Первое упоминание о скоморохах относят к 1068 г в «Повести временных лет», автором которой считается Нестор — киево-печерский монах. Летописному своду Нестора (т. е. «Повести временных лет») предшествовали три других свода, все они были составлены в Киеве.
Оно имеется также в так называемом «Поучении о казнях божиих», включенном в летопись под 1068 г. В этом году русские князья Изяслав, Святослав и Всеволод потерпели поражение от половцев на реке Альте. Общий смысл и самого «Поучения» и появления его в летописи именно вслед за сообщением о поражении русских дружин в том, что и поражение и последующее за ним нашествие «поганых» стало казнью божьей за грехи, в число которых включено и увлечение скоморохами, музыкой, гуляньями в ущерб посещению церквей и молитвам.
Вот интересующее нас место в переводе Б. А. Романова:
«Но этими и другими способами вводит в обман дьявол, всякими хитростями отвращая нас от бога, трубами и скоморохами, гуслями и русалиями. Видим ведь игрища утоптанные, с такими толпами людей на них, что они давят друг друга, являя зрелище бесом задуманного действа,— а церкви стоят пусты; когда же приходит время молитвы, малолюден оказывается в церкви» («Повесть временных лет», ч. I. M.— Л., 1950, стр. 314).
Оно было написано как отклик на события, потрясшие Русь в 1068 г. А. А. Шахматов говорил, что главным здесь было поражение трех русских князей на реке Альте и последовавшее вслед за ним нашествие «поганых», но советские ученые справедливо доказывают, что главным было знаменитое Киевское восстание 1068 г. — самое крупное за всю предшествовавшую историю Руси. Но М. Н. Тихомиров убедительно показал, что вспышка эта была совсем не внезапной и что симптомы восстания были ощутимы еще до поражения на Альте, а последнее лишь ускорило события. Восставшие, которых летописец обозначает словами «люди», «людие», «людье», т. е. широкие массы городского населения, собрались в ремесленном и торговом квартале Киева — Подоле и двинулись «на Гору», т. е. в аристократическую часть города. О силе и размахе восстания говорит то, что князь и дружина даже не пытались противостоять восставшим, а поспешно бежали.
М. Н. Тихомиров не обошел вниманием и «Поучение о казнях божиих», которое, по его мнению, «говорит об "усобной рати, сварах, зависти, братоненавиденьи" и клевете, как о пороках киевского общества XI в. В конце поучения читаем настойчивое требование: "взищите суда, избавити обидимого". Автор порицает современников за лжесвидетельство и неправедные суды, говоря о людях, лишающих наемников вознаграждения, порабощающих сирот и вдовиц». Таким образом,— заключает исследователь, — это произведение «позволяет понять те причины, которые вызвали вспышку народного гнева» (М. II. Тихомиров. Крестьянские и городские восстания на Руси (XI —XIII вв.). М., 1955).
Все «Поучение» пропитано единой мыслью: люди не помнят бога, не молятся, не ходят в церковь — за это бог казнит их. Надо верить в бога, и не будет голода, междоусобных войн, неурожаев, нашествий поганых. Это мысли высказанные, но есть и невысказанные: те, кто верят в бога, ходят в церковь и усердно молятся, не выйдут на торжище на Подоле и не пойдут на Гору, не откроют ворота тюрьмы, где томятся их единомышленники, не ворвутся на двор к князю, не разграбят княжеское добро, не перебьют его слуг, не заставят его бежать и не посадят на стол своего избранника.
Второй ранний случай употребления слова «скоморох» зафиксирован в списке «Синайского Патерика» (И. Смирнов. Синайский Патерик. Сергиев Посад, 1917, стр. 280-283) по рукописи, как считает И. И. Срезневский, конца XI или самого начала XII в. Но датировка говорит лишь о времени появления списка. Сделан же он был с перевода, выполненного в Болгарии, подлинник — греческий.
И снова обращаемся к Нестору. Уже отмечалось, что он, по-видимому, безусловно знал и понимал слово «скоморох», однако не употреблял его в собственных сочинениях. Какими же словами он пользовался в тех случаях, когда вполне уместно было бы употребить слово «скоморох»? Рассмотрим известное место из его «Жития Феодосия».
Однажды Феодосии — игумен Киево-Печерского монастыря — пришел в терем князя Святослава в то время, когда там шло веселье. Благочестивый старец смутился, но не ушел, а сел рядом с князем, демонстративно избегая смотреть на веселящихся, а потом произнес: «то ли будет на оном свете». Князь умилился словам старца, будто бы даже «мало» прослезился и велел прекратить забавы. С тех пор веселье всегда прекращалось, когда приходил Феодосии.
Нестор не дает подробного описания происходившего у князя, но в целом ясно: перед князем выступали певцы и музыканты, давалось нечто вроде представления. «И се виде многия играющи пред ним, овы гусельные гласы испускающе, другыя органныя гласы поюще, и инем замарныя писки гласящем, и тако всем играющем и веселящемся, якоже обычай есть пред князем».
Без сомнения, главными участниками этого представления были скоморохи. Но Нестор, не желающий употреблять слово «скоморох», ищет русское соответствие и, как нам кажется, не находит. По крайней мере, он даже не употребляет существительных для обозначения «артистов», а пользуется описательной формой: «овы гусельные гласы испускающе» — вместо позднейшего «гусельник», «другыя органныя гласы поюще» — вместо «органники» и т. д. А когда потребовалось назвать всех «артистов» одним словом, то писатель не находит ничего более подходящего, чем указательное местоимение: «повеле тем престати».
И в другом месте этого же «Жития» Нестор, рассказывая, как бесы пытались совратить Феодосия, снова прибегает к описательным конструкциям: «в бубны биющем», «в сопели сопущем».
