У нашего командира батальона было вполне стандартное для армейской среды прозвище. Мы называли его скромно и со вкусом, с сыновним почтением и с благоговейным придыханием, с нежностью и вожделением, сарказмом и трепетом, но без изысков – Пиночет.
Это сейчас в средствах массовой информации с поразительной настойчивостью появляются репортажи о том, что Пиночет, дескать, душка, милашка и вообще образцовый человек с нежной и ранимой психикой, заботливый дедушка и идеальный семьянин, любитель всевозможной флоры и фауны, безнадежно погрязший в благотворительности и милосердии. При нем Чили уверенно вошла в десятку самых динамично развивающихся стран, где экономика государства и благосостояние простых чилийцев бурно развивается и пухнет как на дрожжах. И те многочисленные и регулярные демонстрации с портретами кровавого диктатора Пиночета, которыми потрясают эмоциональные жители данной латиноамериканской страны - ни что иное, как знак огромного искреннего уважения и почтения к этому замечательному генералу-путчисту, который ни много, ни мало, несомненно достоин незамедлительного выдвижения на безальтернативной основе к награждению Нобелевской премией мира за спасение страны и ее населения от социалистического хаоса.
Но в середине 80-х годов прошлого века комментарии к тем же самым демонстрациям благодарных чилийцев с портретами Пиночета в руках были абсолютно иные. Суровые дикторы советского телевидения гневно обличали ненасытного кровавого мясника, погубившего массу невинных граждан и гноившего в застенках и казематах чилийской тюремной системы замечательного марксиста-ленинца Луиса Корвалана. Пиночетом пугали маленьких детей. Его имя стало нарицательным. Портрет холеного генерала с тоненькими усиками и проницательным взглядом висел в каждой ленинской комнате, как образец коварства и враждебности, жестокости, вопиющей изощренной несправедливости и беспощадности противника, гонителя всего прогрессивного человечества.
Можно сказать, Пиночет - собирательный образ наиболее вероятного противника, врага всего социалистическо-коммунистического общества в целом и каждого строителя светлого общественно-колхозного будущего в частности. Этакая модель империалистического мерзавца и местами даже, не побоюсь этого слова, подонка.
Ну, а по причине поразительного внешнего сходства, а так же сходства в большинстве качеств характера и особенно в поступках с нашим дорогим полковником Серовым, который имел честь командовать 1-м учебным батальоном, не мудрствуя лукаво, в курсантской среде наш комбат был моментально крещен Пиночетом.
Надо отдать должное, комбат был незаурядной личностью. Каждого из почти тысячи курсантов, вверенного ему личного состава, он знал не только в лицо и со спины, но и по имени, отчеству, знал день рождения, откуда родом, состав семьи, черты характера, способности и слабые стороны, спортивные достижения, проступки, оценки на экзаменах и еще много чего.
Это была ходячая электронно-вычислительная машина, которая мгновенно вытаскивала из своих мозговых ячеек памяти личное дело на курсанта, быстро перелистывала его, сразу находила самое слабое место, и наказание было поистине изощренно чудовищным, ибо Пиночет всегда бил ниже пояса. Женатым он отменял увольнения в город, молодых родителей лишал возможности увидеться с детьми (даже на КПП), не отпускал на телефонные переговоры по срочным телеграммам «Молния» и прочее, прочее, прочее. Городских ребят отправлял на хозяйственные работы именно на свинарник, по горло в навоз. Сельских ребят, которые молились на свинок и поросят, даже здесь лишал возможности подышать родным деревенским воздухом, почувствовать себя дома. Они направлялись исключительно на работы, требовавшие сообразительности и городской наглости. Уроженцев северных районов и вечно холодных областей страны Пиночет распределял в Туркестан и на Кавказ, детей калмыцких степей – в тайгу, прибалтов – на Дальний Восток, таджика Мишку, который даже при +5 по Цельсию уже синел как баклажан и клацал зубами азбуку Морзе – за Полярный круг. В действиях нашего отца-командира прослеживалась какая-то патологическая изощренная жестокость, которую, однако, он всегда объяснял правильными и возвышенными словами о нашей же личной пользе и заканчивал свою пламенную речь, всепоглощающей заботой о безопасности нашей великой родины. Не подкопаешься. Безопасность родины – это святое.
