«Я думаю, что наступит и наступило уже то время, когда мертвые сами скажут о себе»
18 января 1999 года
Н.С. Сегодня 18 января 1999 года. Мы с Гель Ет хотели бы услышать Владимира Ильича, а затем продолжить беседы с Иосифом Виссарионовичем. Мы так давно не встречались...
Г.К. Владимир Ильич говорит, что он все время с нами, что он никогда нас не покидал; он знает все наши проблемы, знает всю нашу жизнь... Он говорит, что остался нашим другом. Он нас поздравляет с тем, что мы снова вышли на контакт. И он говорит, что не обессудьте, если он будет присутствовать при разговоре с Иосифом Джугашвили.
Н.С. Наоборот, мы очень рады... Владимир Ильич, объясните, пожалуйста, почему такой большой перерыв в нашей работе? Ведь почти год не общались... Почему? Это в силу каких-то причин или все гораздо глубже?
В.И.Л. Это высшие причины, и вам об этом не стоит тревожиться.
Н.С. Ну хорошо. Владимир Ильич, скажите коротко: что сейчас происходит у нас в России? Вам сверху виднее...
Г.К. Он смеется и говорит: «Я вас поздравляю, вы полностью загнили. Вы на пике загнивания. А затем придет новый лидер, который снова разрушит то странное недоразумение, которое у вас сегодня. Этого не надо бояться, этому следует радоваться, так как вместе с негативными вибрациями уходят и негативные мысли и наслоения».
Н.С. Владимир Ильич, я недавно при большой аудитории выступал на тему: «Земля на пороге Вознесения». Согласно многим пророчествам — от вавилонского Даниила до Нострадамуса и Эдгара Кейси — большинство катаклизмов, их пик приходится на лето-осень 1999 года. Похоже, что библейский конец света не за горами...
В.И.Л. Вероятно, поэтому Гель Ет приглашают в июле — августе на разговор с дельфинами; ей хотят сообщить нечто важное1.
Н.С. Но все-таки, что нам ждать от грядущего лета? Готовиться к Вознесению?
В.И.Л. Не беспокойтесь, всепланетарных катаклизмов не ожидается.
Н.С. Нудай-то Бог... Владимир Ильич, может, вы хотите что-то добавить?
Г.К. Идут всполохи очень яркие: синие, зеленые... Он говорит нам: «Вперед, только вперед!»
Н.С. Иосиф Виссарионович здесь? Можно начинать разговор?
Г.К. Да, он здесь.
Н.С. Добрый день, Иосиф Виссарионович. Мы так давно с вами не виделись, не общались, я даже начал забывать подробности наших прежних разговоров.
И.В.С. Я хочу сказать... Я хочу вам сказать, что весь этот год я думаю о том, что наши беседы шли хорошо. Никаких особых ошибок нет — ни в тексте, ни в разговоре, ни в приеме информации... Я думаю, что и сейчас Гель Ет привыкнет ко мне и у нас снова будет хорошая работа.
Н.С. Да, нам всем надо как бы по-новому входить в материал.
И.В.С. Я так думаю, что пришло время, когда мы с вами должны говорить о серьезных вещах.
Н.С. Иосиф Виссарионович, этот годдля вас юбилейный: вам исполняется сто двадцать лет.
И.В.С. Что это... как муха... один миг!
Н.С. Миг — и кончено воплощение... Вот если бы в апреле прошлого года мы завершили с вами работу, сейчас бы книга, возможно, вышла... Я очень сожалею.
И.В.С. Зачем ты спешишь? Никогда не нужно спешить. Нужно ориентироваться на человека. Что мог тогда человек? А сейчас ему видно уже больше за горизонтом; не надо спешить...
Н.С. Иосиф Виссарионович, может быть, вам приятно услышать, что Волгоград снова собираются переименовать в Сталинград. Интересу вам огромен, и я надеюсь, что ваши «Воспоминания о России» уж в этом году все-таки выйдут.
И.В.С. Все время прыгают туда-сюда всякие города... Это неинтересно, это мышиная возня. То, что вы хотите издать книгу... Я скажу, что это будет гром среди ясного неба.
