Метаморфоза философа.

Автор: Кухмейстер

- Г-голубчики, - сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись в почерках. - Это же п-проблема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал, что она н-не имеет р-решения.

- Мы сами знаем, что она не имеет решения, - сказал Хунта, немедленно ощетиниваясь. - Мы хотим знать, как ее решать.

О том, что бог - он одновременно и есть и его нет, я узнал ещё будучи совсем невинным дитятей, когда, уложенный баиньки в своём спальном закутке, вместо просмотра сладких розовых снов про мишек и зайчиков на земляничных полянках лежал на половичке и, изнывая от острого любопытства, подглядывал и подслушивал из-под занавески ночи напролёт интереснейшие застольные разговоры взрослых:

- Нет! - заговорщически шепча, говорили, неприкрыто обольщая окутанных в нежно вьющийся свечной полумрак и вкусно замысловатую кружевную винную дымку крутобёдрых дев, густо бородатые мужчины в грубых свитерах, - Сперва бог скорее всего был - именно он-то, видимо, и устроил Большой взрыв. Но, по нелепой случайности, летящие с ужасающей скоростью из бесконечной глубины космоса, кварки и фотоны у нас на Земле чудным образом сложились в Резерфорда, Шкловского и Капицу, которые нам доходчиво и авторитетно объясняют: бог-то на самом деле не более чем квантовая флуктуация...

- Весь этот ваш физико-математический бог, - жарко, но тоже интригующим шёпотом оппонировали бородачам, так же остро жаждущие дамского внимания, бакенбардисты в ярких рубахах стиля “хиппи” - Это всего лишь ваши детские эротические проекции на сублимацию карты звездного неба внутри вас. Фрейд, к примеру, о боге говорил вот что…

- Ахъ! - всплёскивала руками моя молоденькая маменька (тогда ещё не очень суровый и почти не безжалостный культуролог). - Нет! Религия - это не для меня! А как же свобода выбора? Куда девать величие моего человеческого духа? Смирение? Покорность? Нет! - соглашалась она. - Могу, конечно же, допустить, что бог - это вселенский разум. Но старичок сидящий в хитоне и сандалиях на облаке? Нет, нет и ещё раз нет!..

Будучи из-за тяжёлой нанесённой лицеоволошенными мужчинами постродовой психологической травмы глубоко убеждённым кулинар-агностиком, брезгливо наблюдал окружающую предпасхально-яично-куличную вакханалию и с гневом отвергал даже саму мысль о затее что либо печь. Мелкими шажками хлопотливо семенил в кабинет. По дороге, мерзко хихикая, припоминал народное “Пекла Дуська пироги - все ворота в тесте…” и “...для вкусного хлеба ты попробуй тесто вымесить так, чтоб у тебя жопа была мокра!”

Надёжно запершись в кабинете, достал из тайничка заветные рецептурные скрижали и листал, пока не нашёл место с выпиской рецепта «Marmellata di peperoncino» из трактата «Забытое слово» графа-алхимика Бернардо, более известного по прозвищу Добряк из Тревизо. Нетерпеливо, притопывая ножкой, жадно перечитывал, освежая в памяти, нюансы рецепта. Совал скрижали обратно в тайник, замыкал кабинет на ключ и бежал бегом на кухню к родным алембикам и сковородам.

Отсёкши черенки, хитро щуря глаза, резал стручки красных острых перцев вдоль и удалял семена. Чистил от кожуры и семян пару кисленьких яблок. Половинки перцев и яблоки сёк небольшими ломтиками, обильно засыпал сахаром и мешал. Перемешанное ставил на ночь притомиться в холодильник. Достав поутру, добавил мёд и в медном горшке доводил до кипения. Взбивая блендером, добавлял капельку винного уксуса, кориандр и бадьян. Снова варил, но, совсем недолго.

