусным размещением и передвижением частей своих малочисленных войск, сумел показаться пруссакам сильным авангардом сильной армии.
Здесь же высказались недюжинные дипломатические способности Ивана Ивановича, вступившего в переговоры с прусскими генералами; эти переговоры окончились заключением чрезвычайно важной Таурогенской конвенции 18 декабря, в силу которой пруссаки отделялись от французов (первый шаг к отложению Пруссии от Наполеона І). За эти удачные действия барон Дибич получил единовременно 10 тысяч рублей ассигнациями.
Вскоре за тем Иван Иванович, способности которого обратили давно уже на себя внимание Государя, назначен был генерал-квартирмейстером армии Витгенштейна и в этом звании вступил с русскими войсками в Берлин, оставленный им 12 лет тому назад портупей-прапорщиком. В 1813 году, Дибич, удостоившийся получить от прусского короля за новые отличия в боях с французами орден Красного Орла 1 степени, сделан был генерал-квартирмейстером (аналог современной должности - генерал Генштаба) союзных русско-прусских войск и в этом звании участвовал в сражениях под Люценом и Бауценом; своевременным отступлением с поля неудачного для нас Бауценского сражения союзники обязаны были совету Дибича.
Когда же, после кратковременного перемирия с французами, к коалиции против Наполеона І примкнула Австрия и австрийский фельдмаршал, князь Шварценберг, был объявлен главнокомандующим всех союзных войск, Дибич, оставаясь по-прежнему генерал-квартирмейстером, участвовал 14 и 15 августа в неудачных приступах союзников к Дрездену, где под ним были убиты две лошади, а сам он получил сильную контузию. 17 и 18 августа блистательная распорядительность генерал-квартирмейстера союзных войск, оказанная им в Кульмском бою, доставила ему орден св. Владимира 2 степени. 4, 6 и 7 сентября, в решительном сражении под Лейпцигом, храбрость и советы Дибича настолько содействовали победе союзников, что князь Шварценберг на поле битвы снял с себя орден Марии-Терезии малого креста и надел его на Дибича, а Император Александр I произвел его в генерал-лейтенанты.
К этому времени доверие Государя к Ивану Ивановичу так возросло и упрочилось, что, присутствуя на военных советах и оспаривая мнения седых прусских и австрийских генералов, он часто склонял Императора к принятию отстаиваемого им решения.
По перенесении театра войны во Францию, в 1814 году, Дибич отличился в сражениях при Ла-Ротьере и Арсис-сюр-Об, а на военном свете 12 марта представил (вместе с князем Волконским и Толем) убедительные доводы, следствием которых было движение союзников на Париж и быстрое окончание кампании. На высотах Бельвиля, в виду покорившейся столицы Франции, Император пожаловал Дибичу орден св. Александра Невского.
Наполеоновские войны упрочили боевую репутацию молодого генерала и создали ему прочное положение в мнении и доверенности Государя, что послужило в скором времени к новому возвышению Дибича. Между тем, по возвращении русских войск обратно в Россию, Иван Иванович находился при главной квартире в Варшаве, где, в начале 1815 года, вступил в брак с племянницею князя Барклай-де-Толли, баронессой Женни Торнау. Однако, боевые тревоги еще не кончились: Наполеон бежал с острова Эльбы, и русские войска снова двинулись во Францию. Дибич, облеченный 30 апреля в звание начальника штаба I-й армии, оставил молодую супругу и выступил в поход за Рейн, где, впрочем, боевая деятельность русских войск оказалась излишнею, и дело ограничилось для них блистательными смотрами, 26 и 29 августа, при Вертю, причем генерал-лейтенант барон Дибич удостоился получить бриллиантовые знаки к ордену св. Александра Невского.
По возвращении в Россию Дибич, в звании начальника штаба І армии, был в Могилеве на Днепре, при главной квартире армии, и 8 июня 1818 года получил звание генерал-адъютанта. Деятельность Ивана Ивановича в эту эпоху ознаменовалась созданием нового военного учреждения. В видах облегчения, по возможности, доступа строевым офицерам в свиту Его Величества по квартирмейстерской части, по предложению барона Дибича, 5 марта 1820 года, с Высочайшего разрешения, при штабе I-й армии, было открыто в Могилеве на Днепре двухклассное офицерское училище. Оно пользовалось особым покровительством Дибича и Толя, но существование его не было продолжительно: уже в 1828 году, вследствие движения наших войск в Турцию, занятия в нем были значительно ослаблены, а в 1830 году, с началом польского восстания, оно окончательно закрылось. За десять лет своего существования это училище дало до 50 офицеров квартирмейстерской части, из которых некоторым удалось впоследствии занимать видное положение в русской армии.
1821-й год был в высшей степени знаменательным в жизни будущего фельдмаршала: Император взял его с собой на Лайбахский конгресс — и с этого времени Дибич становится неразлучным спутником Государя. На Лайбахском конгрессе Иван Иванович получил от императора австрийского орден Леопольда 1 степени, а от Императора Александра — орден св. Владимира 1 класса. В 1823 году, когда, благодаря интриге Аракчеева, уволен был в отпуск за границу, "для излечения от болезни", начальник главного штаба Его Императорского Величества князь Волконский, то исполнение его должности поручено было (30 апреля 1823 года) начальнику штаба первой армии, барону Дибичу. Когда последний явился в Петербург, император Александр дал ему при первом же свидании наставление относительно будущих его отношений к графу Аракчееву: "Ты найдешь в нем" сказал Государь, "человека необразованного, но единственного по трудолюбию и усердию ко мне; старайся с ним ладить и дружно жить: ты будешь иметь с ним часто дело и оказывай ему возможную доверенность и уважение".
В начале 1824 года в Петербург возвратился из заграничного отпуска князь Волконский, рассчитывавший снова вступить в исполнение своей должности, но этого не допустил граф Аракчеев, питавший крайнюю ненависть к князю Петру Михайловичу и стоявший за своего ставленника, барона Дибича. Князь Волконский был принят Государем приветливо, но Государь признался ему, что он привык к работе Дибича. 6-го апреля того же года последовала, наконец, официальная развязка этого дела: появился "приказ всем армиям" следующего содержания: "исправляющий должность начальника главного штаба, генерал-адъютант барон Дибич, утверждается в звании начальника главного штаба моего — Александр".
Одновременно с утверждением в должности начальника главного штаба, Иван Иванович назначен был также управляющим квартирмейстерскою частью, и в этом звании оказал благотворное влияние на всю армию, принеся много пользы для дела ее внутренней организации. Сверх занятий, сопряженных с новою должностью, Дибич, по повелению Государя (1823 г.) должен был присутствовать в государственном совете и в комитете министров (1824 г.), безотлучно сопровождая в то же время Императора во всех его поездках. Во время последнего путешествия Государя в Таганрог Дибич находился также при Особе Его Величества. В Таганроге Государь опасно заболел, а 19-го ноября тихо скончался, в присутствии Императрицы и лиц свиты...