Н.С. Мы тоже так думаем. Ну вот, отругайте Гель Ет за то, что она десять месяцев бегала от меня, и мы приступим к работе.
Г.К. Он не хочет меня ругать.
Н.С. Ну ладно. Иосиф Виссарионович, начнем, для вхождения в материал, с вашей личной жизни... Никакого сомнения, что вы были очень и очень одиноки. Но когда вы начали ощущать это особенно остро?
И.В.С. Ты сказал не совсем так. Я не был одинок. У меня было много людей, которые верили в меня и доверяли мне многие решения очередных задач совет- ской власти. Я не был одинок, я был как какая-то травинка в огромном поле среди цветов. И я ощущал, что эта травинка все время под чьим-то огромным каблуком. Когда он может все время, в любой момент меня раздавить. Мне казалось всегда, что я нахожусь в критическом положении человека, который может что-то дать, но другой человек не хочет это взять... Я думаю, что у меня было много людей, которые искренне любили меня. Это были люди не только моего ближайшего окружения. Это были люди, с которыми я вместе находился в ссылке. Это были люди, с которыми меня вела партийная работа на месте. Вот там я видел среди сподвижников людей, которые искренне и горячо любили меня...
Ты не так должен говорить; ты должен спросить: отчего я был одинок в этом мире? Вот это другой разговор. Оттого, что я не хотел приближать к себе никого.
Н.С. И в этом вы где-то перекликаетесь с Владимиром Ильичем. У него ведь тоже не было особо близких друзей, поскольку он был на голову выше своего окружения, — мы так поняли.
И.В.С. Вы правильно поняли.
Н.С. Иосиф Виссарионович, вы сказали, что ощущали себя травинкой, были как бы под каблуком... Много могли дать, но вас не понимали...
И.В.С. Ну что я могу сказать... что об этом говорить? Не нужно переносить ситуацию того времени на сегодняшний день. Это будет просто некрасиво. Мы должны с вами сказать, что к тому времени, когда сбросили царя, еще не было такого... дружбы между всеми государствами — и маленькими, и большими, — которая наметилась в дальнейшем. Моя задача была показать большому русскому мужику, что и маленький грузин может делать большие дела.
Н.С. Все же хочется понять и вашу личную трагедию, если она была...
И.В.С. Моя личная трагедия во многом совмещается с трагедией маленьких народов, которые населяли ту большую территорию. Я поэтому и говорю, что я, Иосиф Виссарионович Джугашвили, грузин, точно такой же, как русский Иван Иванович Иванов; никакой нету разницы.
Н.С. Хорошо. Вернемся к воспоминаниям Светланы, вашей дочери. Она пишет так: «При всей своей властности он был бессилен, беспомощен против ужасающей системы, выросшей вокруг него...»
И.В.С. Что я сказал сейчас, а? Сколько я говорил! Именно то, что я был беспомощен, травинка. Я не был одинок, но я был без помощи общества, того .общества, которое в то время было.
Н.С. Неужели же система настолько вышла из-под контроля, что даже вы оказались бессильны против нее?
И.В.С. Я предлагаю вам повернуть свои взоры назад и посмотреть с того самого момента, когда начиналась Октябрьская революция. Первое, что я должен сказать... 1917 год разделил окончательно и бесповоротно людей, которые мыслили неодинаково; на людей, которые считали, что социалистическая революция свершилась, и людей, которые так не считали, — они хотели, чтобы это была еще не точка, а многоточие... Получилось так, что я должен был найти выход из этой сложной ситуации и доказать, что люди, которые мне верили, они имеют право на существование и жизнь...
Как вы считаете, в этот момент я мог доверять любому и быть с открытым сердцем и открытыми глазами?
Н.С. Вот в этом как раз и состоит ваша трагедия — ваша, личная, а не только тех, кто стоял за вами...
Иосиф Виссарионович, вообще говоря, не преувеличиваем ли мы вашу власть? Вот и Светлана Аллилуева упоминает вскользь: «при всей его властности», и многие из современников считают, что вы были чуть ли не диктатором. Обратимся, однако, к фактам. Главой государства со времени Ленина всегда считался председатель Совнаркома. И так было вплоть до 1977 года, когда Брежнев изменил конституцию и ведущая роль в стране стала принадлежать партии. Вы же были только генеральным секретарем, а главой государства официально считался председатель Совнаркома. Правильно?
