7 августа, 13.00.
Перед дальнейшим исследованием подземелья решили подкрепиться и собраться более основательно. Вместо ружей взяли без спроса из фургона Благовеста арбалеты, чтобы от гадов подземных защищаться – ящеров, или других зверей хищных вроде волков, если те вдруг облюбовали эти местечки, - огнестрельным оружием в замкнутых пространствах пользоваться, нельзя, без ушей можно остаться, но обрезы взяли – мало ли чего там приключится. На всякий случай взяли у ребят и шашки с фосфором, но пользоваться я ими не собирался – боялся, что взорвутся. Правда, Евдокий мне горячо доказывал на словах, что он умеет ими пользоваться и призывал не беспокоиться.
Наконец, мы закончили с подготовкой, и спустились вниз по металлической складной лестнице, невероятно редкой и дорогой вещи, которую Благовест, по слухам, чуть ли не в столице добыл. Сначала пошли к тому проему, что я заметил часом ранее – там был тупик, а над головой - ржавый люк. Над нами определенно был блиндаж, к которому мы так долго не могли подобраться.
Евдоким сначала попробовал открыть его наверх, но не получилось – люк подскочил и упал на место, придавленный чем-то сверху. Мы принялись за работу – лопатами и кирками оббили вокруг люка землю и выкорчевали раму, на которой он держался, привязали веревку, отошли и дернули. С первого раза не получилось – сверху там еще то ли на крюке, то ли на чем еще этот люк держался.
Из наших уст полились проклятия – за полтора века крючок, или что там за хрень, мог бы сгнить для разнообразия, а не задерживать добрых людей. Дернули втроем еще раз – люк со звоном выпал на землю, а сверху на него рухнул тяжелый цинковый ящик, и по тоннелю нам в глаза полетела пылевая буря. Отплевались, откашлялись, - и вперед.
Первым на цинк лезет Евдоким – мы с Волешкой стоим вниз, держа наготове инструменты и фонари. Не успевает мой помощник выпрямиться в полный рост, как вдруг у него перехватывает дыханье, и, откашливаясь, он садится на корточки, жадно вдыхая воздух носом и ртом.
- Кислород нужен, - говорит он. – Противогаз и баллон с кислородом.
Из дыры отчетливо тянет тухлым и аммиаком. Видимо, воздуха там не было еще с тех времен.
- Цинки везде там, как этот, - отвечает он на незаданный вопрос. - Впервые такую жилу находим, правда, Порфирий Владимирович? – я пожимаю плечами и говорю:
- Да может и находили. Помнишь, под Ставрополем когда были, лет восемь назад, тоже сколько нашли?
- А, то – да, то знатное было дело, - шмыгнул он носом. Наш отряд тогда целую артиллерийскую позицию нашел. Пушка, шесть пулеметов, винтовок просто навалом - и это на клочке земли тридцать на тридцать аршинов. А костей там… Судя по костям, там гора трупов лежала, человек двадцать. Кости переломаны – от ударов чем-то тяжелым – не пулей, нет. Когда поработаешь в поисковиках с месяца три, уже начинаешь понимать, даже если кость сломана, какая дыра от пули, а какая – от лопаты или приклада. Так вот, там в костях штыки застряли. Кость широкая – кисти рук, черепа, а в них дыру штык пробил, так там и остался, вместе со стволом. А дерево - цевье, приклад, рукоятка – начисто сгнило. Но ничего, почистить этот ствол, с затвором, если тот остался и не рассыпался вокруг, выточить новые деревянные детали, и готово к употреблению. Только потом – либо в тайники, либо на черный рынок, либо, что мы обязаны делать, в госорганы сдавать.
Но все, что спрятано в тайники, рано или поздно приходится везти с собой на новые места службы, и едва приходит в голову милиции мысль нас проверить, все тщательно прячем по тайникам в машинах, закапываем, выкидываем за окна по дороге, иначе не денежку получишь за работу свою, а срок – два года минимум. А в госорганы сдавать трудно и невыгодно для нас – нужно произвести опись каждого найденного предмета, заполнить кучу разных документов, отстоять очередь в эти самые госорганы, и только потом уже сдавать. Но государство нам платит за сданные вещи очень мало, очень. Если вещей много, то на жизнь может и хватить, если сильно экономить. А потому небольшую часть найденного сплавляем, как я уже говорил, в частные коллекции – тогда пытаемся цену заломить, и обычно прокатывает. А что? – другого выхода не остается.
Жрать-то что-то нам надо, а цены у нас ниже, чем у перекупщиков, да и оружие мы в чистоте и сохранности держим, поэтому с нами проще, и нам проще. Покупатели есть, так что держимся. Но торговля эта – вещь очень опасная. Попадемся – всех пересадят.
Почесав репу, Евдокий достает кирку и начинает ломать цинк. А аммиак незримым ручьем начинает стекать вниз, к нам, и воздуха становится все меньше. Со второй попытки Евдокий все-таки отламывает крышку, и я вижу потускневшее золото патронов, собранных в ленты и уложенных аккуратно штабелями. Ничего, откопаем сверху, воздух зайдет, заберем все это добро и настреляемся до посинения.
Евдокий накрывает ящик крышкой и говорит Волешке, чтоб тот шел к нашим и сказал, что тут трупы погнили, и воздуха нет, и все остальное. Малец бежит к лестнице, а мы мимо следуем дальше, мимо него. Евдокий снова впереди с газовым фонарем, на секунду останавливается и кричит, что надо бы еще противогазов спросить у Благовеста. Волешка что-то громко, но неразборчиво отвечает, и топот стихает.
А мы идем дальше по туннелю. Он постепенно уходит вниз и уменьшается, приходится идти вприсядку.
- Неужели мы не могли найти за столько лет? – спрашивает Евдокий. – Сколько раз мы тут были – и ничего ведь не было, кроме уже исследованных участков линии обороны?
- То-то и оно, свезло, - нехотя отвечаю я в предвкушении - здесь мы найдем золотую жилу и откроем новую страницу нашей истории.
- Порфирий, смотри, - вдруг останавливается Евдокий и протягивает факел чуть вперед. Справа из земли как раз на уровне моей головы торчит из стены череп – переносица и верхняя челюсть с несколькими зубами. Внизу – торчат костяшки пальцев ног. Будто замуровали. Артобстрел. Конечно, артобстрел. До или после смерти, тело завалило землей – вон, даже балок и не видно, и стены неровные стали. А сверху-то этого и не заметишь – сверху над этим местом ничем не примечательная небольшая ямка либо заросшая травою, либо затопленная болотом. Не мудрено не найти тут что-нибудь.
Я осторожно трогаю потолок пальцами, аккуратно нажимаю на один выступ. Нет, влаги не чувствую, значит, если что будет, не затопит.
- Чего щупаешь? – спрашивает Евдокий.
- Да вот смотрю, над нами болото начинается, или нет.
- Так болото там, - он показывает в стену рукой, - аршин пятьдесят, не меньше. А вот то, что земля влагой напитается, то да – черта с два же вылезем, если все это обвалится.
Я чувствую холод - земля холодная, но не мокрая. Сыростью вроде не веет. А человек в стене стоит, замурованный, чуть повернув голову, как указатель, в ту сторону, куда мы сейчас идем. И мне почему-то сразу привиделось, как он стоял тогда, когда у него еще было тело, как его преисполненное какой-то обиды лицо торчит из желтой стены, уставившись немигающим взором перед собой.
По спине пробегает заметный холодок – я замкнутых пространств не боюсь, но временами ручейки земли сбегают с потолков по наклонной вниз, негромко шурша, и я тихонько про себя матерюсь.
Мы идем дальше – но уже намного медленнее и осторожнее. А туннель то сужается до таких размеров, что Евдокию приходится скидывать с себя рюкзак и боком пробираться в щель, то обратно расширяется до вполне приличных размеров.
Евдоким опять останавливается. Я тоже замираю, и устанавливается мертвая тишина, прерываемая лишь нашим дыханием. Начинает звенеть в ушах.
- Чего? - спрашиваю я вдруг оглушающим голосом и смотрю через плечо – вперед туннель чуть заворачивал, а у поворота чернело небольшое отверстие. Больно похоже на нору, но выкопана вроде лопатой – даже неаккуратные угловатые зазубрины от инструмента остались.
- Ну? – спрашивает он нетерпеливо. Самому ему-то туда лезть ох как не хочется, чую. Да и не сможет – с его комплекцией он там и встрянет.
- Давай попробуем, - говорю, а сам думаю: может, Волешку подождать? Втроем все-таки сподручнее.
Глянули за поворот - там коридор чуть пошире, и истлевшие тела в обрывках одежды лежат вдоль стен, железо – оружие или не оружие, отсюда было не разобрать – мощности фонаря не хватало, а глаза уже болели от напряжения. На самих стенах какие-то головешки – факелы, видимо. Коридор длинный, вроде даже ходы видно (хоть я своему зрению уже не сильно доверяю – пятый десяток лет все-таки здоровья не прибавляет отнюдь).
- Порфирий, ну его к нечистому, - и с опаской, и с любопытством говорит Евдокий, вглядываясь вдаль коридора. – Дыру осмотрим сначала, а потом подмогу позовем – вдвоем мы тут точно не управимся.
- Согласен, - поддерживаю его, и мы раскладываемся около норы, иногда на секунду замирая, когда чудится посторонний шорох…
Почти неразборчивым почерком, на полях:
«Опять какая-то сволочь кинула в костер тол. Он мне все мысли попутал, весь настрой сбил. Дописать»
…Внутри норы не было ничего интересного в плане утвари или оружия – землей завалило часть комнаты, только в углу остались какие-то истлевающие плащи-палатки да ржавая каска. Сверху донеслись неразборчивые веселые крики – Волешка прискакал. Евдокий так же весело откликнулся и предупредил, чтобы шел он осторожно и ничего не задел.
Я, в свою очередь, сообщил, что внутри ничего нет, и, с трудом забравшись в туннель, пополз на брюхе обратно наверх. Евдокий все время переговаривался с Волеславом, о чем – я слышал плохо из-за шороха сыплющейся мне прямо за шиворот горстями земли и собственных движений. Ползти было совсем ничего, но ход узкий, чтоб Чертего побрал, руками работать совершенно невозможно. Когда я выполз, Волеслав уже стоял наверху, держа в руках всякое барахло; за спиной из рюкзака тоже что-то торчало. Он пришел не один – Веченский тоже был здесь.
Евдокий протянул мне руку и без особых усилий вытащил меня. Волеслав и Светозар уже раскладывали вещи рядом с нашим хабаром – противогазы, фонарь (электрический!), веревку, кисточки, шпатели, и что-то еще по мелочи.
- Надеюсь, Благовест, нас простит за вторжение в его личное пространство и незаконное присвоение имущества, - задумчиво сказал Евдокий, цепляя моток веревки к поясу. Веченский демонстративно потряс над ухом коробком со спичками – тот был полон, и довольно ухмыльнулся. А я осторожно, словно ребенка, взял в руки фонарь – продолговатый прямоугольный коробок с лампой в застекленном полусферическом вырезе. Фонарь, что удивительно, был подсоединен проводами не просто к аккумулятору, а к динамо-машине.
- И где же он только его достал? – с интересом спросил я, крутя в руках агрегат. Мне бы такой, да стоит он как наш грузовик, да и аккумуляторы по приличной цене только на барахолках купить можно, а динамо-машины – только самому и сделать. Да, в наши времена с электричеством не сильно дружим – больно дорого стоит.
Вот кому эта долбаная война нужна была? О нас, о своих потомках могли бы задуматься, подумать, как же им тяжело будет отходить в развитии на триста-четыреста лет и вставать из руин, опираясь на осколки, лоскутки того, что было создано нашими великими предками. У них-то все на электричестве было – это я знаю. Телефоны, знаю, у каждого были, вроде даже переносные, или, как это модно говорить в крупных городах на немецкий манер, портативные… Сейчас телефонные линии только в крупных городах есть…. Да, им проще было, у них лучше было…
- Наш Благовест Никодимович, он человек такой, - с уважением отвечает, взваливая обратно на плечи рюкзак, Веченский и кряхтит. – Со всеми договорится, все найдет. Золотой человек… Талант! – весело и гордо говорит он.
