СКАЗОЧКА-БЫЛИЧКА

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ ГРУППЫ. НАЧАЛИ ПОСТУПАТЬ ПЕРВЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ОТ ЧИТАТЕЛЕЙ ГРУППЫ ДЛЯ УЧАСТИЯ В ЛИТЕРАТУРНОМ КОНКУРСЕ им. БАЖЕНОВА.

Письмо читателя:

Доброго дня.

Прочитал, запись в группе "Былина. Автор комиссар Катар" по поводу литературного конкурса и показалось это очень интересным. Я, если честно, и сам подумывал отправить Уважаемому комиссару Катару (Геннадию Владимировичу), что-нибудь свое, дабы узнать его мнение, а тут конкурс. Я как-то сам пытался поучаствовать в конкурсе, но то формат произведения не соответствовал заявленным, то мое не состояние в членах. Так это и осталось не опубликованным, а материал копится и хотелось бы узнать Ваше мнение и мнение других людей. Надеюсь поучаствовать в конкурсе и получить, если возможно, Ваш отзыв на мое произведение.

--

С Уважением,

Алексей Кожевников

Уважаемый Алексей.

Мы благодарим Вас за обращение именно к нам и отмечаем, что Вы тот самый автор, который соответствует общей направленности нашей группы. Вы несомненно русский автор и носитель хорошего, добротного русского языка. Мы оплатили стартовый взнос для Вашего участия в литературном конкурсе и представили ваше произведение на участие в нем. К началу конкурса вы получите всю необходимую информацию от оргкомитета, а мы - администрация группы "Былина. Автор комиссар Катар" будем за Вас болеть и держать кулаки, как и все наши читатели.

Предлагаем ознакомиться с чудесной работой Алексея Кожевникова "Сказочка Быличка". Получите настоящее удовольствие.

                                         СКАЗОЧКА-БЫЛИЧКА

Где-то недалече, но все ж и не близенько

Стояла над рекою в три дома деревенька.

Река катила волны по омутам, порогам,

И намывая мели, ярилась по отрогам.

Местами луговины с духмяным разнотравьем:

И разливные поймы, и плещущие плавни.

Вокруг леса и чащи, боры и буераки,

Ламбушки и озера, поляны и овраги.

Раскинулась привольно от края и до края

Земля детей Перуна, страна славян Родная.

Ярилось в небе солнце, пичуги щебетали

Над пышнотравьем дивным стрекозы стрекотали.

Вот зверобой, звездчатка, ромашка, медуница,

Вон клевер, колокольчик и василек таится.

Тут розовые кисти кипрея поднялись,

И светозарной силой их листья налились.

В них ароматы лета, любовь родной земли,

Не зря его в народе иван-чаем нарекли.

ПриРода не случайно при Роде обитает,

Она его и лечит, она его питает,

Дает тепло, одежду, жилище и работу,

Взамен, от Рода хочет, вниманья и заботу.

Чти, помни - Род и предков, как мать люби приРоду,

В ней обретешь ты силу, обрящешь в ней свободу.

Раз детки в лес собрались по ягоды-грибочки,

Собрали кузовочки, обулись в лапоточки.

Родители устанут в трудах-заботах тяжких,

А дома сбор из ягод их ожидает в чашках.

Бодрящий и холодный морс старших освежит -

Им силы восстановит, здоровьем одарит.

Сквозь окна лучик солнца на половицы пал,

В нем хоровод пылинок незримо трепетал.

Дверь распахнув, Ариша в жар летний окунулась,

Подружкам за оградой счастливо улыбнулась.

Сбежала по ступеням, квохтатых кур вспугнула,

И походя, ладошкой, подсолнухи качнула.

Первуша, тот степенно, как батюшка спускался,

А после рассмеялся и вскачь к друзьям помчался.

Веселая ватага - галдя и гомоня,

В бор устремилась светлый, по стежке сквозь поля.

Дорогу незаметно осилили ребята

И изумруды листьев сменили злаков злато.

Веселою гурьбою с ауканьем и смехом

По лесу побежали, перекликаясь с эхом.

Срывая мимоходом пузатые грибочки,

Что схорнить спешили за спину в кузовочки.

Грибки всегда любили, чтоб кланялись им в ножки,

Поэтому все чаще стояли у дорожки.

Но как-то не открыто, под веткой, за листком,

Из мха или черничника выглядывая тайком.

