Вероятность.

 И что же ты мне собираешься показать? – спросил Пальцев.

- Сейчас сам увидишь, - ответил Докукин.

Они поднялись во второй этаж докукинской дачи. За приоткрытой дверью одной из комнат горела лампа и слышался громкий трескучий стук.

Докукин прошел первым и толкнул створку. Пальцеву стал виден стол, над которым светился большой компьютерный монитор. Перед компьютером, устроившись в кресле, высоко поднятом на ноге-телескопе, сидел шимпанзе и барабанил по клавиатуре. На столешнице были разложены бананы. Желтые, в темных пятнах, банановые очистки валялись на полу.

- Твой? – поинтересовался Пальцев и опасливо добавил: - Не укусит?

- Если не будешь ему мешать, он на тебя даже внимания не обратит, - буркнул Докукин.

- Купил?

- Очень мне надо деньги на такую тварюгу тратить, - скривил Докукин губы. – Бурко подкинул. Собрат, мать его растак, по перу. Он этого гамадрила из Испании привез. Сказал, будто там подарили восхищенные читатели в благодарность за то, что книги Бурко наконец-то перевели на испанский, сорок второй, язык.

- Шимпанзе в Испании не водятся.

- Ну, значит, не из Испании, а с Канарских островов. И язык был канарский. Сорок третий. Все равно ведь брешет. Выиграл обезьяну в карты у какого-то банкира. Притащил сюда, в Перетёркино, поселил на даче. Сначала хвастался перед всеми этой экзотикой, а потом понял, что за ней уход нужен. Тут мой юбилей как раз подвернулся. Подарил Бурко макаку мне – от чистого ума и пытливой души.

- М-да. Не нравится – сбагри кому-нибудь еще.

- Я так и хотел. А теперь…

Докукин поманил Пальцева рукой и поверх увлеченного шимпанзе ткнул ладонью в монитор. Пальцев прищурился, взглянул на экран и прочел:

- Здравия желаю, Эраст Петрович, - весело приветствовал он привычного посетителя. - Какова погодка, а?

- Да-да, - покивал чиновник. - Я пройду?

И запросто, на правах старого сослуживца, а в скором будущем, возможно, и непосредственного начальника,

- Не понял, - признался Пальцев.

- И я не понимаю, - вздохнул Докукин.

Шимпанзе протянул ногу и сгреб ею банан. Правой рукой он содрал с плода кожуру и запихал сладкую мякоть в рот, а левая его рука тем временем неторопливо завершила фразу:

вошел в кабинет.

- Сам выдрессировал? – спросил Пальцев.

- Не дрессировал я его, - угрюмо откликнулся Докукин. – Он и без меня справляется.

Швырнув кожуру на пол, шимпанзе вновь пустил в ход обе руки, и строки побежали быстрее. Выхватив взором в тексте фамилию «Фандорин», Пальцев укоризненно произнес:

- Что ты над ним издеваешься? Неплохо ведь, в принципе, мужик пишет. Уж если хотел постебаться – взял бы хоть Марью Гонцову. Какая разница, на что обезьяну натаскивать? Оно и смешно бы вышло, и с намеком. А так…

- Никого я не учил! – повысил Докукин голос. – Просто посадил однажды эту тварь к компьютеру…

- А зачем?

- Пьяный был, - строго объяснил Докукин.

Пальцев понимающе кивнул.

- Сам я тогда на диване прилег, поскалился и задремал. А гамадрил этот до утра бацал. Утром я глаза продрал – он в кресле спит. Я глянул машинально, что он там набрал… Мама дорогая!.. Сначала подумал, что я допился и глюки ловлю. Потом – что обезьян нечаянно какой-то файл открыл. А он спросонья лапу тянет, пальцами по клавишам – тюк, тюк! И продолжает…

Докукина передернуло.

- И что же он накропал? – недоверчиво спросил Пальцев.

- Пойдем, продемонстрирую…

Докукин распахнул лежавший на подоконнике ноутбук:

- Я все обезьянье наследие сюда сбрасываю. Полное собрание сочинений.

Пальцев недоуменно принялся читать:

Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом; прочие, в рассеянности, сидели перед пустыми своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нем участие.

- «Пиковая дама», - пояснил Докукин. – Ас Пушкин. С него он и начал.

- Хочешь сказать, он всего Пушкина?..

- Не всего. Только прозу. Слово в слово – я по полному собранию проверял. Думал, что во всем этом скрытый смысл имеется – мол, Пушкин на обезьяну внешностью был похож, и эта тварюга, типа, его воплощение. Реинкарнация. А гамадрил с Пушкиным разобрался и на другое перекинулся.

Докукин вошел в каталог и выбрал новую папку.