- Он не говорил, когда вернется? – спросил я.
- Обещался к вечеру. Но если папаша-Ероев будет снова не в духе… - не закончил он. Потому что все мы знали, что будет, если Ероев будет не в духе. Обычно фабриковалось уголовное дело, например, за антиправительственную деятельность, и человека упекали или за решетку и гноили до тех пор, пока не вспоминали о нем через долгие месяцы или годы, либо везли в не столь далекую отсюда Сибирь на каторжные работы. Еще могли упрятать в Казахстан на урановые рудники. До смертной казни, как гласит народная молва, Ероев еще не додумался.
Правда, к нашему Благовесту все вышеперечисленное не относится. Он знаком с Ероевым еще черт знает с каких времен, поэтому товарищ Павленко к господину инспектору подход находил. Если Ероев был не сильно разозлен, то Благовест уговаривал его словом. Если сильно – приходилось наращивать производственные мощности и выплачивать дань сверх положенной. В общем, все как у людей.
- Надеюсь, в этот раз обойдется, - решил я всех приободрить. – В конце концов, Ероев знает, что у него сыночек-лопух. Есть у него хоть какая-то крупица совести.
- Да, - перебил меня Евдокий, - есть в этом мире хоть какая-то справедливость!
Все мы устало и невесело рассмеялись – наш смех был больше похож на старческий кашель, кроме Волеслава – тот как-то жалобно проскулил.
Я вновь повертел фонарь и нацепил его себе на пояс – динамо-машину пристроил слева на лямке, фонарь с проводами перекинул через спину, и пристроил на рюкзаке справа. Вся эта конструкция заметно утяжелила меня – килограммов пять почти, из-за динамо-машины, на которую не мог насмотреться. Сделать ее, конечно, несложно, достаточно освоить азы искусства укрощения электричества, но чтобы она вырабатывала достаточное количество энергии и служила при этом приличный срок – это уметь надо.
Нет, я все-таки этому человеку поражаюсь! Пусть да хранят его боги!
Все вроде были готовы, и мы двинулись вперед. Не знаю почему, но вдруг стало как-то неуютнее - холоднее и вся наша четверка глядела на приближающиеся к нам дыры. Я включил питание на фонаре и покрутил ручку на динамо-машине – на земле появился широкий бледно-желтый круг с размытыми краями, но скоро понял, что мне не управиться без посторонней помощи – нужно было держать в одной руке фонарь, а другой крутить рукоятку на раскачивающемся сбоку приборе.
- Мне кажется, или здесь холоднее стало? – зашуршал сзади Волешка. Прошли-то вроде всего ничего, не больше двух десятков метров, но вокруг все стало понемногу меняться – туннель стал чуть ниже, вдоль стен чуть ли не в ряд лежали кости.
- То, что холодно, не страшно, - ответил я. - Страшно, если воздуха дальше не будет.
Мы прошли (читай: проползли на карачках, задевая горбами потолок) через участок сузившегося туннеля, стараясь ничего не задеть, дабы нас не погребло под слоем земли, и почти сразу натолкнулись на отверстие в стене.
В норе были цинки – проверять их мы не стали, решили, что просто осмотримся, а остальное чуть погодя или завтра досмотрим и доделаем. Тем более, воздух, как мне показалось, стал более вязким. С туннелем тоже что-то было не то – впереди он то расширялся, то снова сужался. Осыпался, видимо, со временем. Мы прошли мимо помещений с низкими койками, на которых в куче изъеденного временем тряпья лежали чьи-то останки.
Здесь я не удержался – остановил ребят и зашел. То ли мне на мгновение почудилось, то ли оно и так на самом деле было, но в нос мне ударил запах медицинских обеззараживающих веществ, как их называли… да, антисептики. Разумеется, мало что могло здесь уместиться – пара коек, нечто, напоминающее тумбочку, насквозь ржавые штативы капельниц.
На койках лежали люди – давно превратившиеся в груду костей останки, тем не менее, уцелевшие за полторы сотни лет. Я в последний раз провел фонарем по бревнам в стенах, а затем по полу. Край электрического круга выхватил доселе неприметный мешковатый предмет, выглядывавший из-под свисавшего с койки края простыни.
Сзади раздался сначала один шорох – вдалеке, еле слышный, затем зашевелились мои спутники, и вдруг Евдокий чуть не вскричал:
- Вы это видели? – разнесся гулкий бас по туннелю, повторяясь эхом десятки раз.
- Чего? – громко спросил Веченский.
- Я, кажется, тоже видел, - сказал жалобно притихшим голосом Волешка.
Я едва прикоснулся к простыне, но этот шум заставил меня развернуться. Ослепленный светом моего фонаря, Волеслав резко отпрянул в сторону, чуть не сбив Светозара, державшего в вытянутых руках обрез – арбалет он бросил на землю. Затем показался Евдокий – он пятился задом, и словно заведенный, крутил головой по сторонам. Он обладал, тем не менее, грозным видом – в первую очередь, из-за габаритов, но на самом деле он тоже неслабо перетрусил.
- Это ж… Твою мать! – сказал он, пытаясь унять дрожь в голосе. – Это ж что за твари здесь обитают? – и негодующе посмотрел на меня. – Порфирий Владимирович, что ты, родный, стоишь?
Я, до конца не разобравшийся в произошедшем, в прыжке оказался у проема, и последующие полминуты шарил лучом по туннелю, из тьмы вырывая лучом света каждую неровность. Остальные, спрятавшись за мной, лязгали стволами своего оружия о металлические заклепки на моем сидоре и динамо-машину.
- Нет тут ровным счетом ничего, - равнодушным тоном констатировал я. – Чего ты там увидал, Евдокий?
Он всхлипнул и начал торопливо рассказывать о неведомом существе, которого увидал в темноте. Из его слов я понял, что существо напоминало ящерицу, не более метра длиной, но все равно, на вид страшную. В ответ на последнюю фразу я лишь тяжело вздохнул – мол, вот делает с человеком страх замкнутых пространств. Сам я, конечно, понимал, что тут даже обязана водиться различная живность, но те фантастические образы, которые он мне описывал, в рамки нормального восприятия действительности не укладывались.
И пока он рассказывал, я зашел обратно в помещение, и наконец, добрался до брезентового армейского ранца (а это был именно он), прицепил сбоку на ремень, и перебил Евдокия:
- Наверху расскажешь, а пока уходим. Завтра снова пойдем, - и невозмутимо стал протискиваться мимо удивленных товарищей.
- Да как же уходим, Порфирий Владимирович? – вскочил Евдокий, прервав повествование. – Мы едва сто аршинов прошли!
- Хватит, я сказал! – здесь я совсем разозлился. – Что-то я впервые вижу, чтоб с тобой такое было, Евдокий Всеславович. С чего это ты стал такой боязный?
Он промолчал, а затем ответил виновато:
- Не знаю. Видимо, действует на меня этот туннель нехорошо. Вот чуете? - потянул он носом. - Воздух немного загустел? Когда кислорода мало, говорят, плохо на мозговую активность влияет. – И что-то начал бормотать себе под нос что-то о галлюцинациях.
Волешка стал вторить ему, а Светозар как-то странно стал осматривать землю под собой. Поведет глазами в сторону, задержит взгляд, зажмурится, словно от боли, и дальше взгляд ведет, а сам словно сомнамбула плетется, ноги друг за дружку едва не заплетаются. Я судорожно сглотнул и изошел холодным потом – глядя на них, мне стало совсем не по себе.
- Светозар, все нормально? - спросил я, готовясь подхватить его на руки; он стал совсем плох – лицо позеленело, дыхание тяжелое. Он снова зажмурился, и ответил глухим голосом с одышкой:
- Ты прав, пора уходить. Дышать тяжело, кислорода мало… Не дойду, чую… Может, противогазы наденем?
7 августа. 22.00.
Оказалось, что сильно страшного все-таки ничего не произошло. Когда нам на смену в подземелье ушла вторая группа, она без противогазов и пятнадцати минут там не продержалась, потому что воздуха там практически не было. А мы пробыли там больше полутора часов, и как-то получилось, что мы смогли постепенно приспособиться к пониженному содержанию кислорода в воздухе.
Наружу мы вылезли все мокрые, уставшие до смерти, будто целый день таскали валуны, и ничего не соображающие. У меня самого в глазах стали летать звезды, тело стало свинцовым, и нас довели до палаток отдыхать. Я практически сразу забылся тяжелым сном на несколько часов, но там меня по подземелью преследовала описанная Евдокием ящерица-переросток, и проснулся я в холодном поту.
В палатке было пусто, а снаружи доносился бойкий гул голосов, из которого выбивался голос Евдокия, описывавшего свои ощущения от путешествия, и иногда прерывающегося на громкое чавканье – Евдокий заедал неприятные воспоминания.
Первым делом посмотрел на часы, затем на темное небо в щели меж полами палатки, и, поднимая непослушное тело, выбрался наружу.
Ребята кинулись ко мне – я отстранил их рукой, невнятно бормоча, что я сейчас не в настроении, и поплелся к весело пляшущему костру, над которым висел, покачиваясь, закопченный чайник.
- Скоро чайник закипит? – спросил я Евдокия, уплетающего за обе щеки мясные консервы. Он с набитым ртом ответил положительно.
- Это хорошо… - ответил я и протянул руки к огню. Тепло приятно объяло их, и я чуть ли не улыбался.
А шпана, заслышав мой вопрос, поняла, что в горле у меня пересохло, и мне, уже успевшему разомлеть, всучила в руку стакан, и налила туда чуть разбавленного спирта из фляжки. Это меня почему-то взбесило, и со словами: «Хочу простой воды» выплеснул содержимое стакана в огонь. Пламя взвилось вверх, обдав всех жаром, и вокруг меня раздалось неодобрительное уханье. В стакане что-то еще плескалось, и я отдал его первой попавшейся руке.
- Не хочу, ребята, не хочу, - тихо сказал я, и от меня быстро все отстали, расположившись вокруг Евдокия, все такого же непривычно веселого.
- А где Волешка со Светозаром? – спросил я его. Он снова что-то промычал, играя желваками, и жестом указал на один из костров.
Там тоже веселились и обсуждали подземелье; в воздухе стоял, как обычно, крепкий запах алкоголя; где-то бренчала расстроенная гитара, и игрок кричал полупьяным голосом песню, слов которой было не разобрать, и в одном кольце из людей вокруг костра сидели бок о бок Волеслав и Веченский, поклевывая носами.
Я резко положил им руки на плечи – они подскочили, и я осведомился о состоянии их здоровья. Мы перекинулись несколькими стандартными фразами, и вдруг я вспомнил о Благовесте.
В его палатке свет не горел, среди ужинающих его, кажется, тоже не было. Я выругался про себя: день не задался, Черт его сожги.
- А где командир? – спросил я громко у ребят. Те лишь пожимали плечами, и продолжали свои разговоры. Никто не знал – лишь один из бойцов удосужился ответить, что Благовест еще не приехал.
А вот это было действительно плохо. Прошло уже девять часов с момента его отъезда. От Шебалино отсюда – чуть больше двадцати верст, и иногда даже в тихую погоду досюда доносится шум ночного города, поэтому он не мог настолько задержаться. Туда-сюда – сорок с лишним верст по лесу – два-три часа, не больше. Там часа два-три, ну четыре максимум. Восемь часов – слишком много, значит, решил переночевать там, закупить нам инвентарь, если деньги остались, и утром вернуться. Бывает, что он задерживается на пару-тройку дней, но случается это очень редко – это бывает, если он находит что-нибудь особенное для нас. А так он ездит в город только за тем, чтобы купить нам еду – скидываемся все, сколько нужно, и он закупает в городе консервы, хлеб, чистую воду и прочее.
Своих запасов, то есть того, что мы из дома привозим, нам, конечно же, не хватает на столь долгий срок – а пропадаем мы, как правило, на три-четыре недели, и потому шлем гонца в город, и он закупает оптом все необходимое – дешевле зачастую получается... (Далее в рукописи лакуна).
