«Аргентина» переводится с испанского примерно как «Серебряндия» или «Серебрянка». Проще – «Серебряная».
Уже в самом названии отражено здоровое – в хорошем смысле этого слова – раздолбайство этой прекрасной страны.
Испанцы думали, что найдут здесь серебро и заранее жадно и стяжательски назвали это место Аргентиной. Серебра здесь, увы, не оказалось. Но название испанцам было менять лень. Так и прижилось – «Аргентина».
Представьте себе, что, скажем, татаро-монголы понадеялись бы найти на Руси бананы и заранее назвали бы нашу страну Банановым Улусом. И обнаружив тут полное безбананье, забыли бы нас переименовать. Так бы и остались бы мы Банановой Федерацией. Чего, слава Богу, не случилось.
В Аргентину я летел вместе с толпой безнадежно печальных аргентинских болельщиков, возвращавшихся на свою как бы серебряную родину после позорного провала их сборной на чемпионате мира по футболу – 2018 в России. Месси не прокатил. Скорбь, боль, щемящая грусть… Плачь, толстяк Марадона, на трибуне Лужников!..
Все Домодедово и потом – весь самолет были в неутешных полосатых бело-голубых майках. Попадались и желто-зеленые бразильцы, тоже не очень веселые. Нам с ними было по пути (в Буэнос-Айрес самолет летел через Рио).
Забегая вперед. Вся моя история с Аргентиной получила странную зеркальную композицию. Обратно – из Буэнос-Айреса – наша российская делегация летела в день финала Хорватия – Франция. Естественно, в самолете работали телеки. Весь самолет был аргентинский и дружно болел за хорватов, потому что Франция на чемпионате обидела Аргентину. Наша делегация (четыре человека) не менее дружно болела за французов, потому что Россию обидела Хорватия. И когда победила Франция, весь аргентинский самолет был в скорби (как тогда в Домодедово), а мы радостно смотрели, как на Лужники обрушился ливень, как единственным сухим президентом оказался Путин под зонтиком, а все остальные были без зонтиков и мокрые, как ликовал Макрон, похожий на тощего сырого сеттера. А я с особенным чувством наблюдал, как хорватская президентша с умилительной улыбкой (голова по-купечески чуть набок) методично несколько десятков раз наваливалась, я бы сказал, обрушивалась своим божественным кустодиевским бюстом на всех подряд подходивших к ней мужиков. И я пожалел в этот момент, что я не футболист. Я всегда мечтал о таких женщинах, как хорватская президентша. Хотя никогда футболистом быть не хотел. Как говорили во времена моей юности: было у отца три сына, два умных, а третий – футболист. Согласен, неудачная шутка.
Аргентина – очень далеко. Если лететь с пересадкой в Европе, где-нибудь в Париже или Франкфурте, в общей сложности перелет займет часов четырнадцать-шестнадцать.
Но через Европу билеты кончились, и я летел через Дубай. С технической посадкой в Рио-де-Жанейро, где и высадились бразильцы. От Москвы до Дубая пять с половиной часов. Четыре часа в транзитной зоне Дубая. И потом – восемнадцать часов до Буэнос-Айреса. За восемнадцать часов твой мозг окончательно растворяется в копчике. Если бы во времена средневековой инквизиции существовали трансатлантические перелеты Москва – Дубай – Рио – Буэнос-Айрес, они стали бы самой изощренной пыткой.
Вообще, лететь в Буэнос-Айрес из Москвы через Дубай – это все равно что ходить из спальни в сортир через Житомир. Посмотрите на карту.
Зато Эмиратские авиалинии кормят и поят пассажиров на убой. Мало того, что тебе постоянно подносят провиант и выпивку, ты можешь в любой момент сам, волоча за собой перетруженный копчик, как свежесрубленную елку, подползти к кухням в хвостовой, носовой или центральной частям лайнера и что-нибудь в очередной раз сожрать и выпить.
Лайнер, кстати, двухэтажный. На втором этаже – бизнес-элита. А ты, пролетарий из эконом-класса, - внизу.