Из другого отрывка того же жития, где рассказывается о стараниях бесов совратить Феодосия, мы видим, что смысл действий бесов заключается в том, чтобы заставить старца плясать под музыку в бубны бьющих и в сопели сопущих, т. е. опять же скоморохов.
О том, что случилось бы, поддайся Феодосии соблазну, можно судить по рассказу о монахе Исакии из «Повести временных лет» под 1074 г. К этому Исакию подошли однажды два прекрасных юноши с сияющими, как солнце, лицами и сказали ему: «„Исакии, мы — ангелы,, а там идет к тебе Христос, став на колени, поклонись емуи. Он же не поняв, что это бесовское дело, и забыв перекреститься, встал и поклонился... Бесы же завопили: „Наш ты, Исакии, уже!" И сказал один из бесов, которого называли Христом: „Возьмите сопели, бубны и гусли и играйте, пусть наш Исакии спляшет. И грянули бесы в сопели и в гусли и в бубны, и стали Исакием играть. И, утомив его, оставили его едва живого и ушли, надругавшись над ним».
Совершенно неподготовленным предыдущим периодом и потому, на первый взгляд, неожиданным является буквально - огромное количество упоминаний о скоморохах в документах первой половины XVI в. Особенно часто можно встретить упоминания о скоморохах в так назыеваемых уставных грамотах наместничьего управления.
Позволим себе несколько задержаться на этом материале, так как он дает возможность выяснить целый ряд интересных моментов, в частности один из наиболее запутанных — вопрос о «сильной игре» скоморохов.
Появление уставных грамот было вызвано недостатками в институте местного управления — так называемого «кормления» — еще в период феодальной раздробленности. Но с конца XV в. и особенно в первой половине XVI в. выдача таких грамот резко участилась, что говорит о кризисе системы местного управления.
В это время в городах и волостях продолжают хозяйничать наместники и волостели, жестоко разорявшие население. Институт наместников возник еще в древней Руси. Первыми наместниками были наиболее видные дружинники, которым отдавалась в кормление та или иная часть владений князя.
Естественно, что, прибыв в отведенные земли, такой человек стремился устроиться со всеми преимуществами власти, не отказываясь от увеселений и пиров. С начала активной централизации государства количество кормленщиков резко возросло. Размеры областей, назначаемых тому или иному наместнику, уменьшались, стали ограничивать и сроки пребывания на кормлении. С кризисом этой системы росли злоупотребления, изобретались все новые средства для выкачивания «корма».
Одной из главных статей дохода наместников в системе кормления был суд. Возможность получать плату за каждый судебный процесс приводила к злоупотреблениям: чем больше было судебных процессов, тем было выгоднее наместнику. Отсюда оставалось совсем немного до заботы об увеличении количества преступлений.
Максим Грек так, например, писал о современных ему судьях:
«И что не глаголю большее и горшее, толико преодолела иудейскаго сребролюбия и лихоимания страсть посылаемым от благовернаго царя в градех судиям и анфипатом, яко поволити своим слугам всякия неправедныя вины, замыслити явственне и неявленне на имущих имения, или пометанием разным в домы их внощи или мертваго человека труп привлекшим, оле величества нечестия их, пометати посреди стогны, да яко праведно бытто мстители убитаго извет имут не на едину улицу, но всю ону часть града истязати о убийстве оном, и сребро много себе собирати от сицевых корыстований неправедных и богомерзких» («Сочинения преподобного Максима Грека», ч. II. Казань, [б. г.], Стр. 199-200).
Не выдерживая грабежа — а именно это слово не раз встречается в документах того времени как характеристика деятельности наместников, — народ зачастую покидал обжитые места в поисках более сносной жизни. Источники содержат много сведений о том, что совершенно пустеют, попросту перестают существовать, не только деревни, но и села.
«В тыя же лета... быша наместники на Пскове свирепы аки лвове и люди их аки звери до крестьян, и начата поклепцы добрых людей клепати и разбегошася добрые люди по иным городом...» («Полное собрание русских летописей», т. IV. СПб., 1848, стр. 304).
Недовольство, назревавшее и раньше, теперь приводит к конфликту, зачастую проявлявшемуся в форме открытых столкновений. Постоянно усиливающаяся острота этих столкновений вызывает беспокойство центральной власти. Одним из свидетельств этого стали уставные грамоты.
Что же представляют собой уставные грамоты и каков был их эффект? Выдавались они чаще всего по просьбе населения, которое направляло к царю своих представителей с челобитной, где подробно излагались причины, побудившие просить грамоту. В подавляющем большинстве случаев такими причинами были действия наместников.
Регулирование отношений местной власти и населения заключалось в том, что в грамотах оговаривались как порядок организации власти, так и права ее. Нормировались размеры кормов и поборов с населения на содержание самого наместника и его штата, определялся сам штат — количество тиунов, доводчиков и праветчиков, вносились ограничения самовольных разъездов их по волости, устанавливались способы уплаты кормов, способы их раскладки и т. д. Отдельные статьи содержали размеры различных сборов и пошлин: судебных, мировых, ездовых, свадебных и др. Всего сохранилось 16 уставных грамот. Самая ранняя из них — Двинская, 1398 г., самые поздние — грамота Борисоглебской слободы, 1584 г. и Устюжно-Железо-польская, 1614 г.
В конце концов это стало решающей силой, определившей содержание и характер знаменитых реформ Ивана IV и направление деятельности Стоглавого собора.
Из 12 грамот, появившихся с 1488 г. по 1554 г., семь — т. е. почти две трети — содержат определения относительно скоморохов. Характер этих определений всегда одинаков: скоморохам запрещается играть на территории тех административных единиц, населению которых грамоты выдавались. Выражаются запрещения двумя формами.
Дважды скоморохам запрещается играть «силно» (т. е. насильно, без согласия слушателей и зрителей): «А скоморохом у них в волости силно не играти...»; «А скоморохом у них в том селе и в деревнях силно не играти».