…Не любят нас в городах. Мы их не любим, и они нас не любят. Почему мы их не любим, я уже раньше писал, а они нас не любят за то, что мы, как нищие, в грязи роемся. Конечно, наш внешний вид зачастую непривлекателен – засаленные и запачканные комбинезоны и брезентовые плащи не вызывают приятных ассоциаций, но называть собственных предков грязью… Да мы для вас историю голыми руками из-под земли роем, в прямом смысле этого слова, чтобы вы, звери зажравшиеся, черт вас подери, не повторили тех ошибок, которые совершили наши великие праотцы, и чтобы ваши сыны и внуки стали еще мудрее! Но видимо, не судьба… Наши отцы и деды смогли построить хоть какое-то подобие государства, собрав лишь те обломки великой империи, которые не были оттяпаны соседними державами, или которые стали десятками враждующих со всеми маленьких княжеств, управляемыми разжиревшими от богатства и власти феодалами.
Аккуратное примечание под текстом:
Здесь необходимо надо сделать замечание для моих потомков. Конечно, над феодалами этим власть есть, но номинальная лишь. На самом деле власть нашего монарха ограничивается лишь близкими к столице западными землями. Каждой территориальной единицей нашей державы правит наместник, но на юге и востоке власть над наместниками настолько слаба, что только от них зависит – стоит ли оставаться под протекцией Светлейшего, или же выгоднее будет отделиться и побыть на несколько мгновений властителем своих земель. А потом либо быть завоеванным соседними княжествами, либо монарх осмелеет и введет войска, и если он разобьет княжескую дружину, то на некоторое время вновь присоединит к себе.
Но продолжу. Наши предки, пролив много крови, сшили наши земли тонкой нитью монаршей власти, готовой порваться в любой момент от малейшего потрясения изнутри и снаружи. А вы, чревоугодники, утопаете в роскоши и распутстве, не почитая своих родителей и собственного Бога, живете одним мгновением, не заботясь, что будет завтра. И вы готовы продать все и вся, лишь бы вам было хорошо, а на других вам наплевать. Ваши предки, наверное, проклинают вас, недостойных своих предков. Так и я проклинаю вас… (В тексте лакуна).
…Было неспокойно на душе, и на сердце лежал камень – даже не камень, а валун. Чуть ли не впервые за последние годы. Не знаю, почему я так за Благовеста волнуюсь. Чую, все-таки случилось с ним неладное. Ну да ладно, утро вечера мудренее.
8 августа, около полуночи.
Спать ночью нормально не мог – все сны снились нехорошие. То эта ящерица евдокимова померещится, то Благовеста вешают на городской площади, и потому просыпался каждые полчаса. Остальные же спали – Евдоким, как и положено, сопел, как кипящий самовар. Волешка тихонько постанывал и бормотал какие-то несвязные фразы – перепужался сегодня паренек.
Я попытался считать про себя овец – не знаю, почему говорят, что сей метод испокон веков действует и способствует сну. Сколько лет на свете живу, и ни разу счет не помогал. Психология, однако, вещь капризная…
Я осторожно выполз наружу, стараясь никого не задеть, чтобы подышать свежим воздухом – обычно помогает. Но ни холст черного неба, сверкавшего тусклыми крапинками звезд, еле видный за густыми кронами деревьев, ни холодный воздух не помогли. Вокруг раздавался многоголосый храп, доносящийся из палаток. Котелки так и остались висеть над мерцающими угольками, еще какие-то вещи были разбросаны по земле, в основном, около палаток новичков – совсем распустились, Благовеста на них нет.
Сон не шел. Я прошелся вокруг лагеря – кое-где еще не спали, неразборчиво переговаривались негромким шепотом, а зря – завтра день тяжелый. То-то визгу завтра будет – где Благовест, где Благовест, разве он вчера не приехал?..
И кто приказы раздавать будет?
Но потом подумал, что мысли эти нужно оставить до утра, и вернулся в палатку. И в момент, когда голова легла на подушку, меня пронзила мысль: «Ранец!». Почти неслышно двигаясь, я дотянулся до бесформенного предмета у меня в ногах и стал рыться в нем, попеременно браня себя, что мог заняться этим и потом, а не нарушать сон моих товарищей шуршанием.
Но все крепко спали. Я доставал из ранца тонкие бумажные книжицы, вроде записной, белье, термос, сухпаек и какая-то пластина, что удивительно, пластиковая. Я поводил рукой по черной поверхности, отирая ее от пыли, и вдруг пластина засветилась ослепительным синим светом, больно ударив мне в глаза. Ослепши, я упал и накрылся простыней, чтобы не разбудить остальных. Чуть погодя, я пришел в себя и открыл глаза – пластина все также ярко светилась, и на белом фоне ее поверхности были символы с подписями. Гаечный ключ - «Настройки», изображение авторучки - «Мои записи», «Блокнот», еще какой-то странный «Органайзер». Я долго не мог понять, что мне с этим делать дальше, как с ним обращаться. Я даже не мог вспомнить, как это называется, хотя и был уверен, что где-то раньше видел подобное.
Сначала во мне царило сомнение, но потом любопытство возобладало. Я ткнул пальцем в экран – да, вспомнил, наконец, как это называется, и он чуть дернулся вниз и возвратился в исходное положение. Ткнул еще раз – он сделал то же самое, только чуть ниже опустился. А потом до меня дошло, что это такое.
Я точно не вспомнил, как это называется, но знал, что оно совмещает в себе функции книги, радио, телевизора и кучи других, совершенно ненужных вещей. Тогда обычные бумажные книги были вытеснены электронными носителями, потому что книги были слишком емкими, тогда так их заменители были практически невесомыми и могли вмещать в себя сколь угодно много информации. Еще они могли с помощью них передавать информацию на расстоянии, в том числе и кинозаписи… Как же это называется? Телефон, радио, телевизор – все знакомые слова, и все это вновь восстанавливается в наше время, но вот то слово я не могу вспомнить… Надо будет спросить завтра у Волешки, это он у нас недавно университет закончил, на курсах истории должен был узнать.
Я еще раз потыкал пальцем в экран, раздумывая, куда б мне нажать, чтобы узнать больше, но только так, чтоб без последствий все было. В «Блокноте» было пусто, и я решил нажать на «Мои записи». Тут же экран почернел, и посередине в белой рамке появились слова - «Продолжить воспроизведение файла?» - и разноцветные подписи – «Да» и «Нет». Меня от неожиданности пробила дрожь, и я огляделся безумным взглядом вокруг, но все оставалось по-прежнему. Евдоким ворочается, время от времени пихая меня в колени своими ручищами, Волешка ногами сбивает с себя одеяло в беспокойном сне.
Что такое файл? Я пытался найти в своем мозгу хоть одно упоминание об этом, но тщетно. Опять слово, уплывшее по реке времен вместе с обломками прошлого. Но что-то мне подсказывало, что файл может оказаться информацией, которая может быть вдобавок и голосовой. Будить никого не хотелось, а ребяческое мое любопытство прямо-таки лилось через край.
И тут я понял, что этой тайной мне не очень хочется делиться. От этой вещи прямо-таки исходил дух загадочности, а я чувствовал себя археологом, нашедшим гробницу древнего правителя с сотнями свитков. Мне почему-то показалось, что если кому-нибудь покажу это, то оно сокроет свои тайны навеки. Да и безопаснее будет так – если к машине будет привлечено слишком много внимания, особенно если кому-нибудь приспичит воспользоваться ею по пьяному делу, то будет потеряна вещь, которая, возможно, полностью изменит наш взгляд на события прошлого. Лучше дождаться Благовеста, и показать ему, а он как решит, так и будет.
И, бережно держа в руках это чудное произведение рук человеческих, словно стеклянную вазу, я покинул лагерь и поспешил к ручью. Вода быстро бежала и заглушала своим шумом мои шаги, значит, звук тоже скроет от спящих. Найдя укромное место под небольшим обрывом, и еще раз убедившись в отсутствии любопытных глаз, я надавил на надпись «Да». Надписи и белая рамка исчезли, внизу побежала переливающаяся серая полоска. Но вот она исчезла, и появилась четкая картинка.
Сначала не было понятно, что такое на экране – какие-то ямы в грязи, заполненные булькающей желтой водой, картинка тряслась, а из устройства лился невнятный шум. Затем появились плотно сбитые доски, мешки, пустыня, и снова грязь.
- Не видно? – громким шепотом спросил голос, по-видимому, оператора.
- Не-а. Давай по-быстрому, пока не видит, – ответил ему другой голос.
Картинка вновь затряслась, появилось лицо оператора. Веснушчатое молодое лицо, тронутое пухом на щеках, лет двадцати на вид.
- Итак, сегодня двадцать восьмое марта и мое четвертое видеообращение к вам, - он повертел камеру по сторонам, в экране вновь показалась пустыня и на миг – лицо второго человека, смуглое от загара – единственное, что я смог заметить, потому что снимающий слишком быстро вертел киноаппаратом вокруг, и картинка была смазанной. Пустыню удалось рассмотреть получше – темно-красные неприветливые пески, вдали окаймленные чем-то зеленым под мутным серым небом. – Сами понимаете, вести какие-либо съемки и вести дневники нам запрещается, дабы никого не деморализовать. Но ведь должен кто-то знать, что у нас твориться, а Сань? – и вновь направил аппарат на своего товарища. Тот вяло помахал рукой и ухмыльнулся. Позади него тянулась змея траншеи; на дне ее в грязи остались тяжелые крупные отпечатки.
- Кто ж, кроме нас? – он растянул на пол-лица фальшивую усталую улыбку.
- Вот-вот, - оператор будто не замечал кислой физиономии своего товарища, и завертел камерой по сторонам, так чтобы зрители могли все увидеть. – Итак, мы находимся в захваченной вражеской траншее в результате очередного успешного наступления. Противник дрался решительно, но отступил под нашим натиском с большими потерями, - радостно сообщил он. – Замечу - у нас убитых почти нет.
Враг жестоко поплатился за внезапное нападение на нашу Родину, и теперь мы ведем бои на его земле, гоня его все дальше от границы. Он терпит поражение на всех фронтах, его материальные, в том числе и людские, ресурсы истощены. Их пехота идет в атаку без поддержки какой бы то ни было техники. Они плохо вооружены и экипированы. Главное – они уничтожены морально и сдаются при первой же возможности, потому что воевать дальше они смысла не видят. Скажу сразу, что мы над ними не издеваемся, и никаким образом не воздействуем на них. У нас их кормят лучше, чем в собственной армии – это я сам слышал.
Такого триумфа наша армия не знала давно, а потому вы, дорогие сограждане, можете гордиться за нас. Командиры говорят, что если фортуна продолжит пребывать с нами, то мы дойдем до вражеской столицы за месяц, и война будет окончена быстро. И у нас нет никаких оснований не верить им, потому что мы сами все видим.
Каждый день полон новых побед, однако слухи ходят, - неуверенно заметил оператор. – Что вражеское правительство шантажирует нас, и в случае, если мы немедленно не выведем войска с его территории, грозится применить ядерное оружие. Но разве они посмеют? - за кадром раздался многоголосый гогот рядом стоящих солдат. – Давно замечено, что противник не отличается неадекватностью в принятии решений. Надо быть настоящим психопатом, чтобы совершить такое, ведь все мы знаем, что подобный поступок будет иметь последствия для всего земного шара…
Раздалось гневное шипение, и оператор заговорил с Александром шепотом. Тот махал руками в сторону траншеи. Звук стал четче, и услышал, как он уговаривает своего товарища убрать «планшет», потому что командир им «выпишет» за нарушение устава.
Затем произошло более интересное событие – из планшета донесся приглушенный звук разрывающихся снарядов, а на горизонте запылала красная звезда, ярким комом света устремившись сначала вверх, а потом бессильно упав вниз. Картинка бешено затряслась, несясь по траншее. Оператор на бегу выругался, извинился за неудачный репортаж, и экран померк, сменившись надписями «Воспроизвести следующий файл» и «Вернуться в главное меню». Я выбрал второе, а затем посмотрел на оборотную сторону планшета. В центре был чуть блестящий синим стеклянный глазок – видимо, это и есть записывающее устройство.
