Мастер.

Много лет назад я, подобно известнейшему булгаковскому персонажу, носил гордое S&M-звание «мастер» - последнее было вписано в соответствующую графу моей трудовой книжки.

В подчинении моем находилась разновозрастная бригада, в чьи обязанности входил ремонт оборудования, несущего людям высоковольтный электрический свет на манер механического Прометея - с утра до обеда и с обеда до вечера бравые работники раскручивали и закручивали гайки, совместно проникая в глубь вещей до самых медных печёнок. Обед они проводили всяк на свой манер. Те, кто помоложе, беззаботно отсыпались, возвращая организму долги беспокойных юношеских ночей. Те же, чья жизнь перешагнула за середину, знали цену времени и не могли тратить его впустую — пользуясь всякой свободной минутой, они резались в карты.

Я, как старший по должности, не чурался засунуть руку в самую грязную дыру, чтобы поставить диагноз и по его результатам раздать сообразные задания подчиненным — но при этом никогда не брал в ту же руку игральных карт. Первое служило источником уважения со стороны работяг, второе — охраняло дистанцию, подтверждавшую мое звание начальства. Чтобы усугубить высоту своего положения, я не пользовался робой и расхаживал в штатском, отчего в конце дня переодевшиеся рабочие, случалось, выглядели чище меня. Служение электричеству отучило меня носить галстуки: один шелковый ошейник был поражен струей минерального масла, другой некстати свесился в смазку; третьей жертвы я не допустил.

Однажды я, желая приобщиться к светской жизни, вознамерился посетить театр, для чего и облачился соответствующе: в темную вечернюю пару, в сорочку с воротничком-стойкой, на чьи отложные уголки опустилась шелковая бабочка, и в широкий шелковый - в тон бабочке — пояс.

Богемный мир актеров никогда не отличался пунктуальностью, но опоздание, с которым в тот раз начался спектакль, было просто вызывающим. Кроме того, действо оказалось чересчур длинным. Словом, когда все закончилось, я понял, что путешествие из стольного центра в родное захолустье стало по причине позднего часа не только затруднительным, но и бессмысленным. По этому поводу я переночевал у радушных знакомых, а поутру направился на работу, одетый, как на премьеру.

Маскируя галстук-бабочку запахом кашне, я торопливо мобилизовал бригаду и вздохнул облегченно тогда лишь, когда все мы покинули многолюдную базу. Прибыв на место, я объявил, что ныне, в силу обстоятельств, шагу не сделаю в сторону грязного оборудования и при необходимости буду давать лишь устные консультации. Подчиненные поползли заниматься делом, а я занял подсобное помещение и стал штудировать газету, стараясь ничего не касаться.

Ближе к полудню на территории появились посторонние. Ими оказались ходоки из абонентов, желавшие своими глазами видеть показания счетчиков, учитывающих отпускаемую им, абонентам, электроэнергию. Заметив людей в телогрейках, копошившихся на пороге, ходоки направили стопы к ним и изложили свою просьбу.

- Надо спросить разрешения у мастера, — буркнул работяга, утираясь верхонкой.

Послали за мастером.

Я вышел из сумрака во всем великолепии - в темном костюме, с белой грудью, при пестрой бабочке, в кашне, придерживая руками борта накинутого на плечи длинного пальто. Щурясь от света, брезгливо переступил через железку, некстати лежавшую на пути. Три ходока стояли предо мной, пораженные, как волхвы, узревшие младенца в яслях, и хватали воздух губами. Наконец, один из них, запинаясь, повторил просьбу.

Я выслушал и обронил:

- Пропустите их.

После развернулся и прошествовал назад.

Удаляясь, я расслышал, как работник понукает остолбенелых пришельцев:

- Пойдемте же: мастер разрешил.

Я не хочу проводить параллелей, но чуть позже, общаясь с населением, начальник мой упомянул о тяжелых условиях, в которых трудятся энергетики за небольшую, в сущности, зарплату. Население зашумело и позволило себе недоверчивые выкрики, чем и вызвало его, начальника, справедливое негодование...

© zh_an