Скоморохи приходили в деревню и играли там, не спрашивая согласия зрителей и требуя за свою игру вознаграждения. Будучи людьми наместника, они могли требовать. Одним из дополнительных доводов в пользу высказанного нами мнения о скоморохах как людях наместника выступает сам характер наместничьего управления.
Вот что говорит Стоглав: «Да по дальним странам ходят скоморохи совокупяся, ватагами многими, до штидесят и до семидесят и до ста человек и по деревням у крестьян сильно едят и пиют и ис клетей животы грабят, а по дорогам людей розбивают» («Макарьевский Стоглавник».— «Труды Новгородской губернской ученой архивной комиссии», вып. I. Новгород, 1912, стр. 73. Стоглавый собор состоялся в 1551 г., и его суждения о скоморохах основаны, безусловно, на характере их действий в предшествовавшие годы, т. е. как раз в интересующий нас период.).
Если скоморохи были действительно такими, какими они обрисованы в материалах Стоглавого собора, а сомневаться в этом нет оснований, то они, видимо, были необходимы наместникам. Еще А. Яковлев обратил на это внимание: «Войдя в соглашение с бродячими скоморохами, возможно, конокрадами, ворами, они (наместники. — А. Б.) поощряют странствование скоморохов по «вверенной им волости», позволяя им «играти в волости сильно» и не разрешая старостам и волостным людям «высылать их из волости вон» ( А. Яковлев. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в., т. I. М - Л., 1943, стр. 41).
«Сильная» игра, грабежи, воровство, поклепы, о которых говорят документы, заставили некоторых исследователей относиться к скоморохам настороженно.
А. Морозов относил случаи «сильной » игры на счет разбойного элемента в скоморошестве (Скоморохи на Севере.— «Север», альманах. Архангельск, 1946, стр. 225).
Если считать возможным, что скоморохи «служили » царским наместникам, его утверждение о неодинаковой их роли в различное время получает как будто дополнительное основание.
В начале 50-х годов XVI в. система кормлений была ликвидирована, исчезли наместники и волостели, а вместе с ними, очевидно, прекратили свое существование и наместничьи скоморохи. С этого времени мы уже ни разу не встретим упоминание о «сильной» игре, никто ни разу не назовет больше скоморохов ворами или грабителями. Наместничьи скоморохи, которые представляли главным образом профессиональных увеселителей-артистов, теперь оказались без покровителей и без гарантий на обеспеченное существование. Их число, естественно, резко сократилось.
Но, во-первых, наместникам служила, по-видимому, лишь малая часть скоморохов, во-вторых, говоря о неоднородности скоморохов, нельзя не учитывать и социальную неоднородность населения, что как раз в первой половине XVI в. начало ярко проявляться. Ведь и реформа, заменившая наместничье управление земским, была осуществлена отнюдь не в интересах всего населения. Социально-представительная система не была, как отметил Н. Е. Носов, «декларирована сверху». «Она была порождена новым соотношением классовых сил в стране, которое сложилось на рубеже XV и XVI столетий и которое отражало выход на политическую арену страны двух новых социальных сил — дворянства и горожан».
Среди крестьян в деревнях и селах отчетливо выявляется прослойка, стоявшая по имущественному положению значительно выше большинства своих земляков (Тема имущественного неравенства хорошо отражена в фольклоре, так, например, в песне «Усища» с сочувствием рассказывается, как разбойники ограбили крестьянина-кулака. См. П. Н. Берков. Русская народная драма XVII —XX вв. Текст песни на стр. 270, комментарий на стр. 342).
Это их представители были инициаторами челобитных царю с целью получения уставных грамот. Это они могли быть в первую очередь заинтересованными в ограничении своеволия наместников. Максим Грек не зря говорит, что наместничьи судьи, прежде чем приехать судить, старались узнать, кто побогаче, и против них-то потом и замысливались всякие «неправедные вины». Почему не предположить, что так же действовали и скоморохи? Да и какой смысл был «сильно» играть во дворах бедняков? (Мысль эту хорошо подтверждает скоморошина «Веселые-то по улице похаживают», повествующая о том, как бродячие скоморохи обворовали богатую бабу. См. П. Н. Берков. Указ. соч., текст на стр. 271, комментарий на стр. 342.).
К тому же не следует забывать, что в поведении скоморохов отчетливо ощутимы черты разбойничества, свойственные народному движению XV—XVII вв. Не случайно в былинах и песнях нет образа скомороха-разбойника, грабящего простой народ. Здесь скоморохи всегда на стороне народа, всегда готовы прийти на помощь простому человеку, всегда сторонники добра и справедливости.
За несколько месяцев до начала работы собора было закончено составление так называемого Судебника 1550 г. Уставные грамоты легко игнорировались кормленщиками и не были надежным средством нормализации положения. Нужна была реформа. Одной из важнейших задач нового Судебника было ограничение прав наместников и волостелей, особенно в судопроизводстве.
Главным здесь был вопрос о роли и месте земского представительства.
Еще до того как материалы собора получили законную силу, они были посланы в Троице-Сергиев монастырь на просмотр бывшему митрополиту Иоасафу, который свои замечания изложил в виде специального послания царю. Среди этих замечаний есть и упоминание о скоморохах. Будучи ярым их противником и видя, что собор решение о них не принял, Иоасаф писал царю:
«Бога ради, государь, вели их извести, кое бы их не было в твоем царстве, се тебе государю в великое спасение, аще бесовская игра их не будет» («Стоглав», изд. Д. Кожанчикова, стр. 311).
Таким образом, мы имеем все основания полагать, что царя буквально понуждали запретить скоморохов. Замечания Иоасафа были рассмотрены участниками собора и в окончательной редакции материалов многие из них были учтены. Однако о скоморохах решения не было. Очевидно, позиция царя была выжидательная.