Внутри было несколько смешанное впечатление. Хорошо, запись, не одна, может там найдется немало полезного для нас и науки. И все равно разочарование – не то явно мне хотелось увидеть. Но что? – спросил я сам себя. Не найдя ответа, я почесал голову, поразмыслив, что неплохо будет сей штукой научиться у кого-нибудь пользоваться, и пошел спать.
8 августа, 02.00.
По всему лагерю суматоха – все бегут в сторону подземелья, на ходу одеваясь и хватая оружие и факелы. Оттуда доносятся вопли и лязг металла. Пару раз громыхнули выстрелы и вспорхнули сотни птиц, пронзительно оглашая лесную чащу испуганными криками.
Хватаю свой охотничий нож и уже на бегу спрашиваю, что произошло – отвечают, что на нас напали. Кто напал, откуда напал, сколько напали – неизвестно. Далеко впереди, у самой траншеи, маячат огоньки – наши ребята, в чем мать родила, с голыми кулаками и дубинками бьются с нападающими, которых, судя по масштабам драки, не меньше нас. Наших пытаются теснить от туннелей, но мы подходим быстро и бросаемся на обидчиков.
- Валите прочь, безбожники! – кричат нам. - Нечего в чужих могилах рыться!
В свете огня становится видна их одежда – черные льняные балахоны и куртки из грубой кожи, - из-за которой нападающие сливаются с окружающей местностью и легко обходят нас. Личная гвардия Ероева-младшего. Не иначе, следили за нами, знали, что Благовест уехал, и мы стали чуть уязвимы без его командирских качеств.
Я, уже окончательно проснувшись, вступаю в самую гущу битвы. Катятся по земле клубки дерущихся, увязая в болоте, кто-то из бандитской шпаны орет, подожженный факелом, и живым пламенем несется прочь. На меня набрасывается один черныш за другим, пытаясь пропороть мне живот ножом, но я уворачиваюсь от их неточных ударов, и рукоятки ножа в горло или солнечное сплетение. Зря кровь проливать нехорошо, и обезоруженные от боли противники с визгом откатываются за стену своих сообщников, которые все меньше стремятся в битву, ощущая на собственной шкуре наше превосходство.
Краем глаза замечаю, что из подземелья выходят люди с мешками, и, выбивая очередному оппоненту все вставные зубы, ору:
- Они в подземелье забрались!
В ответ мне проголосили все поисковики, как один:
- Дави их! – живая стена двинулась вперед, к дрогнувшим «чернышам». Некоторые из них попытались оказать нам сопротивление, призывая членов шайки не отступать, но следуя правилу «один в поле не воин», убираются восвояси. Мы настигаем отстающих, избиваем и бежим дальше, чтобы вернуть мешки. Пару баулов удалось нагнать, еще два или три чернышам удалось стащить. Пробежав пять-шесть километров, мы возвращаемся к подземелью. Скелеты павших воинов сломаны, кости небрежно раскиданы по полу и втоптаны в грязь вандалами. Тоже с амуницией – ржавые каски и бронежилеты бордовыми черепками хрустят под ногами, а утварь вроде посуды, фляжек, медальонов, часов и подобного разворована. Покрытые обгнившей слизью автоматы тоже пытались унести, да вспомнили, что жадность фраеров губит, как говорили предки, и побросали здесь, а сами свалили, твари.
- Порфирий Владимирович, а зачем они орали-то? – спросил Волешка, к счастью, целый и невредимый. – Видно же невооруженным глазом, кто они и откуда!
- Перун их знает, думали, что мы их за очередных защитников священных кенотафиев примем.
- Черта с два, - поддакивает Евдокий, поглаживая неглубокий порез на руке. - Хоть бы одежу другую нацепили, сами же себя и обличили, нехристи.
А вот это им как раз и не надо было. Ероев послал их совершить разведку боем, которая выглядела бы как мелкая месть за Николу. Все до смешного просто. Только теперь нам будет совсем не до смеха, потому что слухи о нашей находке скоро разлетятся повсюду, и найдется много желающих обогатиться без лишних усилий. А под шумок нас снова вытурят отсюда, и сиим местом завладеют либо Ероев и Ко, либо государственные НИИ, как на месте прошлых раскопок.
Снаружи радостное гиканье – наши издеваются над пленником. Тощая фигура в непомерно широком балахоне на карачках ползает по замкнутому кругу, словно слепой котенок, и надрывно рыдает при этом, а поисковики хватают его за шиворот, трясут и гневно допрашивают, зачем они сюда пришли и кто их подослал. Черныш взвывает еще пронзительнее, и доселе незаметный Светозар приказывает его оставить в покое. Он становится перед пленным, смотрит ему в опухшие от слез глаза, безмолвно молящие о прощении. Тем временем возвращается наш молодняк и волочет за собой на поводке веревкой еще одного бандюка со скрученными за спиной руками. Его кидают на землю перед Веченским. Светозар наклонился и прошелестел что-то, но шкет не шелохнулся. Тогда он с лукавой улыбкой отдает приказ…
…Дикий визг оглашает девственные просторы великого Отца-леса. Под наш дружный одобрительный хохот молодняк тащит шпану на деревья. На ветвях уже сидят наши мальцы, сооружающие петли для недостойных честной смерти. Они по цепочке передают полумертвые от страха тела, мелко трясущиеся от обездвиживающего страха.
После экзекуции, усталые, довольные и чуть побитые, возвращаемся в лагерь, оставив патруль для охран входов в подземелье. Над головой разносится глухое поскуливание. Один мародер потерял сознание от страха, пока его тащили наверх, и теперь бездвижно висит, мерно качаясь из стороны в сторону, словно маятник. Второй вовсю брыкается и пытается высвободить запястья из петли. Сознавая, что остается один на один с ночными хищниками, он истерично молит о пощаде и помощи, но никто даже не оборачивается на вопли.
8 августа, 06.30.
Здравствуй, новое утро, дождливое и неприветливое!
Снаружи был жуткий ливень, брезентовые комбинезоны кое-как спасали от разверзнувшихся хлябей небесных. Работнички наши задрипанные слонялись по лагерю, не зная, что делать – Благовеста, а соответственно, и приказов не было, а при таком дожде раскопки проводить не шибко удобно. Потом наши добрые поисковых дел мастера вспомнили про ероевское отребье, что до сих пор висело на дереве, вяло барахтаясь, как пойманные гусеницы на нитке паутины. Пленные вопили осипшим дуэтом весь остаток ночи напролет, и бойцы пошли пугать их, громко рассуждая вслух, как хорошо было бы развести костер пожарче да посильнее. Кое-кто даже решил залезть наверх, чтобы обрезать веревку да проверить их хилые тельца на прочность, что вызвало новый приступ отчаянного визга и истерики у наказуемых.
Но Веченский, как заместитель командира, быстро собрал всех бездельников на построение и разослал по местам, где посуше и где дождь не сильно мешал бы работать. Шакалье мы спустили вниз и пустили на все четыре стороны, дав строгий наказ, чтобы их стая сюда больше не совалась, и они на трясущихся ногах, словно на ходулях, скрылись в лесу. Командиров звеньев Светозар собрал у фургона Благовеста, под навесом рядом с нашим автопарком.
- Где Благовест Никодимович, я не знаю, - склонился он над картой, на которой был ярко-красным обозначен участок наших раскопок, - Его нет почти целые сутки. Вчера он сказал мне, что поедет в Шебалино только за тем, чтобы ублажить нашего дражайшего Ероева, - конец фразы он произнес с плохо скрываемой иронией, - Закупать вроде бы ничего не собирался, что наталкивает на определенные нехорошие мысли. Потому я думаю вот что – если до полудня он не возвращается, то я еду в Шебалино его разыскивать. Если не найду его сам, то буду искать через знакомых людей, благо таковые в городе имеются. А пока распределим обязанности.
Главным он оставил Белоярского – опытного поисковика, который командовал молодежью типа Волешки. Заместо него некого было ставить, поэтому я как раз Волеслава и предложил – пускай парень потихоньку осваивает азы искусства командования. Веченский чуть подумал и согласился, мол, ему с одногодками легче язык общий найти.
Позвали мальца, объяснили, в чем его новые обязанности заключаются, и он, не спросив, с чего это ему такие почести, радостно и вприпрыжку понесся к своим новым подчиненным.
- Так, значит, с собой беру Порфирия и Евдокия, - закончил Веченский, – у них самый маленький отряд, сильно на работоспособности не скажется, а опытные люди мне нужны, всяко может произойти, сами понимаете. На этом все, - он хлопнул по столу ладонью, и все разбрелись по рабочим местам.
На том и порешили. Несколько часов мы собирали все необходимое для поездки, следили за дорогой и присматривали за Волешкой – худо-бедно, с криками и пинками, но с помощью людей постарше с мальками он управлялся.
Ливень щедро полоскал землю и даже не думал прекращаться. Конечно, могло показаться диким то, что мы отправили людей работать в таких условиях – норму мы практически выработали благодаря туннелю, и из нескольких блиндажей вынесли столько, сколько нам за месяц иногда находить не удавалось, но дисциплина у нас серьезная из-за любви некоторой части нашей братии к веселью и питию – чуть что иногда не досмотрел, а тот уже навеселе идет экспериментировать, рванет ли минометная мина на костре или не рванет? Насчет снаряда, я, конечно, чуть преувеличил, но любителей покидать патроны в костер есть. А так все заняты, все злые, но никто буянить и не будет. Хорошо, этих ослов драных мы прогнали, а то и работать бы дорогих товарищей не заставили.
А Благовеста все не было. Мы при каждом шорохе, доносившемся со стороны дороги, бросались туда, но то был обман – видимо, дождь скатывался с широких листьев дубов с больших высот и издавал характерный шум.
Мы втроем с Евдокием и Светозаром не работали – золотую жилу и без нас обирали, а мы отсиживались в фургоне Благовеста Никодимовича, отогревались, пополняли силы на поездку, попивали горячий чай из собственных запасов и обсуждали план дальнейших действий.
- Значит, здесь базар, - тыкал в измятую рисованную от руки графитовым карандашом карту города Веченский, делая частые паузы между фразами и шумно отхлебывая чай из алюминиевой кружки, - Сперва туда. Там есть наши люди, через которых мы продаем наш товар интересующимся и покупаем все то, что не можем купить у обычных торговцев. Люди всезнающие, если Благовест там появлялся, они точно знают. Потом на квартиру, она недалеко оттуда, может быть, он там. И главное, не попасться на глаза патрульным – они нашу братию знают, поэтому нас трясти будут основательно, и пока не докажем, что мы приехали в город без задних мыслей, от нас не отстанут.
- А как тогда? – спросил я. – Шпионы их там точно водятся, если мы туда с пустыми руками придем, это покажется им странным. Да и то, что не Благовест приехал, а мы, тоже их насторожит.
- И то верно, - согласился Светозар, выдыхая пар – а ведь август на дворе! – Но ничего страшного. Было несколько раз, что я с ним ездил, поэтому сильно не удивятся. Но ящики для отвода глаз возьмем, мол, продукты закупить, а про Благовеста скажем, что он поехал снаряжение закупать на другом базаре – фонари, лопаты иль что еще.
- Чем объясним?
- Времени до конца сезона мало, вот и все. Им-то откуда знать, когда у нас сезоны начинаются и заканчиваются?
Здесь он замолк, и наступило молчание, прерываемое громкой барабанной дробью по алюминиевой крыше фургона.
- Не будет Благовеста, - сказал спустя какое-то время Евдокий, - Не будет, вы ведь и сами это знаете!
- Да и сам знаю, - спокойно ответил Светозар. – Пойдем, посмотрим на наших работничков, проверим и поедем.
8 августа, 11.30.
Терпения ждать командира не было, и мы поехали, не дожидаясь полудня.
Перед отъездом мы собрали всех, сказали, зачем уезжаем, встретив волну негодования, мол, чего раньше не спохватились. Светозар пояснил им и приказал нагрузить кузов грузовика багажом – ящиками для продуктов. В тайник в кузове возле перегородки с кабиной положили оружие – мало ли что приключится, если патрули что заподозрят.
