Яхтсмен Джобиа. Елистратов Владимир

5 359

Мой студенческий товарищ Стасик Джобиа изучал науку «История КПСС». После пяти лет обучения Стасик блестяще защитил диплом на тему «Лево-троцкистский уклон и борьба с ним – героическая страница в истории нашей партии».

Через год партия перестала существовать. Уклоны тоже. Вместо «истории КПСС» и «научного коммунизма» был введён предмет со звучным названием «СПИД», то есть «социально-политическая история двадцатого века». Но к Стасику это уже никакого отношения не имело.

- Не повезло тебе, Стасик, - пожалел я товарища. – Зря учился.

- Не везёт только баранам, - улыбнулся Джобиа. – А учиться всегда пригодиться.

Джобиа был большой оптимист.

Он весил сто двадцать пять килограммов. Иногда худел до ста десяти, но при весе сто десять Стасик становился злым, раздражительным и очень неприлично ругался по-абхазски. А при весе сто двадцать пять Джобиа был добрым, мурлыкал какие-то абхазские эротические песни и рассказывал очень смешные анекдоты про аджарцев.

Мы расстались, Стасик уехал, наверное, к себе в Абхазию и пропадал десять лет. Иногда звонил.

Однажды в мае, ночью, ближе к утру, раздался телефонный звонок. Это был Джобиа. Он звонил из Сухуми. Стасик сказал, что ждет меня, своего лучшего друга, летом в солнечной Абхазии. А если я, его лучший друг, не приеду, то Статик сам приедет в Москву и зарежет меня, как паршивую собаку. Шутка.

- Но у вас ведь там стреляют, - пытался защищаться я.

- В тебя не будут, - спокойно ответил Джобиа и сладко зевнул в мобильник. – Приедешь на три недели.

Деваться было некуда. На три – так на три.

За мной в аэропорт приехала блестящая серебром, отреставрированная и, по всей видимости, коллекционная «Победа». Как потом объяснил Стасик, сталинская.

В «Победе» сидел босой ста сорокакилограммовый и веселый Джобиа в шортах и в драной майке «Олимпиада- 80». Ещё в «Победе» находились два молчаливых мокрых бугая и шофер – все в костюмах от Черрути, несмотря на страшную жару.

Шофер включил мигалку с сиреной, и машина помчалась по шоссе со скоростью сто двадцать. Из усилителя ревела Алла Пугачева про «Лето, ах, лето!».

- Как жизнь? – спросил я Стасика.

- Жизнь – г…, - ответил Стасик. Разве это жизнь? Сплошной империализм. Вот раньше (он ткнул красным пальцем в изумруде на надпись «Олимпиада –80») была жизнь.

И потекли бесконечной рекой теплые ностальгические воспоминания.

На границе с Абхазией мы не останавливались: Стасик высунул из окна средний палец - и пограничники отдали честь.

Вскоре мы проехали Сухуми и зарулили в ворота роскошной виллы. Как разъяснил Джобиа, «лично товарища Суслова».

Синее, синее синьки море расстилалось внизу, за белоснежной до рези в глазах балюстрадой. В море стояла изумительной красоты яхта, обитая чем-то вроде красного дерева, вся инкрустированная, резная с какими-то готическими башенками и витражами и советским флагом на флагштоке.

- Неужели твоя? – спросил я.

- Моя, – самодовольно ответил Стасик, нежно поглаживая олимпийского мишку на животе. - «Советская Абхазия» называется. Я её купил, когда на мандаринах поднялся. Сейчас выпьем чуть-чуть за встречу.

- Здесь?

- Зачем здесь?.. На яхте, конечно. Здесь пусть язвенники и империалисты выпивают. А у нас с тобой, товарищ Вова, яхта есть.