И.В.С. Вдумайтесь в ту систему, которая порождает всю эту хитрость. Сравните, проведите аналогию от генерального секретаря того момента до президента России ваших дней. Я думаю, что вам станет понятен хитрый ход того течения, того расчета, когда выставляется на первое место в стране человек, который должен быть, как скала, как стена; человек, который отвечает за все. Таким человеком, отвечающим за все, является ваш нынешний премьер-министр, таким был наш руководитель Совнаркома. Хотя истинная власть никогда не принадлежит и не принадлежала этим людям. Они отвечают за все беспорядки и за порядки тоже. Но истинным и неприкрытым диктатором являлся генеральный секретарь — тогда, и президент России — сегодня.
Н.С. Иосиф Виссарионович, я хочу пояснить свою мысль на примере с Ежовым. Когда стало ясно, что представляет из себя этот человек и надо было его судить, создается комиссия из членов ЦК и членов Политбюро. Но председатель Совнаркома Молотов не дает согласие на утверждение комиссии, он просит вас «не бить по рукам Ежова», так как тот еще нужен. Молотов резонно говорил, что «пускай Ежов очистит общество от пятой колонны, ведь мы находимся в преддверии войны». Вот видите, всякие комиссии, утверждения, тогда как «диктатор Сталин», казалось, мог единолично и мгновенно решить такой пустячный вопрос.
И.В.С. Ну что сказать... Председатель Молотов был, конечно, во многом прав. Он говорил, что враг до тех пор не враг, а друг, пока он не будет пойман за руку. Мы не могли представить доказательство того, что Ежов нарушает свои прямые функции. Другое дело, что эти функции были для него чрезвычайно расширены. Что он мог в чрезвычайных положениях поступать как в военное время и делать это по своему усмотрению. Другое дело, что мы выписали ему неправильный мандат, если можно так грубо сказать на сегодняшний день. Но свои должностные обязанности он не нарушал.
Н.С. В своем последнем слове на суде бывший глава НКВД Ежов сказал так: «Я почистил 14 тысяч чекистов, потому что они были врагами народа. Ия сожалею, что я мало их почистил. Кругом кишат враги народа и социализма...» Невольно задаешься вопросом: а не прав ли Ежов, что «мало их чистил»? Иначе, откуда же они так бурно повылазили в наши дни?
И.В.С. Я думаю, что Николаю Ежову есть, в чем раскаяться. И есть, за что сказать ему: молодец. Еще придет время, когда наступит реабилитация этого человека.
Я думаю, что в то время действительно было очень много врагов России и врагов того движения, которое звучит как социалистическое. То есть жизнь для народа, во имя народа и за народ.
Что мы видим на сегодняшний день? На сегодняшний день, как из реки изобилия, рождаются партии, партишки и партенки. Я утрирую эти слова, но как сказать о тех, кто сидит на кресле в президиуме от имени партии, которой не существует? Это, конечно, блеф и это, конечно, бред. Смотрите, сколько рукавов разлилось по бедной и многострадальной России. Посчитайте эти партии, которых уже переросло за полусотню, и вы убедитесь в том,
что те, кто долго прятал свое лицо, сегодня показали отчетливо, кто есть кто.
Н.С. Иосиф Виссарионович, ну вот, опять же хочется внести ясность о вашем всемогуществе, скажем так, в быту, на бытовом уровне. Светлана Аллилуева говорит о том, что Власик распоряжался миллионами от вашего имени — на строительство, на поездки огромных спецпоездов. «Но отец, — пишет она, — не мог даже толком выяснить где, сколько, кому были выплачены деньги. Он пробовал, но бесполезно, концы не найти...»
И.В.С. Ох, отец, отец... Отец даже рубль не имел в кармане. Он был полностью зависим, отец народа, не имевший того, что должен был иметь любой человек... чтобы хотя бы пригласить даму на чашку кофе. У него не было ничего, у него все чужое. У него было пару сапог, у него было три гимнастерки, два белья — больше ничего.
