Никто не организовывал ничего подобного специально, само собой получилось, что эти люди жались к госпиталям, организуя целые лагеря. И, понятно, самый большой из них расположился рядом с нашим госпиталем. Целое поселение людей, лица которых были замотаны черным. Не одни только женщины, но и мужчины, дети. Хотя детей совсем мало, почти никто из них не выжил, столкнувшись с Exhellia Secunda, первым результатом селекции и переделки Exhellia Vulgaris, который, как мне показалось, удовлетворял требованиям.
Можно было поступить проще. Обработать неспокойные районы, - или всю территорию за малыми исключениями, - по методу «ниппель». Это берется возбудитель, передаваемый, к примеру, комаром или клопом, - и распыляется в воздухе. В легкие, это, почитай, как прямо в кровь: кто вдохнет — заразится не хуже, чем от клопа, а сам заразить никого не сможет. Возбудитель выступает, по сути, в качестве своеобразного ультраяда: на обработанной территории все свалились (как вариант — померли), а потом это место можно спокойно, без опаски занимать. Такие штуки проделывали с японским энцефалитом и с легонеллой, и даже с обыкновенным сыпным тифом, но я, понятно, нашел бы что-нибудь поудобнее. И чтобы смертность процентов девяносто — девяносто пять, и, главное, чтобы переносчика в природе не существовало. Только новых природных очагов нам и не хватало, потому что если на свете существует нечистая работа, то это, пожалуй ее предел. Я — предложил, но у начальства понимания не нашел. По какой-то причине они были против исчезновения девяноста процентов афганцев, как будто они им были нужны для каких-то своих-либо целей. Странные у людей бывают предрассудки. Азия-с.
Но и вторая (которую приняли) идея (повторяю, что не претендую на авторство!) была проста, как грабли, и эффективна. Можно сказать, - элегантна: раневая инфекция — модерн. Чтобы на обработанных территориях не выживали даже легко раненные, если они не наши. Потому что для наших прививки во-первых, и антидот во-вторых. Да что там, - для наших. Для всех, кто обратится за помощью в наши госпитали. И объявления расклеили повсюду, на нескольких языках, и принимали всех, никому не отказывая, и без задержки.
Вот только для этого нужно было выйти с баз и убежищ, зарегистрироваться, засветившись по полной. В переводе на русский, - явиться, по сути, с повинной. По идее, таким образом, должно было получиться идеальное антипартизанское средство. Смысл был в чем: кто не воюет, тот не получает боевых повреждений, и, следовательно, может спать спокойно. А плохие мальчики, соответственно, получат по заслугам.
И идея элегантная, и сам микроорганизм, можно сказать, истинный шедевр. Это автор того и другого мудак. И ничего особенного, в жизни есть место еще и не таким парадоксам.
Тот Самый, Который, - ну не называть же его — Богом? - любит вести себя на манер последнего иезуита: выполняет просьбы, но, этак, формально. Так, что ты получаешь то, что просил, но весьма далекое от того, чего хотел.
Во-первых, - роды. Пуповинные ранки и матки в далеких от какой-либо санитарии условиях. В местах, где водились повстанцы, велись боевые действия и, соответственно, сплошь засыпанных возбудителем, роды в девяноста процентах случаев кончались смертью и младенца, и его матери.
Во-вторых, - обрезание в исполнении муллы. Тут на первых порах, пока не дошло до самых тупых, процент вообще приближался к сотне.
Но главное даже не это. Микротравмы полости рта явление практически ежедневное, а на практике это вылилось в полноценную эпидемию «болезни Земскова», молниеносно развивающегося некротического стоматита эксхеллиозной этиологии. Он чаще всего начинался с губ или слизистой щек, а потом разъедал все подряд: мягкое небо, носоглотку, язык, перекидывался на гортань, - и люди уже в ближайшие сутки мерли от удушья либо глубокого медиастинита. И уже только четвертым номером, как бы ни в последнюю очередь, молниеносная форма гангрены при боевых повреждениях.
Нет, сделанное (Янка, как и в прошлый раз, хорошо помогла) в пару к микробу соединение «К2К71» действовало выше всяких похвал, можно сказать, - безупречно, но чаще всего доходило до больного слишком поздно, на развалившиеся ткани набрасывалась банальная флора, на которую мой «выключатель», этот волшебный эликсир, не действовал никак. От укрытий боевиков а также самых обыкновенных, просто неблагонадежных кишлаков оставалось пустое место, нестерпимо разящее падалью, заваленное, не то, что разложившимися, а прямо-таки распавшимися, расплавленными, растекшимися трупами пополам со скотской падалью: помирали, понятно, далеко не все, но те, кто уцелел, разбегались оттуда, как от чумы.