Можно предположить, что царю, уже в то время предрешившему судьбу наместников, а следовательно и судьбу наместничьих скоморохов — система кормлений была ликвидирована через четыре года,— не было смысла восстанавливать против себя сочинителей песен, которые потом на века оставались в народе. Можно предположить также, что уничтожение скоморохов было на руку церкви, а царь не желал уступать, так как и без того уступок было достаточно на соборе 1551 г. Скоморохи поддерживали в народе антицерковные настроения, и царь, может быть, не хотел этому мешать. Наконец, можно предположить и личную симпатию Ивана IV к скоморохам, особенно ярко проявившуюся несколько лет спустя.
Но и материалы Стоглавого собора (та их часть, где говорится о скоморохах), и «Поучение о казнях божиих» являются отражением борьбы со скоморохами, притом в каждом случае они знаменуют высший для своего времени этап борьбы, а это дополнительное свидетельство в пользу существования тесной зависимости между обострением классовой борьбы и усилением «интереса» к скоморохам.
Драматические события первого десятилетия XVII в. наложили глубокий отпечаток на все стороны русской жизни. Они чувствовались еще и не одно десятилетие спустя, но все же можно сказать, что в конце 10-х и в 20-е годы положение в стране заметно стабилизировалось.
Процесс стабилизации проходил, однако, медленно и трудно. Правящие круги неуклонно стремились к укреплению феодально-крепостнического строя.
Тяжесть ликвидации последствий страшных событий начала века легла в основном на плечи народа. «Помимо прямого поземельного налога, правительство часто прибегало к чрезвычайным денежным сборам — „пятинным деньгам", которые собирались за 20 лет, начиная с 1613 года, семь раз» (А. М. Сахаров. Образование и развитие Российского государства в XIV-XVII вв. М., 1969, стр. 152).
Народные массы испытывали не только экономический и социальный гнет, но с приходом на московское патриаршество Филарета Никитича — отца царствовавшего в то время Михаила Федоровича — усилилось церковное влияние.
Уже в 1627 г. царь дает указание запретить народу ходить на гулянья «за старое Ваганьково», а ослушников «бить кнутом по торгом» («Акты исторические», т. 3, № 92, стр. 95).
В декабре того же 1627 г. Филарет указал:
«кликать бирючю по рядом, и по улицам, и по слободам, и в сотнях, чтоб с кобылками не ходили и на игрища б мирские люди не сходилися, тем бы смуты православным крестьяном не было, и коледы б и овсеня и плуги не кликали...».
Указ этот датирован 24 декабря, т. е. был дан в канун целого цикла рождественских обрядов и гуляний.
Следующий важный документ относится к 1636 г. Это «Память тиуну Манойлову и поповскому старосте, Никольскому попу Панкратию, о прекращении в московских церквах разного рода бесчинств и злоупотреблений» (Акты, собранные Археографической экспедицией», т. 3, № 264, стр. 401).
Документ хорошо известен исследователям скоморошества, и мы не будем рассматривать его подробно. Однако с ним связан другой акт того же времени, до сих пор не введенный в научный обиход ни исследователями скоморошества, ни фольклористами и этнографами, хотя он может представить для них значительный интерес. Это челобитная нижегородских попов на имя патриарха Иоасафа, обнаруженная в одном рукописном сборнике первой половины XVII в. и опубликованная Н. В. Рождественским в 1902 г. (К истории борьбы с церковными беспорядками, отголосками язычества и пороками в русском быту XVII в.—«Чтения в имп. Обществе истории и древностей российских». М., 1902, кн. I, стр. 1—30) с интересными комментариями.
Н. В. Рождественский не колеблясь приходит к выводу, что «Память» явилась следствием нижегородской челобитной, к тому же практика того времени показывает, что поводом для значительной части различного рода правительственных и патриарших распоряжений и указов служили именно челобитные, мы еще коснемся этого ниже.
«От рождества Христова и до Богоявления делают государь по домох игрища и собираются на той злой зер по многу мужи и жены, и игры творят всякого бесовскаго мечтания многими образы злыми, ругаются милосердию божию и пречистыя его праздником.
И делают государь лубяныя кобылки и туры и оукрашают полотны и шелковыми ширинками и повешивают колокольцы на ту кобылку, а на лица своя палагают личины косматыя и зверовидныя и одежду таковую ж, а сзади себе оутвержают хвосты, яко видимыя беси, и срамная оудеса в лицех носяще и всякое бесовско козлогласующе и объявляюще срамныя оуды, а иные в бубны бьюще и плещуще, и ина неподобная творяще, и сим государь образом не токмо по домох, но и по оулицам града и по селом и по деревням ходяше, яко неистовии блудницы...
А в навечёри государь рождества Христова и богоявления такожде ходят по оулицам толпами и поют бесовския песни и кличют коледы, творят затеи бесовския.
Да еще государь к сим. В шестой четверток по пасце на праздник вознесения Христова також проявляются празднику Христова вознесенья. В Печерский монастырь ходят — понеж-там храм во имя Христова вознесенья, от града отстоит две версты,— ходят государь из града мужи и жены, из сел и из деревен съезжаются, а корчмиты государь с кабаками и со всякими пьяными питии, а игрецы и медветчики и скомороси з бесовскими оружии, и собрався государь к тому Печерскому монастырю, и мнятся праздновати сицевым образом:
медветчики с медведи и плясовыми псицами, а скомороси и игрецы с личинами и с позорными блудными орудии, з бубнами и с сурнами и со всякими сатанинскими блудными прелесми, и злыя государь прелести бесовския деюще, пьянствующе, пляшуще и в бубны бьюще и в сурны ревуще и в личинах хадяще, и срамныя в руках носяще, и ина неподобная деюще...».
Самым простым объяснением этого игнорирования патриарших, а может быть и царских указов быда бы ссылка на «небрежение» церковников. Но мы считаем возможным предположить иное.