Н.С. Валенки еще подшитые. Тулуп овчинный...
И.В.С. Ну что... это есть даже у пастуха.
Н.С. Власик Николай Сидорыч вас охранял больше двадцати пяти лет. И он, как говорит Светлана, ворочал миллионами от вашего имени...
И.В.С. Под моим усыпным взором. Он делал свои темные дела в основном по ночам.
Н.С. Как же так? Ведь вы сблизились еще во времена обороны Царицына...
И.В.С. Это была очередная ошибка советской власти... Я был так зависим от этого жестокого человека, что уже не представлял, что со мной будет, если я его выгоню вон. Трижды я предлагал ему уйти. Я говорил, что бери все! Бери все, бери дачу, бери машину, бери еще одну машину: иди отсюда! Не хочу видеть тебя. Но этот хитрый хищник... ему было мало того, что я предлагал, он хотел прибрать к рукам все в России. Это, конечно, я позволить не мог, я мог только позволить сказать ему: ты дурак!
Н.С. Но почему такая зависимость? Может, он знал какую-то тайную информацию, может, шантажировал вас? Непонятно...
И.В.С. Через него проходило все: пища, вода, все заготовки. Все, что могло быть отравлено и введено... Но я понимал также, пока я жив — он у власти, когда меня не будет — и его не будет. Вероятно, он понял это потом и сумел так все поставить, что был самый нужник; я не ошибся, я не сказал «нужный человек», а сказал «нужник», которым я мог пользоваться в любое время суток.
Н.С. Он же, по всей видимости, был не один. За ним определенно стояли какие-то силы.
И.В.С. Конечно. Но я думаю, что не стоит о нем говорить, он не стоит много слов. Одно скажу, что разведка — и внутренняя, и внешняя, — с помощью которой хотели знать как можно больше о товарище Сталине, через него получала достаточную информацию. Он был нужен и им тоже — как осведомитель в очень тонких вещах. Хотя я никогда не давал ему повод обо мне что-то сказать лишнее — то, что я бы не хотел, чтобы он сказал.
Н.С. В 1952 году его все-таки судили: были обнаружены серьезные злоупотребления. Но какие именно? Широкие полномочия, что ли?
И.В.С. Ну что такое полномочия в то время? Их нарушали тогда и всегда будут нарушать впредь. И он, конечно, не мог без этого... Дело в том, что этот человек умел передать за рубеж очень большие сведения, носящие экономический, научный и другой потенциал. Кроме этого, он отправил за рубеж на имя подставных людей огромные суммы государственных денег.
Н.С. В 1955 году его снова судили и приговорили к десяти годам ссылки. Но уже на следующий год он был помилован. Наверное, у него были надежные друзья, которые его спасли.
И.В.С. Друзья... Что ты хочешь сказать, а? Подель- щики выкупили его за те самые деньги, которые он смог украсть. Я думаю, что это ясно, что это обычная картина, когда начальник — это вор большой, а рядом с ним стоят воры поменьше, за ними еще меньше. Все они кормятся из одной государственной кормушки.
Н.С. Иосиф Виссарионович, давайте сменим тему и поговорим, если вы согласны, о тех утратах, которые были на вашем пути. Вот в ночь с восьмого на девятое ноября 1932 года покончила с собой ваша жена Надежда Сергеевна. Было как раз пятнадцатилетие Октября, праздник. Вы не уточните, что произошло тогда за праздничным столом? Вы вроде бы сильно обидели жену...
И.В.С. Что только уже не сказали за меня! Я так думаю, что много было документальных, полудокумен- тальных и просто выдуманных историй, когда якобы я бросил Наде папиросу за ее шиворот и сказал, что она шлюха. Я думаю так: что было, то было, уже былью поросло, как говорят на Руси. Но это была не главная, не основная развязка той самой трагедии.