Лишь мухоморы красные ярились, не таясь

И пестротою шапочной, так радовали глаз.

Кто понимает – сразу окрест обходит их,

Ведь по соседству любит скрываться боровик.

Малиновая шляпка, пузатая нога,

Что хрустко откликается на острие ножа.

Вон пуговицы рыжиков под елками кружат,

Что лакомства гурманам в солениях сулят.

Вот тут кусты черники, на кочке голубика,

Там россыпью на солнце багряница брусника,

Здесь сладкая малина скрывается в листах

И гроздьями сморода алеет на кустах.

Вон белые цветочки, изрезаны листы,

Рубином пламенеют земляничные кусты.

В болотине морошка, янтарная слеза,

Из мха, на тонкой ножке, поднялась егоза.

Все проситься в лукошко, а паче чаще в рот,

Нет мочи удержаться, когда бурчит живот.

Ту ягодку в корзинку, а эту для себя

И радостью искрятся веселые глаза.

Испачканы ланиты и черны язычки,

Лукошки наполняют неспешно малыши.

Первуша и Ариша немного увлеклись

И от гурьбы веселой они оторвались.

Боровичок пузатый - один, за ним – другой,

Так ведьменные кольца заводят в лес густой.

Теперь уже не слышен им гомон детворы

И кроны не пускают полдневные лучи.

В зеленом полумраке корявые стволы

И всюду, ровным слоем, лишайники да мхи.

Детишки растерялись, аукаться спешат,

Но меж стволов лишь эхо им вторит невпопад.

Аука - дух проказник их с панталыку сбил

И в чаще непролазной детишек закружил.

Заплакала Аришка, лукошко уронила

И спелую малинку по кочке раскатила.

Первуша утешать стал любимую сестричку,

Ей спрятал под платочек непослушную косичку.

Слезинки утирая, прижал ее к себе

И амулет защитный зажал в своей руке.

С уст тихонько полились-сплелись заговоры,

Устремились ввысь и даль сквозь просторы.

- Велес справедливый, всемогущий,

От Нави Род наш стерегущий,

Мудрость и знания людям несущий,

Домам и скоту защиту дающий.

Услышь внука своего – обереги,

Навьи чары с глаз моих убери,

Путь дорогу мне найти помоги,

От невзгод и бед меня защити.

И такая твердость была в этих словах, такой металл,

Что тотчас отступил в сумрак страх и совсем пропал.

Распрямился Первуша, и вроде чаща не так густа,

Оглянулся окрест и скукожилась тень-темнота.

Глядь, на пеньке трухлявом, невзрачный старичок

Седой и бородатый, словно сморщенный сморчок.

Глядит - лукаво,

Сидит - величаво,

В очах – искринки,

На устах – смешинки.

Что заплутали чадушки и тропку потеряли,

Когда по воле Лешего по лесу вы петляли?

Вы не пужайтесь деточки, я это - пособлю

И Велесу кудлатому тем самым удружу.

Ветерок налетел, заскрипели могучие дерева,

На плечо незримо рука прадеда рода легла.

Мы все Род один: и Велес, и его многие внуки.

На земле Родной не страшны нам навьи духи.

Под моей защитой славян славное племя,

Не приспело еще для печали и плача время.

Лес кормилец и лес начало всего живого,

Мудрый старец и вечный исток молодого.

А бояться леса не надо – его надо любить,

Он в невзгодах детям своим спешит пособить.

Так сказал и с шелестом листьев умчался,

Словно призрачный гость средь могучих стволов затерялся.

Тишина и покой опустились на ложе из мха,

Лишь кукушка-пеструшка кому то считала года.

Стали детки в лесу озираться да наблюдать

Что б дорожку до крова родного скорее сыскать.

Там примятая травка, там сломленный стебелек,

Вот и ямка во мху, что оставил боровичок.

Все наладилось, зоркие очи все примечают

Велес над ними свою благодать простирает.

Вдруг хохот разразился, от деревьев отразился,

И на поляне Леший пред очами их явился.

Страшна у него рожа, чем-то с самим чертом схожа,

Мосластые копыта из одежды лишь рогожа.

В бороде мох и смола, в волосах колтуны,

Изо рта, меж клыков, хлопья желтые брызжут слюны.

Аришка, та притихла, за Первушей схоронилась,

В рукав рубашки братца испуганно вцепилась.