А это я хорошо сказал.
Бежали и тащили заразу дальше, все дальше и дальше. Могло повезти, и человек не заболевал вообще, - просто не случалось пороговой микротравмы, а эксхеллия-модерн, не получив живой крови, во внешней среде деградировала очень быстро, это я предусмотрел, ума хватило. Не в пример дикой форме с ее выносливыми спорами. Поэтому эпидемия шла, в отличие от той же чумы, в виде отдельных вспышек, в нарезке, этакими фестончиками и кружевами вокруг основных очагов, зато непредсказуемо, никакие карантинные меры тут не помогали. И, на самом деле, в этой кунсткамере моего ремесла слонов оказалось сразу два. Вторым, как я уже, кажется, упоминал, стала скотина. Она дохла ни капельки не хуже, чем хозяева. Даже лучше: прокусит кожу какой-нибудь слепень — и готова еще одна куча моментально разложившейся падали. Это добавляло, - к мору, - свою, очень уместную толику голода, разорения, развала привычного мира. Чтобы совсем уж как в Последние Времена.
Был и третий недогляд. Дело в том, что умные и талантливые люди рождаются везде. Я увлекся суперэффективным «выключателем», успешно решил эту задачу, - а вот как действуют на ексхеллию другие препараты, выяснить как-то забыл. Привык у себя в клинике, - еще Там и Тогда, - к жутким госпитальным штаммам, которые ничем не проймешь, и даже не подумал, что она-то — неопытная, ничего такого сроду не пробовала. Так вот некто «доктор Масуд» для профилактики и лечения новой заразы применил банальный метронидазол, и достиг впечатляющих успехов. Старый, добрый трихопол, как выяснилось, практически не уступал моему, в муках рожденному снадобью, коим я так гордился. Правда, пришло это достижение поздновато, когда первые, самые страшные удары инфекции практически достигли цели, и уже вовсю действовали все другие факторы, не столь, может быть, яркие, но бывшие как бы ни пофундаментальнее.
Много позже, окольными путями узнав про «доктора Масуда» и его достижениях, я захотел встретиться с ним воочию. К этому моменту в ходе боевых действий был достигнут определенный перелом.
При «затяжных конфликтах малой интенсивности», как нынче именуют всякую пакость вроде Афганской компании, «перелом» - это когда оккупанта начинают бояться больше, чем герильясов, моджахедов, душманов и прочих «лесных братьев». Когда забывают всякие там «пуштун-валлай» и начинают сдаваться под обещание амнистии, предавать, доносить, выпрашивать харчи и заглядывать шурави в глазки. Образуется то самое информационное поле, о загадочных свойствах которого я не раз упоминал, и каждому, кто в нем находится, становится совершенно ясно, что война идет к концу, и — к какому из двух именно. Разумеется, мы этого не заметили. Разумеется, не было еще никакой ясности, примерно как в той войне сразу после Сталинграда. Просто чаще начали выпадать периоды относительной передышки.
Когда очередной такой этап наступил, я попросил Андрюху, по возможности, доставить самородка ко мне. По возможности, опять-таки, целым. Шустов есть Шустов, «доктора» доставили. Невысокий человечек самой незаметной внешности: борода, шаровары, халат в блеклую полоску, на бритой голове - «афганка». Одежда ношеная, немарких цветов, пыльная, все, как у всех. Нестарый, лет тридцать, вряд ли больше. Коллега.
Видит бог, - я хотел поговорить по-хорошему, - но разговора не вышло. Уже в самом начале, как только он поднял на меня глаза, я безошибочно понял, что не выйдет.