Из находившихся при Императоре трех доверенных лиц: генерал-адъютантов князя Волконского, барона Дибича и Чернышева ни один не знал о существовании акта, назначавшего Великого Князя Николая Павловича наследником престола. Впоследствии генерал-адъютант Дибич рассказывал Михайловскому-Данилевскому: "Государь, поверявший мне многие тайны, не говорил мне, однако, об этом ни слова. Однажды мы были с ним в поселениях (военных), и он, обращая речь к великому Князю Николаю Павловичу, сказал ему: "Тебе надобно будет это поддерживать". Я ничего другого из сих слов не заключил, как то, что, судя по летам Великого Князя, он, пережив Государя и Цесаревича, будет их преемником". При таком положении дела Дибичу оставалось только донести о печальном событии в Варшаву Цесаревичу Константину Павловичу, как лицу, которое, по закону о престолонаследии, становилось Императором Всероссийским. Составленный в Таганроге акт о кончине императора Александра приложен был к рапорту Дибича на имя императора Константина от 19-го ноября 1825 года. Положение крайне осложнялось существованием в армии заговора (открытого в то время Шервудом), важнейшие нити которого уже находились в руках Дибича, как начальника штаба Его Величества и доверенного лица; 4-го декабря Дибич получил собственноручное письмо от цесаревича Константина Павловича с указанием обращаться за повелениями к Императору Николаю Павловичу — и тогда же послал новому Государю письмо и обстоятельный рапорт о заговоре.
Ответ Государя свидетельствовал о чувстве его искреннего расположения и признательности Дибичу. Большая часть заговорщиков находилась во 2-ой армии и Дибич лично принял меры к аресту важнейших из них. Эти события обеспечили Ивану Ивановичу расположение Императора, который командировал Дибича вместе с князем Волконским в Варшаву, откуда они привезли в Петербург подтвержденное Цесаревичем отречение от престола. Благодаря своевременно принятым мерам, заговор был благополучно подавлен в самом начале.
В январе 1829 года Дибич получил лестный рескрипт от Императора Николая I-го, а 22 августа того же года, в день коронования Государя, был он произведен в генералы от инфантерии.
В 1827 году, по поводу доносов на командовавшего войсками на Кавказе генерала Ермолова и крупных несогласий последнего с генералом Паскевичем, Дибич послан был в Грузию, для исследования положения тамошних дел, еще более усложнившихся вследствие возгоревшейся войны с Персией. Донесения Дибича, посылаемые прямо на имя Государя, и личная переписка его с Императором свидетельствуют о добросовестности и такте, с которыми он вел порученное ему трудное дело. По окончании следствия, Иван Иванович возвратился в столицу; заслуги его вознаграждены были по-царски: 25 июля 1827 года генерал от инфантерии барон Иван Иванович Дибич возведен был в графское Российской Империи достоинство.
Между тем приближалась пора самой блистательной и плодотворной деятельности нового графа. В самом начале царствования Императора Николая Павловича внешние дела находились в очень запутанном положении. Турецкий султан, не обращая внимания на договоры, занял своими войсками Молдавию и Валахию, грозил Сербии и истреблял греков. Все представления правительства Александра I оставались тщетными. Решительный тон нового Государя заставил султана быть сговорчивее. 25 сентября 1826 г. в Аккермане подписана была конвенция, по которой султан обязался восстановить нарушенные постановления бухарестского трактата 1812-го года. Но в Греции кровопролитие не уменьшалось. Вследствие этого, в Лондоне, в 1827 году, был подписан протокол, по которому Россия, Англия и Франция решились силою положить конец борьбе греков с турками. Результатом этого соглашения было истребление союзными эскадрами турецкого флота при Наварине. Султан, считая главной виновницей этой катастрофы Россию, довел дело до войны с нею. Император Николай назначил на европейский театр военных действий около 100 тысяч человек (три пехотных и один кавалерийский корпуса) при 396 полевых и 40 осадных орудиях. Главное начальство над этой армией вверено было фельдмаршалу графу Витгенштейну (на азиатском театре войны действовала 30-тысячная армия Паскевича). По воле Государя, Дибич находился при армии Витгенштейна, не занимая в ней определенного места. Пользуясь неограниченным доверием Императора и ведя с ним обширную переписку, Дибич фактически явился вполне самостоятельным руководителем военных действий, помимо фельдмаршала графа Витгенштейна, который, не имея возможности ничего предпринять без совета с Дибичем, представлял лишь лицо, официально ответственное за неудачи. Как бы предвидя ту роль, какую ему придется играть в этой войне, Дибич заранее ознакомился, как с театром войны, так и с противником, о чем свидетельствует "записка генерал-адъютанта барона Дибича о военных действиях против турок от 7 (19) июля 1821 года" (В. Уч. Архив, отд. ІV № 198).
Он же составил и план кампании, по которому решено было заняв Молдавию и Валахию только для утверждения в них порядка, защиты от вторжения турок и охранения правого фланга армии на случай вступления с них австрийцев, базироваться на Бессарабию (разоренные турками княжества не могли дать средств для продовольствия большой армии, переправиться через Нижний Дунай; после переправы — наступать к Варне, выставя к стороне крепости Шумлы заслон; овладев Варною, разбить турок у Шумлы, перейти Балканы и двинуться на Константинополь. Снабжение армии продовольственными и боевыми запасами было рассчитано на подвоз морем, для чего было зафрахтовано более 180 коммерческих судов. Кавказской армии назначено было вторгнуться в Азиатскую Турцию; особый отряд получил приказание произвести десант в Анапе и, по овладении ею, присоединиться к действующей армии.
В половине апреля русская армия сосредоточилась между Прутом и Днестром. На усиление ее в начале того же месяца из Петербурга был двинут гвардейский корпус, в числе 25 тысяч человек при 64 орудиях. В конце апреля русские войска заняли большую часть территории княжеств, а 1-го мая 7-й пехотный корпус обложил Браилов, — сильнейшую крепость на Нижнем Дунае, вооруженную 150 орудиями, в изобилии снабженную запасами всякого рода и обороняемую 12-тысячным гарнизоном, под командою энергичного Сулеймана-паши. Предварительная рекогносцировка этой крепости произведена была самим Дибичем, который вплоть до 20 мая лично руководил ее осадою. 27-го мая, Дибич вместе с 3-м пехотным корпусом (при котором находились главные квартиры Императора и главнокомандующего) переправился через Дунай у дер. Сатуново, между крепостями Измаилом и Рени. Энергическое сопротивление турок было сломлено храбростью наших войск. Вскоре последовали другие успехи: 9-го мая сдался Мачин, 7-го Браилов, затем пали Гирсово и Кюстенджи. Турки, несмотря на свой вызывающий образ действий перед войной, были совершенно к ней не готовы. Главная турецкая армия только к концу мая собралась у Адрианополя, откуда сераскир Гуссейн-паша с частью ее направился к Варне. Главное начальство возложено было на великого визиря Мехмед-Селима, который только в конце июля приехал в Адрианополь, куда продолжали сосредоточиваться ополчения османов. Несмотря на это благоприятное обстоятельство, положение наше было крайне тяжелое. На главный театр военных действий нами отправлены слишком малые силы, отнюдь не соответствовавшие важности поставленных задач; к тому же, на сцену выступил новый враг, еще более опасный, чем турки: армия таяла от болезней (в течение кампании 1828 года перебывало в лазаретах и госпиталях более 210000 человек, т. е. почти каждый строевой солдат действующей армии болел два раза; убыль же умершими к концу 1828 года достигла до половины армии, причем от оружия умерло сравнительно очень мало). В таких трудных обстоятельствах Дибич высказал талант выдающегося полководца и с небольшими силами сумел сделать очень многое. Первою и важнейшею целью действий для нашей армии явилось овладение сильной турецкой крепостью — Варной, причем на фланге наших сил находились крепости Шумла, куда сосредоточивались главные турецкие силы, и Силистрия.