После патриаршей «Памяти» 1636 г. в 1640 г. появился царский указ, запрещающий кулачные бои («Акты исторические», т. 3, № 92, стр. 108).
В 1646 г., т. е. через 10 лет после «Памяти», появился «Окружной патриарший наказ духовному чину о соблюдении поста и церковного благочиния» («Акты, собранные Археографической экспедицией», т. IV, № 321, стр. 481).
Если «Память» была целиком детищем патриарха, то «Окружной наказ» является уже совместным актом царя и патриарха. Таким образом, если при царе Михаиле Федоровиче светские и церковные документы по интересующим нас вопросам появлялись независимо друг от друга, то уже в первый год царствования Алексея Михайловича имя нового царя стоит в подобных актах, т. е. светская и церковная власть объединяются в борьбе против остатков древних обычаев и скоморохов.
К 1647 г. относится еще один указ, снова совместный, — о почитании воскресных и праздничных дней, разосланный по всем епархиям и монастырям. До нас дошли два его списка («Акты, собранные Археографической экспедицией», т, IV, № 19, стр. 31-33 и № 324, стр. 484-485).
Здесь запрещается «господину и госпоже», «рабам и свободным» работать в субботу со времени, «как начнут благовестить в соборной церкви к вечерни», и полностью в воскресные и праздничные дни. Вместо того люди должны ходить в церковь и молиться. Документ, на первый взгляд, не является пряным продолжением предыдущих, но на самом деле он ближайший их родственник. Их объединяет единое стремление — заставить народ почитать церковь и ее обряды.
В 1647 г. в Соловецкий монастырь была послана грамота «О запрещении старцам держать по кельям хмельное питье». Оказывается, в этом монастыре многие «братья охочи пьяного пития пить... и напиваются допьяна, и от того де пьянства бывает многая вражда и мятежи». Царь приказывает ограничить употребление монахами спиртного, а пьяниц укрощать «монастырским всяким смирением».
Восстание в Москве произошло в июне 1648 г. и, хотя длилось всего несколько дней, имело очень серьезные последствия. Вслед за Москвой волнения прокатились по многим русским городам.
На юге это были: Козлов, Воронеж, Курск, Чугуев,
на Севере: Соли Вычегодская, Устюг Великий, Чердынь, Соли Камская.
И в Сибири — в Нарыме и Томске — историки усматривают некоторое отражение московских событий. «Даже простой перечень известных нам городов, которые были захвачены этим движением, показывает, как обширна была территория городских восстаний и волнений; однако мы не можем быть уверены, что знаем о всех случаях открытого проявления классовой борьбы в городах в это время» («Городские восстания в Московском государстве XVII века». М.-Л., 1936, стр. 26).
Это были восстания, поднимаемые простым народом, посадскими людьми, с участием стрельцов и драгун. Везде они жестоко подавлялись, однако в Москве дело обстояло несколько иначе. Здесь правительство не решилось на открытые меры против участников июньских событий. «Задабривая одних мелкими подарками, денежными выдачами и водкой, оно тайком казнило и ссылало других, являвшихся в его глазах более опасными». Да и прекращения самого восстания в Москве добились не применением открытой силы, а ценой уступок и обещаний.
Активнейшие притеснители народа, Плещеев и Трахиниотов, были по требованию восставших выданы им и убиты, Морозов сослан. Во всех главнейших московских приказах произошли перемены. Кое-какие важные уступки были сделаны и в отношении сбора налогов.
Было выполнено и требование о созыве земского собора, который официально открылся 1 сентября. Все это сделано под давлением восставших, и за все рано или поздно народ должен был понести расплату.
Уже в конце октября того же 1648 г. вернулось к власти морозовское правительство. Выборы на земский собор были проведены так, что большинство собора незамедлительно перешло в наступление.
Кульминационной точкой здесь является знаменитый указ царя Алексея Михайловича 1648 г., часто называемый антискоморошьим, указ, который, как считают многие, нанес скоморошеству смертельный удар. Действительно, документ этот имел серьезное значение в судьбе русских скоморохов. Он ознаменовал наивысший этап борьбы с ними, это очевидно. Но столь же очевидна и его связь с высшей точкой общественной борьбы в этот период — с Московским восстанием 1648 г.
Восстание происходило в июле, а указ был подписан в ноябре, и именно в это время (октябрь — декабрь 1648 г) велось самое активное преследование участников восстания. На это же время приходятся и интересующие нас указы.
Надо сказать, что всегда, когда речь заходит о мероприятиях 1648 г., говорят об одном указе, на основании которого была послана, в частности, грамота в Белгород. На самом же деле существовал и другой указ.
На его основании была послана грамота в г. Шую, воеводе Семену Змееву. Грамота в Белгород воеводе Тимофею Бутурлину была «писана» 5 декабря 1648 г. Аналогичная, слово в слобо, грамота в Дмитров «писана» 20 декабря того же года. Сохранился и еще один документ с таким же текстом. Это «Память» верхотурского воеводы Рафа Всеволожского приказчику Ирбитской слободы Григорию Барыбину (Грамота в Шую впервые опубликована в «Москвитянине», № 1, 1843 г., а затем во всех изданиях книги И. П. Сахарова «Сказания русского народа». «Память» в Разрядный приказ не опубликована, см. ЦГАДА, ф. 210, стлб. 298, лл. 377-380).
Кроме того, мы имеем еще целую группу документов из разных городов, которые подтверждают, что в эти города приходили аналогичные грамоты. Такими документами являются отписки местных воевод о мерах, принятых ими в связи с требованиями указа. Есть отписки из Дмитрова, Бежецкого Верха, Костромы, Галича, Солигалича и Вязьмы.
