В. Мараховский. "Злые жертвы"

Не в первый раз уже репощу Мараховского на КОНТ, и от этого, пожалуй, даже немного неловко. Однако слишком уж актуальным видится этот материал по отношению к целому ряду наших КОНТовских баталий.

Оригинал статьи - здесь.

Вы, возможно, пропустили, но вообще-то сейчас идёт очередная волна полемики о вере и атеизме.

Точнее, конечно, не о них. И даже не о верующих и атеистах. А о том, кто должен иметь в современной (и особенно завтрашней) России исключительное правовое положение — активисты анти-атеистического «движа» или анти-религиозного. Сражаются, по сути, держатели контрольных пакетов двух концептов, в которые входят:

а) право собственности на всех исторически пострадавших по религиозному/атеистическому признаку,

вытекающая из него

б) собственная правовая неприкосновенность

и вытекающее из неё

в) право определять, кто принадлежит к противоположному, виноватому лагерю, кто из этого лагеря слишком поднял голову и должен быть преследуем.

По сути борьба идёт за статус Авторитетной Жертвы — бесценный во многих отношениях. В настоящий момент таким статусом (причём наследственным) у нас в стране обладает лишь одна социальная прослойка — это условные «люди искусства». То есть представители профессий, составлявших медиа-класс в прошлом веке и пострадавших от государства. Государство их, как мы знаем из их же воспоминаний, нещадно преследовало — не печатало и не давало сниматься, снимало с эфира, не выпускало в зарубежные турне. А когда-то давно, лет восемьдесят назад, кое-кого даже расстреляло.

За эту историческую пострадатость предшественников — нынешние представители тех же профессий имеют определённые привилегии. Например, сообщать публике о мерзости государства, о душности наступившей диктатуры, об исторической неполноценности самого народа — и при этом получать казённые деньги в несколько более вольном режиме, нежели другие.

Но штука вся в том, что по сравнению с XX веком гуманитарная структура общества усложнилась. К медиа-классу, привычному государству и потому имеющему привилегии, добавились представители новых занятий: видеоблогеры, сетевые публицисты, интернет-активисты и проч. Все они тоже хотят иметь статус авторитетных жертв.

Увы, поскольку «потомственным пострадавшим блогером» себя объявить довольно сложно — представители этого нового медиа-класса выбирают себе идейную, мировоззренческую преемственность от какой-нибудь группы жертв.

Например, можно причислить себя к Джордано Бруно, саудовскому казнённому студенту-атеисту, уральскому осуждённому условно покемонщику и прочим пострадавшим от религиозного мракобесия.

Можно, напротив, прибавить себя к жертвам «безбожных пятилеток» столетней давности и жертвам относительно недавнего расстрела в сахалинском храме.

Можно назначить себя олицетворённой болью советских людей, брошенных в хаос 90-х. Можно назначить себя олицетворённой болью Империи, уничтоженной Советами.

Можно пытаться приватизировать на себя боль «репрессированных народов» — и, напротив, аккумулировать в своем образе боль народа русского, притесняемого россиянской многонационалией.

Можно даже — и учащающиеся попытки мы видим сегодня — свести к себе всё современное общество, с которым власть не делится природной рентой, посылает умирать в Сирию, рассорило с Западом и так далее (анекдотическим примером тут может служить попытка известного протест-блогера как-то примазаться к «угнетаемой нации пятиэтажек». Попытка тем более комичная, что она была разоблачена в течение суток собственными же конкурентами по «пятиэтажному дискурсу»).

Как легко заметить, все эти концепты строятся по одной схеме. Для начала само понимание мира инфантилизируется — то есть отбрасываются скучные оттенки, нюансы, взаимность претензий, переплетённость реальных отношений и так далее.

Повышается, говоря языком фоторедакторов, контрастность — и самоидентификация доходит до простого «я — жертва». Далее, поскольку схема без этого не работает — изыскивается и назначается также и «палач». Это, разумеется, тоже общность коллективная, на которую навешивается коллективная же ответственность.

При этом, разумеется, тоже не обходится без шулерства — приходится навешивать на ближних православных казни далёкого ваххабитского королевства. Или напротив — навешивать на атеистов сахалинское преступление, совершённое вообще-то неоязычником. Но, поскольку сами «жертвенные» концепты в принципе являются спекулянтскими, дробящими реальность на куски, то такое шулерство выглядит в глазах держателей дискурсов вполне невинным.

И, наконец, начинается то, ради чего, собственно, всё затевалось — выставление счетов и требование защиты. То есть собственной «жертвенной» неприкосновенности и права контролировать проявления «палачества».

Вы спросите, где же тут финансирование? Оно в таких случаях появляется естественным образом — в виде грантов на деятельность, признанную необходимой.

…А теперь — самое главное.

Сейчас все эти «жертвенно-палаческие» концепты более или менее маргинальны. По логичной причине: позиция воинствующего пострадавшего — всегда позиция меньшинства, требующего чего-то от большинства. В нынешней ситуации, когда «под боем» находится вся страна целиком — такая позиция практически всегда обречена быть позицией неудачника.

Собственно, именно этим, а вовсе не «хитрой работой спецслужб», объясняется тот факт, что главные держатели страдательных дискурсов всех мастей, как правило — люди крайне специфические.

Единственный сценарий, при котором эти концепты могут сработать — тот, где безусловный авторитет потеряет само государство. Причём произойти это может как в результате самоотчуждения власти от идеологического поля — так и, напротив, в случае если какая-нибудь из меньшинственных концепций станет слишком перевешивать в государственной идеологии. Неслучайно 90-е, когда государственные структуры официально «мочили красных», стали временем резкого подъёма всех групп, претендовавших на статус самых пострадавших от советской власти. Этот подъём вылился не только в «парад суверенитетов», но и в привилегированную непотопляемость целой группы медиа-персонажей, выбивших себе квоты на публичную ненависть и до сих пор ещё не окончательно задвинутых на задний план.

К счастью для всех — до логического завершения «антисоветского похода» российское государство не дошло. Оно сумело не только затормозить, но и отмотать кое-где назад, восстановив частично ценность советского периода истории и так и не придав окончательный статус священных жертв многочисленным претендующим.

Однако опыт кое-каких соседних гособразований показывает, что меньшинственные боевые концепты никогда не рассасываются сами. И если государство будет демонстрировать даже не то чтобы «отчуждение от идеологии», но и просто бездарность в её реализации — они легко перехватят инициативу и наполнят собой смысловое поле.

А что бывает, когда официозом в государстве становится какой бы то ни было антигосударственный миф (а меньшинственные страдательные мифы — все антигосударственные) — мы тоже можем наблюдать прямо сейчас в целом ряде стран. Как дальних, так и совсем близких.