Слабость наших сил заставила; однако, изменить первоначальный план (овладеть Варною), причем для дальнейших действий принято было мнение графа Дибича: ограничась только наблюдением Варны, с прочими силами обратиться к Шумле, стараясь вызвать сераскира на сражение в открытом поле и, разбив его, приступить к осаде Варны. В начале июля главные русские силы, всего в числе около 35 тысяч чел., подошли к Шумле и обложили ее с восточной стороны, сильно укрепив занятые в виду крепости позиции, чтобы запереть сераскиру Гуссейн-паше с армией (около 40 тысяч) выход оттуда к Варне. Но саму атаку Шумлы было решено отложить до прибытия гвардии. К концу августа турки, однако, настолько усилились, что положение нашей, все ослабевавшей от болезни, армии сделалось очень неблагоприятным. Витгенштейн хотел уже отступить от Варны, но это показало бы неприятелю нашу слабость; благодаря настояниям Дибича, государь решительно воспротивился намерению главнокомандующего. Прибывшие, наконец, подкрепления (гвардия и 2-й пехотный корпус) дали возможность нашим войскам приступить к правильной осаде Варны, которая и сдалась 29 сентября. Падение этой крепости, за которое Дибич, вызванный Государем к осаждавшим ее войскам, награжден был орденом св. Андрея Первозванного, значительно облегчило наше положение. Теперь, конечною целью кампании 1828 года сделалось овладение Силистрией, к обложению которой и было приступлено. Войска наши расположились на зимних квартирах (в начале ноября), а гвардии повелено было возвратиться в Петербург. Граф Иван Иванович находился сперва при обложении Силистрии, откуда по получении известий о сильной заразе, свирепствовавшей в Бухаресте, отправился в этот город, осмотрел там чумные госпитали и, в исходе декабря, возвратился в Петербург. Осада Силистрии вслед за тем была оставлена нами, за недостатком снарядов.
В течение зимы обе стороны деятельно готовились к возобновлению весною военных действий. Турки выставили на европейском театре войны до 150 тысяч человек, причем верховным визирем назначен был новый турецкий генерал Решид-Махмет-паша. Несмотря на все наши старания по укомплектованию войск, мы и на этот раз принуждены были начать кампанию с недостаточными силами: на дунайском театре сосредоточилось не более 100000 человек. Главнокомандующим на этот раз назначен был граф Дибич, который, прибыв 13 февраля 1829 года в Яссы, деятельно приступил к устройству строевой, хозяйственной и медицинской частей армии. План Дибича заключался в том, чтобы, овладев Силистрией (для обеспечения своего тыла), ограничиться только наблюдением за Шумлой и, опираясь на Варну и черноморский флот, перенести действия за Балканы. Для обеспечения довольствия армии по ту сторону гор подвозом с моря, граф просил адмирала Грейга овладеть какой-либо удобной гаванью; выбор пал на Сизополь (близ Бургаса), который и был действительно захвачен нами и обеспечен трехтысячным гарнизоном, который мужественно отбил все попытки турок отнять обратно этот пункт. Порта поставила своему главнокомандующему первою целью овладение Варною и Проводами, а затем очищение от русских войск всего пространства к югу от Дуная.
Поздняя весна замедлила начало кампании — и только в начале мая приступлено было к осаде Силистрии, обороняемой 20-тысячным гарнизоном; сила осадного корпуса не превосходила 30 тысяч человек. В то же время начал наступательные действия и верховный визирь, стремившийся овладеть Варной. Своевременно прибывшие подкрепления и медленность действий неприятеля позволили нам отразить это покушение, несмотря на огромный перевес сил на стороне турок. В половине мая визирь возобновил свои наступательные действия против Варны, а для удержания русских под Силистрией приказал Гуссейну-паше из Рущука двинуться к Разграду. Главнокомандующий, получив известие о выступлении главных сил турок из Шумлы, решил оставить у Силистрии только часть войск, а с остальными двинуться в тыл визирю, отрезать ему сообщения с Шумлою и тем принудить его к бою. В успешном исходе столкновения в открытом поле Дибич не сомневался, невзирая на численное превосходство неприятеля. И действительно, это быстрое решение, принятое графом, определило собою исход всей кампании. 29 мая, главнокомандующий с 28-тысячной армией уже находился у Кулевчи, в тылу 40 тысяч турок Решид-Мехмеда-паши, слишком поздно узнавшем об этом движении. Положение великого визиря было безвыходное: он только при помощи боя мог открыть себе сообщение с Шумлой, в которой находились все его запасы. К этой крепости вели три пути, и так как неизвестно было, по какому из них направятся турки, то русской армии пришлось несколько разбросаться, заняв их все три. Утром 30 мая разыгралось сражение. Решид-Мехмед-паша перешел в решительное наступление, которое сначала было успешно. Но едва выяснилось истинное направление движения турок, как граф Дибич поспешил сосредоточить все свои силы. Наступление турок было приостановлено; они отошли на свою крепкую позицию. Дибич распорядился обстрелять неприятеля своей артиллерией, бывшей качественно несравненно лучше турецкой, и, подготовив себе успех огнем, перешел в решительное наступление. Этот маневр и удачные действия нашей артиллерии, взорвавшей у турок несколько зарядных ящиков, произвели на неприятеля такое впечатление, что он, не дожидаясь атаки холодным оружием, бросился бежать по разным направлениям; визирь одним из первых подал пример бегства... Вся неприятельская артиллерия (56 орудий), лагерь, обоз (в том числе и экипажи Решид-Мехмед-паши) и 6 знамен были трофеями победителя. Турки потеряли до 5000 убитыми и раненными, а в последующие дни из их рассеянной армии нами было взято около 2000 пленных. Визирь, только с 600 всадниками, окольными путями, пробрался в Шумлу, куда, в течение двух недель стекались по различным дорогам, небольшими кучками, разметанные части турецкого войска... Наш урон простирался до 2500 человек.
Трудно описать радость Государя при вести о Кулевчинской победе, важность которой он немедленно оценил: Император, со слезами радости, пал на колени перед образом, благодаря за посланную ему весть; на армию полились щедрые награды Монарха. Главный виновник победы, граф Дибич, получил орден св. Георгия 2-й степени; в воспоминание же славы, которую, под его предводительством стяжали под Кулевчею войска наши, ему предоставлено было избрать себе шесть орудий из числа отбитых у неприятеля.
На другой день после сражения у Кулевчи, русская армия направилась к Шумле. Пользуясь впечатлением, произведенным на турок их поражением, можно было рассчитывать овладеть этой крепостью открытой силой. Но главнокомандующий, совершенно резонно не находя во взятии ее особенных выгод, счел лишним рисковать штурмом и положил, не теряя времени, приступить к переходу через Балканы, ограничиваясь только наблюдением Шумлы. Однако, для этой цели потребовалось отделить целый корпус; к тому же болезни успели опять сильно ослабить русскую армию. Поэтому, за выделением гарнизонов и отрядов для обеспечения своего тыла, у Дибича осталось в руках всего только 20 тысяч человек. Силы эти были слишком незначительны; поэтому, главнокомандующий решил, показывая вид приготовлений к осаде Шумле, остаться под нею до взятия Силистрии, с тем, чтобы притянуть к себе освободившиеся войска и двинуться за Балканы.