Волешка и некоторые другие горячие головы вызвались ехать с нами. Желающие – а их чуть ли не полтора десятка человек нашлось, облепили зеленую махину грузовика со всех сторон, не давая нам зайти внутрь.
- Нет уж, господа! – воскликнул сначала хмуро Светозар, а затем вдруг расплылся в улыбке. – Должен же кто-то работать!
Поднялся гвалт, от которого у меня понемногу начинало звенеть в ушах, но шквальный ветер вкупе со штормовым ливнем немного заглушали этот ор.
- Светозар! – кричали они. – Нас-то возьмите, должны же мы командира выручить, а вы без нас пропадете!
- Не пропадем! – ответствовал он тем же веселым тоном, и в полголоса заметил. – Вот люди, на все пойдут, лишь бы не работать. – И видя, что они не отстают, неожиданно громоподобно заорал, отталкивая бойца от водительского крыла:
- А ну прочь! Работать, бездельники, олухи небесные, чтоб вас всех черт побрал! Найдем мы командира, найдем! А кто сейчас будет дурака валять да лясы попусту точить, на того Благовесту Никодимовичу донесу, будьте покойны!
И уже запрыгнув в водительское кресло, продолжил:
- Товарищ Белоярский, передаю, так сказать, всю полноту власти над этим стадом! Запоминайте, кто из них будет отлынивать от работы, Павленко все быстро расскажем и покажем, – он завел мотор, и я запрыгнул на пассажирское место. Тяжелая машина мелко задрожала.
- Ну, не поминайте лихом! – Светозар махнул на прощанье рукой, и, выехав из ангара, машина, щедро разбрасывая во все стороны фонтаны грязи, двинулась в путь. В покрытом сетью трещин смотровом стекле я еще долго видел наших бойцов, махавших нам вслед и даже не думавших расходиться.
8 августа, 12.30
Из леса выехали быстро – раскисшая тропа, по которой не всегда можно было проехать в такую погоду, вскоре сменилась щебнем, многоголосо шуршащим под колеса. Небо все также было затянуто темно-серым одеялом грозных туч, непрерывно изливавших тонны воды вниз. Деревья с заумными названиями, в просторечии дубы, со своими туловищами в полсотни метров высотой и десятками лап-листьев, сменились соснами, которые почти не изменились со времен той Войны. Сквозь стекла не было практически ничего видно – будто кто-то сидел сверху на кабине и специально поливал ее десятками ведер одновременно, и дворники сгоняли волны на мгновение, после чего стекло снова зарастало толстой мутной пленкой.
Внутри все тряслось и дребезжало – древний грузовик, никем не ремонтированный тысячу лет, настойчиво и громко внушал нам, что долго он жить не собирается, и вполне возможно, что он откинет колеса в самый неудобный момент. Но мы его не слушали, и грузовик терпеливо пер почти вслепую по дороге, сообщая нам хлюпаньем и чавканьем, что щебня здесь практически нет, а если и есть, то он вдавлен в землю или раскидан по придорожным сточным канавам, и в следующий раз его сыпать будут в лучшем случае через пару лет, когда к наместнику губернии приедет инспекция со столицы.
В кабине, само собой, все было заклеено и переклеено напрочь, начиная от сидений и заканчивая приборной доской – уже сколько лет пытаемся собраться силами и деньгами, чтобы починить его, но сходимся в том мнении, что будет проще и дешевле купить новый грузовик, но, как назло, появляются различные непредвиденные расходы, и об обновлении автопарка приходится забыть, чтобы потом вспомнить снова.
Сзади, прыгали по кузову и гремели пустые ящики. Тяжело пыхтел Евдокий, пристроившийся у перегородки.
- Ну как ты? – спросил я, заглядывая в окно, крепко держась руками за кресло, чтобы не свалиться.
- Жить буду, - недовольно ответил он, хватая пытающиеся вылететь из кузова ящики. – К черту, нужно грузовик менять, амортизаторы совсем никуда, всю задницу себе отбил уже!
У меня самого ниже пояса все болело от частых рытвин и выбоин, в которые грузовик попадался с удивительной частотой – они выныривали прямо из-под дождя в нескольких метрах от машины, и Светозар редко успевал увернуться от них, но тогда машину заносило, и я едва не валился на Веченского, кое-как успевая держаться за хлопающую дверцу.
- Черти зажравшиеся! – разражался Светозар проклятиями. – Ага, как же – все для народа, все для людей. Да вот только за народ и людей они нас, видимо, не держат, если не могут даже щебнем нормально дорогу покрыть! Вот в Европе все бетоном с асфальтом покрыто, а у нас даже в столичной губернии не везде бетон положен. Господи, за что нас так ты наказал?
Я лишь усмехнулся, пытаясь вздремнуть под монотонный шорох, стремящийся внутрь изо всех щелей. Две проблемы у нас на Руси, и обе относятся к разряду нерешаемых, как показывает практика многих сотен лет, так что сетовать на это бесполезно совершенно. Хотелось сказать это Веченскому, чтобы тот успокоился и вновь устремил все свое внимание дорогу, пытаясь не попасться в ямы, но подумал, что это разозлит его еще больше, и передумал.
Разнообразные мысли атаковали одна за другой, и все почти не связанные друг с другом. Дороги, работа, Благовест, война, и в обратном порядке, но соображалось плохо – меня, с одной стороны, клонило в сон, а с другой, в щели задувал студеный ветер, проникающий под брезентовый плащ и тонкую рубаху из шерсти – на такую погоду я не слишком рассчитывал, – и хлестал меня по лицу холодным потоком.
- Печку включить? – сердитым и одновременно заботливым голосом спросил Светозар, не отрывая взгляда от дороги,
- Если не жалко бензина, то буду весьма благодарен, - сонно ответствовал я, наблюдая из-под приспущенных тяжелых век через запотевшее стекло, по которому стекали частые ручейки, за телегой, едущей наравне с нами и постоянно припадающей на переднее левое колесо. На ней под натянутой меж бортов материей лежали холщовые мешки и бруски. Телегу тянули две тощие серые лошаденки, которых бессильно хлестал иногда трясущийся извозчик в резиновом плаще. Он, бывало, кидал на нас мимолетные взоры. Лица его не было видно под капюшоном, но я был полностью уверен, что он нам завидовал черной завистью.
От решетки обогревателя повеяло теплом и легким запашком вони низкооктанового бензина.
- О, печку догадались включить, наконец-то! – раздался радостный бас Евдокия. – Светозар, сколько нам еще?
- Можешь не напрягаться, с час, не меньше, - Светозар не отрывал глаз от дороги, намертво вцепившись в руль до побелевших костяшек пальцев, словно намереваясь сломать его. - Двигатель нехорошо стучит, и видимость чуть ли не нулевая. Эти сволочи, вдобавок, дороги отремонтировать не удосужились, поэтому ям тут до черта, и ехать буду осторожно.
Евдокий тяжело вздохнул, пробормотав что-то вроде «Как скажешь», и дальше мы ехали молча.
Густая тайга иногда сменялась полями, на которых пасся скот, поедающий беспорядочно разбросанные по зелени копны сена. Становились видны неровные треугольники гор, наполовину скрытые за шапками густых облаков – те, что остались от землетрясений, буйствовавших после Войны. Ни одной ракеты сюда не было направлено, и даже особых последствий, кроме потери связей с внешним миром, не наблюдалось – леса задерживали смертоносный радиоактивный ветер в сотнях километрах отсюда, а жители здешних мест пропитание добывали, как и раньше, собственными трудами, и все протекало вполне спокойно, но природа решила отыграться и на них. Хроники рассказывают, что подобных землетрясений этот край еще не знал.
Одни горы были сровнены с землей, а холмы и небольшие возвышенности вознеслись чуть ли не на полтора-два километра, а где и поболее. Где были поля, появились горы, где были горы, остались холмы. Конечно, эта местность находится в поясе тектонической активности, но что бы такой! Понятно, что местность изменилась до неузнаваемости, земля покрылась огромными трещинами глубиной во многие десятки метров, но вот что удивительно – поселения эта кутерьма практически не затронула! Она как будто намеренно шла мимо городов и деревень. Даже Шилка с ее немаленькими по нашим меркам размерам, и та осталась целой – пострадали только окраины.
Конечно, с точки зрения здравого смысла, тут должно было перевернуться все с ног на голову. Все города и веси должны были уйти к праотцам под землю, не оставив и следа, а на их месте остаться кенотафием погибшим гигантский котлован, но веления Богов и Природы непостижимы для разума простых смертных. Они решили предупредить людей, чтобы те уяснили, что будет с ними, если они сотворят это с матерью-Землей еще раз.
Этот катаклизм продолжался, по разным данным, от одного дня до нескольких дней – такой разброс в сроках ясно показывает, сколько страха натерпелись летописцы, сидя в церквях и капищах, вымаливая у своих богов прощения. Погибло немало людей, но не столько, сколько могло бы быть, если бы стихия решила охватить все. Мать сыра Земля напоилась кровушки, и утолив жажду, успокоилась. Спустя обозначенное время все прекратилось столь же внезапно, как и началось, и оказалось, что изменилось не так уж и много – остались лесные тропы, небольшие опушки, даже дороги не были сильно тронуты, и лес остался почти тем же. Стихия обошла поселения стороной и выместила весь свой гнев на горной гряде, которая тоже претерпела изменения значительные, но не колоссальные. Со временем трещины, что тоже удивительно, «заросли» в несколько десятков лет, словно раны на теле. Разрывы в земной «ткани» практически везде срослись, а те, что не срослись до конца, превратились в реки или ущелья. Вот и скажи теперь, что природа – не живое существо с душой и разумом. С тех пор, насколько я знаю, во всех церквях и капищах каждый год проводятся богослужения и жертвоприношения.
- Люди, а можно я к вам переселюсь временно? – жалобно попросил сиплым голосом Евдокий, нарушив мои размышления. – Холодно тут, как бы заразу не подхватить!
В кабине было места на троих, так что Светозар остановил машину, и Евдокий по-быстрому закрепил брезент у заднего борта, чтоб ящики не вылетели, и перелез к нам. Я подвинулся, и он протиснулся поближе к печке.
- Только за километр до города за поворотом остановимся, полезешь обратно, - предупредил Евдокия Веченский. – Не дай Бог, они опять кого-то ловят, нас будут обыскивать.
Но Евдокию было все равно, лишь бы погреться – он был одет легче меня, и холод терзал его сильнее, и потому он с наслаждением подставил руки под горячую струю, текущую из решетки обогревателя.
Я вновь смотрел в окно - туман оседал все ниже. Мы выехали на шоссе, и теперь наш грузовик влился в поток разнообразного транспорта – юркие мотоциклетки с широкими колясками, тихоходные мотоблоки с объемными кузовами, в которых сидели крестьяне в тертых бушлатах, неуклюжие коробки автомобилей, стоящих баснословных денег и весьма ненадежных в эксплуатации, телеги разных размеров с трясущимися на коротких жердях лучинными фонарями, или же просто конные наездники, галопом скачущие по обочине. Вообще-то дорожным кодексом для каждого вида транспорта – гужевого и механического – предусматривались две полосы, но здесь, как всегда, никто с этим не считался и считал своим долгом обогнать всех и помешать нормальному движению. Да и слово «полоса», как и слово «дорога», здесь можно было применить лишь условно. И шоссе называлось таковым лишь потому, что щебня здесь было чуть больше, чем на проселочных дорогах, и местами попадались небольшие серые островки потрескавшегося асфальта, положенного еще в те времена.
Светозар вновь завел старую шарманку, о том, что государство о нас ни черта не заботится, и что монарх не может выделить каких-то несколько сотен тысяч рублей на починку дорог в Империи. Затем он перенес свой гнев на водителей путающегося под колесами транспорта, с силой ударяя по кнопке клаксона, отзывающегося сухим кашлем.
Я тем временем заснул, пусть и ненадолго, и приснились мне мои детские годы. Я жил тогда в сельской местности, и нам тогда жилось все-таки легче, чем в городе. Им приходилось дожидаться поставок из деревни, иногда жестоко голодая, а мы могли практически без труда обеспечить себя самым необходимым. И раз в месяц к нам приезжали караваны, чтобы запастись продовольствием, брали очень много, но благо земля была урожайной, и хватало всем.