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

- Что это? – нахмурился Пальцев.

- Не узнаешь? – и Докукин курсором прогнал страницы дальше.

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

- «Мастер и Маргарита»?

- Точно. Булгаков. Тоже много всего – «Собачье сердце», «Театральный роман». Фельетонов целая куча. Закруглился – и видишь, на кого перекинулся?

- Когда же он столько накатать успел?

- Он же гонит, не задерживаясь. Не курит, не обдумывает, из угла в угол не ходит. Для скорости себе иногда ногами помогает – абзацы так и прут.

- Показывал кому-нибудь еще?

Докукин помотал головой из стороны в сторону.

- А от меня чего хочешь?

- Страшно мне, Вася, - прошептал Докукин. – Что ж это такое творится? Дьявольщина какая-то. Я с ним в доме жить боюсь. И избавиться не могу – с одной стороны, не душить же гадину! С другой – жаба меня самого душит: вдруг на этой сенсации разжиться можно, а я своими руками гамадрила сплавлю и славу оттолкну. Ты же, Вася, всегда по ученой части силен был. В «Науке и жизни» твои рассказы публиковали. Объясни мне, что здесь к чему. Объясни, а?

- Есть одна известная теория, - задумчиво проговорил Пальцев. – Мол, если обезьяна бесконечно долго будет бить по клавишам машинки, то рано или поздно она напечатает всего Шекспира. Простым перебором всех возможных комбинаций букв. Вероятность этого события чрезвычайно мала – но она существует.

- Так тут не Шекспир – Пушкин!!!

- Это только для примера говорится – Шекспир. По сути, имеется в виду осмысленный текст. И не фраза-другая, а в изрядном объеме. Тебе повезло – Пушкин, на русском. Шпарил бы твой шимпанзе в транскрипции по-кхмерски – ты бы и не понял, что перед самым носом феномен случился.

- И спал бы спокойно. Что ж он после Пушкина не притормозил?

- Просто произошло еще более редкое событие. Для Пушкина вероятность – десять в минус «надцатой» степени, для Пушкина с Булгаковым – в минус «дцатой». Что ты распереживался?

- Это ж получается, если твоя вероятность продолжится, он и до меня доберется? Паршивый гамадрил за три дня повторит все, что Докукин за всю жизнь сотворил?

- Вряд ли, - успокоил его Пальцев без особой уверенности. – Думаю, случайная цепочка правильно расставляемых знаков скоро прервется. Уж, наверное, раньше, чем шимпанзе примется за твои книги. Не трусь: все вернется на свои места, и обезьяны будут нести положенную им чушь. Выпей-ка для душевного равновесия и спать ложись.

- Не посидишь еще?

- Рад бы… Но пора мне, пора! Созвонимся: расскажешь, чем дело кончилось.

Пальцев скомкал разговор и торопливо откланялся. Докукин посмотрел ему вслед и тяжело, с подвыванием, вздохнул.

Через день Пальцев, не выдержав, позвонил сам:

- Ну?..

- Стучит, - прошептал в трубку Докукин. – Пелевина. А у того книг – раз-два, и обчелся! Кто следующий?

Еще через два дня зазвенел телефон у Пальцева.

- Все! – возбужденно вопил Докукин. – Все! Иссяк обезьян. На полуслове переклинило его. Бананы жрет, по клавишам лупит, а смысла – ноль!!! Слава тебе, господи! Есть справедливость на свете!

Пальцев поздравил товарища по цеху и отбился.

Тем же вечером Докукин, отдав настольный компьютер на откуп шимпанзе, засел над ноутбуком, чтобы возобновить заброшенные занятия и сочинить привычные пять страниц. Размяв пальцы, он занес руки над клавиатурой и начал:

Ачкос5пеЪБ)укъокнтЪЗ

Уамъ

Щхве

=0

Докукин замер.

В это время в том же Перетёркино, через две улицы, на своей даче, курил Пальцев и пытался понять, что он хотел сказать читателям своим новым текстом:

ычл32 =-45ш м э4з0с

лждпдшр =ъ

А за несколько десятков километров от них, в Москве, в квартире улучшенной планировки, втиснутой в элитный кирпичный дом, писательница Марья Гонцова вдруг выдала:

я4- =- -ЩуаБВ ЬЬ ь пеж

№Ужх шкягб

ф

Контракт с издательством был заключен, сроки поджимали, поэтому Марья Гонцова не останавливалась:

Твх

09 хз49 4ч9н

=-ьа540950-945выьэ4чязч4еи г65г908е-=ыь 09ы057ыт7ъ090еат 5е5эе7 50568 8-76

Начиналась новая эра российской литературы.

© zh_an