Один факт из биографии Пиночета многое объясняет в его поведении. Полковник Серов был не настоящий представитель ВВС. Ранее он служил в Воздушно-десантных войсках и при неудачном приземлении с парашютом имел неосторожность расколоть своей любимой ЭВМ, то есть головой, крепкий, добротный дубовый пень. Долбаные медики-педики из госпиталя признали его негодным для прохождения дальнейшей службы в строевых частях, а вот в военное училище - да на ура! Легко! Глумиться над молодежью, ломать о колено и калечить их судьбы, вытирать свои ноги об их чистые и нежные души – это пожалуйста! Ни в чем себе не отказывайте, товарищ полковничек!
Пиночет закатал рукава на своих волосатых ручищах, и действительно ни в чем себе не отказывал. А какой с контуженого спрос? Да никакого. Чего с него взять, с убогого? У него и справка есть.
Не было в истории батальона ни одного случая, чтобы двое ребят, которые хотели бы поменяться друг с другом своими распределениями, и в результате каждый был бы счастлив и доволен судьбой, после визита в кабинет комбата добились своего. Никогда!
Пиночета проклял даже его старый закадычный друг, такой же полковник, с которым они общались и дружили семьями более 20 лет. Его дочь (дочь друга Пиночета) вышла замуж за курсанта из нашей роты. Замуж вышла по большой и красивой любви, за развитием которой благоговейно наблюдало все наше расхристанное и безалаберное курсантское братство.
Добрые и нежные стихи, свидания украдкой, трогательные слезы. Все очень искренне и красиво! Но молодая красавица-жена поехала с мужем не в Минск, откуда парень был родом и где его ждала пустующая 3-х комнатная квартира (парнишка был почти сирота и к тому же на Василия пришел официальный запрос из Белоруссии), а в Мары-2. Это почти в пустыню, на границе с Афганистаном. В 7-ми метровую комнату полуразрушенного общежития, к скорпионам и фалангам размером с пачку сигарет, к змеям и варанам. Свое гениальное решение Пиночет объяснил тем, что Василий когда-то очень давно - еще на первом курсе, стоя на тумбочке дневального, слишком вяловато вскинул руку в воинском приветствии и промямлил свой доклад сухо, без должного энтузиазма и служебного рвения, так-сяк, дежурными фразами. Этого «преступления» было достаточно, чтобы навсегда занять свое достойное место в безразмерном «черном списке» Пиночета, выйти из которого не было никаких шансов. А исключений из своих же правил Пиночет не делал никому, даже закадычным друзьям. Слезы и мольбы лучшей подруги жены, тещи Василия, так же остались без внимания. Мары-2! Все, вопрос закрыт, вперед!
Складывалось такое впечатление, что Пиночет никогда не был курсантом. Раз, и он уже сразу родился полковником. Мама вместо добрых сказок на ночь читала ему статьи из Общевоинских Уставов. Вместо детского питания и материнского молока грудной Пиночет вскармливался сухим пайком со складов НЗ. Из детских игрушек у него были гранаты и штык-нож, а в песочнице он лепил куличики в формочке из армейской каски, профессионально орудуя малой саперной лопаткой. Вместо обуви - сменки, Пиночет носил в школу брезентовый мешочек цвета хаки на резинке от трусов, в котором лежали начищенные до блеска яловые сапоги с подковками. Вместо костюмчика Зайчика или Белочки на школьный утренник юный Пиночет приходил в бронежилете и камуфляже, туго перетянутый портупеей.
В курсантских умах витало стойкое мнение, что пользоваться носками Пиночет просто не умеет, ибо кроме портянок он больше ничего не признает. Даже вместо столовых салфеток после еды вытирается все теми же легендарными портянками, причем ношенными длительное время. Так же складывалось устойчивое впечатление, что о существовании одеколона, туалетной воды и дезодоранта, Пиночет просто не догадывался. Не доложили ему о существовании одеколона и туалетной воды, и все тут. Не проинформировали, мерзавцы! Накажу, ух накажу!
Были индивидуумы, которые утверждали, что в квартире Пиночета на пороге стоит тумбочка дневального. И по прибытии в дом главы семейства жена или дети его (кто там сегодня определен по графику дежурства) внятно и четко докладают своему папаше обо всех происшествиях, случившихся в его отсутствии. Не берусь судить за достоверность всего вышеперечисленного, но думаю, что истина где-то рядом.
Домой Пиночет никогда не спешил. В 6.00 утра он был уже на подъеме личного состава, сквозь зубы, брезгливо и желчно раздавая указания офицерам куда и сколько направить, а лучше - «послать» курсантов для наведения порядка на закрепленной территории. В 22.00 после отбоя на сон личного состава комбат еще долго шарахался по ротам с фонариком в руке, дотошно пересчитывая спящий личный состав, регулярно доводя до истерики дежурного офицера, а дневальных курсантов до ареста на гауптвахту своими бесконечными придирками и многочисленными замечаниями.
