КАК Я ВЫЖИЛ ФОТОГРАФОМ.

Автор: Вячеслав Скребец

Не хотел писать вычурно и вычеркивал эту фразу четыре раза, но она все равно тут. В те незабвенные времена, когда в мир значков на бархатной тряпице, диафильмов и марок в тиснёных альбомчиках, явилась каста фотографов, жидкие масоны самораспустились. Побросали свои кожаные Ложи, на ходу срывая бессмысленные уже орденские подвески с изображением Всевидящего Ока. Фотообъектив — вот единственный глаз, заставляющий заглядывать в себя всех. Он консервирует время, прессует пространство и гипнотизирует человечество нелетающей птичкой. Редкие квазимоды уворачиваются от Гелиоса, бога преломления белого света.

Индивид, который умел варьировать выдержку с диафрагмой, понимал разницу между экспозицией и экспонированием, говорил только «фиксаж», а не «закрепитель», являлся прямым потомком мифических титанов и автоматически освобождался от борьбы за портвейн. А если у него ещё и фотоаппарат был - он мог себе позволить не выступать на политинформациях. Опухший, с красными глазами, воняющий гидрохиноном он все равно смотрел на население, как Мик Джаггер мог бы на Татьяну Буланову, живи они на одном Марсе.

Только индийские джинсы и кроссовки «Ромика» могли соперничать с фотоувеличителем и глянцевателем. Айфоны нынче так не удивляют как тогда фигурный резак для бумаги. Двухсторонний! Как тебе такое, Стив Джобс?! Простите за почерк, до сих пор руки дрожат от экстаза. Отдельным списком на канонизацию шли фокусники, умеющие наощупь вставить фотопленку в бачок для проявления. Ни одна религия не в силах продублировать молитвы, которые они, обмотавшись шерстяным одеялом, произносили в темноте ванны. Долгие годы ещё думал, что «улица красных фонарей», это место, где селятся фотографы. Купался бы в этом вступлении до бесконечности, но понимаю, что меня мало кто понимает. К тому же история эта про то, что у любой фотографии в те времена существовал негатив.

В эту эпоху великих буквосочетаний «Смена-8М», «Вилия-Авто», «Зенит-3М» меня пригласили на чужую свадьбу. Позвали не меня, конечно, а фотоаппарат с очками, но я шёл, потому что есть такая профессия – Родину фотографировать.

Экспозиция следующая: пригород забытого генеральным секретарём городка, столовая, которая при помощи скатертей превращалась в кафе, и я никого не знаю. После пяти «горько», некоторые гости уже оглядывались в поисках того, кто поможет сделать торжество незабываемым, но меня спасал фотоаппарат. Бить фотографов просто так в ту пору было не принято.

В первую нелепость я вляпался с подачи слишком ответственного свёкра, который начал отмечать женитьбу задолго до того, как молодые познакомились. А мы с ним знакомились три раза, после чего я, пренебрёг прямым назначением и на глазах у приверженцев бытового твиста, сотворил непотребное – отпорхал в вальсе со свидетельницей. Честно говоря, от вальса там было только название и захват, но партнёрша раскраснелась, а это верный признак того, что хореография, это не только физкультура, но и инструмент охмурения. Почти как фотография. Фантомную динамичность сего процесса могла бы выявить длинная выдержка с проработкой заднего плана и медленная синхронизация. В этом поселке убивали за меньшее, но свадьба в образе свидетеля, алая лента которого почему-то была повязана на поясе, проявила человеколюбие и просто предупредила: «Фотик возьми, падла». В его глазах недвусмысленно сверкали первые две части статьи за хулиганство.

В стадии любви ко всему живому, то есть когда самогонка во мне уже выдавила из фотографа любителя, я оказался морально неуязвим. Мало творцу ловить момент, надо его создать, прожить так сказать фотографию изнутри. Ладно, украл туфлю невесты, ладно сам же и выпил из нее – примерять-то было зачем?!