Оба указа рассылались по городам в декабре 1648 г. Но, кажется, есть возможность предположить, что созданы они были все же не в одно и то же время. Оба текста второго указа называют точную дату его появления:
«В нынешнем в 157 году (т. е. в 7157, что соответствует 1648 г.), декабря в 19-й день, ведомо нам учинилось учинилося, что на Москве, наперед сего в Кремле, и в Китае и в Белом, и в Земляном городех, и за городом, и по переулкам и в черных и в ямских слободах по улицам и по переулкам... в навечери рождества Христова кликали многие люди коледу и у сень...» и т. д.
Мы уже видели, что грамота в Белгород ушла 5 декабря, в Дмитров — 20-го, какого числа писана грамота в Тобольск — неизвестно. Отписки сообщают лишь дату получения грамот в том или ином городе. Значит можно только сказать, что первый указ был подписан до 5 декабря. Рассылка первого указа шла полным ходом, когда 19 декабря появился второй указ.
В постановляющую часть для городов не вошла, например, статья, запрещающая «матерно и всякою неподобною лаею» браниться. Однако сделано это не потому, что подобный порок наблюдался только в Москве. Достаточно вспомнить хотя бы нижегородскую челобитную, где об этом говорится четко и ясно, и уж, конечно, это было хорошо известно составителям документа.
В число статей для Москвы не вошли запрещения появляться на улице в нетрезвом виде, брить бороды, качаться на качелях и сходиться на игрищах, хотя несколькими строками выше прямо говорится о существовании всего этого именно в Москве. Нельзя же думать, что москвичам разрешалось то, что запрещалось жителям остальных городов. Вполне может быть, что все эти неувязки явились следствием спешки, с которой этот документ составлялся.
Можно предположить, что второй указ был дан в дополнение к первому. Но тогда непонятно, почему часть статей обоих указов совпадает. К тому же второй указ был подписан, когда распространение первого не было еще закончено и существовала возможность дополнить первый указ, чтобы не посылать оба. Однако это сделано не было.
Что касается первого указа, то его связь с челобитной не вызывает сомнений (Н. П. Загоскин. История права Московского госу дарства, т. II. Казань, 1879, стр. 132 — 136). Автором этой челобитной был некто Гаврила Малышев, житель г. Курска.
Выше уже отмечалось, что одним из требований восставших в 1648 г. был созыв земского собора. Требование это было выполнено, собор собрался в Москве и главным итогом его деятельности явилось утверждение известного Соборного Уложения 1649 г. Гаврила Малышев был выборным на этот собор от детей боярских г. Курска. Он приехал в Москву к 1 сентября 1648 г., т. е. к открытию собора, и находился здесь, как он сам пишет, «до отпуску безсъездно». Однако, когда ему было разрешено уехать из Москвы и он возвратился в Курск, земляки встретили его настолько недружелюбно, что он вынужден был обратиться к царю с челобитной, прося защиты (В. Алексеев. Новый документ к истории Земского собора 1648 — 49 года.— «Древности. Труды Археографической комиссии имп. Московского археологического общества», т. II, вып. 1. М., 1900, стр. 83).
В чем же дело? От собора ожидали совсем не того, что он дал. Решение о его созыве было принято под нажимом восставших, но за несколько месяцев положение изменилось, и итогом деятельности собора явилось не ожидаемое облегчение жизненных условий народа, а, наоборот, ухудшение их, особенно для крестьян и посадских людей. Достаточно сказать, что Соборное Уложение окончательно оформило в России крепостное право путем отмены «урочных лет». Понятно, что, когда выборные начали возвращаться, имея с собой «с Соборного Уложения указные грамоты», население, недовольное новыми установлениями, обрушило свой гнев в первую очередь на этих выборных. Правительство, видимо, предусмотрело такой оборот дела и, чтобы защитить выборных, дало указание воеводам взять их под свою защиту и «от всякого дурна оберегати».
Но Гавриле Малышеву пришлось искать защиты у самого царя. Он был виноват перед своими земляками вдвойне, вот что он пишет сам по этому поводу:
«А на меня государь, холопа твоего в Курску курченя Агафон Белой и Авдей Головин по своей ненависти многих невоздержательных людей наговаривают на меня на бедного и безпомощного холопа твоего, чтоб им надо мною холопом твоим всякое дурно учинити, будто я холоп твой, будучи на Москве, курчан весь город тебе государю всяким дурном огласил и что по твоему государеву указу против моего холопа твоего изветнова челобитишка послана из разряду в Курск и во все северские и в польские и в украинные городы твои государевы заповедныя грамоты с большим пристрастием, чтоб в городех и в уездех всяких чинов люди от игр и от песней и от всяких сатаниных действ воздержались...».
В то время пока Гаврила Малышев был в Москве, в Курск пришел первый царский указ, и курчане сочли его следствием деятельности своего выборного, следствием его известной челобитной царю, в которой он весь их город «дурным огласил». Как стала известна эта челобитная горожанам — судить трудно.
Челобитная Гаврилы Малышева дошла до нас в делах Разрядного приказа. Начинается она со ссылки на статьи будущего Уложения, регламентирующие бытовую сторону народной жизни: «И по твоему государеву указу к судебнику и уложенной книге в статейных спискех о воскресном дни и о господских и о богородичных и великих святых о празднуемых днех, чтоб в те празднуемые дни православные христиане торговали после указных часов также и от пьянства воздержания имели, написано и заповедь положена». Далее говорится:
«А что, государь, в твоем государстве в дальних странах от крымские и от литовские стороны в северских и в польских в старых и новых порубежных городах и в селех и в деревнях (всяких чинов многие люди и их жены и дети в воскресные дни и в господские и в богородичны и великих святых в празднуемые дни во время святого пения к церквам божиим не ходят и в те святые празднуемые также и в седмичные во многие дни и по вечерам и во всенощных позорищах бражничают и в домех своих и сходятся на улицах и на городских полях и к кочелищам и на игрищах с скоморохами песни бесовския кричат и скакания и пляскания и меж собою кулачные и дрекольные бои и драки чинят и на релех колышутся, а отцов своих духовных и приходских попов также и учительных людей наказания и унимания от таких злых дел не слушают и не внимают и за наказание и внимание отцом своим духовным и приходским попом также, и учительным люд ем те бесотворцы наругание и укоризны и безчестие с великими обидами и налогами чинят и на таких бесовских позорищах своих многие християнские люди в блуд впадывают а инии и смерть принимают».
