На чердаке пахло лекарствами и пылью. Пылью было покрыто совершенно всё: рассохшаяся мебель, коробки с игрушками, кипы старых журналов, должно быть, сюда не заглядывали лет десять. Что же до запаха лекарств, им, кажется, пропитался весь дом, от крыши до подвала: в кухне пахло лекарствами и застарелой едой, в ванной – лекарствами и плесенью, в спальне – лекарствами и немощным, затхлым духом болезни. Так что чердачная пыль это ещё не так уж плохо, решила Юстина, а чтобы не чихать, она будет дышать через рукав, ничего страшного.
Она впервые здесь была, а ведь жила в двух шагах отсюда, если выглянуть в чердачное окно, за густыми кронами яблонь видна её, Юстинина, зелёная крыша. Но старый пан Януш никого в гости не звал и соседей не привечал, хотя какой же он старый, он Юстинин ровесник, а Юстине всего пятьдесят шесть, разве же это старость, болел он, в этом всё дело, с детства болел, сколько Юстина помнит.
Родители Юстины переехали сюда, когда ей было одиннадцать, поселились по соседству с Янушем и его отцом, тогда его отец ещё жив был. И сколько раз Юстина за все эти сорок с лишним лет Януша видела? По пальцам сосчитать можно, он даже в сад не спускался, а в сад-то он мог, что тут сложного, рядом с крыльцом специально для его коляски удобный съезд сделали. Так нет же, не выходил из дому, совсем не выходил, только по вечерам тени за плотными шторами мелькали, так они и жили, Януш с отцом, а потом, как отец умер, один Януш, а теперь вот никого не осталось, дом дальней родне достался, и сейчас Юстинина забота – помочь с уборкой, пусть дальнюю родню Януша, что теперь будет тут жить, она совсем почти не знает, а всё же надо их по-соседски поддержать, уборки-то здесь ох сколько.
Юстина поставила на пол коробку с вещами, которую принесла из стариковской спальни, большая часть в помойку, конечно, отправилась, но кое-что выбросить рука не поднялась, пусть уж новые хозяева сами решают, а пока коробка на чердаке постоит.
Перед тем, как спускаться обратно, задержалась на минуту перевести дыхание, остановилась у старого книжного шкафа. Книги Юстина обожала и вздохнула с горечью: сколько же тут добра попусту пропадает. Провела ладонью по корешкам, вгляделась в названия. Детские стихи, английский роман, кулинарная книга, повести о приключениях… Книги в полном беспорядке, притиснуты друг к другу как попало. Из любопытства потянула на себя слепой коричневый томик вовсе без подписей, гадая, что бы это могло быть.
Оказалось, это не книга, а тетрадь, толстая, в твёрдом переплёте, немудрено и спутать. Открыла на середине – пусто, и бумага от времени не пожелтела даже, почти как новая. Юстина быстро пролистала к началу и увидела, что тетрадь исписана примерно на треть крупным, слегка корявым почерком, скачущим по тетрадным линейкам вверх-вниз, словно пишущий не вполне ещё уверенно владел ручкой.
Первая страница.
23 июля.
Меня зовут Янек и мне девять лет. Я живу в собственной комнате, за окном которой большая яблоня. По ней можно спуститься вниз, если никто не видит. У меня есть железная дорога и две игрушечные машины, и ещё одна заводная. И еще шесть книг.
24 июля
Сегодня мы с мамой, папой и Каролинкой ходили на озеро купаться. Вода теплая. Каролинка хотела взять с собой кошку, но папа не позволил.
Янек? Юстина присела на пол чердака, неважно, что юбка испачкается в пыли, она сегодня специально оделась похуже, для грязной работы. Этой тетради – сорок пять лет, подумать только, если это, конечно, тот самый Янек, который потом стал паном Янушем. А кто такая Каролинка?
27 июля.