«Советская Абхазия» меня поразила. Весь её трюм представлял собой большой винный погреб. Бочки с белым чуть-чуть крепленым «Псоу», с красным, сухим, как знойный поцелуй, «Лыхны», со сладким «Букетом Абхазии», с домашней чачей. На палубе – длинный стол, накрытый белоснежной скатертью. Вдоль стола – холодильники. В них – полуторалитровые зеленые графины с вином. Вынимаешь его из холодильника, и матовый холодный налет тут же набухает каплями, как кожа в бане. Пьёшь и смеёшься, пьёшь и смеёшься. Питейный дом, а не яхта.

- За победу коммунизма во всём мире, – скал Джобиа. - За то, чтобы пролетарии всех стран соединились за этим столом! Да здравствует ленинизм!

И началось.

Я более или менее ясно помню только первые два дня. Потом – туман. Какие-то добрые сильные волосатые руки бережно снимают с меня штаны. Я ужасаюсь, но совсем не развратный, сексуально не озабоченный голос с лёгким абхазским акцентом говорит:

- Ты бы проблевался, товарищ.

И тут же, как будто райский, голос Стасика:

- Отнесите нашего дорогого нахрюкавшегося товарища Вову в каюту №7.

Помню еще, что хочу залезть на флагшток, но не могу. И плачу. Хочу взмыть вместе с чайкой в ультрамариновое небо и снова не могу. И опять плачу. А потом смеюсь. А потом – туман. И вновь кто-то властно, по-матерински заботливо снимает с меня штаны. И Джобиа со своих облаков:

- Совсем ужрался наш боевой соратник Вова. Нету ленинской закалки в человеке. Заела мелкобуржуазная среда, понимаешь… Ну ладно, спи спокойно, дорогой товарищ.

Я проснулся на берегу, в шезлонге. Ничего не болит но ощущение, что сильно постарел. Передо мной все та же белоснежная балюстрада, синее, синее синьки море и улыбающийся Стасик всё в той же майке.

- Здравствуй, мой дорогой, – сказал Джобиа. – Добро пожаловать в солнечную Советскую Абхазию.

Оказалось, что в солнечной Советской Абхазии я нахожусь уже неделю. И всю неделю мы отмечали мое прибытие. На яхте. Сегодня утром мы сошли с корабля и скоро будем обедать.

Я приподнялся на локтях и взглянул в море. В море стояла яхта, но другая. Белоснежная красавица. Похожая на Плисецкую в «Лебедином озере».

Стасик обернулся, почесал олимпийскому мишке нос и нежно промурлыкал:

- Это тоже моя. «Диктатура пролетариата» называется. Я её потом купил, когда на удобрениях поднялся.

- На г…, что ли? – задал я глупый вопрос (откуда через неделю запоя умному-то вопросу взяться?)

- Зачем на г…, - мягко ответил Стасик. – На г… пусть заокеанские капиталистические хищники поднимаются. На неорганических я поднялся.

- Ну, если на неорганических…

Почти всю «Диктатуру пролетариата» занимал камбуз. Тут же был рефрижератор, бассейн с рыбой, бочонки с маслом, мангал прямо на палубе и так далее. Словом жральня, а не яхта.

- Товарищ, - обратился Стасик к капитану, когда мы поднялись на борт «Диктатуры». – Ты давай… отдавай эти… как их там называют… Всё время забываю, на «шаровары» похоже…

- Швартовы, товарищ Джобиа?

- Точно, дорогой, швартовы. Только ты их… не очень сильно отдавай. Метров триста отплывём и хватит. А то ведь море, сам знаешь, утонем все, не дай бог. Мировой революции не дождёмся… Зачем рисковать? Правильно я говорю, товарищ капитан?

- Так точно, товарищ Джобиа. Пусть империалисты Уолл-Стрита рискуют. Есть совсем чуть-чуть отдать швартовы.

- Молодец, дорогой. Коки на месте?

- Так точно, коки на месте.

- Давай их сюда.

Коков, то есть, как вы понимаете, поваров, на «Диктатуре» оказалось семеро. В белых колпаках они встали в ряд и выстроились в струнку.