В общем, заслужил в первый раз. Свидетель предусмотрительно берёг очки, а вот левое ухо ему показалось не жизненно важным. Свёкор полез защищать и оттоптал правое. Познакомились, конечно. Тактично матерясь, он объяснил, где валяется тонкая грань между «творить» и «вытворять». И что для меня здесь сексом не пахнет. Ладно, не было тогда такого слова, другое было. От благодарности и на память, сфотографировал его, не снимая крышки с объектива.

Второй раз досталось вообще ни за что. Пить на брудершафт с чужой тёщей я расценивал как прелюдию к портретной фотосессии, что само по себе есть трудовой героизм, а тесть как оппортунистическую инфекцию для организма его семьи. Он убедительно декламировал в меня выдержки из морального кодекса строителя коммунизма, и даже нечаянно использовал цитаты из устава Союза фотохудожников СССР. Смысл его доводов сводился к тому, что непаханое поле моих эротических фантазий он может засеять пророщенными семенами заскорузлой импотенции. Случайно отломал вспышку. Хотя хотел руку. Пришлось отбиваться терминами «голый профессионализм», «творческие поллюции», «конструирование образа». Естественно, он услышал только слово «голый» и обнял меня за горло. Растащили нас гости, не настроенные на поминки.

Распихав творческую гордость по карманам, я ушёл заниматься делом – щёлкал милую официантку, засветил плёнку, потерял экспонометр. Мне тогда уже показалось, что алкоголь и фотоискусство несовместимы и в то же время, чем-то неразрывно связаны. Как-то не запомнился последний час первого дня, а в предпоследний ничего интересного не было. Ещё пару раз вспыхивала полемика рук, но без куража, всё ограничивалось тезисным изложением Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». Жених в надежде, что я все-таки запечатлею как ему «горько» великодушничал – погодите, мол, метелить, ещё второй день.

Следующий день с трудом пришёл в трёхкомнатную квартиру панельного дома. Лица те же, в том же состоянии. Только самые близкие родственники, я и фотокамера.

Второй день русской свадьбы – это как первый день сотворения мира. Сначала отделяется свет от тьмы. Проявляются светотени. Это потом уже необходимы твердь и жидкость. Особенно жидкость. Прочие радости восприятия ждут своей очереди. Вестибулярный аппарат возвращается последним.

Божьи твари никак не желали превращаться в людей. Жених с невестой периодически терялись, их выковыривали из ванной и заставляли целоваться наглядно. Ближе всех к фотомодели была спящая свекровь. Свёкор никого не узнавал. Тёща грамотно заштукатурила синяк. Гости вялыми косяками перемещались по комнатам вслед за обнадёживающим бульканием. К обеду у свадьбы открылось второе дыхание. Особенно веселились те, у кого осталось чем вспоминать вчерашнее и наполнить сегодняшнее. Постановочные снимки никак не удавались, и я перешёл к репортажному стилю фиксации мероприятия.

В поисках фотогеничности и свёкра забрёл в музыкальную залу, сотворённую из хрущевской кухоньки. Гармонистка - этакий живчик-Чаплин так виляла бровями, что даже Тынис Мяги не удержался бы и бзынькнул по гитаре чего-нибудь. А мне отставать от него было не резон. Я благоразумно спрятал аппарат в какую-то красивую коробку, и чуть сместив репертуар в «Машину времени», мгновенно освоил пятиструнную гитару.

Наш дуэт семимильными доминантсептаккордами двигался к шлягерному оргазму. Лишь нечувствительный к терциям муж сопрано был глух и против. Его тошнило от эстрады и просто. Ему не нравилась во мне мелочь - как я дышу. Налетел, чисто злобный ураган-дальнобойщик на робкую свечу творческого флирта. Прыгать со стула через стол я научился за один раз. В воздухе успел подумать, что снивелировать диспропорции вытянутого лица лучше бы снимком в три четверти, а еще правильней в профиль. В дверях спружинил о свёкра. Знакомиться было некогда, и я развернулся, чтобы защитить свой художественный вкус и нос. Дискутировали мы интеллигентно, стараясь не зацепить гармонистку. Победителя не выявили, но призом мне достался лейкопластырь.