А потом, через десяток лет, когда я уже стал юношей, к нам начали приезжать на отдых городские. За эти десять они очень изменились. Раньше караваны привозили людей из города в деревню, потому что у нас было не голодно и не холодно, а большинство инвентаря мы изготавливали сами благодаря небольшой свалке техники на окраине нашего поселения – после Войны, когда топливо кончилось, мы технику на запчасти разбирали. В Городе же было наоборот – там имелась техника, инвентарь, но не было достаточного количества жилья и еды. Потому за счет друг друга и держались – мы им дрова и продовольствие, а они технику кустарную нам поставляли, безделушки всяко-разные и другое по мелочи.
Вот так и жили, держась друг на друге. И вот, через десять лет, помню как сейчас, к нам стали приезжать туристы с городов. Они уже не были теми худыми скелетами в обносках, лазавшими по помойкам в поисках пропитания средь мертвых руин. Городские стали приезжать к нам зажиточными людьми, в расписных каретах, как тогда было модно, и устраивали пикники на опушках. Мы, простые сельские ребята, однажды прибежали к ним, посмотреть на них, поинтересоваться, как живется в городе, ведь город был для нас другой планетой, и городские люди были людьми отличными от нас почти во всем – в психологии, в быту.
И мы разговорились с ними – они позволили нам отведать тех блюд, которых у нас не было – различные кондитерские сюрпризы с разными специями, которых мы доселе не пробовали, виноград, еще какие-то фрукты, и говорили с ними о нашей нелегкой жизни. И вот разговор вдруг зашел о том, кто больше помог подняться из руин.
Не трудно догадаться, что произошло дальше. Они утверждали, что мы дикари, и что без благотворного влияния города мы бы так и остались безмозглой деревенщиной с первобытной техникой добычи пищи; мы же настаивали на том, что без наших поставок они бы загнулись от голода, и они бы сейчас с нами не сидели.
Среди приезжих было много парней нашего возраста, и мы сошлись в драке. Сначала мы сдавали позиции, но тут к нам подоспело из деревни подкрепление, благо ор стоял на всю округу, и мы стали теснить городских, несмотря на некоторое численное меньшинство. Помогло нам и то, что противники наши были худощавыми и, вдобавок, были одеты в модные в те времена среди зажиточных слоев неудобные мешковатые одежды, расшитые различными узорами, и путались в их складках. Потом старшие разняли нас, и они быстро собрались и уехали восвояси. С тех пор, наверное, и появилась моя неприязнь к городским жителям.
Подобное потом происходило не раз и не два, и всегда мы одерживали победу, хотя иногда и задумывались: а стоит ли вообще затевать эти свары? К чему они вообще приведут, кроме как к неприязни? Но горячая молодая кровь кипела в нас, и мы думали не головами, а сердцами, и такие же молодые бараны, как мы, вступали с нами в схватку за право быть спасителями мира от гибели. А между тем туристы приезжали к нам все чаще, и постепенно споры эти забылись, в первую очередь потому, что мы повзрослели, да и молодняк воспитывался уже в духе примирения с недругами, а не слепой всеразрушающей обиды и ненависти.
Вот и сейчас мне снился один из таких боев – дрались на кулаках, кувыркаясь на лесной опушке среди высоких зеленых трав, от душистого запаха которых шла кругом голова, и разбивали друг другу морды в кровь. Они – в подобии древнеримской тоги из легких тканей до пят, разукрашенных какими-то невиданными зверями из позолоченной нити и в сандалиях, мы – в простых льняных рубашках и холщовых штанах и в подкованных сапогах.
Визжат и кричат убегающие от кипящей бойни приехавшие на отдых дети и женщины, которые, впрочем, немного пробежав, останавливаются и с интересом смотрят за нами, словно в цирке на стравленных меж собой медведей или волков. Одни истерично кричат, чтобы мы прекратили мордобой, другие перекрикивают друг друга, подбадривают своих молодчиков.
Я, обезумевший от вида крови и побоев, добиваю тяжелым сапогом одного из своих противников, и еле сдерживаю себя, чтобы забить того до смерти, и краем глаза вижу, как бежит к нам из-за деревьев в белоснежной сутане старец Василий. Старейшина нашей деревни, громко стуча своим резным посохом по земле, кричит, чтобы мы прекратили бессмысленное кровопролитие, но видя, что никакого эффекта его воззвания не вызывают, переключается на зевак, осуждая их за «нелюдское» поведение, и затем самые бесстрашные и благоразумные выделяются из толпы и идут нас разнимать. Нас всего было десятка два, и городские вместе с прибывшими из деревни нашими родителями с превеликим трудом растащили в разные стороны, громко ругая нас. Я с товарищами еще долго смотрел на эти ненавистные морды, желая продолжить бой, но нас увели в деревню, а наши противники уехали восвояси в свои каменные, душные и ненавистные мне хибарки. Шрамы на теле памятью о боестолкновениях остались до сих пор…
И вот на моменте, когда отец вел меня, крепко сжимая рукав моей рубахи, домой, чтобы мать и сестра вновь залечили мои боевые раны, он вдруг сказал голосом Светозара:
- Порфирий, просыпайся. Мы почти на месте.
8 августа. 14.00.
Двадцать верст растянулись на долгих полтора часа. Я усиленно протирал слипающиеся веки, а Евдокий, пихаясь, вылезал из машины под хлещущий с небес ледяной поток.
- Ну, что выспался? – заботливо спросил Светозар, устало улыбаясь.
Я коротко кивнул, и, зевая, протер рукавом запотевшее боковое стекло. Вместо полей я увидел серые простыни пустырей с небольшими рублеными избами и огородами; поток транспорта стал гуще, и потому ехали мы медленно, так что нам даже не пришлось останавливаться и съезжать на обочину, чтобы Евдокий смог залезть обратно в кузов.
Воздух был полон криков и гнусавых гудков клаксонов, приглушенных шумом дождя. Впереди видимость была по-прежнему плохой – вблизи можно было рассмотреть только очертания да расплывчатые пятна огней фар и фонарей.
- Туман, чтоб его черти побрали, - процедил сквозь зубы Светозар. – Недавно опустился, придется опять аки сомнамбула плестись – там уже кто-то с кем-то столкнулся, и из-за этого как раз такое движение медленное.
Грузовик почти не трясся – по тихому приятному шуршанию я определил, что под нами асфальт, точнее, то, что осталось от него, дальше наверняка был либо бетон, либо щебень. Асфальт у нас кладут только на трассах, да и то не на всех, все больше либо брусчаткой, либо бетоном, либо, что чаще щебнем, потому что тот асфальт, что мы делаем, весьма капризен (как только наши предки его делали, что он до наших дней остался?). Осадки, природа, разламывающая его растительностью, тяжелые грузы, и недостаток нефти, которая вся уходит на технику – потому он не популярен. Да и хватает его на два-три месяца, но кладут только лишь через год-два, как повезет. Бетон более долговечен и прочен, потому в западной части страны он почти на всех трассах лежит, но ненамного. Самая долговечная – брусчатка, но укладка больно трудоемкая. И, конечно же, щебень – постоянно он расползается по краям дороги, обнажая землю, как будто его и нет, зато самый дешевый – этим власти и руководствуются. Все для людей, как с иронией сказал Светозар.
Мы медленно плыли в гудящем потоке, пока не достигли места происшествия – две телеги столкнулись посередине дороги, разбросав по дорожному полотну свое содержимое – бочки, мешки и прочее. Владельцы их, судя по платьям, люди зажиточные, видимо, купцы, чуть ли не дрались меж собой – их оттаскивали в разные стороны милицейские патрульные в своих кирасах с синей полосой наискось. Милицейская карета тоже занимала порядочно места – они совсем не заботились о том, что по обе стороны движения скопились десятки транспортов, и самые отчаянные сорвиголовы пускались в обход по обочине, пользуясь тем, что все внимание стражей порядка было приковано к купцам.
Но нам дополнительных проблем иметь не хотелось отнюдь, и потому мы послушно простояли с десяток минут среди какофонии гудков, криков и лошадиного ржания, призывавших в приличной и не очень форме расчистить дорогу. Наконец один из милиционеров ушел в карету и вернулся со свитком. После недолгой перепалки инцидент был исчерпан тем, что купец дал одному из «синих», как еще называли патрульных, небольшой сверток из ткани, и те помогли расчистить дорогу.
Скоро мы уже подъезжали к городу – его невысокие каменные стены с зубцами, бегущими по верхушке, и неровные конусы башен были видны даже сквозь туман. Сейчас, конечно, они уже были не нужны – они были построены почти сразу после Войны, когда на город стали нападать горцы и пустынные кочевники, и Шебалино стало подвергаться постоянным атакам одичавших полулюдей, которые разучились трудиться на полях и разводить скот, и умеющие промышлять только грабежом. Но их набеги прекратились после установления единой власти, и стены стали не нужны. И теперь, когда мы подъехали ближе, я увидел пустующие строительные леса – оборонительные сооружения уже разбирали.
«Конец Средневековью», - с гордостью подумал я, ведь это обозначало, что какой-никакой, а некоторый прогресс в общественном сознании все же имеется. Конечно, они могли оставить стены, как памятник, но таких памятников сейчас в стране предостаточно…(в тексте лакуна).
- Хм, и ров закопали, - покачал головой удивленно Светозар, выглядывая из окна.
Мы вновь стояли в пробке, теперь уже у въезда в город – под сенью высокой арки с воротами, которые пока еще были целы. Слева и справа вдаль уходили пунктиры частично уничтоженных стены и рва, сквозь которые проглядывали уродливые строения в несколько этажей – наследие ушедших времен, столь же уродливо «заплатанное» разнообразным материалом, например, шифером или металлическими листами, иногда разного цвета с самим зданием.
Наконец мы въехали внутрь. Вновь загрохотала под машиной привычная брусчатка. Вдоль грязной дороги с обеих сторон плотными рядами потянулись низенькие и приятные глазу частные дома, деревянные и каменные. Они выглядели не слишком симметричными и красивыми, но они меньше резали глаз, чем эти навевающие тоску многоглазые серые чудища, в которых живут бедные слои. Множество всяких лавок, кабаков и других увеселительных заведений, из которых лился смех и пьяные крики; раскачивались на ветру яркие расписные вывески на жердях и канатах над дорогой. Толпы худощавых, словно скелеты, горожан в грязных обрывках и лохмотьях, среди которых иногда мелькали цветастые одежды разжиревших богатеев с различными, как сказал Волешка, причиндалами – цепи золотые, огромные, едва не спадающие с головы тюрбаны, разрисованные узорами кафтаны и платья.
Да, наши предки бы немало подивились такому гротескному сочетанию Средневековья и их современности. Грязные улицы, нищие повсюду, тягловой транспорт, и в тоже время – не совсем привычные для их взгляда, чуть громоздкие и неуклюжие, медленные, но все же знакомые автомобили и грузовики; останки многоэтажных домов, в которых совсем не чувствуется уюта настоящего домашнего очага, а лишь холод и неприветливость бетонного короба. Телефонная связь еще осталась, вернее, создается заново, и ее сеть опутывает совсем немного, это привилегии властных структур.
Но что есть, то есть. Одни бережно вынесли знания и наследия предков через десятки неимоверно трудных и жестоких лет, пожертвовав многим, другие пользуются этими плодами, и нагло плюют на историю, заботясь лишь о собственной шкуре. Ах да, я, кажется, уже писал об этом. Ну ничего, лишним напомнить не будет.
- Так, сейчас завернем за угол, пересядешь за руль, - сказал вдруг Светозар, снова сбив меня с хода рассуждений.