- Ну что попались детки, сейчас я вас в мешок,

А вечером устрою для друзей своих пирок.

Кикимору с Шишигой к себе в гости позову,

Болотнику с Камышником тем паче угожу.

Безумие в очах, под лохматыми бровями,

Где жесткая щетина соседствует с грибами.

Он с этими словами раскрыл мешок дерюжный

И, растопырив пальцы, извергнул рык натужный.

Смердящее дыхание и безумие в очах -

Зажмурилась Аришка, увидав подобный страх.

Лапы Лешего стали тянуться и удлиняться -

Никуда от него ни скрыться, не затеряться.

Первуше бежать не с руки, позади сестра

К поясу рука потянулась, навершие сжав ножа.

Лешему это понятно, как дробина слону,

Но Русс не привык жизнь без боя дарить врагу.

Чуть слышно шепчут уста – Ариша готовься бежать.

Я постараюсь аспида этого, хоть на чуть-чуть, задержать.

И только собрался малец броситься на супостата,

Губу до крови закусив, с решимостью старшего брата.

Как лес зашумел, заскрипел, затрещал деревами,

И на поляну чудище продралось меж стволами.

Сквозь пыль коры и треск сучьев ломаемых,

Возник бородач - угроза для всех им встречаемых.

Нога одна в колоде, костылем подпирается,

Это Верлиока колченогий идет – зло ухмыляется.

Одноглаз, заросший, поперек себя шире в плачах,

Кого завидит – хватает, навевая жутчайший страх.

На плече у него ворон сидит чернющий и злющий,

На другом - короб висит трескучий, большущий.

Увидав детей, осклабился, к ним потянулся

Лешего отпихнул костылем - не обернулся.

Обиделся Лешак от такого дерзкого напора,

Скороговоркой стал бормотать свои наговоры.

Подрос, прям на глазах, локтей этак на пять,

Стал Верлиоку колченого по поляне гонять.

А тот даром, что хром - костылем отбивается,

На затрещины и тумаки Лешего огрызается.

Скрипели стволы, сучья громко трещали,

В воздухе прелые листья поземкой летали.

Пока шум да свара, грызня и возня

Детишки стоят обомлев - чуть дыша.

Вдруг солнечный луч к ним игриво пробился

И в головах ясный глас зародился.

Вы дети Перуна – приРода ваш храм,

Вы требы всегда возносили богам.

Напрасно не рвали цветы полевые

И мухоморы зря не давили.

Я Лесовик и вас пощажу

Дорогу до дома вам укажу.

Луч задрожал и замшелый пенек

Доброго старца облик облек.

Тот дланью повел и лукошко поднялось

Вновь полное ягод оно оказалось.

- Вот солнечный луч и он вас поведет.

Прощайте! Не медлите больше! Вперед!

Лесовику поклонились детишки

И за лучом помчались вприпрыжку.

А на поляне шум меж тем разрастался,

Чудищ кудлатых клубок шипел, извивался.

В стороны летели обрывки дерюги, грибы,

От такой злобы уже не далеко до беды.

Ворон увидал детей, закаркав, взмыл вверх,

Да отлетевшей корягой был оглушен, как на грех.

Только облако перьев в воздухе и осталось,

Сама же нечесть нелепо в траве распласталась.

Но дети этого уже не видали,

Они за лучом золотым заполошно бежали.

Первуша за руку Аришку держал

Он брат и за девочку он отвечал.

Светлело - все больше берез попадалось,

В их белых нарядах тьма растворялась.

Рунами, ризами на бересте -

Летопись мира живет на стволе.

И чем дольше дерево простоит,

Тем больше событий запечетлит.

Кто может - сочтет, а другим невдомек,

Что означает каждый штришок.

Скоро деревья, враз, расступились

И на поляну детки ввалились.

К радости вящей друзей и подруг,

Кинулись к ним - позабыв про испуг.

И повлекли всех в деревню родную,

Где чуры отвадят нечисть любую.

Дорога вилась средь лугов и полей

Воздух звенел от полета стрижей.

Вот мухоловка, а вот трясогузка,

Жаворонок трель выводит искусно.

Красивый цветочек, Аришка нагнулась,

Запах медвяный вдохнуть потянулась.

Глядь не цветок то, а чьи-то глаза,

Что из травы глядят на тебя.

Малыш Луговик, в мураву облаченный,

С Аришей в гляделки играл напряженно.