Несмотря на стойкость обороны Силистрийского гарнизона, осаждающему корпусу удалось вскоре разрушить при помощи мин атакованный фронт, и комендант, не ожидая штурма, 18-го июня, сдался военнопленным вместе со всем гарнизоном. За этот новый успех Дибич был награжден Государем назначением шефом Черниговского пехотного полка, как наиболее отличившегося при этом случае.
Падение Силистрии окончательно развязало руки главнокомандующему, который, оставив против Шумлы заслон из 18000 человек, с остальными 30—32 тысячами двинулся к Балканам. Это движение было много облегчено великим визирем, который, обманутый демонстрациями Дибича и уверенный в его намерении осаждать Шумлу, сосредоточивал к этому пункту все, что мог и даже притянул к себе часть войск, занимавших балканские проходы. Переход через Балканы организован был двумя колоннами, которые, встретив на пути лишь незначительное сопротивление, перевалили 10 июля через Эминс-даг (восточная оконечность главного хребта). В течение 11 дней движения, по выступлении из Шумлы, русские войска, сделав около 150 верст по едва доступным дорогам и под палящим зноем, перешли считавшийся до тех пор непроходимым главный хребет Балкан, овладели двумя крепостями и важнейшею гаванью Европейской Турции на Черном море (Бургасом), взяли более 50 орудий и до 3 тысяч пленных.
Подвиг этот обратил на Ивана Ивановича взоры всего цивилизованного мира и доставил ему от благодарного Государя имя Дибича-Забалканского. Турок, еще неуспевших оправиться от впечатления Кулевчинского поражения, совершенно ошеломил неожиданный и быстрый переход за Балканы; отдельные отряды их быстро сосредоточивались к Адрианополю. Верховный визирь, который по выступлении русских из-под Шумлы, долго еще был в неведении относительно взятого нами направления (так хорошо сумел Дибич замаскировать свой маневр) успел, однако, в конце концов сосредоточить на пути нашего наступления, у Айдоса, довольно значительные силы, под начальством Ибрагима-паши. 13 июля, после упорного боя, Ибрагим-паша был разбит, и русская армия сосредоточилась у Айдоса. Положение войск Дибича было, однако, весьма тяжелое; болезни продолжали свирепствовать с прежнею силою, и в скором времени он имел, под своим непосредственным начальством, не более 20—25 тысяч человек. При таких обстоятельствах приходилось действовать столько же оружием, сколько и дипломатическим путем. В этом отношении меры, принятые Дибичем, — весьма поучительны. В Айдосе он издал прокламацию к жителям, в которой объявил об освобождении мусульманских жителей от постоя, о свободе богослужения и об оставлении занятой русскими местности под властью султана и под управлением турецких начальников. Эта прокламация успокоила магометан и обеспечила нашим войскам хороший прием со стороны мусульманского населения (христианское было и без того нам предано) и весьма облегчило дальнейшие операции русской армии. Так как вскоре выяснилось сосредоточение значительных сил противника у Сливно, то главнокомандующий решил, прежде чем двинуться к Адрианополю, обеспечить себя разбитием турок под Сливно, что и удалось вполне 31 июля. В общем, Дибичу, в продолжение трех недель удалось, со своею ничтожною по численности армиею, рассеять до 50 тысяч турок и окончательно отрезать великого визиря, продолжавшего упорно сидеть в Шумлы с остатками своей армии (около 15000 человек), имея против себя почти равносильный русский заслон (корпус генерала Красовского).
Бездеятельность и неспособность турецких начальников, дружественное отношение населения и совершенная деморализация турецких войск, разбегавшихся при приближении русских почти без боя, побудили главнокомандующего, со своими 20—25 тысячами, двинуться к Адрианополю, в надежде одним своим появлением перед этим городом вынудить султана к миру. Сделав в 6 дней 120 верст под палящим зноем и ежедневно теряя много людей от лихорадок, русская армия, в составе всего 20 тысяч строевых, утром, 7 августа, подошла к Адрианополю, защищаемому Галиль-пашею с 30-тысячным корпусом, состоявшим из войск и вооруженных жителей. Окрестности города позволяли упорно оборонять его; каждая задержка в этом отношении была крайне важна для турок, давая им возможность оправиться и организовать более сильное сопротивление, и чрезвычайно невыгодно для таявшей от болезней русской армии. Ho предыдущие успехи наши до такой степени подавили и ошеломили противника, что Галиль-паша немедленно прислал парламентера с предложением сдачи города. Хорошо понимая необходимость не дать туркам опомниться, Дибич потребовал, чтобы через четырнадцать часов сданы были оружие, артиллерия и боевые припасы; пашам и обезоруженному войску разрешалось уйти, только не по направлению к Константинополю. В то же время сделаны были приготовления к штурму, которого, однако, не потребовалось: утром 8-го августа, когда армия наша двинулась к городу, навстречу ей вышли жители с изъявлением покорности. Турецкие войска бросили оружие и укрепления. Наши трофеи состояли из 56 орудий, множества оружия и боевых припасов.
Смелое движение Дибича к Адрианополю всего с 20000 человек является образцом решительности. Главнокомандующий основательно рассудил, что, в его положении, самое отважное решение — самое надежное. Поэтому действия его, когда он, пользуясь немногими неделями благоприятного времени года, решился исполнить с остатками своих военных сил такие предприятия, которые, при иной обстановке, потребовали бы новой кампании и новой армии, — высоко поучительны.
Успешные действия русских на малоазиатском театре войны (занятие Эрзерума), падение Адрианополя, тесная блокада нашими эскадрами проливов и внутренние неурядицы в Турции — заставили, наконец, султана начать мирные переговоры. Надеясь на вмешательство Австрии и Англии, турецкие уполномоченные стали затягивать переговоры. Графу Дибичу хорошо было известно, что занятие Константинополя, во избежание международных осложнений, не входило в планы Императора Николая, но, желая оказать давление на турок, главнокомандующий объявил уполномоченным Порты, что на получение окончательных инструкций дает им срок до 1 сентября, грозя возобновить военные действия, если мир после этого не будет заключен. В то же время, чтобы подействовать на противника угрозою наступления на Константинополь, главнокомандующий распорядился движением войск вперед. Российские отряды заняли Люле-Бургас, Демотику, некоторые другие пункты, и подступили к Эносу, комендант которого сдался на капитуляцию, причем в наши руки попало 54 орудия. Весть о движении русских к Константинополю произвела в нем сильнейшее смятение; решимость главнокомандующего не замедлила принести желаемые плоды: турецкие уполномоченные признали все требования России — и 2 сентября был подписан Адрианопольский мир, по которому Молдавия, Валахия и Сербия, оставаясь под гегемонией Турции, приобрели самостоятельное управление, а господарей положено избирать пожизненно; турецкие крепости на левом берегу Дуная были срыты; признавалась полная независимость Греции; открыт был свободный пропуск для торговых судов всех наций через проливы. Россия получила, в вознаграждение за военные издержки Анапу, Поти, Ахалцых, Ацхур и Ахалкалаки и денежную контрибуцию.