Во-первых понял, что он меня узнал. Уж не знаю, откуда, какой вообще резон у него был знать обо мне, потому что о характере моей основной деятельности не знал, практически, никто. А считанные люди, кто знали, были не меньше моего заинтересованы в сохранении этого маленького секрета. Даже, пожалуй, не так: те, кто знали, тоже предпочитали знать как можно меньше. Не понимать, не отдавать себе отчета, не брать в голову, - и прочие варианты страусиной политики. Но факт, как говорится, налицо: явно узнал. И в глазах светилось столько старой, надежной, отвердевшей ненависти, что говорить было явно не о чем. За что? Почему? Нет ответа. Между прочим, - этнический узбек, не пуштун. И учился-то во 2-м МОЛГМИ, который честно закончил с «красным дипломом»: кто знает, как учились представители Средней Азии в вузах РСФСР, - поймут, что это значит. И, при всем при этом, чистая, как кристалл, ненависть. Такая, что о каком-то сотрудничестве смешно даже думать. Не знаю, ко всем нам или ко мне персонально, но это вряд ли: о моей роли в этом маленьком микробиологическом этюде, как я уже говорил, не знал практически, никто.
Нет, вы поймите меня правильно, взявшись всерьез, я сломал бы его, причем, думаю, нашел бы даже не один способ. И не таких ломал: и учителя хорошие, и знание теории, и практика самая, что ни на есть, разнообразная. Но тут не тот случай: «доктора Масуда» хотелось иметь в числе своих людей, причем «людей» тут — ключевое слово, а на это надежды не было. Как говорится, либо то — либо это.
- Ты — молодец. Никому и в голову не пришло, а ты вспомнил, что есть еще и такое снадобье.
Молчание. Только ненадолго поднял глаза, полоснул быстрым взглядом, на миг встретившись с моим, снова отвел. Не потому, что не выдержал, просто увидел все, что хотел.
- Дурашка, - говорю самым ласковым тоном, на который только способен, - на что ты рассчитываешь? Найдем что-нибудь другое, больше такой ошибки не сделаем. И опять. И снова. Пока тот, кто встал против, не сломается. Или не умрет.
Бесполезно. Он, по-прежнему не сказав ни слова, только длинно сплюнул в сторону, и все между нами стало окончательно ясно. Привлечь на свою сторону нереально, отпускать глупо, ломать не имеет смысла: некоторые воспринимают это, как спорт, но я - пас. Это поняли все присутствующие, даже стоявшие, вроде бы, поодаль Андрюхины черти: на меня вопросительно глянули, но я помотал головой. Такие вещи положено делать самому, не сваливать на посторонних. Поставил на край обрыва — да и стрельнул в затылок из «семьдесят четвертого».
Но прежде, чем он сделал свою гениальную находку, прежде, чем его метод успел сказаться сколько-нибудь заметно (да и трихопол надо откуда-то брать, не вот еще найдешь в нужных количествах), дело, в общем, было сделано. В самых проблемных районах кто не помер, тот сбежал, да и среди них только меньшинство осталось невредимо. Кто успел, сдавались за ради бога, чтобы только оказали помощь. Как ни странно, именно разведчики подсказали, по какому признаку выбирать места для углубленной обработки. Там, где банды больше одного раза вылезали из кяризов или, наоборот, в них уходили после дела, обработка проводилась по усиленным нормам и повторно. Такой вот эмпирически найденный критерий.
Надо сказать, паника их очень понятна. Я сам поначалу отводил глаза от тех, у кого инфекцию уже остановили: чтоб не слишком расстраиваться. Потом, понятно, привык.
Вариант первый, базовый: нет щек, одной или двух, вместо них неправильной формы дыры, сквозь которые видны десны и зубы. «Скворечники» и «сквозняки».
Расширенный: отсутствуют щеки и губы, либо одна, либо обе, впечатление одной сплошной громадной пасти, все зубы наружу, так называемые «щелкунчики» с подвариантами, именуемыми «слоники» и «ящерки» .
Углубленный: все вышеизложенное, плюс язык, от которого осталась половина, едва заметный огрызок, или отсутствующий полностью.
Потом не то, чтобы устаешь, а втягиваешься так, что на некоторое время человеческие чувства исчезают, действуешь, как робот.
Серый, как пережженный пепел, мокрый, разваливающийся некроз. Вокруг темно-серая кайма переходной зоны, как правило — тоже уходит в расход. Вокруг — ярко-ярко красная кайма острого воспаления. Специфическая, ни на что не похожая вонь эксхеллии.
- Кира Санна, - кубик «статина» по вене...