С небезосновательным подозрением поглядывал на своих безудержно икающих и пучащих глаза огнедышащих деток, на коих, удачно к случаю зашедших в гости, и тестировал колючий острой сладостью перцовый мармелад. Со здоровой параноидальностью припоминал им вслух, загибая пальцы, все знаменитые случаи сыновнего вероломства, начиная от корыстолюбца Марка Юния Брута до сладострастца Андрия Бульбы включительно, но закончил сии увлекательнейшие истории рассказом о головокружительном кунштюке, вытворенным в своё время их дядей:

Ощущая себя на самом пороге победного решения Трилеммы Мюнхаузена, мой младший братец, тогда курсант четвёртого курса философского трижды ордена Аристотеля факультета Ростовского университета по счастливому наитию внезапно решил остановить на время свои научные изыскания и несколько призадуматься.

Окинув пытливым взглядом будущего дипломированного киренаика окружающее его пространство и лихо используя освоенный ещё на первом курсе счёт по пальцам, что, согласитесь, вполне доступно некоторым даже не особо талантливым гуманитариям, братец подсчитал: из пяти его научных коллег-студентов - двое уже покончили с собой, а оставшиеся трое, кто в большей, кто в меньшей степени напрочь тронулись умом и дружно в ногу шествуют верной дорогой в весёлый Дом Скорби.

Слабовольно спасая одновременно и свою бренную тушку и бессмертную душу от растления высокой наукой, братец решил дезертировать из философских окопов и, смело скрутив всем трём Мойрам фигу одновременно, решил поискать защитника помощнее. Завидная своей внутренней духовной свободой должность кочегара какой нибудь котельной или славная своим глубочайшим самоотречением стезя сантехника городских общественных туалетов его почему-то не привлекли, а вот идея уйти послушником в монастырь, показалась свежа и оригинальна.

Печально, вполголоса напевая “Твой малыш растёт не по годам и уже читает по слогам...” - горестно размышлял о недостатках народного образования:

Удивительно, но факт: в школьной программе уроков ОБЖ преподают всё что угодно - и как обезвредить в глухом лесу маньяка с бензопилой при помощи одной единственной спички, и о вреде курения при тушении техногенных пожаров, но не слова о главной опасности для спокойной и полноценной жизни взрослого человечества - детях. Начать хотя бы с их всегда неожиданного появления - ты только-только слегка в шутку похватал милую твоему сердцу девицу-красавицу за разные вкусные выпуклости, как нате-здрасьте! Вам через несколько месяцев под светлы очи в красиво перевязанном ленточкой свёртке приносят нечто агукающее. Начинаются всякие “сюси-пуси” и “Как же оно похоже на прадеда!”, мокрые пелёнки и необходимость обязательно держать в домашней аптечке свежие листья подорожника. Дальше больше - на ночь вместо сказки о Синей Бороде или про Колобка, рассказ о динамике взаимодействия не точечных частиц в теории струн (так как лучше пусть дитя об этом узнает дома, а не в подъезде), курение, спонтанные женитьбы, шляние по самым злачным местам и, как следствие, уходы в монастыри.

Пока бывший философ, а ныне свежевыпеченный служитель культа в роли послушника осваивал нелёгкие премудрости общения с богом напрямую и готовился принять постриг, наша маменька (суровый и беспощадный культуролог), утверждая и пробуя на вкус новый социальный статус, торжествующим шёпотом в хрустальную сферу небес “Я мать монаха!”, взялась жёсткой рукой за наведение порядка в расхлябанных семейных рядах. Хлябь заключалась в абсолютной некрещёности скромного автора сих строк, по причине занятости родителей оного победным строительством развитого социализма.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но, как в своё время говаривал Марио Пьюзо: “Принявший веру добровольно всегда фанатичнее родившегося в этой вере” и весьма настойчивые увещевания маменьки подвели вашего покорного слугу под монастырь крещения.