Счастливо оконченная кампания доставила графу Дибичу, кроме наименования Забалканского (30 июля), — алмазные знаки ордена св. Апостола Андрея Первозванного (28 авг.), орден св. Георгия 1-й степени (12 сент.) и, наконец, фельдмаршальский жезл (22 сент.), на 45-м году от рождения. Сверх того, Государь пожаловал 30 августа супругу Дибича, графиню Анну (Женни) Егоровну, в статс-дамы. Прусский король удостоил фельдмаршала алмазными знаками ордена Черного Орла и богато украшенною алмазами шпагою с вензелем.
"Победоносная армия, предводительству вашему вверенная," — писал Император к графу Ивану Ивановичу от 12 сентября — "с самого открытия кампании не переставала ознаменовывать себя блистательнейшими подвигами. Совершенное разбитие главных сил Верховного Визиря при селении Кулевчи, покорение крепости Силистрии, незабвенный переход Балканских гор, овладение крепостями Бургасского залива и занятие второго по значению города Адрианополя покрыли Вас и возглавляемые вами войска неувядаемою славою. Ho нe довольствуясь сим, отличные воинские дарования ваши явили свету событие, превосходящее даже меру ожидания. Вы не замедлили перенести победоносные знамена Наши пред врата самой Столицы неприятеля, и опершись правым флангом на морские силы Наши, в Архипелаге находящиеся, а левым на Черноморский флот Наш, принудили наконец Оттоманскую Порту торжественно признаться в бессилии своем противостоять Российскому оружию и решительно просить пощады".
Знаменитый германский стратег и фельдмаршал, Мольтке, в известном своем сочинении "Der Russisch-Türkische Krieg in der Europäischen Türkei 1828 und 1829 dargestellt durch Greiherr von Moltke", делает любопытную характеристику полководческой деятельности Дибича в эту кампанию. Так, о Кулевчинском бою, решившем участь войны, он говорит следующее: "при Кулевче русским удалось в первый и последний раз, в продолжение обеих кампаний 1828 и 1829 годов, сосредоточить достаточные силы для решительной встречи и обеспечения успеха. Принимая во внимание относительную слабость русской армии; заслуга главнокомандующего была в этом случае тем более велика, что сосредоточения корпусов из-под Силистрии со стороны Эски-Арнаутлара, равно, как последующее затем фланговое движение, должны были происходить почти перед глазами верховного визиря. Граф Дибич верно оценил положение дел и быстро перешел в наступление. Приготовления к сражению были приведены в исполнение смело и решительно, и визирь, в стратегическом отношении, поставлен был в самые невыгодные условия…" На долю графа Дибича, во время его предводительства армиею, выпала участь бороться, независимо от вооруженного врага, еще и с тайным противником — чумою, страшно ослабившей его армию. Ho, по словам Мольтке, "оставляя в стороне материальное ослабление вооруженных сил, должно признать в главнокомандующем необыкновенную силу воли, чтобы среди борьбы с такими ужасающими и распространенными бедствиями не терять из вида великую цель, которая могла быть достигнута, придерживаясь неизменно решительного и быстрого образа действий. По нашему (т. е. Мольтке) мнению, история может произнести в пользу действий графа Дибича в турецкую кампанию нижеследующий приговор: располагая слабыми силами, он предпринимал только то, что представлялось безусловно необходимым для достижения цели войны. Он приступил к осаде крепости и одержал в открытом поле победу, которая открыла ему доступ в сердце неприятельской монархии. Он очутился здесь с одним призраком армии, но ему предшествовала слава непобедимости. Россия обязана счастливым исходом войны смелому и вместе с тем осторожному образу действий графа Дибича".
Таково было мнение о действиях нашего фельдмаршала, высказанное сдержанным и холодным "великим молчальником" — Мольтке. Веллингтон высказался еще решительнее: по словам Веллингтона, операции кампании 1829 года дают Дибичу право на звание великого полководца...
1829 год был кульминационным пунктом счастливой звезды Дибича. Вскоре ему пришлось испытать, один за другим, ряд тяжелых ударов. Еще в Бургасе он получил печальное известие о смерти своей супруги, скончавшейся 13 марта 1830 года, в Петербурге, от нервной лихорадки, на 31-м году от рождения. Весть эта глубоко поразила и опечалила Дибича, который уже до самой смерти своей не мог оправиться от полученного удара. Тоскуя по дорогой покойнице, он признавался своим близким людям, что смотрит на ее кончину, как на указание, что от него отступил его ангел-хранитель, виновник всякого счастья и удач в земной жизни. С этих пор окружающие часто не узнавали прежнего Дибича, кипучая энергия которого казалась надломленной...
Однако политические события не замедлили снова призвать графа Ивана Ивановича к новой деятельности. Торжество июльской революции во Франции побудило Императора Николая І послать Дибича в Берлин, для переговоров с королем Вильгельмом III относительно мер, которые следовало принять для обуздания революционного движения. Однако, несмотря на не раз доказанное искусство Дибича в дипломатических переговорах, миссия его не удалась. Между тем успехи революции в Бельгии и просьбы нидерландского короля о помощи побудили Государя мобилизовать часть русской армии и двинуть ее к западной границе. Впрочем, этим войскам не пришлось оставить отечества: внезапно вспыхнувшее 17 ноября 1830 года польское восстание принудило употребить их для улаживания собственных дел. Вызванный из Берлина фельдмаршал Дибич снова назначен был главнокомандующим 1 декабря и обещал подавить восстание одним ударом, но обещание это осталось не исполненным, и "Польская война" затянулась на семь месяцев.
К открытию военных действий силы поляков составили до 130000 человек; но для полевых действий могло быть употреблено не более 60 тысяч, разделенных на 4 пехотных и потом 5 кавалерийских дивизий; главнокомандующим (после отказа талантливого Хлопицкого) назначен был князь Радзивилл, не отличавшийся ни воинскими дарованиями, ни характером. План поляков заключился в следующем: так как неизвестно, с которой стороны будет наступать неприятель, то решено было расположить армию эшелонами по двум дорогам, ведущим к Варшаве — из Ковно и из Брест-Литовска. При наступлении русских положено было отступать к центральной позиции у Грохова и принять там бой. Русская армия состояла из 86400 человек в первой линии (ближайшие к театру войны войска), 47000 человек во второй и 48500 человек — в третьей линии или всего из 183000 человек. Положение русской армии было затруднительно, вследствие разбросанности сил, для сбора которых, вследствие громадности расстояний и дурного качества дорог, требовалось очень большое время (более трех месяцев). Ko времени прибытия фельдмаршала к армии, у нас было сосредоточено на линии Гродно-Белосток-Брест около 56 тысяч человек (28 декабря); к 20 января численность их возросла до 125000. Дибич поставил себе главною целью разбить неприятельскую армию и овладеть Варшавой. Для этого им был составлен следующий план: сосредоточив большую часть армии между Белостоком и Бельском, двинуться в район между Бугом и Наревом и, стянувшись между Ломжею и Нуром, действовать смотря по обстоятельствам, держа главные силы сосредоточенными, чтобы разбить неприятеля или на левом берегу Буга, или на правом Нарева, стараясь в то же время отрезать поляков от Варшавы; а если это не удастся, то, перейдя верхнюю Вислу, окружить Варшаву и заставить ее, голодом или штурмом, сдаться на капитуляцию. В этом превосходно составленном плане не была принята возможность перемены погоды. Фельдмаршал рассчитывал, что морозы еще продержатся, что Буг и Нарев не представят серьезных препятствий переправы и что ему быстро удастся окончить кампанию решительным ударом.Вследствие этого последняя перешла границу, имея при себе провианта всего на 15 дней, а фуража — лишь на 12 дней.
