Стервятники.

Горы – от горизонта до горизонта. Острые пики, отвесные скалы, круглые "бараньи лбы", уступы, карнизы. Невозможно описать, насколько мне за последнее время осточертели эти горы, кажется, всё бы отдал за возможность просто пройти пару миль неспешным шагом по ровной поверхности.

Но нет, мы торчим здесь как проклятые, совершая при этом на редкость странные действия по указке на редкость странного типа, который, очень может быть, сумасшедший. Чокнутый, как бешеная лисица. Ну, разве нормальному человеку, к примеру, придёт в голову тащить в горы двадцать лошадей и полторы сотни вязанок сухой травы? Особенно учитывая, что никто не озаботился прокладкой дороги для этого каравана.

Пожалуй, неплохо бы объяснить, как мы тут оказались, и по какому поводу.

Видите ли, суть в том, что в этих чёртовых горах полно золота. Греби лопатой, набивай карманы, бери, сколько влезет. И быть тебе богачом из богачей, если только ты сумеешь исхитриться и провернуть один фокус: добраться до чёртовых гор, отыскать там золото, и вернуться назад живым.

Именно это проделал чокнутый старик из Санта-Ли сорок лет назад (тогда он, само собой, ещё не был чокнутым стариком). Больше никто за эти годы не смог повторить его подвиг, хотя пытались многие. Самые удачливые вернулись с пустыми руками, те, кому повезло меньше, не вернулись вовсе. А единственный, знавший секрет фокуса, не спешил делиться этим секретом ни с кем.

До тех пор, пока за дело не взялась Миа. Почти три месяца понадобилось ей на то, чтобы приручить старика, но игра стоила свеч: в итоге он готов был есть у неё из рук и растерял последний здравый смысл, размышляя, действительно ли он ей небезразличен. Впрочем, даже Миа признавала, что орешек ей достался крепкий, и если бы не слабоумие, всё больше одолевающее старика, она потерпела бы поражение.

– Что мне мешает, Вик, – спросила она, – махнуть рукой на вашу компанию, выйти замуж за этот мешок с золотом, а через несколько лет стать свободной и до умопомрачения богатой вдовой?

Я не ответил: она и сама знала, что ей мешает. Старик был далеко не первым, пытавшимся всучить Миа свою трясущуюся руку и изношенное сердце в придачу к деньгам. Просто этот путь не для неё, вот и всё.

– Сорок лет назад, Миа, – напомнил я. – История превращения нищего искателя приключений в мешок с золотом. Мы жаждем её услышать.

Нас было четверо: я, Миа, Сай и Мак. В разное время и при разных обстоятельствах, все мы пришли к выводу, что спокойная жизнь наводит на нас тоску, и променяли её на поиски удачи. Время от времени удача улыбалась нам, но именно в этот раз её улыбка выглядела наиболее многообещающей.

– Вы не услышите этой истории, потому что я её по-прежнему не знаю, – разочаровала нас Миа. – Старик несёт чушь, говорит сегодня одно, завтра другое, а послезавтра напускает кучу тумана.

Другими словами, если мы надеялись, что она сейчас достанет из своего декольте карту, на которой пунктиром обозначен путь к волшебной стране Эльдорадо, то мы жестоко обманулись. Чокнутый старик либо бессвязно бредил (в те моменты, когда у него помрачался разум), либо держал язык за зубами, обходясь таинственными намёками (когда разум к нему возвращался).

Мы переварили информацию, и уставились на Миа в ожидании продолжения, в полной уверенности, что ради столь жалких сведений нас бы не вызвали на встречу.

– Он не согласен рассказать мне, как стал богатым, – продолжила она, – но согласен показать.

Новость, прямо скажем, неожиданная. Не без помощи Миа старик пришёл к выводу, что его богатство изрядно поуменьшилось за долгие годы, а как раз сейчас он нуждается в больших деньгах, с учётом запросов красавицы-невесты. Вот старик и решил повторить эскападу своей молодости вместе с Миа и ещё несколькими помощниками (подобрать которых, естественно, поручено ей).

– На редкость бредовая затея, – высказался Сай.

Это у нас традиция: Сай, самый расчетливый из нас (по общему мнению у него не мозги, а арифмометр), всегда против излишне рисковых затей.

– Бредовая, но заманчивая, – заметил Мак, – у меня только один вопрос: Миа, не лезем ли мы в ловушку? Зачем старику делиться деньгами с тремя молодыми, здоровыми парнями? Он не боится, что мы прирежем его на обратном пути?