Вдруг руки разжал, в небо взмыл воробей,

Ариша моргнула, - Да ты прохиндей!

Ничтоже сумняшеся, тот длань простирает

И на подарок ей тем намекает.

Девчушка нахмурилась. – Ты плутовал!

На что Луговик засопел, заморгал.

Таким стал несчастным, что мочи не стало -

Аришка смеясь лукошко достала.

Ладошки наполнили ягоды спелые:

Такие упругие, вкусные, зрелые.

И Луговик в траве растворился.

Толи он был, а толи приснился.

- Ариша давай догоняй нас скорей!

Первуша ее ожидал средь друзей.

Когда же малышка к ним подошла,

То обомлела вся детвора.

Весь сарафан в луговых был цветах,

Он, чудилось жил, на хрупких плечах.

Светом Ариши лик озарился,

Так Луговик за добро отдарился.

Голод надолго не дал задержаться

Он в животах заурчал, забрыкался.

И всех их погнал по дороге домой,

Где ожидали обед и покой.

Вот и поля, огороды, дома -

По избам своим разбрелась детвора.

Ариша с Первушей к себе поспешали -

Их дома еще дела ожидали.

Нужно прибрать, приготовить еду

И на колодец сходить по воду.

Дверь отворили сквозь сени прошли,

В горнице торбы свалили к печи.

Вымыли руки, к столу подбежали,

Где снедь рушниками для них укрывали.

Ариша налила чуть-чуть молока

И хлеба краюху взяла со стола,

Все это под порог печной положила,

Хозяину дома тем угодила.

Поев, со стола прибралася Аришка,

Крошки смела, чтоб не бегали мышки.

В делах по хозяйству день и промчался

Вечер во двор незаметно прокрался.

Вернулись с покоса - матушка, тятя,

Повечеряв, улеглись на палати.

А ночью Первуша слег не на шутку,

Потом холодным залил всю подушку.

Мечется, бредит в сильном жару -

Перепугав не на шутку семью.

Матушка тело мальца протирает -

Жар в телесах, тем унимает.

Не ведомо людям, что Лихорадка,

В избу просочилась по навьи - украдкой.

Тощая тетка с иссохшим лицом,

С бельмами глаз наполненных злом.

Саваном серым себя покрывает -

Жизненный сок из людей выпивает.

В руку Первуши вцепилась когтями

И наговор ткет гнилыми устами.

Ты приди-приди лихоманка,

Завладей этим телом поганка.

Начинай трясти - трясовица,

Как беспутная, злобная птица.

Зазноби это тело - знобуха,

Изломай ты его – ломотуха.

Навались, придави - гнетуха,

Изведи, искалечь – трепуха.

Сердце чтобы в груди разорвалось,

Соков жизни, чтоб не осталось.

Домовой, как услышал такие слова,

Дыбом волосы встали, сверкнули глаза.

Подскочил к Лихорадке, за патлы схватил

И в глаза ей из печки золы подпустил.

Завизжала старуха, мальца отпустила,

В сени, ужиком юрким, она проскочила.

Но и там не нашла лихоманка покою -

Домовой ее вымел поганой метлою.

- Ах ты так! Лихорадка от злобы взбесилась,

Заскрипела зубами - совсем взбеленилась.

Закружилась, подняв к небу злобные очи,

Стала навьи наветы шептать среди ночи.

Руки подняла вверх и с загнутых когтей

Стали искры срываться холодных огней.

Громче, громче и вот уже в крике зашлась

И призыва волна от нее разошлась.

- Вы придите ко мне бесицы-трясовицы,

Прилетайте скорее злые сестрицы.

Все едино возьмем-заберем мы Первушу,

В Навий мир унесем, украдем его душу.

Крыльев шум - налетели нагие девицы,

Злые очи у них, когти словно у птицы.

Зашипели, накинулись на домового

Уводили его от порога родного.

Лихорадка, как тати, крадется во тьме,

Дабы в дом прошмыгнув, дать дорогу Беде.

Домовой же увидев подобный расклад

Стал родню созывать, отбиваясь от баб.

- Эй: Амбарник и Банник, Возила, Баган,

Подсобите, чтоб этот прикрыть балаган.

Чтоб прогнать со двора навье племя лихое,

Не дающее этому дому покоя.