Мы уже выехали на площадь – в центре ее летали вокруг двух виселиц тучи воронов, звонко гаркая на всю округу, и дерясь друг с другом за лучший кусок, пожирали болтающиеся трупы двух преступников, одетых лишь в набедренные повязки. На груди у обоих висела какая-то табличка, но надписи на них отсюда было не разобрать. Скупо блистала на пересечении небольшим медным куполом церковенка с грязными серыми стенами, вокруг которой толпились дома, и лишь маленький пятачок, выделенный под церковное имущество, оставался пустым. Напротив церкви возвышался огражденный высоким кованым металлическим забором дворец наместника, или, как принято называть его, городская администрация. В принципе, верно и то, и другое, потому что это здание как раз выполняло обе вышеназванных функции, просто оскорбления наместника в коррупции могли стоить дорого тому, кто посмел распустить свой грязный язык. Иногда отделывались штрафом, а иногда – арестом и побоями, чтобы невежа познал, что не стоит осквернять наместника – человека, которого назначил представитель рода, имеющего божественное происхождение, а, следовательно, в котором есть частичка той святости, коей обладает монарх.
Возле церкви стоял неопределенного цвета кособокий двухэтажный короб ратуши с высоким шпилем-громоотводом, где проходили собрания, имеющие, впрочем, символический характер, потому что все решения, касающиеся жизни города, единолично принимал наместник, а заседания - это так, для отвода глаз и придания демократичного характера законотворческому процессу, как и во всех крупных поселениях нашей страны. Только в деревнях да в селах осталось хоть какое-то подобие народовластия. Там все решения только так и принимаются – сходом всех старейшин – глав всех улиц или районов, у кого как, а ежели кто из старейшин отказывается прислушиваться к мнению других участников Совета, то его гонят прочь.
Я обратил внимание и на дома вокруг площади – все сплошь каменные, чтоб не схватило пожаром, и если чуть дальше дома имели хоть немного благородства и хоть какую-то симметрию, то эти были построены по принципу «мой дом - моя крепость», и каждое из строений действительно больше напоминало бастион с амбразурами, чем жилье.
Светозар свернул с главной дороги на пересекающую ее улицу, поближе к церкви, где толпились под небольшими воротами в приход нищие, просящие подаяния. Их кучки гнездились под козырьками близстоящих домов, укрываясь от дождя. Веченский резко остановился около одного из них.
- Перелезай за руль, - приказным тоном сказал он, и полез через меня наружу. – Не вылезайте без надобности.
Он подошел к человеку, стоящему отдельно от других. Лицо его было скрыто под капюшоном. Человек не выглядел сильно бедным – его одежда сохранила хоть какую-то целостность, в отличие от оборванцев, одетых в бесформенные мешки, сшитые из обрывков разных тканей.
- Эх, человече, почто тебя так судьба обидела? – без тени иронии, полным сострадания голосом сказал Светозар, и покопавшись в кармане, дал ему какую-то мелочь.
- Спасибо, добрый человек, да хранит тебя Всевышний, - монотонно ответил человек, и стал шепотом разговаривать со Светозаром. О чем они разговаривали, понятное дело, слышно не было. Иногда Светозар как-то испуганно передергивал плечами, и оба озирались по сторонам. Евдокий притих – он тоже следил за ними через прореху в брезенте. В конце концов, Светозар вернулся обратно в кабину, и снова сел за руль, а нищий запрыгнул в кузов.
- «Синих» не видать было? – первым делом спросил Светозар.
- Не видел, - подтвердил я, и стал рассматривать здоровающегося с Евдокием горожанина. Средней комплекции, немного туманный блуждающий взгляд, смотрящий как бы мимо собеседника, а так вполне обычный человек.
- Знакомьтесь, это наш информатор, Мирослав, - познакомил нас Светозар. Незнакомец протянул холодную руку для рукопожатия и затем уселся рядом с Евдокием. – Мирослав, как и немногие люди здесь, знает много о том, что творится в городе и в его окрестностях. И подобные ему оповещают нас, чтобы мы сюда не приезжали, ежели что в Шебалино творится худого. Мирослав, озвучь ребятам вести о нашем командире, а я пока следить буду за обстановкой.
- Итак, - начал он тем же глухим монотонным голосом, - Благовест Никодимович жив и здоров, это во-первых. Во-вторых, зная, что Благовест Никодимович поедет жаловаться на него Ероеву-старшему, после того как вы устроили Николе недружелюбный прием, Ероев-младший еще вчера днем натравил на вашего командира местные банды, у которых он главарем. И теперь, скажем так, возможности передвижения у товарища Павленко весьма ограниченные. Что у вас там произошло, я уже слышал от Светозара. Где Павленко сейчас, неизвестно, скорее всего, на вашей квартире, поэтому сейчас мы туда и направимся, главное, что он не в руках этих головорезов, это точно.
- Но как Никола так быстро добрался до города? – спросил я. Чуть больше пятнадцати верст пешком по глухому лесу до трассы для изнеженного неподготовленного горожанина могут обернуться множеством неприятностей, да и времени уйдет пять-шесть часов минимум, а к тому времени Благовест уже мог благополучно отрапортовать царю-батюшке про нерадивого сынка да спокойно проехать к нам.
- Этого не знаю, - сухо ответил Мирослав. – Может, добрались до проселочной дороги, и там телегу попутную поймали, или где у них еще транспорт хранился, но через два или три часа после инцидента он уже находился в городе и поднимал своих холуев на перехват. Кстати, Светозар, и к тебе информация – слышал я совсем недавно, утром, что Никола считает, что Благовест еще вчера уехал на вашу базу, и хочет послать туда своих бандитов, чтобы те вас напугали, то есть обстреляли да забрали некоторые найденные вещи в качестве трофеев, а вы б страх перед ним имели, и он, как папаша, доход с вас теневой будет сдирать.
- Правильный слух – они уже сегодня ночью заявились, пытались обворовать нас, - со злобой в голосе забарабанил Веченский пальцами по колесу руля. – Рожи им знатно набили - вряд ли сунутся впредь.
- Да вот только самого зачинщика не было видно. Заметил бы, пришиб мелочь пузатую, – вспылил Евдокий. – С превеликой радостью и без капли раскаяния. Ишь ты, обнаглел щенок раньше времени! Мы так себя вообще не прокормим, ежели с нас будут по две дани за раз снимать!
- Его это не особо заботит, - с презрением добавил Светозар, и спросил у Мирослава. – Сколько у щенка в подчинении людей и где они, знаешь?
- Точных данных нет – от полусотни до двух сотен. Так или иначе, сила серьезная. По слухам, за Благовестом была шумная погоня, когда он от Ероева-старшего вышел, кое-как насилу от них оторвался. Потом от него вроде бы отстали – то ли понадеялись, что сам в их лапы попадется, когда для вас закупать вещи будет, то ли они вас в лагере накроют. То есть должно быть чисто, но на базар лучше не соваться.
- Меры предосторожности все равно соблюдать надобно, - согласился Веченский и предупредил, что ехать осталось совсем немного. Из оружия взяли только охотничьи ножи да пару кремневых пистолетов.
А пока мы подъезжали к востоку города. Не слишком опрятные улицы с привычными взору частными домами сменились уродливыми серыми бетонными коробами. Было такое ощущение, что недавно здесь прошли беспорядки – почти пустые улицы были грязными донельзя, на них лежал мусор и выломанная брусчатка. Прямо по дорогам редко плелись черные от грязи, горбатые люди в лохмотьях, вяло реагируя на гудки клаксона. Некоторые дома были заброшенными – из обгоревших пустых глазниц окон средь многолетнего слоя пыли и груд камней виднелись очертания тряпок, служивших кому-то постелью, и прочий хлам.
На тротуарах под навесами грелись вокруг железных бочек, из которых вырывалось пламя, кучки оборванцев, напоминавших больше тени, чем людей; на зданиях углем были различные нарисованные разные неприличные слова и антиправительственные лозунги – так, наверное, и выглядели неблагополучные районы мегаполисов до Войны.
- Не шибко здесь уютно, - прошипел Евдокий, звеня клинком, будто ожидая нападения, и я промолчал, выражая полное согласие с ним. Но через несколько кварталов стало чуть лучше – строения имели вид чуть благороднее, а улицы стали многолюдными, что не вселяло чувство опустошения, как ранее. Но это впечатление оказалось обманчивым – Светозар вдруг свернул в переулок, и в нем оказалось столько же грязи, сколько и на въезде в этот район. Дворы были полны мусора – осколки стекла по земле, перья, оборванные лоскуты, и даже засохшая кровь на стенах.
- Свиньи, самые натуральные, - снова презрительно пробасил он. – Правильно, что в городе жить тогда не остался, сделался б таким же!
В каком городе и когда, он не уточнил, но и тут его реплика была встречена одобрительным молчанием. От этих бетонных джунглей так и веяло жуткой тоской, а серое небо, хоть уже и переставшее лить слезы, оплакивая прекрасные далекие времена, еще больше нагоняло скуку и меланхолию.
Грузовик въехал в пустой двор, имевший П-образную форму, и Светозар заглушил двигатель.
- Все, - сказал он, и мы дружно покинули машину, с опаской осматриваясь по сторонам. Выйдя из машины, я почувствовал себя еще беззащитнее. Мы были в каменном мешке – сзади, слева и справа над нами возвышались огромные облупленные пятиэтажные короба, пялящиеся на нас десятками застекленных, заклеенных и заколоченных окон, будто высокомерно насмехаясь над нами. Выход из этого мешка проходил под аркой, и невольно казалось, что стоит сделать шаг к ней, как он закроется стальными прутьями, и мы останемся здесь навечно. – Пока осмотритесь. Запоминайте каждую деталь, каждое окно, каждый балкон, потому один лишь Бог знает, как нам придется уходить…
Я огляделся и посмотрел на Светозара. Он посмотрел несколько секунд на окна и крыши, будто ожидая нападения, затем закрыл двери грузовика, и приказал Евдокию связать края брезента, чтобы никто не смог пробраться в кузов. После всех этих действий мы вслед за Веченским пошли прочь отсюда, гремя лопающимися под сапогами осколками стеклами и хрустящими мешками.
- Смотрите по сторонам, - предупредил Светозар почти шепотом, но так, чтобы слышали все, - Если заметите подозрительных личностей, незаметно подавайте знак.
Он засунул руки в карманы, в одном из которых что-то обязательно лежало, и ускорил шаг. Я почти поравнялся с ним, и стоило нам войти под арку, как из-за выступа в стене вышли две тени с корявыми ножами в руках, и одна из них прокуренным голосом прорычала:
- А ну, выворачивай карманы, а не то вскроем на раз! Деньги, часы…
Что они там еще желали, вор не договорил, увидев еще двоих наших товарищей. Воры бросились было прочь, но я в коротком прыжке схватил его за шиворот, вывернул руку с ножом и пару раз припечатал лбом об стену, напоследок дав под дых, отчего он осел и скорчился. Светозар тем временем бил головой второго об колено, как молотом об наковальню, и после нескольких ударов с силой бросил наземь.
- Каши нужно жрать больше, а не табаком травиться, - строго посоветовал Светозар, и чуть ткнул носком сапога в противника, чтобы убедиться, что он жив, и тот тихо заскулил.
Веченский добавил безразлично, брезгливо осматривая человека, конвульсивно бьющегося в тряске беспрестанного кашля:
– Хилые вы какие-то.
Он без церемоний волоком оттащил его на свет, чтобы лучше рассмотреть лицо и экипировку, показав нам заросшее окровавленным жестким волосом лицо, вдобавок, испещренное линиями десятков морщин. Но, несмотря на старческое лицо, угадывалось, что его обладателю нет и тридцати лет. Одет он был, как и все бедняки здесь – куртка вся заштопана и перештопана, разодрана в клочья так, что мех из дыр пролезает, на руках вдобавок тюремные татуировки. Посмотрев на него, мне даже жалко его стало.
- А вот нечего лезть было! – Светозар отпустил его, и вор повалился на землю, тяжко отдыхиваясь. Веченский обернулся к нам. – Не та это шпана.
И снова вору:
- Живи, щенок, в следующий раз добрые люди к тебе так благодушны не будут!
Он перешагнул через него, подобрал ножи, выкинул их в кучу около арки, высыпавшейся из перевернутого мусорного бака, и, пройдя с десятка два метров, Светозар обернулся к Мирославу:
- Ну, что, с нами пойдешь, или… - он неопределенно покачал головой.