– Он не боится, – улыбка Миа светла и безмятежна, – потому что он собирается ликвидировать вас раньше.

Чего-то в этом роде я и ожидал.

– Как именно? – вежливо спросил Сай.

– Отравить, – поставила нас в известность Миа.

– Как нехорошо с его стороны, – осуждающе заметил Мак.

Я – старший в нашей команде. Я принял решение.

– Мы в деле, Миа. Работаем.

В настоящий момент я всерьёз жалею об этом опрометчивом согласии, и по взглядам ребят понимаю, что жалеют и они. Затея, по началу просто авантюрная, приобретает отчётливый аромат безумия. Знаете, похоже на то, как копчёный окорок, долгое время провисевший в подвале, постепенно начинает отдавать тухлятиной, хотя поначалу её запах забивают специи.

Безумием пахнуло уже тогда, когда Миа показала мне список вещей, которые нам следовало взять с собой в дорогу. Вопреки логике, там не было решёт для промывки песка, не было кирок и лопат. Зато еды, которой мы брали с собой, хватило бы втрое большему количеству людей на несколько месяцев. Много сушёного мяса. Много сухарей. Вино. И много сена. Это сено преднозначалось на корм для двадцати лошадей, которых мы тоже брали с собой. Действительно, подумал я, тупо глядя на список, в горах трава растёт мало и неохотно, а лошадям надо что-то есть.

Вот только для чего пяти путешественникам требуется двадцать крупных животных, плохо приспособленных для хождения по горам?

Чокнутый старик впервые увидел нас в день выхода каравана из города. Мы-то его, само собой, видели и раньше, но только издали. Вблизи он выглядел ещё старше, лицо и руки изрезаны морщинами. Худой, с торчащими костями, он, казалось, должен шататься под ветром, но ступал вполне бодро (Миа, правда, всё время держала его за руку). Он был страшно похож на старого, потрёпанного коршуна, который, несмотря на возраст, готов закогтить любую мелкую птичку, неосторожно пролетающую мимо.

Он остановился прямо передо мной, безошибочно почуяв командира. Наклонил голову, внимательно рассматривая моё лицо, закашлялся и произнёс:

– Ты ведь любишь золото, парень?

Я сказал, что люблю.

– У тебя будет возможность удовлетворить это чувство, – старик отвернулся и пошёл к своей лошади, предоставив все дальнейшие разговоры Миа.

Вместо того, чтобы пересечь равнину в самом удобном для этого месте и выйти в предгорья, мы свернули резко к западу и двинулись по отвратительной дороге, которая должна была привести (и в итоге привела нас) к отвратительным горам, почти непроходимым. Лошади цокали подковами по каменистому бездорожью, Миа большую часть времени проводила рядом со стариком, а мы с ребятами гадали, что встретит нас в горах.

– Самородное золото, – говорил Сай, – должно быть, лежит так близко к поверхности земли, что не нужно кирок и лопат. Вот только что мы будем делать с этой кучей животных? Везти на них мешки? Их слишком много.

Мак вбил себе в голову, что где-то в горах лежит затерянный город, и мы впряжём всех лошадей в упряжку для того, чтобы открыть какие-нибудь ворота или повернуть рычаг, открывающий путь к сокровищам.

Миа, присоединяясь к нам за ужином, неизменно сохраняла на лице выражение "что такая девушка, как я, делает в такой компании, как эта?". Меня всегда поражало, как она в походных условиях ухитряется выглядеть, словно картинка? Её одежда странным образом не мялась и не пачкалась. Волосы, которые у нас после недели пути свисали сальными патлами, у Миа по-прежнему послушными кудрями лежали на плечах и сияли на солнце. И ведь я готов был поклясться, что она их не мыла (было попросту нечем).

Старик большей частью сидел неподвижно в седле, покачиваясь, шныряя взглядом по сторонам. Но иногда его глаза заволакивала пелена, рот открывался, и он начинал говорить вслух – обычно полушёпотом, так, что слышала его только Миа. Темы, впрочем, разнообразием не отличались: старик говорил о золоте. "Золото", – шептал он. "Сколько золота. Всё, всё это – золото. И это тоже золото".

– Ты знаешь, – как-то вечером сказал мне Мак (горы уже нависали над нами, до них оставался день-другой пути), – он меня, пожалуй, пугает.

Для того чтобы собрать одного Мака (паренёк уродился крупным), понадобилось бы не меньше пяти таких стариков, так что, это утверждение должно бы было звучать смешно.