Вы знаете, что Надежда была очень неуравновешенный человек. Она могла в любой момент нагрубить, сделать все по-своему... уйти среди ночи из дома, вместе с детьми... оказаться на улице совершенно одна... И она очень часто, вопреки своему рассудку, поступала, как хочет ее сегодняшнее желание, сиюминутное желание. Она никак не могла понять, что тысячи людей смотрят за каждым моим шагом... И что тысячи людей, слушая ее речь, перевирают ее на тысячи ладов. Она никак меня не понимала, хотя я и неоднократно предупреждал, чтобы она была осмотрительна и осторожна. Не навредила не только себе в первую очередь, но и мне. И еще — своим детям.
Этого Надежда никак не могла понять. Имея вспыльчивый, бурный, неоднозначный характер, — вы знаете, что в ее крови присутствовала цыганская кровь, что у нее бабка была цыганкой, — вот имея такую гремучую смесь в крови, она, естественно, была далеко не уравновешенный человек. Я очень часто говорил ей: ну что же, я тебя не держу; если ты считаешь, что я тебя преследую, что я тебе надоел, что я делаю тебя прислужником, ты можешь в любой момент уйти от меня. Я тебе буду помогать — и материально, официально, как моей жене. Но ты не будешь уже моей женой, ты будешь свободна, как ты хочешь. На что она отвечала: «Ага, значит, ты...» (неразборчиво. — Н.С.). Я, конечно, был обижен за эти слова. Я не считал, что бна говорит оскорбления, я считал, что это временные трудности, которые переживает молодая женщина. Вы знаете, что она была на двадцать лет моложе, чем я. И я ей многое прощал, потому что это идет молодость на первом месте. Затем убеждение. Затем придет понимание. А затем придет достойная старость, которая соединит нас навеки.
Я считал, что часто я грубо обрывал ее, потому что мне хотелось, чтобы она пришла в себя. То есть я мог сказать ей: замолчи! Что ты дурочка. Что ты не можешь понимать сей момент, настоящий момент. Она очень обижалась на это. И не понимала, что самый дорогой на этой земле человек для меня, конечно, это Надю- ша. Я очень дорожил ею, любил ее. Я разрешал ей учиться на всех курсах, которые она только мечтала иметь. Я знал, что эта умная женщина рано или поздно поймет тот момент и ту роль, которую она играет в государстве, — роль жены генерального секретаря партии России.
Я так думал, что все в конечном итоге обойдется. Но случилось самое непредвиденное... И что окружение Нади сделало свои грязные дела... что они ей говорили то, что не нужно было говорить, может быть, молодой, неуравновешенной женщине. И Надя оставила меня и ушла.
Н.С. Возможно, вам нужна была другая жена: более покладистая, послушная...
И.В.С. Я так не считаю. Я не считаю, что женщина должна быть покладистой и мягкой, как кошка. Нет. У достойного лидера должна быть достойная подруга жизни. Я считал, что Надя — тот самый человек, который разделит мою участь и плохую, и хорошую. Просто был неподходящий момент тогда. Просто было очень много злых языков и злых ушей, которые, можно сказать, подливали масло в тот самый незатухающий огонь. И этот огонь сделал свое дело: он сжег все, что было между нами, оставил только тлеющие головешки.
Н.С. Иосиф Виссарионович, Светлана Аллилуева вспоминает, что ее мать оставила письмо. Она пишет, что «это письмо было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков. Это было не просто личное письмо, это было письмо политическое. И прочитав его, отец мог подумать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то с оппозицией...»
И.В.С. Я только сейчас сказал, что много злых ртов и много злых ушей было вокруг. Что нас специально сталкивали лбами. Что все эти выдумки основаны на слабодоказуемых примерах, которые работали как разрушители нашей семьи. Они сталкивали нас лбами всех — и моего сына, и меня, и Надю. Доходило до таких клеветнических утверждений, которые здравый, нормальный ум не может воспринимать.
Н.С. Ясно. Спасибо. Вот еще одна утрата: первого декабря 1934 года убили Кирова. Вы с ним были очень тесно связаны по совместной работе... Нам важно сейчас проследить: кто убил, по каким причинам? Ибо, увидев причину убийства Кирова, мы лучше поймем и само время, всю сложность и неоднозначность тридцатых годов.