Папа принес две книги, одну мне и другую сестре. Я свою уже прочел. Это моя седьмая книга. Вечером пили чай с конфетами, Каролинка взяла три, а я одну, потому что она девочка и младше.
Сколько Юстина помнила, никто при ней никогда не упоминал о том, что у Януша была сестра Каролина.
31 июля
Наша улица идет вниз, а потом вверх, и снова вниз. Мой дом стоит на холме, с которого мы зимой катаемся на санках. Сейчас лето и очень жарко. Скорее бы зима.
Юстина, пока ей не исполнилось пятнадцать, тоже каталась с той горки, которая начиналась сразу за задней калиткой соседского дома.
2 августа
На главной площади работает фонтан. Вода разлеталась веером, и брызги попадали на меня.
Юстина перевернула страницу, потом другую, высохшие листы хрустели под пальцами, как лепестки засохших цветов. И ощущение того, сорокапятилетней давности, давно прошедшего лета, окутывало её словно ароматом, законсервированным корявым детским почерком девятилетнего Янека, который купался в озере, лазал по яблоне, дразнил кота и делился конфетами с младшей сестрой. Того Янека, который два года спустя бесследно исчезнет, превратившись в угрюмого мальчишку в кресле на колёсах, через десять лет – в мрачного мужчину в точно таком же кресле, только размером побольше, а через сорок пять – в худого, нелюдимого старика, насквозь пропахшего лекарствами.
Юстина прикусила губу и не заметила этого, фиолетовые чернила сменились ярко-синими, потом снова стали фиолетовыми.
К нашему крыльцу пришла бродячая собака. Мама разрешила покормить, но не позволила оставить, хоть мы с Каролинкой и просили.
Папа сказал что подарит щенка если я буду хорошо учиться и не стану обежать сестру.
Сгребали листья в саду, потом жгли костер. Теперь волосы пахнут дымом, зато мы жарили сосиски прямо на огне.
Август, сентябрь, октябрь.
29 ноября.
Сегодня был первый снег, он шел совсем недолго и закончился. С крыши капает вода. Каролинка простудилась потому что ходила без шарфа и я отдал ей свою книгу, которую всё равно уже прочитал.
Это была последняя запись. 29 ноября. Остаток тетради, почти две трети, остались чистыми. Юстина вернулась на несколько страниц назад. Сгребали листья в саду. Был первый снег. Она представления не имела, как выглядел Янек, когда ему было девять, но отчётливо видела перед глазами мальчишечье лицо, лоб со слишком короткой чёлкой – мама заставила подстричься, и результат его очень расстроил. Нос в веснушках, хотя про веснушки в тетради ничего не говорилось, Юстине почему-то казалось, что они были. А у Каролинки были длинные косы, которыми она страшно гордилась. Их мама носила пышные юбки и тонкие кружевные шали, как мама самой Юстины, и шляпы, такая тогда была мода. Последняя запись, 29 ноября. Юстина водила пальцами по пустым разлинованным страницам, словно от тепла её рук могли проступить несуществующие строки.
Почему она ни разу, ни разу за сорок пять лет не постучалась в эту дверь? Не испекла пирог, не предложила помощь по хозяйству. Не предложила помочь выкатить коляску на улицу. Только потому, что пан Януш болел, как ей казалось, всегда? Но вот же – оказалось, что у этого самого всегда есть точка отсчёта, 30 ноября того года, когда ему было девять, и до этой точки всё было иначе, всё было не так. А потом что-то случилось – что-то страшное, после которого не стало маленькой Каролинки с косичками, и мамы в кружевной шали, а Янек оказался в коляске, а его отец словно захлопнул двери дома для всех друзей и знакомых. А она, Юстина, переехала сюда уже после, когда всё стало так, как стало, мёртвенно-молчащий дом и мельтешение теней за занавесками по вечерам. Это было несправедливо. Неправильно. Невозможно неправильно.