Словечко «статин» я заимствовал из прежней жизни, от совсем другого лекарства, но больно уж сильно подходило. Кира Санна — анестезистка, особо ценный кадр вообще, но я выбил-таки ее на массовые поступления за умение попадать в любую вену. С полутыка. Совершенно неопределенного возраста молчаливое существо с крупными, ясными, почти не мигающими глазами и, по всему, без нервов. Вольнонаемная, как и очень многие, зарабатывает на квартирку младшенькой. Так и не знаю, сколько лет. Вроде как и стыдно, а с другой стороны... Вторая, пожалуй, не уступающая, - Валя. Очень хорошенькая блондиночка карманных габаритов с голубыми эмалевыми глазами. Эта — может и посмеяться, и пошутить, но тоже без нервов. Я за глаза называл ее «Железная Кнопка», благо, что соответствующий фильм еще не вышел, и никто не имел отрицательных ассоциаций. Никогда не называйте женщин слабым полом, потому что это неправда. «Прекрасным» - сколько угодно. Все исключения, сколько бы их ни было, они и есть всего лишь досадные исключения. Обожаю женщин. Есть, которые держатся, а плачут потом, но на этих двоих это не распространялось. Кира Александровна, говорят, была не прочь при случае крепко выпить, но сам не видел, врать не хочу.
Понеслось. В тот же самый миг моя питомица теряет доступ к тканям, где еще сохранилось кровоснабжение. Останавливаю кровотечение, счищаю некроз. Сразу беру срез здоровой кожи (другим инструментом, пять-шесть, во избежание), передаю Розе Самуиловне. Могу не беспокоиться, все будет, как в аптеке, и даже лучше. Сохранит до того времени, когда я освобожусь и раскину образец на две статьи: эпителий и аутофибробласты. Я под конец хирургической карьеры несколько лет проработал в Нижнем, в ожоговом центре, поэтому довольно неплохо знаю это дело. Именно в связи с ним потом спокойно перешел к иммунологии. Но тут это — откровение! До него во все мире не менее двенадцати-пятнадцати лет. Я — намекнул о некоторых перспективах, и (Новые Времена — они не за горами!) — не имел никаких задержек ни по части снабжения, не в чем либо еще. Не злоупотреблял. Горжусь. Только осведомлялись, не нужно ли чего, да нет ли каких проблем. Интересно, как один и тот же кусок в нашем деле можно запросто поделить на части: все материалы по использованию тканевых культур — отцу-командиру, - и проблемы вообще тают, как утренний туман. Тем более, он, не чета иным-прочим, хотя бы, научился, разобрался и запомнил все нюансы, не захотел выглядеть дураком. Хотя, - почему выглядеть? Быть. Следующий!
Те, у кого не осталось еще и дна ротовой полости, - и при этом еще живые!!! И так далее, по восходящей, включая тех, у кого, - частично или полностью, - обнажились кости, и все-таки живые. Те, у кого практически совсем не осталось лица. Ручьи слюны, если слюнные железы повреждены, но не успели сгнить целиком. Не могу сказать, что самые тяжелые поражения выглядели страшнее, чем относительно поверхностные: это просто совсем разные сорта уродства. Нечто вовсе нечеловеческое, как с другой планеты, - и дикое искажение узнаваемого.
Люди — интересные существа: те, кто презирают, вроде бы, смерть, при этом панически боялись стать вот такими, от одного вида которых непривычный человек, включая близких родственников, побыстрее опустит глаза. А собственный ребенок, глянув, обязательно заплачет. Отверженными, наподобие прежних прокаженных, только что не заразных, но так похожих замотанными лицами и манерой держаться на особицу. Обитателями новых лепрозориев.
Все-таки медицина, - занятная вещь. Сколько ни занимаюсь, а все не перестаю удивляться. Я не то, чтобы родил, но вспомнил, и творчески развил саму по себе идею с раневой инфекцией. Я претворил ее в жизнь, не только отыскав подходящий микроб и выпестовав нужную модификацию, но и сделав весь комплект «микроб — прививка - «выключатель», без чего за такие дела не берутся вообще.
Но вот проходит несколько дней, обе тканевые культуры созревают, и приходит время второго этапа, который на рубль дороже. И я же, который все это затеял, сутками напролет, как на конвейере, делаю пластики, и когда пришла первая волна пострадавших, и во всех последовавших за ней. Ну, - когда присутствовал на ТВД, понятно. В прочих случаях обходились без меня. Даже местный персонал подтянулся: больно уж потенциально выгодное дело получилось. Нормально, руки у бусурман не хуже. Жаль, не дают пристроить к делу своих баб, но это дело наживное. Как говорится, - все течет.
- Евгений Петрович, ну, - нельзя ж так! Четырнадцать часов на ногах! Вы ж себя в гроб вгоните!