Ладно, прилетели. Буэнос-Айрес. Грязноватый, но сойдет: мы привыкшие. Шоферы водят машины примерно как в Махачкале. Но это тоже ничего. Культурный центр города – кладбище. Уже весело. Здесь шикарные надгробия в виде домов. Иногда – особняков. У них гробы не должны находить ниже уровня земли. Глядишь в окошко – гроб. Или несколько.
Впервые в жизни я видел целый особняк-надгробие с работающей печной трубой. Так и не понял, зачем труба. Чтоб скелеты, что ли, не мерзли.
Вокруг кладбища – веселые ресторанчики, бурные ярмарки.
Буэнос-Айрес занимает первое место в мире по количеству книжных магазинов на душу населения. Всего их тут триста тридцать семь. Это как раз ясно: Борхес, Картасар и прочее. Страна литературная, читающая.
Самый большой книжный магазин располагается в театре. То есть огромный театр отдали под книжный магазин. Представьте себе для сравнения: приходите вы во МХАТ, а там вместо стульев – книжные развалы: в партере, в бельэтаже…
И опять же все символично. Весь театр – в книгах, а на сцене располагается ресторан. То есть книги стоят на полках и печально наблюдают, как люди, пардон, жрут. Спектакль для книг. Пьеса называется «общество потрбеления».
Буэнос-Айрес – столица собачьей толерантности. По Буэнос-Айресу ходят целые букеты собак. Дело в том, что здесь есть традиция, что хозяева нескольких четвероногих совместно находят одного специального работника, который берет в упряжку собак десять-двенадцать и выгуливает их по городу, пока хозяева на работе. Эти «собачьи букеты» очень разнообразны, здесь могут гулять вместе, например, такса, дог и дворняжка. Или: чау-чау, болонка и борзая. В любом случае, зрелище очень трогательное и поучительное.
В Буэнос-Айресе все как в Америке, только в десять раз мельче по масштабу.
Улицы, например, как в Нью-Йорке, - строго перпендикулярные, не потеряешься.
И опять – потеха. Аргентинцы решили построить себе Белый дом. Как в Вашингтоне. Построили. В несколько раз меньше вашингтонского, но – один в один. Посмотрели-посмотрели – не то: уж слишком унизительно-подражательно. Взяли и выкрасили его бычьей кровью. Быков в Аргентине - завались. А краску жалко. Бычья кровь выцвела на солнце и стала розовой. И теперь правительственное здание гордо именуется Розовый Дом. Все чисто по-агрентински.
Аргентинцы очень похожи на русских и наоборот. У меня к этим ребятам особое отношение.
Когда я закончил университет, я стал преподавать русский язык иностранцам. Об этом я уже когда-то рассказывал. Сначала мне дали группу пожилых китайцев, которые уже когда-то раньше учили русский язык. Захожу в аудиторию, страшно, конечно, волнуюсь. Сидят пожилые трогательные монголоиды, улыбаются. Все старше меня раза в три. И тут самый старший говорит фразу, которая стала первой, услышанной мной в моей педагогической практике преподавания русского языка как иностранного:
- Мы говно, калеки.
Я чуть не в обморок.
А он опять, еще шире улыбаясь:
- Мы говно, калеки.
Я – в шоке. В общем, потом выяснилось, что он, как вы уже, наверное, поняли, хотел сказать «Мы давно коллеги». Но сказал то, что сказал. А мы, преподаватели, потом каждое заседание кафедры начинали, как с утреннего гимна, с этого самого «мы …». Чтоб не возгордиться. Прямо так и начинали.
Заведующая:
- Мы говно, калеки.
Все хором:
- Да!
Заведующая:
- А теперь приступим к заседанию. Сначала, говно-калеки, конкурсные дела.