24 и 25 января русская армия (113—114 тысяч) перешла границу одиннадцатью колоннами. Марш был рассчитан так искусно, что, несмотря на кажущуюся разброску сил, в главных силах через 20 часов, на любом пункте, можно было сосредоточить более 80000 человек. На первых же порах расчеты фельдмаршала нарушились наступившею оттепелью, которая страшно испортила дороги; обозы, поставленные на полозья, отстали от войск, скоро съевших свой ранцевый запас. Вследствие этого Дибичу пришлось изменить свой первоначальный план: фельдмаршал решил переправиться на левый берег Буга, где местность более благоприятствовала действиям войск, для того чтобы всеми силами обрушиться на правое крыло поляков, прежде чем оно успеет соединиться с левым.
Утомленным войскам дан был трехдневный (2—4 февраля) отдых, а 5-го февраля началось наступление русских войск к Варшаве. Поляки, согласно с выработанным ими планом отходили к Гроховской позиции, причем между войсками обеих наций произошел ряд арьергардных и авангардных боев, сопровождавшихся переменным успехом. 7-го февраля русские начали подходить к Гроховской равнине. Дибич поджидал только сосредоточения сил для того, чтобы обрушиться на неприятельскую армию; фельдмаршал намеревался направить главный удар на левый фланг польской армии, для чего внезапно и скрытно двинуть к этому пункту войска Шаховского. Последнему послано было приказание остановиться у Непорента; но оно не попало вовремя к князю, который в это время уже ввязался в бой с поляками у Бялоленки, которую и занял (12 февраля). Дибич, рассчитывавший дать решительное сражение 14 февраля, послал в ночь 12 Шаховскому приказание оставаться у Бялоленки и не завязывать боя, присовокупив, что, в случае атаки на Шаховского, сам атакует поляков. Следствием неинформированности Шаховского явилось преждевременно разыгравшееся сражение при Грохове.
Утром, 13 февраля, Шаховский, опасаясь, что на него отдельно обрушится вся неприятельская армия, вопреки приказанию главнокомандующего, решил отступить на соединение с ним. Находившийся против Шаховского генерал Круковецкий, заметив отступление русских, открыл сильную пальбу и двинулся в атаку. Тогда Дибич, услышав канонаду и опасаясь, чтобы Шаховский не был раздавлен превосходными силами противника, для выручки его, решил атаковать поляков с главными силами. Следствием упомянутых недоразумений явилось чрезвычайно упорное Гроховское сражение, в котором приняли участие 56000 поляков и 72000 русских. Случайность этого сражения внесла много неправильностей в ведение боя; тем не менее, несмотря на мужественную оборону, к 5 часам дня, поляки были сбиты на всех пунктах и в беспорядке отступили в Варшаву по единственному мосту через Вислу, прикрытому укрепленным предместьем Прагою. К сожалению, фельдмаршал, обычная энергия которого в этот день как бы ослабела, слишком рано прекратил бой и не решился на штурм Праги овладеть которою было чрезвычайно легко, так как польские начальники совершенно потеряли голову. A между тем на другой день противник успел оправиться, и новый главнокомандующий, генерал Скржинецкий, сменивший Радзивилла, успел организовать оборону столицы. Таким образом, дорого купленная нами победа (9600 чел., выбывших из строя; поляки потеряли более 12000 чел. и 3 орудия) оказалась бесплодной; надежды Дибича на то, что неприятель после поражения немедленно изъявит покорность, и кровь больше не придётся проливать, не оправдались...
Расстройство хозяйственной части, дурное время года и неудовлетворительное санитарное состояние армии заставило фельдмаршала расположить свои воиска по квартирам; кампания затягивалась... Избегнув решительного поражения, поляки приступили к реорганизации и развитию своих вооруженных сил для дальнейшей борьбы. Вместе с этим Скржинецкий вступил с Дибичем в переговоры, которые, однако, не привели ни к чему, так как фельдмаршал твердо требовал безусловной покорности, на что поляки никак не хотели согласиться. Реорганизованная и пополненная армия противника скоро считала в своих рядах (вместе с национальной гвардией) более 100000 человек.
Висла совершенно очистилась от льда в первых числах марта и главнокомандующий начал приготовления к переправе, пунктом которой избран был Тырчин (близ устья Вепржа). Несмотря на страшную распутицу, фельдмаршал, побуждаемый недостатком продовольствия, торопился с действиями и 15 марта отдал диспозицию для движения войск к избранному для переправы пункту. Поляки, зная о движении нашей армии, искусно воспользовались отдельным положением Розена и нанесли ему чувствительное поражение, которое заставило главнокомандующего отказаться от предположенной переправы и двинуться на помощь Розену к чрезвычайно важному для нас Седльце. Эти события, в связи с нерешительностью удара полякам при Грохове, повели к тому, что мятеж охватил всю Литву, а на Волыни и Подолии стали обнаруживаться волнения...
Свои коррективы внесла ненастная погода - сильные дожди испортили дороги, помешали движениям армии и хорошо задуманный Дибичем план не дал скорых положительных результатов.
Император Николай Павлович, тревожно и заботливо следивший за ходом кампании, сам решился дать главнокомандующему указания относительно плана дальнейших военных действий. Государь полагал: водворение порядка в пограничных с царством Польским губерниях и охранение тыла возложить на 1-ю и вновь сводимую резервную армии; действующей же армии двинуться для переправы на нижнюю Вислу, обеспечив продовольствие ее первоначально покупкою запасов в Пруссии, а впоследствии подвозами из России через Данциг. Фельдмаршал, оставив свои намерения, обратил с этой минуты все усилия к скорейшему выполнению воли Государя. Вследствие этого, в ожидании окончания подготовлений к новому наступлению, русская армия отошла обратно за p. Костржин и расположилась между селениями Суха и Копце, на центральной позиции между Калушиным, Седльце и Венгровом. Эта позиция, прикрывая Брестское шоссе и все дороги через Венгров, вместе с тем давала возможность, при удалении поляков к какому-либо из их флангов, действовать в тыл их армии и препятствовать всякому покушению их перенести действия на правый берег p. Нура и Вепржа. Между тем главнокомандующему приходилось бороться с новым и чрезвычайно опасным врагом; как в предыдущую кампанию, русской армии приходилось жестоко страдать от чумы, так теперь ее опустошала холора, особенно сильно pазвившаяся во время четырехнедельного пребывания главных сил наших у Седльце; в течение апреля от нее умерло 2800 человек.