Она сморгнула слёзы, холодно, как же тут на чердаке холодно, страшно холодно, и сколько она просидела тут без движения, погруженная в чужой дневник, словно разговаривая с призраком умершего сегодня мужчины. Встала, подошла к окну, не выпуская из рук тетради, непонятно зачем, ведь ей надо было спускаться вниз, работа не ждёт, столько работы, убирать, мыть, вычищать и проветривать…
…По дорожке от крыльца бежали мальчик и девочка, девять и шесть, серая в клетку куртка и розовое пальто, у калитки их ждала женщина, она стояла у машины, дверь открыта, лицо отсюда, из чердачного окна, разобрать было сложно, но, кажется, женщина куда-то спешила и была недовольна тем, что дети опаздывают. Юстина прижалась лбом к стеклу, пачкая лицо в пыли и не замечая этого. Женщина помахала детям рукой: скорее, мол, сюда. Янек ускорил шаг. Где-то на улице низко урчал мотором грузовик или фургон.
Мне это кажется, подумала Юстина спокойно, это как фильм, как послание из прошлого. Она провела ладонью по стеклу, стирая пыль, чтобы лучше видеть, хотя и догадывалась, что не увидит ничего хорошего, ей было страшно, но хотя бы это, хотя бы это она должна была сделать ради человека, мимо которого равнодушно проходила целых сорок пять лет. Досмотреть до конца, как ей ни тяжело.
Стекло неожиданно громко скрипнуло, почти взвизгнуло под её рукой. Янек вздрогнул. Остановился. Поднял лицо. И встретился с ней глазами.
Одно мгновение, один удар сердца.
И вопль, полный восторга, звонкий и ясный:
– Мааам, у нас на чердаке призрак!! Настоящий! Мам, я вижу женщину, она правда там стоит! Маааам!!!!
Женщина у калитки сделала несколько быстрых шагов к детям. Девочка повернулась и тоже посмотрела наверх, Юстина сделала было движение, чтобы отшатнуться назад, вглубь чердака.
И в этот момент раздался грохот и визг, и скрежет металла о металл. Тяжёлый фургон сшиб машину, стоявшую у калитки в ожидании пассажиров с открытыми дверцами и работающим мотором, закрутил, подмял, швырнул.
Пустую машину. Пустую, без единого человека внутри.
Юстина осела на пол, полная недоумения и тысячи вопросов, с идущей кругом головой, она дрожала и не могла отвести взгляда от оконного стекла, на котором остался след в пыли, напоминающий большую неаккуратную запятую.
С трудом сумела открыть дневник, так тряслись руки.
30 ноября.
В нашу машину врезался грузовик, и теперь у нас нет машины. Папа сердит, и я боюсь, что он не купит нам щенка.
Зато я видел настоящий призрак у нас на чердаке! Может это мертвая женщина? Ночью я пойду туда её караулить. Каролинка боится и не хочет идти со мной.
Потом шла запись за первое декабря, следом за ней – второе, третье и дальше. Юстина пролистала дневник, заполненный до самого конца. Встала и отнесла его на место, в коробку, присоединив к стопке таких же тетрадей. Нет, это слишком рано. Ей нужна следующая.
То, что она искала, Юстина нашла в середине второй тетради. К тому времени почерк стал чуть более аккуратным, и заметно помельчал.
3 марта.
В соседний дом переехали новые жильцы с детьми. С девочкой, которую зовут Юся. Она симпатичная, хоть и жаль, что не мальчик.
Юстина улыбнулась, проведя руками по строкам. Глупо, конечно, было надеяться, что она найдёт признание в любви, написанное одиннадцатилетним Янушем!
– Мама! – сказала Лотта с укором, заглядывая в чердачный проём снизу. – Сколько можно торчать на этом чердаке? Папа ждёт, и тётя Каролина уже приехала! А тебе ещё переодеваться, ты же как чучело, вся в пыли. Ну, скажи на милость, что ты тут делаешь?
Солнце светило Лотте в лицо через запятую на оконном стекле, золотя веснушки.
Оценили 15 человек
35 кармы