И.В.С. Я должен сказать, что он, Киров-Костриков, был увлекающийся человек, у которого одновременно зрело не один десяток идей. Он был человек, который сыпал идеями и направо, и налево, и прямо тоже мог сыпать. Идеи иногда бежали вперед его, их ловили другие люди и выдавали за свои. Я неоднократно говорил ему, что своей увлеченностью он вызывает на себя всю тяжелую артиллерию того времени.
Вы знаете, что очень многие иностранные разведки, работающие на гибель России и старающиеся уничтожить на заре строительства это новое государство, имели у себя агентов, суперагентов и просто наушников и домушников. И что вся эта бурная компания обретала право на жизнь в этой стране, так как мы нуждались в иностранных специалистах, которые приезжали к нам не как специалисты, а как разведчики. Мы не закрывали на это глаза и знали, что на каждом этапе у нас есть как свои недоброжелатели, так и чужие.
В деле Кирова есть очень много белых пятен к тому моменту. Я думаю, что история не совсем верно рассудила то совершенно не политическое убийство; Кирова убили скорее всего за его бесподобные идеи и решения. Этот человек мог за короткое время, так же, как и Кржижановский, решить массу деловых проблем, где не нужны будут специалисты иностранные. Так он предлагал организовать заводы авиационной промышленности. Вы же знаете, что к тому времени мы покупали авиационную промышленность за рубежом. И ібіров первый сказал, что хватит нам брать за рубежом, есть у меня ряд достойных гениев, которые могут за полгода решить ту проблему, которую мы решаем уже несколько лет.
И это он говорил открыто на всех собраниях и совещаниях, что хватит государству кормить зарубежных предпринимателей, хватит им подставлять наш и так не слишком толстый карман; пора уже заниматься своим и военизированным, и гражданским, и оборонным строительством.
Вот основные истоки убийства... что этот гениальный государственный муж мог разрушить плавную схему зарубежных, как вы сейчас говорите, инвесторов. И нанести сокрушительный удар им, лишив тем самым беспрецедентного случая засылки любой шпионской организации к нам в страну.
Н.С. По свидетельству вашего охранника Рыбина, у вас «не было более близкого друга, чем Киров». Так ли это?
И.В.С. Что связывало меня с Сергеем Мироновичем? То, что он шире меня смотрел вокруг. Я сколько говорил ему, что твое место здесь, у руля государства. Давай, бери либо мой портфель, либо портфель первого руководителя страны. Вот там твои идеи будут как раз на месте. То, что ты можешь сделать, больше никто не может. Но, вероятно, и Молотов, и...
Г.К. Я никак не могу понять фамилию... Какой-то Борисовский... или Борисевский...
И.В.С.... что они видели прямую угрозу в лице Кирова, который якобы покушается на их место. Так как он в своем горячем исполнении речей всегда говорил прямо в лицо то, что он думает. Это была его непосредственная ошибка. Я неоднократно предупреждал, что за твоим языком уже идет охота, что мне неоднократно уже докладывали, что готовится покушение на личность Кирова и что рано или поздно тебя пристрелят, Сергей. На что он говорил мне: «Ну что, сколько проживу, все мое. Главное идеи, а не жизнь».
Н.С. Владимир Иванович Вернадский в своих дневниках за 1941 год упоминал, что вы, по-видимому, готовили себе заместителя в лице Кирова...
И.В.С. Это так, это было правильно. Я только поправлю: не заместителя я готовил, а наследника. Я, повторяю еще, трижды просил освободить меня от обязанности руководителя партии, как так я считал, что не могу руководить тем, что не вижу, не люблю и не хочу. Я хотел уехать. Я хотел уйти от этой работы. Я знал, что Киров лучше меня сделал бы все остальное. Вы знаете, что мой характер иногда не покорялся мне самому. И припадки гнева доставляли мне множество хлопот. Я все время был в напряжении и боялся, что когда-нибудь уже не встану.
Н.С. Тот же Хрущев в свое время пустил сплетни «о причастности Сталина к убийству Кирова». В ту же дуду дудит еще один придворный историк — Рой Медведев: «Киров был убит не без ведома Сталина...»