- Значит так, дорогие мои коки, - начал товарищ Джобиа. – Сегодня у нас радостный день. Мы принимаем моего лучшего друга из Москвы. Давайте поприветствуем нашего дорогого и уважаемого гостя, товарища Вову.

- Ура! Ура! Ура! – гаркнули коки.

- Дрясь, - сказал я.

- Молодцы, товарищи коки. Вчера товарищ Вова немножко выпил. Теперь он должен немножко закусить. Теперь о деле. Сейчас у нас сегодня будет Большой Обед. Назовем его «Нерушимая Дружба». Ты, товарищ Дурдзинба, отвечаешь за суп.

- Есть, - отчеканил товарищ Дурдзинба.

- Суп будет по-индонезийски. Значит, так, - сглотнул Стасик, издав горлом голубиное воркование. – Обратить особое внимание на каракатицу. Ты всё помнишь про каракатицу?

- Так точно!

- Каштанового ликера хватит?

- Так точно!

- Морские ежи, филиппинский маринад…

- Так точно!

- Теперь ты, товарищ Бибиджян. Ты отвечаешь за жаркое.

- Есть.

- Всё помнишь?

- Всё, товарищ Джобиа.

- И я тебя, как всегда, умоляю, не забудь вставить в куропаткину попку маленький пучочек свежей кинзы…

- Как можно такое забыть, Станислав Владиславович! – почти обиженно улыбнулся кок.

- Молодец, орёл. Теперь, товарищи коки, насчёт салатов…

Прошла ещё одна неделя. Каждый день на “Диктатуре пролетариата” устраивались два завтрака, обед, полдник и ужин. Еда была божественна, но обжорство полностью атрофировало мою волю, память и совесть. Я жрал, со стонами доползал до каюты и спал. Потом просыпался от склянок, со стонами макал лицо в море и опять жрал. Тоже со стонами. И так неделю. Мне снились кошмары: тёща в папахе с пучком кинзы за ухом, как я натираю чесноком жареного олимпийского мишку, а он смеется, развратно подмигивает и говорит мне жарким шёпотом: “Не щекотавься” – и тому подобные ужасы.

Несколько раз я падал с кровати. Отбивал правое ухо и копчик. В последний день меня вырвало. Причем, что особенно поразило, позапозавчерашними совершенно целыми, не переваренными морскими коньками по-гавайски. Извините, конечно, за подробности.

Наконец, мы сошли с “Диктатуры пролетариата” и переночевали в особняке товарища Суслова.

Утром я вышел из своей комнаты и спустился на большую стеклянную веранду. На веранде сидел Джобиа (мишка, расстёгнутая ширинка – всё как всегда). Вокруг Стасика – девицы. Девицы – разноцветные. Одна типа индианки, другая – черная, третья – желтая, четвёртая похожа на хохлушку. Я так подумал, потому что у этой четвёртой была неправдоподобно огромная грудь и золотой зуб. Верный признак, что откуда-нибудь из Симферополя или Одессы.

- Доброе утро, дорогой! – расплылся Стасик. – Познакомься с моим комсомольским активом. Эта, которая покрасней, - Хуанита. Из Коста-Рики. Страна такая, очень страдает от неоколониализма. Но там тоже наши соратницы есть.

- Буэнос диас, - сказала Хуанита.

- Ага, - ответил я. – Но пасаран.

- Очень сознательная комсомолка, - продолжал Стасик. – Очень политически грамотно стриптиз делает. Потом увидишь. Как снимает чего-нибудь, то будто на первомайской демонстрации побывал, ей-богу. Вот эта, которая пожелтей, - Вань Сунь. Представительница Великого социалистического Китая.

- Ни хао, - сказала Вань Сунь.

- Аналогично, - ответил я.

- Ударница, - не унимался Стасик. – Чего хочешь, то и сделает. Творчески к коллективному труду подходит. Многостаночница. Мамлакат. Теперь дальше. Это вот – Нгоку. Из Гвинеи.

- Бонжур, месьё.

- И тебе тем же концом по тому же месту.