Но самое любимое занятие для Пиночета, его хобби, так сказать – это была охота на самоходчиков. Пиночет обожал лично, темной ночью, прямо с забора, снять самоходчика, привести его в подразделение, разбудив и построив роту, пару часиков прокомпостировать всем мозги, изобличая злостного нарушителя воинской дисциплины с описанием всех прелестей флоры и фауны места его дальнейшей службы. И напоследок, арестовать за соучастие в несанкционированном ночном рандеву весь наряд роты.
Эффектным завершением полуночной экзекуции было торжественное внесение в «черный список» фамилий всех проштрафившихся фигурантов данного дела. Чтобы знали и помнили, что в этой жизни уже ничего хорошего их, голубчиков, больше не ожидает. И до остальных потенциальных мерзавцев очередь внесения в незабвенный и бесконечный «черный список» дойдет скоро. Очень скоро! Все под колпаком! Все под тотальным контролем! Ждите и трепещите! Идеальных и добросовестных нет, есть замаскировавшиеся, невыявленные, неразоблаченные и затаившиеся. Во как!
Вот такой душка и милашка был наш любимый и родной отец-командир Пиночет. А чтобы поток самоходчиков никогда не иссякал, то комбат искусственно создавал все условия для поддержания численности этих самых самоходчиков в пределах, необходимых для его успешной ночной охоты. То есть, время от времени за какую-нибудь фигню он закрывал увольнения всему батальону на календарный месяц. Для начала. А там посмотрим на ваше поведение. Всегда можно и продлить по мере надобности, но исключительно в воспитательных целях и только для укрепления воинской дисциплины.
Итак, душная летняя ночь. Окна в казармах открыты настежь в призрачной надежде на слабый ветерок или робкий сквознячок. Все спят. Накопившаяся за учебный день усталость и хроническое недосыпание, помноженное на молодость, обеспечивали мгновенное наступление глубокого и здорового сна курсанта уже при одном виде родной кроватки. Одеяла и простыни скомканы в ногах, всем жарко, но объятья Морфея нежны и желанны. Это даже не сон, скорее всего глубокий обморок. Хоть из пушки стреляй, хоть водой поливай - бесполезно, рота спит.
Полусонный, изнывающий от духоты наряд натирает плавящейся от жары мастикой полы в коридоре до идеального зеркального блеска (кто служил, тот знает). Вонь от мастики редкостная. Но выбора нет, ибо самим Уставом такая процедура предусмотрена. А Устав в армии – священен и обсуждению не подлежит.
Уже три недели как рота без увольнений - воля великого и ужасного Пиночета, куда деваться.
Но в России были, есть и всегда будут законченные рецидивисты и безбашенные вольнодумцы, которые, не смотря ни на что, идут против системы - в самоволке болтался Витя Копыто. Своим монотонным нытьем он достал дежурного по роте и фактически спровоцировал его почти до «неуставных отношений» - желание двинуть по физиономии Копыто как никогда было близко к осуществлению.
Сержант скрипнул зубами и сдержался, но поставил категорическое условие: «Попадешься, скажешь - в окно вылез! Наряд тебя не видел и вообще не в курсах! Когда же ты импотентом станешь? А? Козел-производитель!»
Счастливый Копыто сразу согласился на все условия, побрился, почистил зубы, облился флаконом «Шипра» и растворился в ночной темноте.
В эту ночь Пиночет, как неугомонный и зловещий граф Дракула, вышел на охоту за очередной неискушенной душонкой нетерпеливого курсанта. По его подсчетам три недели – достаточный срок, чтобы нашлось юное невыдержанное и невоздержанное в своих похотливых желаниях существо, готовое ради вкушения запретного плода в виде женской ласки рискнуть своим настоящим и будущим. А уж он, владелец этого настоящего и творец будущего, тут как тут. Охотничий инстинкт и предчувствие неудержимо влекли полковника Серова в ночь.
Пиночет занял удобную позицию за углом казармы, стоящей вдоль внешнего забора училища, ограждающего наш островок благочестивости и показной пристойности от вакханалии и разврата, пьянства и распутства, беснующегося на улицах этого с виду милого и уютного городка. Ну вот кто бы еще из спящих курсантов оценил такую заботу отца-командира о наших неокрепших моральных устоях. Эх, неблагодарные бездари! Посредственности! Ведь не ценят!