И.В.С. Что я могу сказать сейчас? Что... как у вас говорят, и у нас тоже есть хорошая пословица, что собака лает, ветер носит... Тявкают всегда не большие собаки, а жучки... дворняжки... Что... где он был в это время, Хрущев? Кто ему не велел сказать, что наступило очень грозное время и что Сталин замышляет убийство Кирова?.. Где он тогда был со своей лысой головой?
Я думаю, что наступит и наступило уже время, когда мертвые сами скажут о себе. Кто достоин это сказать. Пусть они скажут, кто прав, а кто нет... Кто объединял великую Россию, а кто ее продал по частям, начиная с Курил и кончая центром Москвы. Разменял на тряпки и гарнитуры немецкие, итальянские. У меня такого греха нет; я в своей жизни ничего своего не имел, даже квартиры.
Н.С. Да, эти обвинения о вашей причастности к убийству Кирова — полнейший абсурд. Но ведь находятся люди, которые верят этому.
И.В.С. Как Владимир Ульянов, так и я говорю: на каждый роток не накинешь платок. Собака лает, ветер разносит...
Н.С. Иосиф Виссарионович, вот у нас опять перекраивают историю. В учебнике по «Истории Отечества» за десятый класс пишут следующее: «Убийство Ки-
6 Интервью со Сталиным рова было использовано Сталиным для расправок с теми, кто ему был неугоден». Видите, как последовательно укрепляется версия о вашей причастности...
И.В.С. Я думаю, кому-то это нужно в данный момент.
Н.С. А вот что еще пишет все тот же учебник «современной истории»: «В 1934 году состоялся XVII съезд ВКП(б), на котором при выборах в ЦК Киров получил больше голосов, чем Сталин». Вот видите как. И вы вроде бы, испугавшись, поспешили убрать опасного соперника. Однако факты говорят о том, что против вас голосовало всего три человека.
И.В.С. Я открою маленькую тайну из того инцидента, который действительно был на семнадцатом съезде партии. Я отдал часть своих мандатов за Кирова — для того, чтобы он был руководителем, как я просил всегда. Но своей порядочностью Сергей Миронович меня огорчил в тот момент. Он начисто отказался от моей как бы уступки и сказал, что не хочет быть мишенью для насмешек, что рано или поздно выйдет наружу то, что я сделал. И что он только за честный поединок. Если бы он победил в честной борьбе, он, может быть, и не отказался от доверия партии. Но так как партия не доверяет ему, а доверяет мне, он не хочет больше об этом говорить.
Н.С. Давайте все же проследим еще одну версию убийства Кирова. Ведь не секрет, что Киров постоянно разоблачал троцкистов: «Троцкисты свили в Ленинграде настоящее осиное гнездо, а «Ленинградскую правду» превратили в свой фракционный орган...» Прибыв в Ленинград на работу, Киров заявил: «Шлагбаум для троц- кистско-зиновьевской оппозиции на дороге в Ленинград закрыт раз и навсегда». Естественно, это многим не понравилось.
И.В.С. Что вы подразумеваете под троцкистами, зиновьевцами и так далее? Что такое Зиновьев был в то время? Поднимите кусочек истории и посмотрите... что этот полулегальный гражданин своей страны имел право на въезд — выезд беспрепятственно за рубеж. У него было два паспорта: один политического эмигранта, а другой российского гражданина. Для него были всегда открыты все шлагбаумы, и практически закрыть ему дорогу не смог бы и сам Киров...
Н.С. Вы говорили, что за Кировым идет охота... Но он, словно забыв о всякой осторожности, продолжает громить троцкистов, и в частности самого Троцкого, бросая с трибуны в его адрес убийственные слова: «Будь он трижды проклят, чтобы имя его произносить на наших съездах».