От борьбы песенного искусства с инстинктом саморазмножения всех отвлёк покрик хозяйки: «А давайте чай пить с тортом!» И тут я вспомнил, что в коробке, действительно что-то пачкалось. Теперь меня жаждали все женщины. Ну, не совсем меня, а мою фотографическую птичку. Кто-то пощупать, а некоторые и пощипать. Птичку было жалко. Я отмахивался липким фотоаппаратом и умолял о передышке. Отпустили, но в залог забрали камеру.

Иногда, чтобы отдышаться нужно, покурить.

Сижу на скамеечке у подъезда, размышляю о том, как легко поцарапать внутренний мир фотохудожника и как трудно сбежать, если ты даже не знаешь, где находишься. Свадьба пела и плясала, хоть святых выноси. Тут мимо шкондыляет взвод туземцев с намерениями печенегов. Спрашивает с нажимом на тюркские наречия, мол, что за шум, а драки нет? Я рассмеялся в них сквозь лейкопластырь. Беспричинный смех резко возбуждает микробы конфликта между трезвыми и весёлыми. Мама меня учила, что врать каждый день нехорошо:

- Свадьба тут, - предчувствие фотомонтажа.

- А ты кто такой? - резкие тени, контрастность в низком ключе.

- Пока вы не проявились, хотел стать геофизиком, - не радужная эмоциональная тональность.

- Умный, да? - однотонная фактура фронтальной направленности.

- Нет, я просто фотограф, - эффект сепии.

- А где фотоаппарат? - избыточная зернистость.

- В торте.

С чего аборигены решили, что я издеваюсь, выяснить не успел. В связи с численным перевесом композиция вылупилась неуравновешенной и вырванный из оградки палисадника штакетник этого никак не компенсировал. Заваленный горизонт, чередование световых бликов и пятен создавало нелинейную асимметрию в панораме окружающего. Цветопередача была нарушена и доминировала лишь визуальная неустойчивость объектов. Я старался сделать всё, чтобы лупить меня им было скучно. Должен доложить, что в конце тоннеля не свет, а шум.

Но тут, с криками «Это наш фотограф!», свадьба высыпала в полном составе и насильственно привила фотофобам уважение к применению принципа «золотого сечения» в построении кадра. Кроме свёкра, который в это время объяснял гармонистке, что тунгусский метеорит называют так не, потому что он где-то там упал, а потому что упал не туда, куда надо бы. Он мне потом пересказывал, когда мы в последний раз познакомились.

После ремонта лейкопластырем и очков, я многое понял, но наибольшим откровением было осознание того, что своих не бросают. Разобьют фотоаппарат, морду, имидж, но не бросят. На финальном групповом снимке я даже покрикивал на них, перестраивая в закрытую композицию с фиксацией гендерных противоречий. На прощание хвалили, что не сбежал, просили не забыть про фотки, приглашали на чей-то юбилей.

Видимо, в следствии массированного массажа, испытал ещё несколько озарений.

Если тебя пригласили, не обязательно не будут бить.

Моя стоимость примерно восемь не битых.

Люди на фотографиях и те же персонажи живьём – часто не знакомы между собой.

Могут уважать и все равно бить. Или даже поэтому.

Если тебя не били, откуда ты можешь знать какой ты, когда бьют.

Видеть в людях удивительное несмотря ни на что - это редкое фотоискусство.

Не важно, если ты не случился, как фотограф, главное, чтобы не состоялся, как мальчик для битья.

Фотограф это тот, кто делает мир прекраснее из того что есть.

Это всё хорошо, но самое главное так до меня и не дошло: как звали свёкра?

Источник