И тот час же в бесиц полетела земля,

Кипяток их обдал, обваляла мука,

Кто как мог и чем мог - помогал,

На защиту семьи дружно встал.

Трясовицы бесформенной стаей взметнулись

Погалдев, покружив - в черный лес потянулись.

Домовой к Лихорадке тот час подскочил

За седые власа ее шустро схватил.

И сказал - твердо глядя в потухшие очи.

- Путь сюда позабудь ты от ночи до ночи.

Лихоманка побитой собакой бежала,

Рвала волосы, выла и зло причитала.

Отбежав, погрозила иссохшей рукой,

Мрак ее поглотил – воцарился покой.

А Первуша, остыв, приоткрыл чуть глаза,

Обнял мамку и тихо проспал до утра.

Та очей до утра уж совсем не смыкала,

Кудри русые сына рукою трепала.

С уст лились заговоры, сплетались

В полумраке избы растворялись.

Ты Заря-Заряница, красна девица,

Что до Солнца встаешь, как полночная птица.

Ты Первушу укрой своею фатою,

Что бы хвори оставили тело младое.

Что б недуг, как Даждьбог - Зарю не догнал,

Что бы хвори удел - его миновал.

Твоя сила крепка, как алатырь-горюч-камень,

Что тяжел и легок, что лед и пламень.

Что связал: Правь, Навь, Явь и триедин,

Что от века до века неодолим.

Кто сей камень изгложет –

Заговор сей превозможет.

Так плелись в ночи заговоры

Что беду отвращали и ссоры.

Не дано видеть взрослым не посвященным,

Навий мир жуткий, страшный и утонченный.

Лишь Ариша видала, поскольку мала,

Как старик домовой гнал беду со двора.

Не уснуть – стало страшно малышке,

За окном - ветер, в подполе мышки.

Это видя, старик домовой осерчал -

Коргорушей к себе он немедля позвал.

Те примчались пушистыми кошками -

Замяукали под окошками.

А потом и к Аришке пришли,

Ей, мурлыкая, сны принесли.

Сны цветные, волшебные, добрые,

Сны любви и счастия полные.

Баю-баюньки - Баюн под окном.

Баю-баюньки - усни крепким сном.

Баю-баюньки - вежды смыкай.

Баю-баюньки – скорей засыпай.

Промурлыкает Баюн тебе сказки,

Лапкой мягкой прикроет он глазки.

На груди твоей свернется клубком

И укроет всю волшебным хвостом.

Станет сказки-сны тебе навевать,

Покрывалом волшебства укрывать.

Унесет на волнах сна в те края,

Где не ведает тревог душа твоя.

Где колышутся от ветра надежд - счастья цветы,

Где деревья добра и благодати луга - любви полны.

Свет Луны на лик Ариши упал,

Нос курносый ей слегка щекотал.

И во сне ее уста улыбались -

Безмятежностью черты наполнялись.

Утром умничка булку и мед положила,

Старику домовому тем угодила.

Он за это скотинку в хлеву расчесал

И с Аришкаю с утра поиграл.

Дни летели, бежали и реже ползли -

Солнца жаркого хладнее стали лучи.

Вот уж Серпень настал урожайный и спелый,

Что увяжет в снопы колос тучный и зрелый,

А потом чередой спас за спасом пойдут -

Это гимны, что славят земли тяжкий труд.

Спас медовый, спас яблочный и под конец,

Хлебный спас из колосьев богатый венец.

В поле руссам дух жатвы Белун помогает,

Кто усерден, того светлый дед привечает.

В белых ризах со светло-льняной бородой

Средь колосьев тугих он ведет за собой.

Спожинки завершают уборку хлебов

И дают отдохнуть от нелегких трудов.

Вот тогда собираются гости на пир.

Вот тогда за столом обнажается мир.

Как любили детишки различные сказы,

Слушать песни и шутки, подначки, проказы.

А когда молодежь незаметно истает,

Старики начинают размеренно баять.

Без подначек и смеха, а истины для -

Не спеша и степенно сплетают слова.

Вот тогда на печи затаившись гурьбой

Малышня, рот открыв, внемлет им всей душой.

Что б былое в их память неспешно вошло,

Дабы мудрости семя в ней после взошло.

А еще это все заедать тыквой сладкой,

Что до праздника вялилась где-то украдкой.

За окном темнота и в проказах свечей

Тени пляшут, копируя жесты людей.

Тянут руки, сплетаясь, кривляются,

В иномирье вернуться стараются.