Но оно прозвучало совершенно серьёзно.

– Он сегодня спросил, сколько во мне веса, – сообщил Мак. – И, честное слово, когда я сказал, он обрадовался. Похвалил, что много. Вот какое ему дело, Вик?

– Нам понадобится сила, – сказал я. – Это очевидно.

– Тогда бы он спросил, сколько я могу поднять или какова сила удара, – резонно возразил Мак. – Мне не понравилось, как он на меня смотрел.

– Он не сможет ничего сделать, – заметил я, – потому что всем занимается Миа. Мешочек с ядом тоже хранится у неё. Успокойся.

– Он совсем чокнутый, – вздохнул неутешенный Мак. – Мне это не нравится.

Основная проблема нашей экспедиции – вопрос, остро волновавший всех, – насколько безумен наш проводник, в первый раз со всей беспощадностью встал в тот день, когда мы вступили в горы. По тропе, на которую после долгих колебаний указал старик, лошади могли подняться только с огромным трудом (если это вообще было возможно). Однако он упрямо отказывался оставить хотя бы одну из них или как-то облегчить груз. Обливаясь потом, мы втаскивали двадцать упирающихся тварей по скале, которую человек, склонный преувеличивать, вполне мог бы назвать отвесной. Сыпалась вниз каменная крошка, сыпались в воздух ругательства, а старик, которого Миа вела за собой по тропе, бредил с открытыми глазами.

– Здесь, – шептал он, – или не здесь. Везде рассыпано золото. Золото и кости, золото и кровь, уйти и вернуться, ждать.

– Я не могу больше, – взмолилась Миа вечером. – Мне страшно.

Из палатки старика доносились стоны вперемешку с кашлем. Вскрики, в которых можно было разобрать только упоминавшееся золото.

– По всей вероятности, – сказал Сай, – сорок лет назад он совершил что-то крайне непривлекательное. Скорее всего, убил всех своих спутников. Ограбил их. Сейчас переживает.

Все молчали: Сай, как обычно, высказал наиболее логичную гипотезу.

– Лишь бы он от излишних переживаний ночью не полез к нам, перепутав сегодняшний день с сорокалетней давностью, – проговорил Мак.

– С этого дня я ночую в отдельной палатке, – нервно сказала Миа.

– Это может вызвать у него подозрения, – возразил Сай.

– Миа права, – сказал я. – Он становится опасен.

Все замолчали, оставив повисшим в воздухе вопрос: а что мы тогда все тут делаем и какой во всём этом смысл?

Горы, горы. Вверх, потом вниз. Протиснуться в узкий проход. Пропихнуть туда всех наших лошадей, по очереди. Вы когда-нибудь путешествовали в горах, сопровождаемые караваном из двадцати лошадей? Скажи мне кто-нибудь раньше – я бы ответил, что это невозможно. Мы плутаем, подолгу ищем проходимые тропы, спускаемся и поднимаемся, продвигаясь, в общем, на север, но закладываем гигантские петли. И мы не ищем золота. Возможно, мы ещё не дошли до тех мест, где оно встречается. Но дело в том, что окружающая нас местность всё меньше и меньше похожа на горы, в которых можно встретить золото. Практически никакой растительности. Монолитные каменные плиты. Острые изломы, однородная масса, кость земли, не прикрытая плотью.

Откуда тут золото?

Спустя несколько дней мы неожиданно останавливаемся. Останавливаемся на относительно гостеприимном плато, где есть трава (которой мы не видели всю последнюю неделю), и есть вода. Мы-то планировали остаться здесь на ночь, а утром снова продолжить путь на север. Но вечером старик неожиданно выходит из прострации, в которой пребывал всё ту же неделю, подзывает Миа и меня и приказывает: разбить постоянный лагерь.

Когда Миа задаёт ему вопрос, бывал ли он тут раньше, он разражается смехом и говорит: нет. Никогда. Он в глаза не видел этого плато, но знает, что мы уже близко. Совсем близко. Выходя из его палатки, мы с Миа стараемся не встречаться взглядами.

Постоянный лагерь разбит, и лошади разбрелись кругом, осваивая местность. Мы по-прежнему не делаем и попытки искать золото, Сай признаёт, что о месторождении не может идти речи. Так что здесь? Древний клад? Затерянный город?

Той ночью старик, ворочаясь со стонами в очередном бреду, выкрикивает "Летит, летит! Он приближается!". Выкрикивает так громко, что будит весь лагерь, и мы собираемся у его палатки, все четверо. Миа колотит дрожь, я накидываю ей на плечи свою куртку.