Крестильный поп нам попался какой-то суетный. Постоянно вглядываясь с глубочайшим подозрением в глаза, всё норовил заглянуть мне за спину, проверяя не скрещиваю ли я там пальцы. Собственно говоря, оно и понятно - ещё со времён розовой и безмятежной юности, без сомнения, просто лучащаяся высокой порядочностью и огромным внутренним интеллектуальным достоинством, физиономия вашего покорного слуги всегда вызывала при первом знакомстве у окружающих горячее желание при помощи любых подручных средств произвести то, что юристы называют “personal self-defense” или, ударив в набат, вызвать пожарных, полицию и службу отлова бродячих животных. Впрочем, и при втором, и при третьем знакомстве тоже. Закончив брызгаться водой и вопрошать: “Отреклся ли еси от сатаны?” - Кутейник повел оглашенного через алтарь, шарахаясь и испуганно крестясь от закономерного естествоиспытательского вопроса: “А где тут у вас прямой телефон для связи с небесами?”...

Прикупив в селе при монастыре небольшую усадебку, узкий лоскут земли которой уходил за странно изогнутый горизонт, и считая долг по выравниванию шеренги семейных рядов полностью выполненным, маменька (теперь не только суровый и беспощадный культуролог, но и строгая помещица) отбыла на новые фронты.

Вскоре, по упочвовению барыни, был выписан из города под светлы очи в должности (по устойчивому мнению моей семьи в единственно достойной для моих морально-умственных способностей) землекопа-трубопроводца. Задумчиво втыкая лом в ткань бытия во время рытья траншей под водопровод и копки выгребной ямы, воспринимал командировку, как уникальную возможность занятия прикладной метафизикой. Бегая, медленно запекаясь, по жаре за неуловимым главным сельским лозоходцем и наблюдая очень небольшой, но весьма забавный сельский социум, ощущал себя прямо таки штирлицем, рамзаем и матахарей от метагностики:

Монастырская деревушка, по самые крыши домов утопая в лесной зелени, замысловато змеилась вдоль речушки Ольховая, капризно перепрыгивая то на левый берег, то на правый. Мало речушки, поговаривали, что в карстовых пещерах под деревней расположена громадная линза подземных вод. Чудес в деревушке всегда хватало с избытком, то ли из-за наличия монастыря, то ли сам монастырь построили при деревушке из-за чудес, сейчас за давностью лет сам чёрт не разберёт.

Воцерковленные, крепкие духом и простые бытом селяне, применявшие для приведение себя в перпендикулярное с обыденностью состояние исключительно вкусный и полезный настоянный на степном буйнотравье продукт местной самогоноварной артели, в День св.Ильи Пророка видели в небе крест из облаков, а утром на Рождества Иоанна Крестителя свидетельствовали о ночной драке чертей с попами вокруг местного освящённого источника ключевой воды.

Народ же позамысловатей и поинтеллигентнее, исповедующий в основном нигилизм, как то - агроном, электрик и примкнувший к ним зоотехник местной свинофермы, приводящие себя в философское настроение различными марками покупного портвейна, в День Перуна наблюдали в небе летающие серебристого металла шары, а в сумерках на Ивана Купала из кустов возле источника лицезрели пляски русалок с буровиками из геологоразведки, случившейся аккурат неподалёку от села.

Кульминацией буколической богопоискной разведдеятельности по праву считал, когда под перезвон колоколов случившегося кстати праздника, прямо в толпящийся у монастыря православный люд, в чёрном высоченном клобуке, широко разведя полы чёрной же рясы и сияя белоснежной улыбкой в шестьдесят четыре зуба, отставной философ с грохотом сбежал вниз с деревянного крыльца церкви к нам (стоящим по праву близкого родства с монахом в первых рядах) и озорно прищуриваясь произнёс:

- Фу-у-ух… А, каково? Типичный Дарт Вейдер! - и отстраняя небрежно случившуюся некстати чью-то прилипчивую бабку с просьбой “Батюшка, ребёночка бы нам покрестить…” фразой - Погодь, дочь моя, погодь. Недосуг мне сейчас - сама видишь, родню окормляю! - на заданный мною тут же ему, как главному семейному специалисту, вопрос о бытие божьем, прямо как тот знаменитый индус на вопрос: “Если мир покоится на слоне, а слон на черепахе, то на чём же держится черепаха?” отвечал - А давайте поговорим о чём-нибудь другом! Пойдём-ка лучше пивка навернём...

Источник