Потом китайцев перевели к другому преподавателю, а мне дали группу из латиносов, большинство - аргентинцы. Это были самые счастливые месяцы моей профессиональной деятельности. Ребята легкие, с юмором, вроде бы ничего и не учат, а в результате по-русски говорят отлично. Как мы с ними только ни развлекались. Мы с ними выучили, например, нашу студенческую версию знаменитой перуанской песни «Эль кондор паса». Хорошо известен вариант Визбора: «Возьму я и уеду далеко, вглубь себя, где мне легко…» Но у нас был вариант совсем другой:
Купи себе джинсовые трусы
И носи,
И носи…
Ты их носи – и-и,
Носи…
Пускай они немного велики;,
Широки,
Глубоки,
Ты их носи-и-и,
Носи…
По-моему, очень трогательно. Словом, аргентинцы твердо и навсегда засели у меня в подкорке. И вот проходит тридцать пять лет, и я – в Аргентине. Ну, не чудо ли? Приезжаем в отель, заселяемся. Ночь. После перелета я, разумеется, очень устал, тут же засыпаю. И вдруг просыпаюсь от странного шума. Что такое? Оказывается, электрический чайник сам включился. Отчего? Почему? Не понятно. Выключаю. Ложусь. Засыпаю. Опять шум: чайник включился. Сам. Чайник-ударник. Типа Стаханова. Ладно. Я выключил чайник из розетки и лег спать. На следующий день подхожу на рецепцию.
Чайник по-испански – «tetera». Я уже тридцать пять лет не говорил по-испански, но тут вдруг почему-то очень много вспомнил. Мистика.
Я говорю:
- Моя тетера сама включается. Даже если я ее не включаю. Странная какая-то тетера. Это же опасно…
- Это не опасно, амиго. Видишь (они, аргентинцы, со всеми «на ты»), амиго, в нашем отеле даже самая простая тетера изо всех сил заботится о клиенте.
- Но…
- Не бойся, амиго. Пока ты будешь гулять по городу, я поговорю по-мужски с этой твоей заводной тетерой, и она перестанет включаться без твоего приказа, амиго.
И перестала. Видно, поговорили с моей тетерой по душам.
В Буэнос-Айресе я прожил пять дней, один день, причем последний, - конференция. Четыре – гуляние по городу.
Откуда можно узнать об Аргентине? Из газет, радио, интернета, книг, телевизора. Но больше всего я узнал об Аргентине от таксистов.
Еду в национальный музей искусств. Шофер – толстенький такой говорун. Я, для затравки:
- Хорошая у вас страна…
- Да, неплохая. Но раньше, амиго, было намного лучше. Что самое лучшее в Аргентине?
- Что?
- Все! (смеется). Ты знаешь, что такое «черная земля»?
- Знаю. У нас в Росси это называется «чернозем».
- Чьернозьём… У нас, в Аргентине знаешь какой слой черной земли?
- Какой?
- Местами – пятнадцать метров.
- Ого!
- Как у нас говорят: брось в землю зернышко – вырастет корова. Поэтому мы такие ленивые. У нас говорят: аргентинцы настолько устают в процессе рождения… ну, во время родов… что вынуждены потом отдыхать всю жизнь… (смеется).
- Неплохо сказано.
- А если серьезно, самое лучшее в Аргентине – это, конечно, говядина. Бразилия – это овощи и фрукты. Чили – это рыба, а Аргентина – это мясо, говядина.
- Да, говядина у вас очень вкусная.
- Если хочешь, амиго, сходи в знаменитую таверну напротив Конгресса. Только иди не один. Идите втроем. Или вчетвером. И берите одну порцию на всех. (Кстати, мы сходили. Очень толстый официант гневно возмутился на наш заказ дать нам одну порцию на четверых и дал нам две порции. Но мы не смогли съесть даже одну).
- …и, может быть, даже и одну порцию вы не сможете съесть. Это зависит от настроения повара. Он может сделать порцию «муй гранде» (очень большую) или «но тан гранде» (не такую большую»)… Но все сейчас стало совсем плохо в Аргентине. Раньше на одного аргентинца приходилось девять коров, а сейчас – только полкоровы.
- А почему?
- Пришла нехорошая кукуруза, от которой все становятся толстыми и у людей потом не рождаются дети.
- Геномодифицированная…
- Ну да. В общем, плохая кукуруза. Что легче – просто посадить плохую кукурузу и потом собрать плохую кукурузу или каждый день возиться с хорошими коровами? Конечно, легче посадить и собрать кукурузу. Плохая кукуруза победила хороших коров в моей несчастной Аргентине. Бедная, бедная Аргентина! А как все хорошо начиналось! Давным-давно испанцы привезли в Аргентину всего несколько коров. Коровы убежали прямо с корабля, когда он причалил, быстренько одичали и расплодились на черной земле. А что здесь еще делать: ешь и плодись. Когда испанцы снова приплыли в Аргентину, они вдруг увидели, что здесь уже живут миллионы и миллионы коров. Говорят, они даже стали называть Аргентину не Аргентиной, а Страной Коров. Сначала арегнтинцы охотились на коров, как на этих... которые в США… бизонов…
- Да, бизонов.