– Нет, – качает головой Сай, – я не могу поверить, что мы в это впутались.

– Так просто, – говорит Мак. – Двадцать лошадей. Не тягловая сила, не носильщики груза. Мясо. Всего лишь мясо, которое умеет ходить само по себе.

– Этого не может быть, – говорит Миа. – Этого просто не может быть, это же легенды.

– Он летит! – кричит старик. – Дракон! Летит!!

На следующее утро старик просыпается бодр и весел, как птица. Приступ безумия позади, и он отдаёт распоряжения. Совсем простые распоряжения. Мы должны разделиться на пары и идти на север. Одна пара забирает к северо-востоку, другая – к северо- западу. Каждая пара должна захватить с собой десять лошадей и столько же вьюков с травой. Не ближе, чем в двух днях пути отсюда надо отыскать десять плоских вершин или плато, заметных издалека, где следует оставить лошадь и траву для неё. Здорово, если там будет вода, тогда лошадь проживёт дольше, и у нас больше шансов на успех. Каждую лошадь следует стреножить. Каждое место следует отметить на карте: мы вернёмся туда позднее.

– Мы не будем искать пещеру? – вырывается у изумлённого Мака.

– Избавь тебя Создатель, сынок, – говорит старик без улыбки, – от того, чтобы случайно наткнуться на его пещеру.

Я иду с Саем, а Миа – с Маком. В обычной ситуации мы отправились бы с ней, но старик чертовски умён. А Мак выглядит самым сильным, но самым безобидным из нашей четвёрки.

Десять лошадей – в два раза меньше, чем двадцать, и мы двигаемся чуть быстрее. Сай пытается рассуждать о смысле наших действий, а я – я охвачен дурными предчувствиями по самую макушку.

Дракон. Золото дракона. Проклятое золото легенд, убивающее своего хозяина.

Но старик прожил сорок лет в мире и спокойствии и, если бы не мы с Миа, умер бы в своей постели.

Почему надо возвращаться на места, где мы оставляем лошадей, размышляет Сай. Неужели дракон будет приносить, и оставлять там золото в обмен на еду? Странно, очень странно. Он настолько умён? Мы почти ничего не знаем о драконах: мифы, слухи. Что такое дракон: разумное существо, или дикое животное? Судя по поведению нашего проводника, больше похоже на второе.

Но дикое животное не додумается покупать еду за золото.

– Не понимаю, – раздражается Сай. – Не складывается.

Первую лошадь оставить на съедение удивительно тяжело. Она ходит стреноженная по плоскому участку скалы, заметному издалека, тычется мордой в сено. У меня перехватывает дыхание, Сай горбится и отворачивается.

Со второй – уже легче.

Нас не было две недели: немного, учитывая, как непросто отыскать двадцать достаточно специфичных мест. Мы с Саем возвращаемся первыми. Ничего странного нет в том, что мы опередили вторую пару, ведь Миа – женщина, а Мак медлителен и неповоротлив. Я запоздало жалею о своей предусмотрительности, с Миа надо было отправиться мне или Саю.

Старик жив и бодр, две недели в одиночестве пошли ему на пользу. Он не бредит и почти не проваливается в беспамятство. С одной стороны, меня это радует, с другой – беспокоит. Мне не нравится этот тип. Миа и Мак правы: он пугает.

Сай спрашивает, откуда возьмётся золото на местах трапезы дракона. Старик молчит и улыбается. Наверное, так мог бы улыбаться коршун.

Стервятник, возникает у меня мысль. Не коршун, а стервятник. Падальщик.

Я задаю вопрос, который пришёл мне в голову несколько дней назад: почему лошади? Лошади, а не, к примеру, козы? Коз было бы гораздо легче тащить в горы.

– Дурень, – отвечает старик, – именно поэтому. Коза легче, и дракон просто унесёт её в когтях в пещеру. А лошадь – лошади ему не поднять.

– И всё-таки, – настаивает Сай, – откуда там возьмётся золото?

Старик снова оставляет вопрос без ответа.

Мак и Миа появляются через два дня. Мак тащит девушку на руках. Мы бросаемся к ним, как только они появляются на краю лагеря, потому что Мак кричит. Кричит громко и протяжно (как, наверное, кричит лошадь, когда в неё впиваются когти дракона – успеваю подумать я).

– Ей плохо! – кричит Мак. – Помогите ей, ей плохо!

