Соль (рассказ)

 - Павло Карпович, расскажите нам про Голодомор? - милая ведущая тщетно пыталась говорить на западноукраинском диалекте, но мерзкое москалькое наречие все равно пробивалось.

Впрочем, Павло Карпович любил, когда у него брали интервью. До девяносто первого года ему в след плевались, а после он получил почет, пенсию и с гордостью носил мундир с трезубцем.

- Дорогие читатели, - щебетала на камеру девица — мы уже не раз брали интервью у Павло Карповича Смарагдовича. Очень познавательные статьи о его борьбе с коммунистами, москалями и ляхами, скоро выйдут отдельной книгой «Моя боротьба».

Трудный путь к украинской свободе Павло Карпович начал еще в юности, когда вступил в ОУН УПА. Великие битвы с тоталитарными захватчиками, заточение в сталинских лагерях и годы подпольной борьбы. Сегодня мы узнаем предысторию этих событий. Павло Карпович, несмотря на тяжелую болезнь и годы, согласился рассказать нам о Голодоморе.

И так, Павло Карпович, расскажите что знаете, об этом умышленном уничтожении украинцев в тридцать втором и тридцать третьем годах, злобными москалями…

- Жили мы тогда на хуторе Дробунькы, в пятидесяти верстах от Львова — начал рассказ старик.

Девица не остановила интервью, хотя было понятно, что 1932-1933 годах окрестности Львова находились в составе Польши и москали никак не могли устроить здесь голодомор. Впрочем, платили ей не за историческую правду. Зачем рядовым читателям знать, что неурожаи шли по всей Европе, до Чехии и дальше. Что коммунисты боролись с голодом и потому сохранились документы. Остальным правительствам было плевать сколько нищебродов передохнет и их попросту не считали. Нет, платили не за правду…

- Зима и весна тогда были теплыми, а за соль паны заломили такую цену, что не купишь впрок. - продолжил рассказ старый дед, вспоминая детство и хутор.

Хххх

Смарагдовичи всегда были зажиточными. Нет, не богачами, но справными хозяевами. Карп Николович уже иногда давал односельчанам лошадку в долг или зерна на посадку. Чуть-чуть и они станут нормальными кулаками. Жизнь налаживалась. Правда жена Наталка только близнецов родила, Павлыка и Марысю. И все. Карп Николович ходил даже к ксендзу, тот советовал чаще молиться и не забывать о церкви и Матке Бозке. А если уж у мужика баба не рожает, так на то воля божья. Да и другая баба может появиться у вдовца.

Не появилась другая жена у Карпа Николовича потому, что сам он простудился в тридцатом году и умер, несмотря на молитвы и подношения в костел. Хрипя умирал отец семейства и заклинал опостылевшую жену:

- Павлыка сбереги! Не дай моему роду пресечься!

Отца увезли на цвинтар, а жизнь пошла своим чередом. Прошлое благополучие, правда, умерло вместе с Карпом Николовичем. Его ушлые братья, подмяли под себя почти все хозяйство. На словах заботились о сиротах, на деле разоряли. Как обычно и бывает среди кулаков.

Два года подряд был неурожай. Богатство протекло между пальцев как вода. Осень тридцать второго года семья Смарагдовичей встретила пустыми амбарами и закромами. Как могла мать растягивала скудные запасы. Добавляла в хлеб лебеду и солому. Тщетно.

Утро начиналось с молитвы, но продолжалось тоже молитвой вместо завтрака. Десятилетние Павлык и Марыся, отощавшие и бледные, шли в лес собирать хворост или прибираться во дворе или… да что угодно, только не думать о грызущей боли в животе. К концу февраля доели все. Даже крысы и мыши, либо убежали, либо стали жидким супом.

Наталка посылала сына к дядьям, те иногда давали чуток зерна. Не бесплатно, разумеется. Отписывали Смарагдовичи родственникам землю, сараи и даже родительский дом. Когда не осталось ничего, дядья и помогать перестали. Зачем? Разве словом добрым поддержат и молитвой. Слова и молитвы безумную дыру в животе не успокаивали.

Ели кору, солому, варили старые башмаки. От этого рвало и начинался бред. Наталка безумными глазами смотрела на детей и в ушах звучал голос мужа, хриплый, мерзкий, уже почти мертвый: «Павлыка сбереги!». Женщина рыдала под иконами, те безучастно смотрели на нее. Когда она успокоилась, то холод ада сковал ее сердце.

- Павлык, сынку, - ласково сказала она — сходи к дяде Степану, авось еще зерна даст. Будь с ним ласковым, не гляди волчонком. Ступай.

Тогда Павлык был еще нормальным человеком. Мальчиком, в семье которого были просто трудные времена. Он решил, что сделает все возможное, чтобы уговорить сурового дядю Степана. Он обернулся и увидел их, мать и сестру. Худенькие, как тени, родные, любимые… Семья.

У дяди в доме пахло просяной кашей на постном масле, но племяннику не досталось ничего. Мальчик пробовал даже упасть на колени, но получил лишь пинок под ребра и под мат родственника поспешил уйти со двора.