В конце апреля фельдмаршал получил известие, что Скржинецкий намерен двинуться 1-го мая со всеми силами против левого фланга русских и атаковать Седльце. Чтобы предупредить неприятеля, Дибич решился сам двинуться к Калушину, против центра поляков. 1 мая главные силы армии направились по брестскому шоссе и заставили неприятеля, после слабого сопротивления, очистить Калушин. У Ендржеева опять был открыт противник в значительных силах. Русские опрокинули поляков и преследовали их до Янова, а на следующий день вернулись за Костржин; главные силы поляков отступили к Праге. Пользуясь временным бездействием фельдмаршала и несколько разбросанным положением русских сил неприятель решил напасть на правый фланг нашего расположения, где находилась русская гвардия, занимавшая между Бугом и Наревом район Остроленка-Замбров-Остров, имея авангард генерала Полешко у Пржетыча. План поляков, державшийся в строжайшем секрете, заключался в том, чтобы разбить гвардию до прибытия Дибича и, отбросив ее, войти в связь с Литвой. Разбитие гвардейского корпуса сулило неисчислимые материальные и нравственные выгоды и могло бы заставить русских совсем очистить царство Польское. Для демонстрации и защиты Варшавы, на брестском шоссе оставлен был 11-тысячный корпус Уминского, которому приказано было, если Дибич покинет лагерь у Сухи, немедленно перейти в наступление и, при помощи отрядов Дзеконского от верхней Вислы и Хржановского от Замостья, очистить от русских край между Вислою и Бугом. Против гвардии (27 тысяч) назначено было действовать 45 тысячам, авангард которых 4 мая обрушился на отряд генерала Полешко, своим упорным сопротивлением сильно задержавший противника. Командовавший гвардейским корпусом, Великий Князь Михаил Павлович, не надеясь соединиться с Дибичем, сосредоточил свои войска у Снядова. Хорошо задуманный план поляков требовал быстроты действий и решительности исполнения, но Скржинецкий медлил, бездействовал и дал возможность нашей гвардии отступить благополучно за Нарев к местечку Жолтки и уйти из-под ударов поляков. Как только для Дибича разъяснилась обстановка, фельдмаршал, оставив для охранения Седльце и брестского шоссе отряд графа Палена 2-го, с 35 т. человек форсированными маршами двинулся против Скржинецкого, перешел Буг, разбил боковой польский отряд Лубенского у Нура и 12-го мая остановился, для выяснения положения и намерений поляков, у Высоко-Мазовецка. Гвардейский корпус, получив сведения о движении главнокомандующего, также перешел в наступление и вскоре вступил в связь с главными силами.
Освободившись от опасений за гвардию, фельдмаршал начинает действовать смело и решительно; его энергия и предприимчивость пробуждаются в нем с некогда свойственной им силой. Несмотря на крайнюю быстроту движения (13 мая войска сделали от 40 до 50 верст), армия, после короткого ночного привала, продолжала марш, который 14 мая привел к сражению при Остроленке, куда русские войска подошли к 11 ч. утра после почти безостановочного 32-часового марша, пройдя за это время семьдесят верст и сохранив отличный порядок, бодрость духа и пылкое желание схватиться с противником.
Скржинецкий, по опыту предыдущих операций, не ожидал от русского главнокомандующего проявления такой энергии и стремительности в действиях, и потому в польском лагере господствовала полная беспечность: главные силы поляков находились за Наревом; лошади были расседланы, пехотинцы большею частью рассеялись за добычей дров или для купанья. Между тем, передовые наши войска, следуя на плечах польского арьергарда, с налета овладели Остроленкой, которая в 11½ часов была уже в наших руках, причем поляки потеряли 1200 ч. пленных. Фельдмаршал, несмотря на то, что для сосредоточения всех его сил требовалось несколько часов, тогда как большая часть польской армии была сосредоточена на правом берегу Нарева, не хотел отказаться от результатов, достигнутых успехом; и потому приказал продолжать бой, овладеть мостами и опрокинуть неприятеля, стремившегося устроиться за Наревом. Астраханский гренадерский полк, имея во главе своих георгиевских кавалеров, несмотря на страшный огонь противника, перешел мост, с которого частью была уже снята настилка, и завязал отчаянный бой с противником. Этот геройский подвиг дал возможность русской армии начать перевод войск на неприятельский берег, причем у мостов закипела долгая и ожесточенная свалка, в которой обе стороны дрались с одинаковым мужеством и доблестью. Но Скржинецкий потерял голову, посылал в бой свои полки по частям и распоряжался до такой степени бестолково, что, несмотря на личную храбрость польского главнокомандующего, не щадившего своей жизни, поляки не воспользовались выгодами своего расположения. К 7 часам вечера русские войска окончательно утвердились на правом берегу Нарева. Польская армия до такой степени была расстроена боем, что решительный переход в наступление Дибича, имевшего еще под рукою сильный резерв, несомненно привел бы поляков к катастрофе и остроленская победа увенчалась бы для русского главнокомандующего самыми полными результатами. К сожалению, Дибичу не было известно то состояние, в котором находились войска Скржинецкого...
Сражение под Остроленкою, в котором с обеих сторон участвовало по 30 тысяч человек, дорого обошлось противникам; русская армия лишилась убитыми и раненными 172 офицеров и 4700 нижних чинов; поляки — 255 офицеров, до 9000 нижних чинов (в том числе 2100 пленными) и 3 орудия. Ночью неприятель начал отступление. Начальник штаба Дибича, граф Толь, разбудив фельдмаршала, доложил ему об этом и о необходимости преследования, но Дибич не согласился на последнее, так как считал необходимым сначала организовать продовольствие войск. Действительно, войска уже израсходовали бывший при них ранцевый запас, а обозы, вследствие крайней форсировки предыдущих маршей, были еще слишком далеко; но если эти обстоятельства и были неодолимыми препятствиями для движения всей армии вперед, с целью доконать противника, о крайнем расстройстве которого со всех сторон приходили донесения, то ничто не мешало энергически теснить отступавшего многочисленной кавалерией. Все обстоятельства указывали на возможность окончательно убить этим нравственный дух и силу сопротивления польской армии и отрезать значительную часть ее, но фельдмаршал, как и после Гроховского сражения, совершенно не преследовал неприятеля... В военных действиях опять наступило относительное затишье, которым поляки воспользовались для реорганизации своих расстроенных сил. В то же время Дибич принял все меры по сосредоточению войск и прочному обеспечению их боевыми и продовольственными запасами для скорейшего движения к Нижней Висле и решительных операций на ее правом берегу, базируясь на Пруссию. Совершить переправу предполагалось 20 июня. Но фельдмаршалу не пришлось самому привести в исполнение своих предположений: неожиданная смерть постигла Дибича в то время, когда почти все трудности кампании были пережиты и омраченная слава замечательного воина должна была воссиять полным блеском; плодами трудов его воспользовался другой главнокомандующий, граф Паскевич, закончивший польскую кампанию.
Смерть фельдмаршала случилась при следующих обстоятельствах: главная квартира его была в это время в дер. Клешове, в 3 верстах от Пултуска. Дибич уже более недели страдал желудком, но упорно скрывал свою болезнь и приготовлялся к празднованию 29—30 мая, годовщины Кулевчинской победы, открывшей ему победоносное шествие к Адрианополю. 28-го он чувствовал себя не совсем хорошо, но весь день был весел и никому из окружающих и в голову не приходило возможности катастрофы. В этот день он обедал у графа Витта, затем по обыкновению, прогуливался вечером и в 10 час. лег спать.