- Нет, не хочу быть замеченным, в случае чего, - глухо ответил Мирослав, воровато косясь взглядом по сторонам, -
Я буду недалеко.
Светозар кивнул, и Мирослав быстрым шагом ушел, буквально растворившись между немногочисленными прохожими, что было странно – он никуда не сворачивал, и его одежда немного отличалась от одежды прохожих большей опрятностью, что должно было выделить его, но он исчез.
- Талант, - ухмыльнулся я, даже немного завидуя.
- Работа такая, - ответил Светозар, и мы продолжили путь.
В квартале было все также спокойно, только личностей, которые подпадали под определение «подозрительных», здесь было слишком много, но никто из нас не подавал виду, что сколько-нибудь этим обеспокоены. Наконец, мы подошли к нужному подъезду, абсолютно такому же, как другие.
- Вон, видите? – одним взглядом показал Светозар на парочку молодых людей, облаченных в грубо выделанные кожаные куртки, обладающих несколько выдающимся среди горожан более крупным телосложением. Они стояли на тротуаре у заколоченной лавки совсем недалеко от нас и мирно беседовали, иногда осматриваясь, но нас они, кажется, не замечали, или делали вид, что не замечают.
Мы осторожно ввалились в подъезд. Сразу бросились в глаза стены, словно лунная поверхность, покрытые лунками, из которых выглядывала арматура; пол весь в бетонной крошке, окурках и стекле, средь которых беспорядочно бегают невиданных размеров тараканы. В нос ударила адская смесь различных неприятных ароматов – чьи-то испражнения, табак, отвратительные дамские духи смешались воедино, и от них у меня первые полминуты восхождения по лестнице кружилась голова, и тянуло опорожнить наружу утренний перекус, если он там еще остался. Ступеньки тоже оставляли желать лучшего – кое-где они обвалились по ширине почти на треть, обрывки железных перил, порезанных на металлолом, угрожающе скрипя, висели над головой. Из лифтовой шахты, в которой, понятное дело, лифта не было уже больше ста пятидесяти лет, жутко несло дохлятиной и гарью. Из разбитых окон на лестничных площадках ворвался жестокий ветер, взметнув вверх столб пыли.
Наконец Светозар остановился у ободранной двери, расписанной белыми иероглифами, и постучал. Дверное окошко открылось, и на нас безмолвно уставился усатый человек в очках с вынутыми стеклами, на место которых была решеткой наклеена черная материя, между полосками которой оставались маленькие дырочки для обзора. Такие самодельные очки служили солнцезащитными – в лавках очки с черными стеклами стоили неимоверно дорого.
- Свои, - сказал Веченский, и окошко закрылось. Лязгнула цепь замка, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы мы смогли войти внутрь только по одному, а сам незнакомец зашел за дверь, держа левую руку за спиной.
Мы быстро вошли, и дверь быстро захлопнулась. Благовест стянул очки и накладные усы и поставил у стены кинжал, зазубренный с одной стороны.
- Хвоста не было? – лаконично спросил он, прервав тишину.
Светозар покачал головой:
- Около лавки стоят две интересные личности…
- Видел, - закивал в ответ Благовест. – Но это не за мной.
Он повел нас в комнату, демонстрируя убогую обстановку квартиры. Облупленная зеленая краска на стенах, везде пыль столбом, грязь… Бомжатник какой-то, Перун свидетель.
Мы вошли в грязную комнату с ободранными обоями, и расселись – я и Евдокий заняли на табуреты, Светозар сел вместе с Благовестом на диван, тут же пыхнувший нам облаком пыли в лица; другой мебели, за исключением кровати да встроенного в стену шкафа, не было. Из заляпанного комками пыли и мошками окна я увидел внутренний двор с грузовиком, и смекнул сразу же, как мы будем спасать командира.
- Когда начинаем? – спросил я. Благовест повернулся ко мне, подставив лицо под тусклый свет из окна, и только сейчас я заметил, что у командира под левым глазом блестит огромный лиловый «фонарь» с небольшим кровоподтеком. В остальном глаз был в порядке.
- Порфирий! – зашипел вдруг он. – Что ты как ребенок? Не можем мы сейчас двигаться обратно.
- В чем дело? – непонимающе нахмурился Светозар. – Боишься, что нас схватят?
Благовест протер глаза и заворчал:
- Нет. Они даже не знают, где я, а те, что стоят, они второй раз встречаются с кем-то. Вроде бы ведут переговоры с другой бандой – на встречу с ними пришли… - он шумно засопел и защелкал пальцами в попытке вспомнить название. - Названия у них, строго говоря, нет, но они базар и прилегающий к нему район держат под контролем. Как вы нашли меня?
- Да сам догадался, и еще Мирослав по пути попался, - ответил Светозар. - Правда, я хотел сначала на базар поехать…
Конец фразы он произнес совсем медленно, и вдруг скороговоркой выпалил, чуть не подскочив с дивана:
- Благовест, ты от вопроса не уходи, давай напрямую говори!
Павленко замялся, будто от стыда, издал протяжный гортанный стон и сказал:
- Напали на меня, когда я уже на базаре был, вам инвентарь закупал и батареи зарядные для динамо-машин, - тут мы втроем вздрогнули, вспомнив, что без спроса залезли в вагон Благовеста и взяли у него вещи. Он наших переглядываний, к счастью, не заметил.
- Так ты к Ероеву попал? – тревожно спросил Светозар.
- Нет, - холодно отрезал Благовест. – Все эта бюрократия, чтоб она в аду вечным пламенем пылала. Я когда к нему приехал, меня не пустили, мол, какую-то бумажку им надо, что я записан на прием. Я сказал, что экстренно, и все равно не пустили, дескать, пропуск нужен, и после того как я долго и нудно объяснил, что мне очень срочно нужно к нему попасть, предложили сей пропуск… - он показал жестом деньги. – Ну вы поняли. Соответственно, пришлось идти в другое крыло здания администрации. Там мне после долгих проволочек выдали эту бумажку, – Благовест достал из нагрудного кармана запачканную отпечатками пальцем небольшой квадратик бумаги. – Я пошел обратно, и тут оказывается, что Ероев внезапно уехал по важному делу! - командир всплеснул руками, и спокойно добавил. – Впрочем, думается, что его там и не было. Секретарь записал меня на вечер, а я решил не терять времени попусту и поехал покупать вещи.
Тут я снова решил включиться в разговор:
- Дальше мы все знаем, только один вопрос, - взгляд на его глаза заставил меня задуматься. - Вернее, два. Первый: как в такой короткий срок эта сопля смогла добраться до города, и второй: откуда такой знатный синяк?
- На первый вопрос ответа я не знаю, потому что я его не видел и не слышал. Но то, что он был в городе к вечеру, это точно. И теперь, если он расскажет папочке о нас, дрянных таких-сяких, нам, будет, мягко говоря, не очень комфортно, - он зло крякнул, - А на второй вопрос могу ответить просто: на рынке, когда покупал товар, эта сволочь на меня сзади напала, я рванул, что есть силы, но поскользнулся и упал лицом на прилавок. Приложился я хорошо, но с глазом порядок, вижу без проблем.
- Так я не понял, Благовест, мы едем или нет? – спросил Светозар. – Порфирий ведь был прав, что сразу спросил - валить надо быстро, пока про нас не унюхали. А то был прецедент уже… - он рассказал про драку под аркой, на что Благовест тяжко вздохнул:
- Если не еровцы, значит, не ероевцы, у тех-то одежа сравнительно хорошая, да и оружие приличное, а не ножи из консервных банок. Никола, мелочь пузатая, снабжает их помаленьку, - и тут же помрачнел. – А товар забирать надобно, я уже за него деньги заплатил. Продавец знакомый, конечно, оставит на время, чтобы я забрал, но долго в запасе держать не станет, торговля есть торговля. А потому вы должны забрать товар.
Светозар взвелся с полуслова:
- Благовест, ты белены объелся невзначай? Нам еще афедроны свои нужно отсюда унести, а ты за товар трясешься, аки баба! Ты же сам сказал, что базар контролируется другой бандой? А если за нами попрутся ероевцы? Такая сеча начнется… - и, махнув рукой, сказал уже спокойно, глядя ему прямо в глаза. – Благовест, бог с ним, с твоим товаром, ни черта страшного, динамо-машины себе сами сотворим…
- Ага, хорошая изолента как самосвал стоит! – возразил насупившийся Благовест, и принялся деловито сверлить носком сапога трухлявую половицу. – Аккумуляторы, чай, своими руками тоже можешь делать? Да я б и сам рад бы научиться всем этим технарским премудростям, да некогда, сам видишь, что у нас за труд!
Веченский приумолк и сумрачно склонил голову, поняв, что противостоять командиру бесполезно.
- Сколько? – только и спросил он.
- Почти триста, - выдержав некоторую паузу, ответил Благовест. – Динамо-машины, лопаты, сверла, комбинезоны новые, с возможностью крепления бронепластин…
- Это дело хорошее, - заметил я, и вдруг вспомнил. – Мы же тебе, Благовест Никодимович, самого главного не рассказали!
- Это чего же? – заинтересованно спросил он, придвинувшись чуть ближе.
Рассказ о туннеле был довольно долог. Лицо Благовеста сияло все больше с каждым моим словом. Он чуть не засмеялся в полный голос, еле сдерживая себя, когда я рассказал, как нашел шахту, неосторожно упав туда, и Евдокий, доселе молчаливый, иногда принимался вставлять свои пять копеек в мои повествования.
Заслышав про аммиак и про видения Евдокия, вызванные химическим веществом, Павленко, не скрывая эмоций, поморщился, но я его успокоил, что в противогазах там работать вполне можно, и что газ наверняка выветрился. Результаты осмотра его тоже вполне устроили.
- Да, молодцы вы, - одарил он нас всех теплым взглядом. Благовест даже чуть ерзал на месте, едва не сдерживаясь, чтобы обнять всех нас да расцеловать. – Это ж сколько можно-то заработать… - и снова у него внутри будто заходили черные тучи, - Если Ероев-старший не придет с нас вторую дань брать…
- Ничего, Благовест, схороним, если надо будет, - подбодрил его я. – Все сделаем… и еще одно. Светозар, тебе этот ваш информатор про нападение больше ничего на улице не говорил, когда ты его встретил сегодня?
- Нет, вы все слышали сами, - Светозар собрался с силами и скрепя сердце, обернулся к Благовесту. – Никодимыч, придется тебе принять еще одну плохую весть, - тот сидел, смотря на него в упор и даже не шевелясь от страха. – Сегодня ночью на нас напали, пытались обчистить туннели. Мы их прогнали, но парочку мешков с вещами уволокли.
Мирослав ничего не сказал, но слухи могут разнестись очень быстро.
Благовест широко раскрытыми глазами беспорядочно шарил по комнате, будто что-то выискивая, и нервно притопывал ногами. Потом он вскочил и заходил по комнате взад-вперед, заложив руки за спину. Это продолжалось недолго, и он резко остановился в центре комнаты.
- Езжайте сейчас, - сказал он вдруг. – Светозар, запоминай координаты, - он продиктовал ему улицу и местоположение лавки.
- Пойдете вдвоем с Порфирием, - стал раздавать приказы Благовест. - Евдокий больно широк в кости для местных жителей, может подпасть под подозрение у местной бандитской братии, поэтому останется здесь. Хотя… - он со скрытым умыслом хитро покосился на Евдокия, - Проверишь пока мой грузовик, он недалеко, и вернешься.
Он открыл шкаф, полный всякого барахла, и достал оттуда пару кастетов с шипами и два потертых балахона, какие я видел у многих людей на улице.
- Брезентовые куртки - распространенная вещь, но не в этом районе, вас примут за челноков с контрабандой и попытаются ограбить или сдать патрулям. Балахоны привлекают меньше внимания. Стрелять вы там не сможете, и ножами действовать сложно, поэтому кастеты вам придутся в самый раз. Грузовик оставьте в незаметном месте.
И на прощание добавил:
- Господь с тобой, Светозар. А тебе, Порфирий, пусть да помогут твои боги.
Оценили 4 человека
8 кармы