Души помыслы тень отражает,

Навий мир человека являет.

Обмануть солнце людям нельзя

Тень, по сути, людская душа.

Лучи солнца – рентгена лучи,

Обнажают всю сущность души.

В старину, в тень железо вонзали,

От души так тела отделяли.

Человек же, по сути потом,

Становился бездушным рабом.

Только дети, волхвы, ведуны -

В тенях видят сущность души.

Тень проекция есть у всего -

Как бы в мир Навий это окно.

Вот смешная тень завозилась,

Тень рассказчика зашевелилась.

В этот раз дедка Ерш всю родню забавлял,

Тем как он, без порток, навьих чар избежал.

Дед был жилист и худ - кружку меда держал

И пока говорил - не спеша отпивал.

- Это щас я такой неказистый и хворый,

А когда-то, как бык племенной, был здоровый.

Дед развел свои руки и всем показал,

Бугаем каким в прошлом себя он считал.

Бабка прыснула - деда поддела локтем,

- Ни когда старый не был ты бугаем.

Я тебя не за это в свой час полюбила,

А за речи и голос певучий, красивый.

Крякнул дед, хлебнул меда, и бабку обнял,

Засмеялся и звонко поцеловал.

Бабка деда смеясь от себя отстранила.

- Вот ведь в бороду проседь, в ребро вражья сила.

Дед улыбку, смеясь, в бороде утаил,

И степенно историю возобновил.

- На Купалу тогда собрались мы всем миром,

Время солнцеворота отметили пиром.

Как положено в поле костра два сложили,

Что по больше «Купалец», меньшой для Ярилы.

После братины, в круг хороводы пошли:

Песни, бубны, гудки - «Кострому» завели.

Чуть Ярила упал - на костер возложили

И пока он сгорал - мед и явства вкусили.

Так весну проводив, привечать лето стали,

Волхвы, руки воздев, зачин зычно кричали.

После славить Триглава время приспело,

А затем уж и Треба в огонь полетела.

Дед, прикрывши глаза, мед тягучий испил,

Взор бесцветных очей за окно устремил.

Молвил тихо, чуть слышно, и грустно слегка

И в словах его певных плескалась тоска.

- Я признаться забыл взять крапиву тогда,

Всем известно - от мавок спасает она.

Мы к воде подбежали, пустили венки,

И, раздевшись, вошли в струи быстрой реки.

Всяк, как мог свою удаль пытался явить,

Что б красавицы взор лучезарный пленить.

Я был тоже тогда молодой, кровь бурлила -

Через реку поплыл, аки козлик ретивый.

Я единственный, кто весь поток переплыл

И на бреге далеком себя всем явил.

Вышел гоголем глянул и, аж обомлел -

Деву ликом прекрасную я лицезрел.

Смоль волос расплескалась по гибкому стану,

Омут глаз полонил, подбавляя дурману.

Кожа белая, алые только уста,

Что шептали и звали меня без конца.

Я смотрел, а она вдруг запела напевно,

Покорила меня, подчинив постепенно.

Этот голос он шел, мнилось, не из груди -

Эти звуки рождали созвездья вдали.

Так поет Алконост или Сирин чарует -

Девы-птицы, что души людские воруют.

В такт мелодии дева ко мне приближалась,

Как ковыль на ветру она колыхалась.

Гибкий стан как тростник на ветру извивался

Ритму чресел, как мнилось, весь мир подчинялся.

Прикоснулась ко мне, дланью выю обвив,

Приоткрыла уста, вежды томно прикрыв…

Ерш подпрыгнул, а после как рак покраснел:

- Ты Матрена рехнулась, он ей просипел.

Так локтем и по ребрам, ей-ей ни к чему!

Это ж просто рассказ. Я тебя не пойму.

- Щас охайник тебя огорчу я прихватом,

При живой-то жене зайтись этаким хватом.

И, для виду скорей, от него отстранилась

И притворно в сторонку отворотилась.

Ерш Матрену за плечи слегка приобнял -

- Мой ты светочь, отрада, ты мой идеал.

Отпил меду еще, а в глазах грусть плескалась,

Видно в сердце до сель Навьи чары остались.

Ну а дальше, что было – гостей уважай,

Не томи, ни в печи, и скорей продолжай.

- А потом, из тросты, еще девы пришли,

Хоровод вкруг меня плавно так повели.