И.В.С. Что я смогу сказать? К тому моменту ненависть к Троцкому-Бронштейну произрастала с неимоверной быстротой не только в рядах его оппозиционеров, но и в рядах его сподвижников. Троцкий был крупной политической проституткой. Сегодня он говорил «да», а завтра за определенную сумму он мог сказать «нет». Это был торгаш с большой буквы. Он мог одновременно работать и с противником, и с другом, давая прямо противоположные советы и тому и другому... Только усилиями Кирова наконец была снята маска с этого человека, о котором, как ни странно, много и долго пишут все историки. Это был обыкновенный сукин сын, который не верил не только своему другу, но и сам себе очень часто. Это был человек, который мог внезапно принять другое решение, прямо противоположное тому, что он только что говорил с трибуны; и в этот момент каждый понимал, что он продажная...
Н.С. Тварь?
Г.К. Нет, он говорит «продажная сука».
Н.С. Нормально. Иосиф Виссарионович, по некоторым данным, в апреле 1934 года на даче у Зиновьева под Ленинградом обсуждалось убийство Кирова. Присутствовали Каменев, Зиновьев, Бакаев... Были созданы две террористические группы, в одну из которых входил убийца Николаев...
И.В.С. По этому поводу в архивах мира лежат прямо противоположные версии. Ведь этим убийством заинтересовались не только люди, которые с добром относились к Сергею Мироновичу, но и его враги. Я под словом «враги» подразумеваю инакомыслящего человека, то есть мыслящего с совершенно противоположной стороны...
Вы, наверное, совершенно не знаете, что Ленинград хотели отвоевать у России и притянуть этот город и ближайшие окрестности — до Петергофа, Кронштадта и северных поселений — к другим государствам, вместе с Финляндией. Наверное, вы об этом не знаете. Готовилась тщательная военная стратегическая атака и на суше, и на море. Но убийство Кирова смешало карты, Я думаю, что я сейчас открываю для вас маленькую новинку в истории.
Поэтому убийство Кирова не входило в планы того времени. Убийство Кирова, как и убийство царя, дестабилизировало обстановку. Я думаю, что ни Зиновьев, ни Каменев, никто не мог думать об этом к тому моменту и обсуждать. Этот террористический акт был не придуман, не запланирован. Скорее это был выход злобы одного человека, того самого Николаева, которого Киров собирался убрать с дороги...
Н.С. Но почему же Ягода на суде сказал так: «Я категорически заявляю, что убийство Кирова было проведено по решению центра правотроцкистского блока». Ведь никто не тянул его за язык. Или тянул?
И.В.С. И он, Ягода, должен был показать себя идейным борцом революции. Он мог говорить сегодня так, а завтра по-другому. Главное, свалить вовремя вину на других за содеянное зло.
Н.С. Тот же Каменев на суде признавался: «Явместе с Зиновьевым и Троцким был организатором и руководителем террористического заговора, замышлявшего и подготовившего...»
И.В.С. Что значит признавал? Кто такие вещи может признавать про себя? Естественно, так было нужно... под давлением. Его заставили так сказать. Я не думаю, что Каменев был так уж причастен вообще к этому делу. Я думаю, что убийство Кирова, возможно, было бы и запланировано, но немножко позже, когда начнется атака контрреволюционных элементов для захвата центра русской революции под свои флаги.
Н.С. Мы заканчиваем, Иосиф Виссарионович. Тема сложная, нужен перерыв. И все же, все же... Почему убийце Николаеву как бы открыли «зеленую улицу»? Он легко проникает в Смольный, ждет там прихода Кирова и стреляет в него... Что это? Недосмотр? Или все было заранее продумано?
И.В.С. Что я могу сказать сейчас? Что значит легко? Легко — это значит, вы считаете, никто не мешал... В то самое тяжелое время, когда только началось строительство новой социалистической республики, было все легко. Это сейчас у вас у руководителей — и больших, и малых — есть секретари, прес-служба, есть телохранители, есть выметаны и прочее, прочее. Попробуйте просто так зайти в вашу Государственную Думу. Нет, вас не пустят на порог. И даже если вы очень сильно захотите и скажете, что господин руководитель Думы ваш родной брат, вас все равно трижды проверят, прежде чем пропустят. Я думаю, что коридоры в Смольном не были закрыты для всех входящих в это здание. И Николаев, и другие люди могли свободно передвигаться по Смольному в то время.
После того, как один за другим прогремели выстрелы и один за другим ушли из жизни российские лидеры...
Оценили 0 человек
0 кармы