Пиночет напрягся. В свете яркой и полной луны на забор взгромоздилось тело и замерло, отбрасывая тень, смутно похожую на курсанта Копыто. Пиночет решил, что опытный самоходчик что-то почувствовал и не торопится перемахнуть через забор, дабы оказаться на казенной земле. Комбат решил не рисковать результатом охоты и, прижимаясь спиной к побеленной стене казармы, отодвинулся от угла здания и занял выжидательную позицию, аккурат напротив раскрытого окна.
А на кромке заборе действительно висел ослабший Витя Копыто. Он никогда не отличался ни силой, ни выносливостью, и такое упражнение как полоса препятствий всегда вызывала у него панический ужас. В принципе, чего греха таить, любое физическое упражнение и спортинвентарь вызывали у Копыто панику и длительную истерику.
То, что Пиночет принял за звериное чутье махрового самоходчика, замершего на заборе в предчувствии страшного и непоправимого изменения в его бестолковой судьбе, оказалось банальным упадком сил у полуночного ловеласа после бурной ночи любви. Витя на 50% своего костлявого тела почти перевалил через кромку забора, болтаясь как сосиска и балансируя из последних сил, пытаясь перевести дух, лихорадочно восстанавливал свое прерывающееся дыхание. Его ноги по инерции слабо и хаотично елозили по внешней стороне забора, пытаясь придать победный импульс немощной тушке. Курсант Копыто даже и не догадывался, что за углом родной казармы его ждет суровая судьба в лице изнемогающего от нетерпения и охотничьего азарта Пиночета. Но БОГ Витю любил!
Пока Витя переводил дух и набирался сил для финишного рывка, а Пиночет, затаив дыхание, рисовал картину праведных и жестоких истязаний самоходчика и всего наряда преступной роты, а так же за компанию и растяпы в виде дежурного офицерика, прозевавшего такой факт вопиющего нарушения воинской дисциплины, произошло следующее.
Дневальный по роте Андрей Яровой, тщетно пытаясь смениться на тумбочке для краткого похода в туалет по малой нужде, решил на время оставить пост дневального, но не выпускать его из поля зрения. Звать ребят, натирающих намастиченные полы в центральном коридоре, он не стал. И это правильно! Зачем отрывать людей от работы? Со словами: «Лучше нет красоты, чем поссать с высоты!» Яровой расстегнул галифе, передвинул висящий на ремне штык-нож с живота за спину, встал на широкий подоконник (казарму строили пленные немцы, подоконники были шириной почти 1 метр) и, испытывая поросячий восторг, излил содержимое своего организма прямо на голову затаившегося под окном Пиночета.
Пиночет вздрогнул. На него обильным потоком лился незапланированный метеосводкой дождь. «Ну, что за хрень?! В гидрометеоцентре работают коновалы и сказочники, все время врут! Обещали ЯСНО! Знал бы про дождь, плащ-накидку взял», - злобно прошипел комбат. Пиночет задрал голову, и то, что он увидел, его озадачило. В недрах его идеальной бесстрастной ЭВМ проскочила искорка нестыковки и несоответствия. Пиночет увидел над собой идеально звездное небо. «Если я вижу небо и звезды, значит туч и облаков нет! А если нет облаков и туч, значит не может быть и дождя!» Логика комбата была на высоте. Пиночет вытер рукой стекающие по лицу капли, поднес к носу и понюхал пальцы.
Не буду на 100% утверждать, но зная дотошность этого человека, смею предположить, что он, возможно, попробовал жидкость на вкус. Пораженный результатами орального анализа, Пиночет резко отодвинулся от стены, развернулся лицом к окну и поднял голову. Его глаза встретились с глазами изумленного дневального Ярового, который стоя в проеме окна на втором этаже, потрясывал своим мужским достоинством. Он вытряхивал последние капельки перед тем, как зачехлить в галифе своего младшего брата.
Вся короткая и бестолковая жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами несчастного Андрея Ярового. Особенно яркой была та ее часть, которой уже не суждено будет сбыться. Никогда! Ибо заполучить такого могущественного и злопамятного врага, как Пиночет – дорогого стоит. Он так и замер на подоконнике с членом в руках, загипнотизированный всепрожигающим взглядом Пиночета. Ну, прямо как кролик перед удавом в ожидании своей участи – приглашения на обед в виде основного блюда.