Мы бросаемся к ним, первым, как ни странно, бежит старик, подхватывает Миа на руки и, не выдержав веса, опрокидывается, умудрившись в последний момент неуклюже сесть на землю – я буквально слышу, как хрустнули старые кости.

Миа лежит неподвижно, глаза закатились, грудь трепещет – она дышит. Старик прикладывает руку к её рту и подтверждает: он чувствует её дыхание. Я с огромным трудом подавляю желание взять её за руку – Миа, наша Миа! Но мы всё ещё ломаем перед стариком комедию. Мы всё ещё не знаем секретов драконьего золота.

– Он схватил её, – стонет Мак.

Мы не понимаем. Следовало бы, но мы не понимаем.

– Что? – сухим и ломким голосом спрашивает старик.

Мак смотрит на нас глазами больной собаки или ребёнка, увидевшего за дверью в чулан – чудовище.

– Он. Д-дра..

Старик вскакивает так, что Миа падает с его колен, и я едва успеваю её подхватить. Мак начинает рассказывать.

Они возвращались. Уже возвращались, когда Миа предложила заглянуть туда, где они оставили вторую по счёту лошадь. Зачем? Это было неудачное место. Слишком маленькое плато, окружённое отвесными стенами с углублениями в них. Лошадь могла свалиться или забиться в пещерку. Они присмотрели рядом другое место, гораздо лучше.

Миа шла первой. Он закричала. Мак не успел… он только увидел, что дракон… наклонился над ней и… обнюхивал? Облизывал ей лицо? Он был большой, но не очень. Он не был огромным, как гора, как раньше думал Мак про драконов. Но Мак всё равно застыл, понимая, что зверь может разодрать Миа в несколько секунд.

А дракон только обнюхал и отвернулся к лошади. Лошадь была уже мертва, разорвана надвое. И ещё час… или два… Мак сидел, скрючившись, на краю скалы, Миа лежала без чувств, а дракон ел. Поел и улетел. А Миа… она жива, но так и не пришла в себя.

Мак плакал. Слёзы текли по лицу, и он не вытирал их. Я, кажется, тоже плакал, поглаживая Миа по плечу. А старик был бледен, ужасающе бледен, и всё тёр, тёр о землю руку. Руку, которой он коснулся рта Миа, проверяя, дышит ли она.

– Когда? – задал главный вопрос Сай. – Когда это было?

– Два дня назад, - плача, ответил Мак. – Два дня. И она с тех пор спит, не просыпаясь.

Старик закричал. Сай вскочил, подбежал к нему и затряс:

– Что происходит? Ты же знаешь, ведь так? Что?

Но тот молчал, и только мотал головой.

Миа, наша Миа. Это яд, сказал я. Дракон – ядовитая тварь, вот в чём дело. И, судя по поведению старика, он сам боится отравиться. Старая свинья. Как ты себя чувствуешь, Мак?

Не знаю, сказал Мак, я совсем ничего не знаю, можно, я посплю, я два дня не спал.

Сай отвёл его в палатку. А я отнёс Миа в её палатку. Я чувствовал себя подлецом, но я старался прикасаться только к её одежде. Не к голой коже, и не к лицу. Я помнил, как побелел старик и как он тряс и тёр свою руку.

Разбудил меня Сай.

– Вик, – сказал он.

Я понял. Ещё не открыв глаз, понял.

– Миа или Мак?

– Мак, – сказал Сай. – Он мёртв. А Миа дышит.

Поколебался и добавил:

– Кажется, дышит. Я не заходил в палатку.

– Правильно, – сказал я. – Правильно.

Мак лежал там же, где вчера уложил его Сай, ещё живого. Но он был мёртв. Мы не стали закрывать ему глаза, и прикасаться не стали. Просто постояли рядом, молча.

А потом я пошёл к старику.

– Рассказывай, – предложил я ему. – Рассказывай всё или я проломлю тебе голову.

Он посмотрел на меня, засмеялся и ответил:

– Незачем проламывать мне голову. Я не жилец. Завтра меня не станет.

Я отодвинулся подальше. Старик усмехнулся.

– Ты умный парень, Вик... Тебя же зовут Вик?

Я молчал.

Старик немного посидел с закрытыми глазами, раскачиваясь, и попросил:

– Уйди. Я ничего тебе не расскажу. Ты поймёшь сам. Завтра или послезавтра. Скоро.

Я ушёл. В следующий раз я заглянул к нему утром следующего дня, и он был уже мёртв. Проклятое золото дракона всё-таки убило своего хозяина.