Перед сном главнокомандующий имел обыкновение выпивать стакан-другой шампанского и, как говорят, на этот раз ему подали бутылку, недопитую накануне, и граф. В 11-м часу ночи фельдмаршала разбудили по спешным служебным делам, причем он казался совершенно здоровым. В третьем часу ночи Иван Иванович вдруг почувствовал дурноту, позвал людей, но запретил беспокоить даже врача из-за своей скромности. В четвертом часу, чувствуя усиление боли, он потребовал главного медика Шлегеля, который нашел у фельдмаршала все признаки сильнейшей холеры. Тотчас же были поданы всевозможные пособия, и Шлегелю, при помощи других врачей, удалось около 7 часов утра несколько успокоить больного. Обращаясь к графу Орлову, Дибич, между прочим, сказал: "Сообщите Его Величеству все, что вы видели; скажите ему, что я охотно умираю, потому что я честно исполнил возложенные на меня обязанности, и был, наконец, так счастлив, что запечатлел своею смертью верность моему Государю". В 11¼ час. дня 29-го мая Дибича не стало...
Тело его было набальзамировано и отвезено в Россию через Пруссию, а сердце предано земле в Пултуске. Прах фельдмаршала, сопровождаемый всеми адъютантами его под конвоем от Кирасирского принца Альберта полка был доставлен морем в Петербург, где и покоится на Волковом протестантском кладбище. Государь горько сожалел о кончине героя, по случаю которой распространились слухи, будто бы он был намеренно отравлен. Никогда за время польской кампании Дибич не был так доволен собой, как после Остроленского сражения, когда окончательный успех дела казался неминуем, армия была в прекрасном состоянии и Государь был в том удостоверен через графа Орлова.
Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский, генерал-фельдмаршал, умер на 45-м году жизни, не оставив после себя потомства. Современники рисуют его как малорослого и тучного человека, с большою головой на короткой шее; короткие и толстые ноги его, отличавшиеся своей величиною, не позволяли фельдмаршалу хорошо ездить верхом. Лицо — некрасивое, но останавливающее на себе невольное внимание, присущим ему выражением энергии и ума. Взгляд — живой, быстрый и чрезвычайно проницательный. Речь — неясная, отрывистая и затруднявшая людей, редко имевших с ним сношения. Характер фельдмаршала был вспыльчив до самозабвения, но и также быстро отходчив. За кипучесть нрава одно высокопоставленное лицо дало ему меткое прозвание "самовара". Стоило фельдмаршалу вспылить, как он уже не сдерживался и из его уст слышалось: "под арест, на гауптвахту, под суд, расстрелять!." С последним словом Иван Иванович обыкновенно скрывался в свою палатку или кабинет, сильно хлопнув при этом дверью. Но адъютанты его уже знали, чем кончится история и со скрытою улыбкою поглядывали на смущенного виновника гнева фельдмаршала. Минут через пять граф появлялся уже совершенно успокоившийся и отменял все наложенные им кары.
Сердце Дибича было чрезвычайно доброе и справедливое; если ему в минуту гнева случалось кого-нибудь несправедливо обидеть или сделать кому-нибудь вред, то он всегда сознавал свою ошибку и спешил ее исправить. Граф был очень религиозен, добр и внимателен к подчиненным; стоит только, вспомнить, как в ночь перед своей кончиной, мучаясь жестокими припадками холеры, он не приказывал никого беспокоить... Дибич обладал замечательным образованием, которым обязан как своей врожденной любознательности и необыкновенным способностям, так и своему честолюбию. Неловкий по наружному виду, он не любил многолюдных собраний, особенно общества дам, но был весьма оживлен и весел в небольшом кругу, где разговор касался научных тем или, в особенности, военных вопросов.
Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский мало занимался своей одеждой; был неловок в обращении; с нравом пылким, скорым соединял добродушие, сострадательность, строгую справедливость; незлопамятен; доступен, ласков с подчиненными; на вершине своей славы не зазнавался; помнил прежние связи; искренно любил своих родных и близких.
"Будь всегда добрым сыном, — писал он из Бургаса в 1830 году к племяннику, молодому Тизенгаузену, при выпуске его из артиллерийского училища, — и тогда ты с веселым духом и твердостью преодолеешь все препятствия, которые, встречаясь более и менее на всяком пути жизни, лишь сильнее укрепляют истинного христианина и сына Отечества к исполнению долга. Лучшего я не могу желать тебе по моему убеждению; все прочее есть только суетный блеск, дело постороннее. Прости. Будь добр и счастлив".
Впрочем, быстрое возвышение Дибича создало ему немало врагов, особенно потрудившихся во время его неудач в последнюю кампанию; зато доброта, доступность, честность и справедливость фельдмаршала оставило в его подчиненных самую лучшую память и самое горячее сожаление о безвременной утрате его.
Как полководец, граф Дибич-Забалканский, отчасти вследствие целого ряда неблагоприятных случайностей, отчасти по собственным ошибкам, не оправдал в 1831 году возлагавшихся на него надежд и не поддержал той блистательной репутации, которая установилась за ним после турецкой кампании 1829 года. Если справедливо замечание Наполеона, что полководцу необходимо равновесие ума и характера, то в Дибиче такое равновесие было нарушено. Продолжительная штабная служба и отдаление от войск отразились на нем невыгодно; он умел сразу отгадывать стратегическую обстановку, соображая важные пункты, подчеркнуть слабые стороны неприятеля, но само исполнение большею частью великолепно составленного плана для него представляло уже затруднения и требовало той решительности, которую он не всегда мог проявить. Так, по крайней мере, было в польскую кампанию. Но здесь мы должны поневоле считаться с упадком духа Дибича, что было вызвано смертью его жены. К тому же его преследовал целый ряд неблагоприятных случайностей и, к довершению несчастья, когда уже пережит был целый ряд кризисов, когда неприятель был ослаблен и расшатан, когда оставалось нанести последний решительный удар, — нежданная смерть вырвала у Дибича лавровый венец победы. Зато — высоким образцом решительности покойного остается его Кулевчинская операция 1829 года и орлиный полет за Балканы и к Адрианополю, с ничтожными силами и с многочисленным, хотя и неискусным противником в тылу.
Имя покойного, в воспоминание совершенных им боевых подвигов было сохранено в русской армии за 29-м Черниговским пехотным генерал-фельдмаршала графа Дибича-Забалканского полком.
Барельеф фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича-Забалканского присутствует на знаменитом монументе в честь 1000-летия России.
Советский Союз и современная либерально-демократическая Россия так и не сочли необходимым почтить память великого полководца России достойным памятником и даже мемориальной доской...
К настоящему времени в практически обезлюдевшей ингерманландской деревне Старое Гарколово, расположенной под Кингисеппом, на берегу Финского залива, есть улица Дибича, названная в честь героя войны 1812 года Ивана Ивановича Дибича (Забалканского). Дибич был владельцем имения с деревнями Ильеши, Урмизно и села Забалканское (Гарколово) Ямбургского уезда, пожалованными ему за воинские заслуги.
Там же стоит и ”башня Дибича” — так называют угловую башню разрушенной усадьбы Карла Притвица. Усадьба представляла собой эффектный каменный замок, построенный Андреем Штакеншнейдером в 1836 году на месте старого деревянного строения. Усадьба досталась Притвицу в наследство. Тот был племянником Дибича, не имевшего детей...
И только в поле на окраине Гроздьова в Болгарии стоит скромный памятник, установленный благодарными гражданами современной Болгарии...
Список ссылок:
Оценили 160 человек
400 кармы