Народ и пропаганда

Социальные сети хороши тем, что позволяют в режиме реального времени оценивать уровень интеллектуального развития, восприятия действий властей (политики) и нравственные запросы среднего гражданина любой страны. Надо сказать, что этот уровень не радует. В эпоху полной безграмотности крепостного крестьянства средний интеллектуальный уровень практически не отличался от современного. При этом средний подданный Российской империи был значительно лояльнее по отношению к властям и значительно нравственнее, чем среднестатистический гражданин современной России. А надо отметить, что по сравнению с остальными странами мира Российской Федерации на уровень лояльности и нравственный уровень своего населения грех жаловаться.

Обращаю ваше внимание на то, что с крепостным крестьянством государственная пропаганда практически не работала. Для них не издавались специальные газеты, у них не было чатов в «Интернете», информация о событиях, случившихся за околицей родного села могла добираться до них месяцы и годы. Единственный «штатный пропагандист» — сельский священник, читающий воскресную проповедь. Однако сельские батюшки той поры, по отзывам современников, небогаты (то есть не могут себе позволить выписывать из столиц дорогие книги и периодику), слабо образованны, да и ораторы так себе (не цицероны). В основном они помогают крестьянству решать внезапно возникающие нестандартные бытовые проблемы, оберегают единство общины, политики же касаются лишь упоминая, что всякая власть от Бога, да зачитывая очередные царские манифесты. Если их и можно назвать пропагандистами, то весьма условно.

Фактически взаимоотношения между властью и народом строятся на базе многовековой традиции. Так, мол, было всегда, а иной жизни мы не знаем и управляться по-иному не умеем. Эта пасторальная идиллия периодически прерывается бунтами. Но бунт — свидетельство нарушения традиции представителем власти и отсутствия оперативной реакции центра на таковое нарушение. Поэтому по окраинам империи бунтов больше, и они мощнее. Именно там центральная власть слаба, местные начальники предоставлены фактически сами себе, народ по большей части свободный, пришлый, достаточно мобильный, чтобы быстро сменить место жительства, уйдя за тысячу вёрст.

Окраина — место не сложившейся традиции. Здесь живут люди, от традиции предков отказавшиеся (порвавшие с общиной), а новые правила общежития только вырабатывающие. Им сложно притираться друг к другу, и они склонны решать проблему силой. Но эти же люди, часто выступая против местного начальства, в целом хранят верность имперскому центру. Их слишком мало на зауральских просторах. Выживать среди диких племён и успешно с этими племенами взаимодействовать они могут только под защитой имперских полков.

В общем логика эпохи, своя в каждой отдельно взятой части империи, была настолько очевидна, а альтернатива существующим стихийно сложившимся порядкам настолько призрачна, что никакие усилия пропаганды не требовались. И власти, и народ интуитивно чувствовали необходимость взаимодействия, ограниченного определёнными рамками, выход за которые нёс угрозу всей системе и поэтому жестоко карался, независимо от того пытался ли «раздвинуть рамки» коррумпированный чиновник, «прогрессивный военный», насмотревшийся «французских свобод», но так ничего в них и не понявший, или излишне ретивый администратор, вводящий непонятные и обременительные для крестьян новшества и тем смущающий их умы. Власть так же ретиво карала «нарушителей конвенции» в своих рядах, как народ ловил и передавал властям «студентов» и прочих революционных агитаторов.

Однако со второй половины правления Александра II Российская империя, как и другие передовые державы того времени, ощутила резкую нехватку образованных кадров. Дворянских учебных заведений, выпускавших сотни подготовленных офицеров и десятки грамотных управленцев ежегодно, стало не хватать. Для новых заводов, для массового железнодорожного строительства, для промышленности в целом понадобились тысячи инженеров, и миллионы грамотных рабочих, способных прочитать чертёж и на его основании произвести нужную деталь.

Внедрение всеобщего начального, а затем среднего образования, начавшись при трёх последних императорах, завершилось окончательно уже после Великой Отечественной войны. Однако даже в последние десятилетия XIX века и в первые годы ХХ века состоялось массовое впрыскивание в активную политику миллионов образованных разночинцев. Получив образование и почувствовав себя ровней имперской элите, эти люди очень остро переживали ограниченность своих возможностей для политической карьеры.