Первой реакцией Пиночета было желание ворваться в казарму и образцово-показательно изнасиловать курсанта, осмелевшего пусть даже нечаянно нассать на его драгоценную полковничью голову. Он даже сделал шаг и потянул руку к входной двери. Но его персональная ЭВМ в мозгу максимально быстро смоделировала ситуацию, когда эта же самая рота, изначально скованная воинской дисциплиной, будет кататься в истеричном припадке неудержимого хохота, биться головами об идеально отполированный пол, узнав истинную причину происходящей экзекуции. «Руководить этим быдлом он, конечно же, сможет. Закусит удила, и только держись! Пороть и драть! Драть и пороть! Нет проблем. Чередуй себе для разнообразия эти два проверенных способа воспитания. Методичным и скрупулезным ежедневным и планомерным компостированием мозгов он будет жестоко пресекать их наглые улыбочки и смехуечички, но все же репутация будет безнадежно подмочена. Независимо от его усилий эта позорная информация уже утром на завтраке в курсантской столовой облетит все училище и обрастет такими пикантными подробностями, что хоть стреляйся. Выпуск свидетелей его позора из училища положения в целом не спасет. Будет новый набор, придут очередные желторотые засранцы, но они уже изначально будут передавать из уст в уста легенду про «обоссанного комбата». А это недопустимо! Ох! А сколько еще ухмылок и насмешек следует ожидать от своих же коллег, сослуживцев-офицеров, да и генерал (начальник училища, кстати, нормальный мужик) тоже не упустит возможности позубоскалить на эту тему. Катастрофа! Конец карьере, хоть переводись отсюда. Или нет? Радикально - в отставку? На пенсию? Бесполезно. Такое не забывается. В городке из квартиры не выйдешь. Соседи тоже узнают, тогда только держись! Бляха-муха, ну влетел!»
Пиночет вернулся на место и посмотрел наверх в открытое окно. Яровой так и стоял с нависающим над головой комбата поникшим членом. Парень был в ступоре.
- Курсант Яровой, - шепотом ласково позвал его Пиночет.
-Я, - на автопилоте ответил Андрей, медленно выходя из оцепенения.
Пиночет медленно поднес указательный палец к своим губам, призывая к молчанию о данном происшествии. Яровой энергично закивал головой в знак согласия. Комбат так же молча продемонстрировал, что если курсант Яровой будет много болтать, то его резкое движение ладони поперек горла показало неизбежные перспективы для нескромного на язык фигуранта этого ночного происшествия. Андрей интенсивно замотал головой в знак отрицания. Пиночет развернулся и молча, осторожно, почти на цыпочках, двинулся домой. Яровой так и продолжал стоять на подоконнике, глядя ему в след, не веря своим глазам и пытаясь осознать происходящее.
В это время, тяжело дыша и громко сопя, из-за угла казармы выполз изможденный Витя Копыто. Увидев спину удаляющегося комбата, Витя получил нежданный прилив энергии и пулей влетел в расположение роты. Первое, что он там увидел – это был Андрей Яровой, стоящий на подоконнике с уже посиневшим мужским достоинством, крепко зажатым в руке.
- Андрюха, меня не спалили?
- Нет.
- Пиночет заходил?
- Нет.
- Дежурный по училищу расход сверял?
- Нет.
Успокоенный, не задумываясь лишний раз, Витя прыгнул в койку и мгновенно захрапел. До подъема оставалось около 4-х часов. Забивать голову мыслями и задавать лишние вопросы Витя не умел и не имел привычки. Его сознание отключилось сразу же, с момента прикосновения головы к подушке он погрузился в нирвану. Во сне Витя сладко улыбался, самовольная отлучка прошла идеально. Он был счастлив, жизнь удалась.
Яровой слез с подоконника и, наконец, разжал онемевшие от перенапряжения руки, с трудом застегнул ширинку на галифе, снял пилотку и вытер ей вспотевший лоб.
Глядя на проходящего мимо него сонного курсанта Симонова, бредущего как лунатик на автопилоте в туалет, Яровой тихо произнес.
- Слышь, Санька, а БОГ то Витю, нашего дурачка, любит. Точно любит, причем сильно.
Я, еще находясь в нежных объятьях Морфея, автоматически продолжая движение по зову природы, утвердительно промычал.
- Угу, регулярно. Факт!
- Сань, а вместе с этим кретином сегодня ночью заодно и меня БОГ полюбил. Правду говорю. Ты не поверишь? Дай слово, что никому . . .
Оценили 28 человек
47 кармы