То, что и патриарший указ 1636 г., и первый царский указ 1648 г. (а предположительно и второй) так тесно связаны с челобитными, вряд ли является совпадением. За этим стоит если и не закономерность, то, по крайней мере, определенная позиция церковных и светских властей.
Несомненна связь этой части челобитной с первым царским указом. Главным доказательством служит то, что все без исключения положения цитированного отрывка вошли в него, частью даже дословно. Особенно примечательна резолюция на обороте документа, где обычно фиксировалось мнение лица, его рассматривавшего.
Челобитная Гаврилы Малышева докладывалась царю, и вот решение: «157 года (1648) ноября в четвертый день государь пожаловал сей челобитной велел послати в те городы свои государевы грамоты с великим запрещением, а послать грамоты из Разряда». По-видимому, здесь мы видим решение о рассылке «великого запрещения» — указа — в разные города, что и было сделано. Далее, говорится: «послать те грамоты из Розряда», т. е. из Разрядного приказа. Именно он и рассылал грамоты с первым указом. И, наконец, дата. Решение по челобитной состоялось 4 ноября, а самая ранняя, из известных грамот — в Белгород — датирована 5 декабря. Значит сам указ появился где-то между 4 ноября и 5 декабря 1648 г.
Таким образом, челобитную Гаврилы Малышева из Курска можно считать формальным основанием царского указа. Но по существу ситуация к этому времени определилась, и достаточно было повода, чтобы огонь разгорелся. Истинные причины строжайшего указа состояли в охранительных тенденциях после Московского восстания, в стремлении регламентировать жизнь народа.
Решительность принятых мер объясняется еще и тем обстоятельством, что, как мы уже говорили, — и это подтверждают документы, — гулянья, празднества, скоморохи, народные обычаи, противостоящие церковным, бытовали широко, проникали во все слои общества и находили защитников даже среди высоких светских властей. Случай с выборным из Курска — свидетельство тому, как целый город вступился за укоренившиеся обычаи и ополчился на не в меру активного радетеля тишины и христианского смирения.
Впрочем, не исключено, что инициатива написания челобитной исходила не от самого Гаврилы Малышева. Идея написать челобитную такого содержания могла быть подсказана ему в Москве каким-нибудь влиятельным лицом из царского окружения.
О связи с челобитными говорят и другие документы.
В декабре 1648 г. или в первых числах января 1649 г. в Москву пришла челобитная попа из г. Кашина. Он писал царю, что в Кашине «в понедельник первыя недели великого поста чинитца великое безчиние и беззаконие. Из уезду приезжают крестьяне з женами и з детьми на тот великий день пьют и бражничают и безчинствуют крыки и вопи. Бои меж себя до кровопролития и во весь день и до полнощи во вторник.
И на то великое безчиние и пьянство многие всяких чинов люди того ж города Кашина приходят посатцкие и слоботцкие люди а которые государь люди бога боятца и видячи такое великое безчиние и беззаконие и пьянство и от них плач и рыдание великое а от такова безчиния и пьянства и бою отстать безчинником им не уметь без твоего государева указу и без наказания потому что торговым людем торг, а безчинником и беззаконником пьянство и бой и бесовская игра. Веселые с медведи и с бубны и с сурнами и со всякими бесовскими играми с иных городов торговые люди и веселые приезжают на тот великий день а от того безчиния великого и пьянства многие крестьянские души от пьянства и от убойства умирают а то безчиние и пьянство и съезд чинитца за многие лета» (ЦГАДА, ф. 210, стлб. 96, лл. 13-15).
В ответ на послание кашинского попа последовал указ, черновик которого дошел до нас. Но в отличие от предшествовавших этот указ предназначался только кашинскому воеводе. Ему приказывалось строго следить за тем, чтобы впредь ярмарка проходила без всех тех действий, на которые жаловался поп. Ослушников приказано было строго наказывать.
Забегая несколько вперед, скажем, что и еще один интересный документ — указ для сибирских городов, дошедший до нас в тексте грамоты тобольскому архиепископу (1653 г.) ( ЦГАДА, ф. 214, стлб. 400, лл. 1-7), также был дан на основании челобитной.
Таким образом, мы знаем уже четыре родственных документа, находящихся в тесной связи с челобитными. Это, во-первых, делает более естественным предположение о связи с челобитной и второго декабрьского указа 1648 г., а во-вторых, что значительно важнее, свидетельствует о политической настороженности правительства, не желавшего, по всей видимости, быть в глазах населения побудителем мероприятий против народных развлечений, но с готовностью отвечающего на любую инициативу снизу.
После 1648 г. подобные документы появляются редко.
Если за первые 48 лет XVII в. мы, кроме прочих документов, имеем три общегосударственных указа, то за все последующие десятилетия века нам известны всего два указа, и оба не общегосударственные. Отсюда родилось мнение, что скоморохи были уничтожены указами 1648 г. и что других указов не потребовалось.
Но ведь дело не только в скоморохах. Можно ли было уничтожить столь распространенные по всему государству обряды, игры и т. д. одним, пусть даже очень строгим, указом? Нам кажется, что нет. Об этом говорит итог всех предыдущих мероприятий.