Они и развернули антимонархическую пропаганду, которая, в конечном итоге, привела страну к революции.

Царизм момент упустил. С массовой революционной пропагандой он столкнулся неожиданно. Глушить её предпочитал запретами, механизмами контрпропаганды не владел. В результате к 1917 году правительство провисло. Даже высшие классы, долженствующие составлять его опору, были заражены революционными идеями. Царское правительство вчистую проиграло революционерам в сфере пропаганды.

При этом характерно, что новая разночинная революционная массовка, будучи значительно образованнее своих крепостных отцов и дедов, интеллектуально их не превосходила, даже была глупее, ибо страдала необоснованными амбициями, нравственно же и вовсе уступала на порядок, поскольку изначально практиковала террор как один из главных методов достижения своей цели. Не чурались они и откровенной лжи ради подрыва позиций правительства. Но образование — некий набор усвоенных ими знаний, делал их в глазах народа абсолютной ровней представителям правительства. Народ привыкший к тому, что образованный = государственный чиновник, столкнулся с парадоксальной ситуацией, когда антигосударственную пропаганду вели те самые образованные люди, которых народ привык считать представителями государства.

В сельской местности валу революционной пропаганды должны были противостоять становой пристав и сельский священник. Информационная технология ХVIII века столкнулась с технологией ХХ века. В этих условиях удивительно не то, что империя проиграла, а то, что она так долго продержалась, более полувека умудряясь противостоять революционерам практически на равных. Эту устойчивость империи можно объяснить традиционным укладом жизни крестьянской массы. Когда этот традиционный уклад был разрушен Первой мировой войной, на годы оторвавшей от домов, хозяйств и семей миллионы крестьян, тогда империя и рухнула.

Большевики информационными технологиями ХХ века владели прекрасно. Именно поэтому побеждали в пропагандистской борьбе всех своих врагов примерно до начала 1960-х годов. Но с этого момента они постепенно начали сдавать позиции. Кончилось это отступление распадом СССР. Причём советский режим в последние годы своего существования был в пропагандистском плане так же беспомощен, как монархия в последние годы империи. Так же как монархия не успела оценить взрывной потенциал доступных газет, помноженный на обученное грамоте население, руководители СССР недооценили потенциал электронных СМИ. В результате подавляющее большинство лидеров общественного мнения (режиссёров, артистов, телеведущих, авторов и продюсеров популярных программ), имеющих почти неограниченный доступ к электронным СМИ (на тот момент телевидению) оказались оппозиционными властям страны и использовали доставшуюся им трибуну, для того, чтобы нести эту оппозиционность в массы. Власть же оказалась уже достаточно слаба, чтобы не суметь ограничить оппозиционную пропаганду при помощи цензуры (мера паллиативная, но в качестве временной, до отработки собственного пропагандистского механизма, вполне подходящая), а также недостаточно компетентна для того, чтобы организовать эффективную контрпропаганду.

Как видим, власть стабильно проигрывает пропагандистское поле в тех случаях, когда не успевает вовремя заметить и верно оценить возможности новых информационных технологий, открывающие пропаганде доступ к девственно чистым умам населения, доселе ею не охваченного.

Проблема информационных технологий XXI века заключается в том, что, вопреки всей предыдущей традиции, расширявшей возможность доступа к информации, по мере расширения возможностей системы образования (грубо говоря, чтобы получить доступ к информации, необходимо было получить хотя бы первичные базовые знания), нынешняя система неограниченно расширяет доступ к информации на всё человечество, независимо от того, имеет ли конкретный индивид хотя бы начальное образование или обходится без него.

Чтобы вас опубликовали в газете надо было уметь грамотно изложить свои мысли, чтобы быть героем интернет-чатов не надо иметь не только знаний, но даже самих мыслей. Невзыскательной аудитории лучше всего продаются эмоции. Отсюда высокая популярность ток-шоу. Их очень сильно ругают, но ругают именно те люди, которые их смотрят. Тем, кто не смотрит, абсолютно всё равно есть эти шоу или их нет. Ругающие же относятся к ним как к наркотику. Наркоманы знают об опасности наркозависимости, часто даже понимают, что уничтожают сами себя, но не могут остановиться — организм требует дозу. Точно так же, люди, привыкшие получать от ток-шоу эмоциональный заряд (не важно позитивный или негативный) не могут без этого заряда, поэтому ругают, но смотрят.