Ритм движений всецело меня подчинил -

Он меня завлекал, он меня уводил.

И уже не девицы, а звезды кружатся

И к седьмым небесам стали мы приближаться.

Голоса их меня уносили все дальше,

В дали-дальние, где нет ни горя ни фальши.

Вдруг, смотрю коловрат огненный покатился,

Я очнулся и в страхе мурашкой покрылся.

Крик и смех - на другом берегу веселились -

Кровь горячая в правнуках Хорса ярилась.

Здесь же девы холодные алчут тепла

И по капле меня станут пить до утра.

Это мавки и жить мне не долго осталось,

Под стопами стремительно дно опускалось.

Мне по шею уже вода подступает

И волною крутой иногда накрывает.

Еще шаг, еще миг - зыбь поглотит меня,

Как упруго толкает в спину струя.

Страх сковал, пот предательский тело прошиб -

Медлить не куда боле - иначе погиб.

Я напрягся и ласково девам сказал,

Хотя голос предательски все же дрожал.

- Проведу я всю ночь только с самой красивой,

Гребешок и платок даром станут счастливой.

Не разлучат нас с нею: ни время, ни козни,

Дар любви ни разрушат житейские розни.

Что в послед началось: визги, драка, грызня.

Всяк красавицей мнил - ясно только себя.

Чистый лик исказили животные страсти -

Мавки рвали друг-друга буквально на части.

А пока они грызлись в змеином клубке,

Я саженками плыл по широкой реке.

И молил об одном, лишь бы только доплыть,

И на твердь безопасную все же ступить.

И ни до и ни после, признаюсь вам я,

Я подобного страха не ведал друзья.

Лишь когда под ногой брег родной очутился,

Чуть живой, запыхавшись, в траву я свалился.

Средь купальных венков, что водой уносились

Слышно было, как мавки от злобы бесились.

Слишком поздно подвох распознали они,

Грудь обидой сковало, что их провели.

В дикой злобе грозили мне лютой бедой,

Я ж зарекся купаться вечерней порой.

А потом средь веселья Матрена меня

По плечу постучав, убежала в поля.

Я, как только слегка отдышался,

Вслед за нею оленем помчался.

Там мы с ней до зари миловались,

Среди росной травы заплетались.

Я с тех пор, в одиночку, в реке не купался

И на берег другой переплыть не пытался.

Я все больше цветочек заветный искал

Тот, что в полночь из папоротника произрастал.

Ведь с Матреной у нас все окончилось миром,

Свадьбой шумной, застольем и радостным пиром.

Дни бежали и полнился благостью дом,

Лада нас лебединым хранила крылом.

Но зов мавок, в Купалу, меня донимал,

Чтоб ослабить его – я цветок и искал.

Ну, конечно, еще меня знанья манили.

Я всегда знать хотел - что дубы говорили.

Что шептали березы, по ком плакали ивы,

Кому осенью клены наряды дарили.

Что скрипела сосна, изгибаясь под ветром,

Над кем рябина смеялась с ветреной вербой.

Кого ясень молил, что ольха напевала,

О чем с красной осинкой сорока болтала.

Я хотел слышать песни и смысл понимать,

Когда ветер пастух тучи станет сгонять.

Соберет облака, кнутом молний сверкая,

Среди ниток дождя, громом, страх навевая.

О чем с плеском волна говорит с тростником,

И смеется ручей с хладным братом ключом.

О чем звезды, мерцая в безбрежной дали,

Нам поведать спешат на исходе зари.

Дед вздохнул. – Мне цветок в руки так и не дался,

Хотя боги свидетели, что я старался.

Правда и без него я стал лес понимать,

Его в душу впустил - стал его уважать.

Так что вскоре цветок перестал я искать -

Ведь исполнилось все, о чем смел я мечтать.

Если сильно желать и добиться стремиться

В жизни может без магии все получиться.

А в Купальскую ночь мы с Матреной гуляли

И венки по воде лунной ночью пускали.

Не тонули они – вдаль водой уносились

И на глади речной огоньками искрились.

Хороводы, потехи, прыжки сквозь огонь -

Все в природе циклично - идет посолонь.

Так и мы год за годом по жизни пошли,

Свое трудное счастье от бурь берегли.

Только в солнцестояние мы вспоминали,

Как впервые друг друга в Купалу узнали.