Отчаяние и голод подкосили Павлыка. Он брел обратно домой и если бы у него была веревка, то, наверное, предпочел бы повесится, хоть это и смертный грех. Не было у него веревки. Только ветхая, рваная одежда и чавкающая под ногами жижа. Он бы закричал, но и на это уже не оставалось сил.

Родной дом издалека выглядел пустым и заброшенным. Не до свечей и керосинок было в такое время. Только отблеск очага слабо подсвечивал окошко в наступающих сумерках. Почему-то ноги стали двигаться быстрее. Разум еще не осознал, что от родительского дома пахнет едой. Мясом!

На порог он почти вбежал. Мать улыбнулась ему и поставила на стол горшок с мясной похлебкой. Если бы не голод, Павлык заметил, что глаза матери при этом полыхали безумием и ненавистью. Он не смотрел в ее глаза. Он хотел есть! Обжигаясь, он принялся запихивать в себя несоленую похлебку и это было самое вкусное, что он ел за всю свою жизнь.

Мать налила себе, подняла ложку, посмотрела на нее, как на жука и тоже принялась есть.

- А где Марыся? - когда животные инстинкты отступили, Павлык смог хоть что-то соображать.

- Я ее до Львова отправила, к тете Ганусе в услужение, - спокойно ответила мать — что ей тут с нами голодать?

Павлык знал, что польские паны не пускают украинцев во Львов после заката, он знал, что тетя Гануся содержит бордель и еще осенью отказалась принимать тощую и некрасивую девочку к себе. Он все это знал, но предпочел поверить. В конце концов, его набожная мать не стала бы обманывать сына.

Без соли похлебка прокисла к следующему вечеру. Они ее съели. Подумаешь перекисло? Эка невидаль. Потянулись дни. Весна то манила теплом, то обдувала ледяным холодом. Слякотная, гнилая погода никак не давала распуститься зелени. Той самой, что давала надежду выжить.

Павлык пытался нарубить собранные ветки для печки и потерял сознание от голода. Мать перепугалась, но он просто выронил топор, не покалечившись. Вечером у них снова была мясная похлебка. Праздник! Мама смеялась, а Павлика передергивало от ее смеха. Но голод! Этот дикий зверь еще на какое-то время утихомирился.

Мать стала запирать дальний сарай. Впрочем, зря. Павлык к нему не приближался. Ведь так можно было верить в тетю Ганусю и веселый смех матери. Он тщательно обходил этот сарай. День за днем. Терпя голод, чтобы новая порция похлебки не появилась на их столе. Не помогло. У матери еще были силы терпеть голод, у него заканчивались. Он сам не помнил как оказался перед дверью сарая.

Дощатой, кривой дверью, из-за которой слышался какой-то странный шум. Открыв эту дверь Павлык открыл множество других. За этой дверью пряталась Волынская резня, «Бандеровский веночек», десятки замученных и убитых лично Павлом Карповичем. Простая дверь деревенского сарая отделяла отчаявшегося от монстра. Он не мог ее не открыть, потому, что открыл ее еще тогда, когда смеющаяся мать налила ему похлебки, а он с удовольствием ел, слушая бредни про тетю Ганусю.

Он открыл. На полу лежала сестра и пыталась отползти вглубь. У нее не было руки и ноги. Культи были прижжены и замотаны грязными тряпками. Мать не хотела, чтобы у дочери появился хоть призрачный шанс сбежать из сарая. Непонятно почему абсцесс не прикончил несчастную, но часть мяса она скармливала ей самой, чтобы жертва протянула дольше. Она блюла слово, данное мужу и берегла сына. Выпученными от ужаса глазами, Марыся смотрела на брата. На его истощенном лице не было и тени сочувствия или человечности. На нее смотрел законченный бандеровец, пусть и десяти лет отроду.

Сзади подошла мать. Павлык не оборачивался, глядя на сестру. Лишь один вопрос болтался в его пустой голове:

- Почему ты ее не убила?

- Соли нет, сынку, - равнодушно ответила женщина, заходя в сарай с топором — она бы уже протухла. Отвернись.

Он не отвернулся. Не хотел. И увидел все…. А истошные вопли помнил даже в старости.

Хххх

Разумеется, корреспондентке он рассказал совсем другую историю о том, как злобные комиссары отбирали у них хлеб, а они делились последними зернышками. Не забыл рассказать про «три колоска», продразверстку и прочие давно привычные байки. С жаром рассказывал, как ненавидит большевиков, ведь именно они виноваты во всем. Смазливая девица задала ему последний вопрос:

- А что же нужно, чтобы стать таким несгибаемым борцом за свободу Украины?

 - Главное, - усмехнулся старый бандеровец — чтобы в доме всегда был запас соли.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Дорогие друзья! Подписывайтесь, чтобы не пропустить новых глав. Делитесь в Сети с друзьями ссылками на канал. А также прошу ставить лайки, так как это поможет продвинуть Вестник Чародейского Киберпанка (ВЧК). Заранее благодарю, искренне ваш Роман Ударцев.

Поддержать автора и купить электронные книги можно здесь:

https://www.litres.ru/roman-sergeevich-udarcev/ или помочь автору напрямую  5469 4009 8956 4633 (Сбербанк РФ)