Отсюда же высокая популярность теорий заговора. Ограниченный ум, не имеющий опыта работы с информацией, не обременённый образованием, всегда склонен считать непонятное опасным. Более того, такие люди, не обладая способностью отличить правду от лжи, уверены, что их все обманывают. Хоть, как вы понимаете, государству незачем тратить ресурсы на персональный обман какого-то Васи из Кривозавалищенска. Во-первых, от Васи ничего не зависит. Во-вторых, он просто неспособен к самостоятельным рациональным действиям. Государственная пропаганда его просто не учитывает. Она работает с лидерами общественного мнения, которые и должны привести Васю в адекватное состояние.

Но нынче мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией, когда не лидеры мнений формируют позицию Васи, а Вася оказывает критическое влияние на позиции лидеров мнений. Сторонники теорий заговора начинают плодиться во вполне авторитетной, образованной среде. Здесь, насколько я понимаю, действует фактор количества. Человек в интернете сталкивается с миллионами обезличенных Вась. Если бы он их знал лично, то их мнение его бы не волновало по причине их явной интеллектуальной убогости. Но в социальной сети это совсем необязательно заметно. Там принят собственный сленг (трудно определить истинную грамотность человека), в ходе дискуссии востребованы короткие афористичные высказывания, их истинность не важна. Доказательством служат многочисленные ссылки на «источники», адекватность которых не может быть проверена сходу. Таким образом, освоивший несложные методы интернет-дискуссии маргинал будет выглядеть убедительнее матёрого профессора. Более того, даже после того как профессор освоит те же методы, он не сможет превзойти маргинала, ибо опустится на его уровень. Это всё равно что пригласить шеф-повара пафосного ресторана обсудить меню обеда со стаей шимпанзе.

Ещё один момент — спрос. Миллионы Вась ставят лайки, создают аудиторию передач, пишут комментарии. А это всё деньги. Чем популярнее передача, тем больше в неё можно впихнуть более дорогой рекламы. Следовательно появляются целые телеканалы, радиостанции, интернет-ресурсы, ориентирующиеся исключительно на удовлетворение тяги маргинальных слоёв к загадочному. Чушь легализуется в глазах населения, привыкшего к тому, что центральные СМИ обязаны выдерживать определённый стандарт. Между тем, конкуренция всё настойчивее подталкивает СМИ к тому, чтобы жертвовать стандартом ради популярности.

В результате несмотря на то, что современное российское государство обладает достаточно мощной и хорошо отлаженной системой пропаганды и контрпропаганды, мы всё чаще сталкиваемся с тем, что система начинает работать вхолостую, а люди, обязанные защищать позицию правительства, незаметно для самих себя начинают её оспаривать, потому, что «так все говорят». Мы только втягиваемся в очередной информационный кризис, когда старые методы пропаганды прекращают работать, а новые только предстоит выработать. У нас есть время, для того чтобы заняться этим вопросом и не допустить очередного провала государственной пропагандистской машины, сходного с теми, что потрясли Российскую империю и Советский Союз в начале и в конце ХХ века соответственно.

Но для этого необходимо прежде всего понять, каким образом происходит насыщение информационного пространства, каким образом определяется (в данный момент стихийно) актуальность и востребованность некой информации, и научиться пользоваться этим механизмом для насыщения пространства правильной информацией и блокирования распространения неправильной.

И последнее. В современных социальных сетях очень не любят слово пропаганда. Обозвавший оппонента пропагандистом сразу чувствует себя победителем в споре. На самом деле в пропаганде нет ничего плохого. Более того, в настоящее время любой из нас пропагандист. Независимо от того, участвуем ли мы в телепередаче, пишем ли длинную статью для какого-нибудь сайта или короткий комментарий из пары междометий, мы отстаиваем свою точку зрения — пропагандируем её, пытаемся убедить массы в её верности. Ровным счётом то же самое делает и власть, и оппозиция. Овладение же новейшими, наиболее эффективными информационными (пропагандистскими) технологиями, лишь облегчает нам доступ к умам и сердцам сограждан.

Ростислав Ищенко