Как в послед я пытался цветок отыскать,

А потом перестал я судьбу искушать.

Но заветная ночь для того и дана,

Что бы, сказку впускать в людские сердца.

Этой ночью волшебный цветок расцветает,

Что любые оковы и путы срывает.

Что способен - забытые клады открыть

И сокровища может миру явить.

Что покровы грядущего приподнимает

И предвиденья даром людей наделяет.

Птиц, деревьев, зверей он язык раскрывает,

Невидимости полог познать позволяет.

Этот цвет зацветает в году только раз -

Вдалеке от досужих и суетных глаз.

Глухой ночью, в чащобе взовьется бутон,

Что Ярилою в дар людям преподнесен.

С громким треском раскроется почка во тьме

И волшебный огонь поплывет по земле.

Вот тогда его нужно срывать,

Что бы силой его обладать.

Только нечисть цветок охраняет -

Никого до него не пускает.

В чащу леса ночью приди

И свечу восковую зажги.

Вкруг себя очерти круг

И полыни возьми пук.

Как появится цвет - поспеши,

Раза три вкруг него обойди.

А потом, изловчившись, - сорви

И скорее укрой на груди.

Что бы к сердцу приник он

И в крови забурлил огонь.

Так в тебя из косматых веков

Войдет мудрость самих богов.

Так обрящишь ты, что искал

И получишь, чего взалкал.

Только помни, что все блага -

Лишь пока у тебя трава.

Без цветка благодать спадает

Пеленою, как дым, истает.

Так, что как завладел – держи,

Ото всех тайну ту храни.

Как сорвешь без оглядки беги

И назад ни за что не гляди.

Нечисть станет тебя пугать,

Чтоб цветок у тебя забрать.

Ей самой его ни сорвать,

Ведь на нем богов благодать.

Навь лишь может его украсть,

Отобрать, растоптать, проклясть.

Так, что пуще зеницы храни

И от козней его береги.

Корни змеями поползут

Коли встанешь - тебя оплетут.

Ветки станут цеплять и царапать

Норовя напугать и сцапать.

Кроны темные скроют Луну

Что бы скрыть от тебя тропу.

Не гляди назад и не стой,

А скорее беги домой.

И тогда повезет во всем

И богатства наполнят дом.

Или знания власть дадут

И способности разовьют.

Словом, всякий решает сам,

О чем станет шептать богам.

Так, что папоротник зря не рви,

От напастей любых храни.

И тогда в полуночный час

Божья искра зажжется для нас.

Не случайно Перунов цвет

Охраняет от разных бед.

Не случайно разрыв-трава

Обессиливала кузнеца

И металлы легко ломала,

Тем запоры все отворяла.

Вот такой цветок на Купалу

Трава папоротника давала.

Мне Матрена однажды сказала,

Что она его раз видала.

Но не стала его срывать,

Чтоб судьбинушку не пытать.

Краткий миг, что цветок сиял,

Душу радостью он наполнял.

Он ей счастье в груди оставил

И во тьме незаметно истаял.

Я специально искал – не нашел,

Ей же он просто так пришел.

Закряхтев дед поднялся, – Пойду подышу,

Да вечерней прохлады немного вкушу.

Вышел, сел на крыльцо, очи к небу поднял,

Там Луны ясный лик Навий мрак разгонял.

Из медвежьих ковшей млечный путь расплескался,

И полярной звездой в Ирий путь намечался.

Тихо скрипнула дверь, рядом села Матрена.

- Телогрейку тебе принесла непутевый.

Ерш придвинулся, обнял за плечи жену

И вдвоем они стали смотреть на Луну.

- Я Матрена хотел… Ерш печально вздохнул.

Но слова запечатал ее поцелуй.

В его влажных очах звездный свет отразился,

Задрожав на реснице, слезинкой скатился.

- Это просто звезда, голос деда дрожал,

Он покрепче к себе Матрену прижал.

- Я все знаю, желание я загадала,

Что бы вечность с тобою нас вместе забрала.

Телогрейка двоих под Луной согревала -

Ярче звезд их любовь в этом мире сверкала.

Так, обнявшись, они на крыльце и сидели,

На далекие звезды блаженно глядели.

Скатный жемчуг Луны волны плавно катили,

С ними Велес и Вечность тишком говорили…

Источник : https://ok.ru/bylina.avt

Опубликовано по Доверенности https://cont.ws/@id336024532/1382830