Ну, это некоторое преувеличение. Один перерыв на поссать все-таки сделал. Но перемылся по-полевому, быстро. Все равно пора было, по любым правилам. На все про все минут десять, не больше.
- А?!
- Да не один вы тут хирург, говорю! С остатними и другие справятся. Без вас.
- Не. У этого, видишь, протоки подъязычных разъело, стент надо... И все. Пойду отдохну с полчасика.
Но это я так, чтоб лишнего не пугать народ. Это другие падали с ног, - а я держался вполне-вполне. Резал и кроил, кроил, резал и шил, пока не закончится очередная партия материала. Ведь старался же! Искренне переживал, если не удавалось помочь, сохранив чью-то жизнь для дальнейшего чудовищного уродства с глубокой инвалидностью в одном флаконе. Но хоть что-то. Фибробласты хорошо «прилипали» к кости живучих дикарей, и вместо лица из дыр и костей получалось лицо из одного сплошного, бесформенного рубца. Этакий красно-серый, жеваный комок с дырками чтобы глядеть, дышать и закидывать корм. Насчет «есть» все индивидуально, потому что не у всех сохранилась жевательная мускулатура.
И все это вместо того, чтобы делать дело, как его понимало начальство. Посылая начальство на хер, когда то выражало свое недовольство этим обстоятельством. И ведь не замаливал грехи, потому что просто не понимаю, что это такое. Не могу назвать вменяемой причины, какое-то имманентное свойство медицины, как таковой, но если и это не шизофрения, то я уж и не знаю.
Одно утешает: стал таким фокусником по части пластики вообще и челюстно-лицевой хирургии в частности, каких немного. Не хвастаюсь: при такой практике и не захочешь, а станешь. Правда, мастерство мое по этой части имело специфический уклон: на уровне лучших мировых образцов применительно к устранению явных дефектов, и весьма среднее, когда нужно было «слепить» красоту из чего-то заурядного. Та же тема, которая не позволяет хорошо рисовать: плохое воображение по части зрительных образов.
А еще «секунда» нашла нам неожиданных союзников. Это было из числа тех эффектов, которых не ожидают, но они оказываются весьма кстати. Сила душманов, как минимум, наполовину определялась границей с Пакистаном. «Духи» шмыгали туда-обратно, как так и надо, тут же становясь недостижимыми. Там они учились, лечились, отдыхали. Там держали своих черножопых сук с многочисленным, чумазым потомством. Оттуда волокли оружие, жратву и деньги. Мы многократно указывали Исламабаду, что они, по сути, покровительствуют террористам, предъявляли ноты протеста. Они ими не подтирались только потому, что это вообще не входит в культурную традицию ислама: у правоверных кумганы есть. Отвечали с вежливым хамством, наслаждаясь позицией обезьяны, сидящей на дереве. Нет? Ну ладно, ладно. Мы ж понимаем, - суверенитет. В одну прекрасную ночь мы засыпали «секундой» сразу все эти лагеря, заодно обработав соседние селения так, что неохваченных участков просто не осталось. Да и вообще эти селения слишком уж нажились, забурели и зажирели на этой войне. Больно хорошо жить стали. Зато уж теперь никто не ушел обиженным, все по справедливости.
Если точнее, то не ушел вообще никто, поскольку, как только началось всерьез (а с эксхеллией это недолго), войска Пакистана окружили зачумленные места плотным кордоном. Любо-дорого: мышь не проскочит. Стреляли по всему, что шевелится. Мзды не брали за проход!!! Черножопые до смешного брезгливы и до судорог боятся заразы. А моя малышка, если не знать подробности, - да, впечатляла. Так что, когда вышло распоряжение — жечь обезлюдевшие поселки, они, этого самого «полноценного обезлюживания», по-моему не дожидались. Потому как, - кто будет проверять-то? - заливали напалмом так, что атомная бомба отдыхает.
И, - понятное дело! - как миленькие, наглухо перекрыли границу. Прежде это было, разумеется, «совершенно нереально» и «неосуществимо». Вообще с этого момента у нас не было более последовательного союзника, чем официальный Пакистан. Битие отличным образом определяет сознание. Забавно вышло. Выждав, когда в проблемных местах на территории Пакистана вымрет триста-четыреста тысяч, мы даже предложили помощь, - так они ее даже приняли. Дело в том, что мерихьянго без посторонней подсказки так и не додумались до трихопола.
Оценили 5 человек
10 кармы