Итогом мероприятий 1648 г. надо считать лишь некоторое ослабление, и то лишь на год-два, гуляний, игр и обрядов. Судить об этом позволяет один из двух сохранившихся более поздних документов. Это грамота 1653 г. тобольскому архиепископу — интересная во многих отношениях. В июле 1649 г. тобольский воевода получил первый царский указ. Как ясно из его отписки, он выполнил все, что предписывалось, т. е. в первую очередь довел указ до сведения жителей как самого Тобольска, так и окрестных городов, сел, деревень.
Но вот уже в начале 1653 г. тобольский архиепископ Симон шлет царю челобитную, в которой, между прочим, пишет: «Умножилось скоморошества и всяких игр и кулачного бою и на качелях качаютца и иных всяких неподобных дел умножилось много» (Цит. по кн.: А. Копылов. Культура русского населения Сибири в XVII—XVIII вв. Новосибирск, 1968, стр. 28).
Прошло всего три с половиной года, но, по-видимому, ожидаемый результат не был достигнут, и из Москвы в ответ на челобитную идет в Тобольск новый указ.
Указ имел силу законов, однако продолжительность его действия все-таки существенно отличалась от продолжительности действия законов. Если сходные поводы возникали вновь, необходимо было давать новый указ.
Решения указов 1648 г. не были частными, но традиция понимать указ как меру единовременную сказалась и здесь. Как только мероприятия, предусмотренные указом, были выполнены: копии сняты и посланы в уезды, текст прочитан в соборной церкви и на площадях, музыкальные инструменты отобраны, изломаны и сожжены, послана отписка в Москву, — действие указа ослабевало. И, как показывает документ 1653 г. для сибирских городов, забывали о них не только на местах, но и в самой Москве.
И, наконец, последний документ. Он относится к 1684 г. и называется «Патриарший указ от 24 декабря 7193 года о запрещении чинить игрища в навечери рождества Христова, также и в продолжение святок» («Полное собрание законов». Собрание первое, т. II. СПб., стр. 647).
Здесь перечислены уже хорошо знакомые нам рождественские и святочные обряды и игры и сформулировано их запрещение. Предназначался указ для Москвы.
Ничего нового этот документ не содержит.
И еще один важный момент. Хочется сравнить толпы, собравшиеся на игрище, с толпами, заполнившими торжище в Киеве в 1068 г. и московские площади в 1547 и 1648 гг. Разница большая. На игрищах люди как бы уходили или стремились уйти от действительности, а восставшие, наоборот, как бы максимально приближались к ней, боролись за ее изменение. Но нельзя не видеть и сходства.
Известно, какую роль в средневековых восстаниях играми элементы стихийности и импровизации, они же свойственны и праздникам. Но основное — это господствующий и тут и там дух свободно выражающегося народного самосознания. Недаром в царской грамоте 1648 г. народное игрище названо «мятежным действом».
Правительство и церковь хорошо видели общее в праздничных сборищах и толпах восставших и сознавали их связь. В этом мы видим главную причину того, что разобранные выше документы являются откликом на три крупнейших городских восстания на Руси.
В этом же причины, с одной стороны, многовековой ненависти церкви к скоморохам — центральным фигурам на игрищах, а с другой — истоки постоянной народной любви к ним.
Несмотря на то, что есть свидетельства о существовании отдельных скоморохов в XVIII в. и даже XIX в., можно смело сказать, что в центральных областях России скоморошество как явление не вышло за границы XVII в. и лишь на северных окраинах, на Урале и в Сибири оно существовало примерно до середины XVIII в. (Подробный перечень позднейших свидетельств о скоморохах, см.: А. Л. Горелов. Кем был автор сборника «Древние российские стихотворения».— «Русский фольклор», VII. М.— Л., 1962.)
В пользу этого предположения говорят следующие два наблюдения, которые вытекают из материалов В. И. Петухова (Сведения о скоморохах в писцовых, переписных и таможенных книгах XVI —XVII вв.— «Труды Московского гос. историко-архивного института», т. 16. М., 1961.). Он пишет, что известия о скоморохах, проживающих в сельской местности, почти полностью исчезают уже в первой половине XVII в. Это очень важно, так как речь идет о времени до мероприятий 1648 г.
Н. Финдейзен в своих «Очерках по историй музыки в России»,— что с конца XVI в. и особенно в первой половине XVII в. в России резко выросла потребность в музыке как церковной, так и светской. Бывшие скоморохи превращаются теперь в музыкантов, и естественно, что документы начинают давать нам сведения о домрачеях, гусельниках и т. д. наравне со скоморохами.
С прекращением упоминаний о скоморохах, с исчезновением слова «скоморох» из документов сами скоморохи все же не исчезают. Но из их деятельности уходит то, что когда-то связывало их с язычеством, что делало их незаменимыми на народных игрищах.
Бывшие скоморохи стали кукольниками, показывавшими знаменитого «Петрушку», вожаками «ученых» медведей, забавляли публику шутливым, а подчас и острым сатирическим словом. На ярмарках они выступали в роли карусельных и балаганных зазывал; их можно было увидеть и в самих балаганах, разыгрывавшими короткие сатирические и комедийные сценки. Несомненно, много их было и среди исполнителей всех видов устной народной драмы, и среди актеров театра охочих комедиантов.
Все сказанное дает основания предположить, что существовало несколько категорий русских скоморохов:
одни постоянно жили в деревне, это оседлые непрофессиональные скоморохи;
другие постоянно жили в городе и, надо думать, были профессионалами;
третьи — скоморохи «походные», или бродячие, странствующие, не имеющие хозяйства, безусловно профессионалы.
Источник: А.А. Белкин "Русские скоморохи".
По этой же теме:
Средневековые народные праздники и роль скоморохов в них.Часть 1. https://cont.ws/@id275979478/9...
Средневековые народные праздники: медвежьи забавы скоморохов и игры в царя. Часть 2. https://cont.ws/@id275979478/9...
Оценили 8 человек
16 кармы