- А потом поняли, что коров можно приручить. С тех пор Аргентина – мировая столица говядины! (смеется).
Я тоже посмеялся. В музее искусств я увидел чудесную коллекцию. Как бы Ноев ковчег. Каждой твари по паре. Принцип такой: хотя бы по одной работе классика. Кандинский, Рубенс, Шагал, Караваджо, Гойя, Дали и т.п. – есть все, и все по чуть-чуть. Но очень интересно. Опять же неожиданность. Вход бесплатный, для всех и всегда. Как в книжный магаз-театр. Рюкзак даже не надо сдавать. Вешаешь его на грудь – и тебя пропускают. Потому что если рюкзак на спине, ты можешь непроизвольно снести на фиг какого-нибудь Родена.
Еще одна неожиданность. В Буэнос-Айресе есть еще и музей латиноамериканского искусства. От которого я ждал многого. Он оказался очень даже платный и со строгой сдачей рюкзаков. И там не оказалось ничего, кроме изображений, пардон, фекалий-гениталий. Очень жаль.
Еще один разговор с таксистом. Задумчивым худяем. Типа Бурляева. Я еду в т.н. Ла Боку, место где родился Марадона, где находится главный аргентинский стадион и где зародилось танго. Тут несколько туристических улочек. Вокруг – небезопасно. Ла Бока – это низенькие домики, расписанные разными красками. Объяснение, как всегда, обычное. Какая краска была, такой и раскрасили. Желто-зелено-сине-красные домики. Магазинчики.
Таксист:
- Ты из России, амиго?
- Да, а как ты определил, амиго?
- На нас, аргентинцев, похож. Такой же… расслабленный…
- Это точно.
- Вот ты едешь в Ла Боку. А там появилось танго. А ты знаешь, как оно появилось?
- Как?
- А так. По-нашему, по-арегнтинско-русски. Когда-то давно в Аргентине почти не было работы. В Буэнос-Айресе рабочие-грузчики часами стояли на причале в ожидании очередной разгрузки. Стояли, топтались. И чтобы разогреться стали играть в топтание ног. Мы потом так играли в школе.
- Мы тоже. Я – правый раз, ты – левый два. Или наоборот.
- Вот-вот. Мы тоже так играли. Вводили свои правила. Три раза левой, два – правой. А потом к скучающим грузчикам присоединились женщины, которые тоже ждали… ну… ты понимаешь…
- Я понимаю.
-- Так вот и топтались наши аргентинцы и аргентинки в Ла Боке… А потом приплыли европейцы, всё это аккуратно записали, положили на музыку. Приплыли сюда, показали. Тут наши братки («muchachos grandes») и показали этим европейцам что почем. Слово за слово – и танго стало нашим.
Ла Бока мне понравилась. Я купил там серьги жене из родохрозита, камня, который называют «кровью инков». Полудрагоценный камень. У меня в жизни все всегда «полу»…
Может, во мне тоже течет хотя бы наполовину «кровь инков»…
Я не буду излагать суть своей лекции на конференции в Буэнос-Айресе. Я сказал, причем по-испански, что влюблен в Аргентину, что люблю аргентинскую говядину, аргентинское танго, что я жрал на сцене бывшего театра стейк под молчаливое согласие книг Борхеса и Картасара, что аргентинский футбол прекрасен, несмотря на неудачу 2018, что аргентинский чернозём – брат российскому чернозёму и что «Купи себе джинсовые трусы…» - лучшая песня в мире.
И я всё-таки в качестве сувениров купил все размеры маек с надписью «Месси» и раздарил из всем. Всего – десять штук. От нуля до XXXL. Потому мир прекрасен и разнообразен: от зернышка до коровы.
Оценили 10 человек
17 кармы