- Одно слово – Африка. Чёрный континент. Такое сафари тебе устроит – страшное дело. Львица, пантера. А это вот грудозубая – Галя. Из Харькова.

Значит, я тут малость промахнулся. Не из Одессы, а из Харькова.

- Халя! – улыбнулась мне пламенным зубом харьковчанка.

- Здоровеньки булы.

- Ладно, товарищи б…и, - сказал Стасик. – Бегом на яхту.

Девицы удалились.

- Сейчас пойдём на “Рабочего и колхозницу”, - объявил Стасик, когда мы остались вдвоём. – И начнем культурно отдыхать. Выпили мы с тобой, закусили, теперь духовная пища. Что-то вроде художественного выпиливания лобзиком.

- Что за “Рабочий и колхозница”?

- Это моя младшенькая. Я её совсем недавно купил, когда на пельменях поднялся. Знаешь, как хорошо по всей стране наши рабоче-крестьянские пельмени идут!

Я поглядел в окно. Стоит. Чудо. Сама голубая, а паруса – алые. Вспоминается Грин, пионерская романтика, костры… Красота.

- Это хорошо, что ты приехал, - задушевно ворожил над моим ухом Стасик. – Я с ними один-то еле-еле справляюсь. Устал, как жертва эксплуатации. Сейчас пойдём распишем эту команду разноцветную в два смычка. А тебе какие больше нравятся? Бери японскую монголку. Массаж делает – орать будешь. И негатив гвинейский бери. Советую. Конкретно негроид выступает. Всю ночь проорёшь.

- Да ты что, Стас! Я не по этой части. У меня жена, дети. На эту Мгангу твою…

- Нгоку… Огонь вакса. Орать будешь по полной…

- Ну, Нгоку. На неё только посмотришь – уже, считай, заболел гванделомой какой-нибудь гвинейской.

- Ну, брат… Детей бояться – в лес не ходить.

- Дети – святое, детей не трожь.

- Да это так, к слову…

- Не, я в отказке.

- Ладно, на яхту поедем, а там видно будет.

Яхта представляла собой одну большую спальню. Потолки – зеркальные. Какие-то хлысты на стене. В общем, публичный дом, а не корабль.

Я даже рассказывать не буду, что там на яхте творилось. Ночью, бывают, вспомню – ору. Как от Нгоки. Нет я ничего такого не делал. У меня всё-таки жена, дети. Да и не по этой я части. Но видов насмотрелся на всю жизнь. Даже седина прошибла. В районе левой груди.

Уехал я от Стасика совсем другим человеком. И главное – вроде на трёх яхтах был, а так и не поплавал.

Может, глядишь, поднимусь на рассказах и куплю себе собственную яхту. И назову её как-нибудь по-хорошему… ”Антон Палыч Чехов”, например.

© Copyright: Елистратов Владимир, 2014

"Падение такого мамонта в пропасть официального иноагентства, со всеми последствиями, - шаг заметный"

Переформатирование элит идет сверху донизу, обратно и во все стороны.  Если это правда - что Аллу Пугачёву признают иноагентом, то падет один из самых значимых "бастионов" отечестве...

Невоенный анализ-57. Десять поляков вышли погулять. 27 марта 2024

Традиционный дисклеймер: Я не военный, не анонимный телеграмщик, не Цицерон, тусовки от меня в истерике, не учу Генштаб воевать, генералов не увольняю, в «милитари порно» не снимаюсь, ...

Опять обманули
  • pretty
  • Вчера 14:46
  • В топе

МАЛЕК  ДУДАКОВУкраина давно мечтала заполучить что-то от замороженных активов России. Сначала ей обещали сами активы - затем только набежавшую по ним прибыль. Но и это теперь отменяется. Бельгия,...

Обсудить
  • :thumbsup: :grinning: :grinning: :grinning: вот по чему ностальгируют "левые" товарищи с КОНТа :joy:
  • :grinning: :grinning: :grinning: :thumbsup:
  • Это было приключение.... Не всем такое доступно. А жаль.