Сай переселился в мою палатку: в его лежал Мак, и мы не заходили туда. Уйти мы тоже не могли: Миа была всё ещё жива. Она дышала, в странном сне на грани смерти, но она была жива, и мы не могли её оставить. Мы ждали, практически не разговаривая друг с другом, не осмеливались признаться, что ждём её смерти. Где-то там, в горах, летал дракон, поедая одну за другой оставленных лошадей, заражая воздух своим ядовитым дыханием. Я уже знал, что ни я, ни Сай не отправимся туда снова. Блеск золота в моих снах изрядно потускнел.

Прошло ещё четыре дня, а на пятый Миа очнулась.

– Вик, – сказала она жалобно, на четвереньках вылезая из палатки, – Вик.

Я подбежал к ней и обнял, крепко, так, как только осмелился, но поцеловать не успел.

Меня остановил окрик Сая:

– Стойте!

Мы застыли. За годы, что мы пространствовали бок о бок, наша команда привыкла доверять друг другу, и мы замерли.

– Медленно, Вик, – сказал Сай. – медленно отпусти её и отойди. Миа, я безумно счастлив, что ты жива, но пока непонятно, можем ли мы прикасаться к тебе. Мак умер от этого, и старик умер. Я хотел бы верить, что ошибаюсь, Вик, но Миа может быть… заразна. Ты понимаешь?

Я понял. Я отпустил её и отошёл, стараясь вспомнить – прикасался ли я к её коже? Кажется, нет – я просто не успел.

– Что происходит? – спросила она. Правильно, она ведь всё проспала.

Мы рассказали ей, и она заплакала, не могла поверить, что Мак мёртв. Потом она захотела пойти к нему и попрощаться. В отличие от нас, она могла себе это позволить.

Долго-долго в палатке было тихо, а потом она вышла. Бледная, без капли слёз. Посмотрите сами, сказала она.

Мака в палатке не было. И он там был. На месте Мака лежала золотая статуя. Это была очень странная статуя: не монолитное золото, а тонкое просвечивающее кружево. Каждый волосок. Каждый ноготь. Провалы на месте глаз.

– Я понял, – сказал Сай. – Так вот откуда бралось золото там, где обедал дракон. Лужи крови, ошмётки мяса, кости. Неделя – и вместо них лежат самородки. Так просто.

– Что это? – прошептала Миа. – Почему?

– Не знаю, – сказал Сай. – Это не яд, то, что.. хм.. выделяет дракон. Скорее, это похоже на болезнь. Болезнь, которой заболевает всё живое, прикоснувшееся к дракону. Заболевает, умирает и превращается в золото.

– А Миа? – спросил я, уже зная ответ.

– Я боюсь, – сказал Сай, – что Миа переболела этой болезнью. И выздоровела. Но теперь…

– Нет, – сказала Миа. – Нет, нет.

– Старик, – сказал Сай. – Мак мог умереть, потому что был рядом с драконом, но старик умер, потому что был рядом с тобой, Миа. Мне так жаль.

Она отстранилась от нас, осмотрелась кругом, посмотрела на свои руки. Покачнулась, я дёрнулся было её поддержать, но Сай схватил меня за плечо.

Миа посмотрела на нас с невыразимой болью в глазах, опустилась на землю и зарыдала. А мы ничего, совсем ничего не могли сделать.

Мне пришлось признать, что наша Миа больше не человек, когда я заглянул (стараясь ни к чему не прикасаться) в палатку, где она пролежала четыре дня. На земляном полу там и сям лежали крохотные золотые пластинки и песчинки.

В тех местах, где раньше пробивались ростки травы.

Она ушла вечером, просто ушла, не прощаясь, и я сказал сам себе, что это, наверное, к лучшему.

Ещё две недели мы оставались там. Ждали. Но Миа не вернулась. Ничего не происходило.

Потом мы похоронили статую Мака, а статую старика разбили на куски и забрали с собой. Она легко сминалась, ломалась, и, хотя куски золота и не походили на обычные слитки, опознать в них куски человеческого тела стало невозможно.

С тех пор прошло уже несколько лет. Мы с Саем богаты. Как ни странно, мы по-прежнему живём вместе: пережитые воспоминания связывают нас слишком крепко для того, чтобы расстаться.

В последнее время, в предгорьях всё чаще упоминают драконов. Говорят, люди видели дракона, кружащего над горами. А некоторые клянутся, что видели дракона, сидящего на вершине горы, и рядом с ним – человека. Девушку.

Иногда мне снится Миа.

© silver_mew