Ни для кого не секрет, что в годы Великой Отечественной солдаты и офицеры, которым пришлось вынести на своих плечах неимоверную тяжесть окопного существования не очень, мягко говоря, жаловали тех, кому довелось служить «при начальстве».
Воспоминания фронтовиков помогают лучше понять причины такой неприязни. Борис Михайлов - командира взвода 82-мм минометов (113 –я стрелковая дивизия), в августе 1944 года участвовал в седьмом Сталинском ударе, наступлении, в результате которого Румыния вынуждена была прекратить войну против СССР и начать войну против Германии.
Перед началом большого наступления штрафники проводили «разведку боем». Минометчики Михайлова поддерживали штрафников огнем и понесли серьезные потери от ответных ударов немецкой артиллерии. Необходимо было пополнение. И оно появилось, но весьма своеобразное (Сайт «Я помню)»:
«На место убитых и раненых пришли наши обозники…Временно прикомандировали полковых «шестерок» - писарей, парикмахеров и пр. Опять собралось человек тридцать».
Минометный вариант «самострела» или неосторожность?
20 августа наступление началось. Снова минометчики, проводившие артподготовку, несли потери от немецкого огня. Но не только от него:
«Я ловлю ухом стрельбу оставшихся трех минометов. Вдруг один (мой!) замолкает. Бегу по ходу сообщения. Там толпятся солдаты... окровавленные бинты, крики... Объясняют: в спешке заряжающий не успел убрать руку от ствола, и вылетевшая мина сорвала кожу с мясом до кости. У другого - его земляка то же самое. Вдобавок к этому еще и оторвало палец. В то время я не придал значения странному совпадению, а просто встал на его место: ведь артподготовка еще продолжалась и мины были. Потом, уже на следующий день, а может быть, и позже, ротный писарь мне «тайно шепнет», что эти двое земляков - самострелы. Они давно таились вместе и думали, как бы сбежать. Кто знает, как все это было на самом деле. Ведь измазать человека так просто, а отмыться - ой, как тяжело»!
Что это было - банальная неосторожность? Или прав был ротный писарь – землячки были, что называется, «шибко умные»? Мясо на кости нарастет, потеря пальца – сущая ерунда по сравнению с возможностью переждать наступление и все, с ним связанное, в госпитале. Если так, то они выбрали действительно эффективный способ «самострела». Классические-то его варианты с пальбой в руку к лету 1944 года военные врачи давным-давно без труда распознавать научились. А здесь действительно очень трудно доказать злой умысел. В горячке боя, при интенсивной стрельбе может не успеть убрать руку от ствола самый бесстрашный и честный боец, такое ли еще бывало…
Но вот пехота успешно продвинулась и прибежал майор из штаба с криком: «Какого вы ... по своим бьете! Пехота уже в третьей траншее! Вперед!!»
Нас придали только на время артподготовки
Теперь минометчикам предстояло двигаться вслед за пехотой. Для начала нужно было вытащить из болотной жижи минометные плиты и связать неиспользованные мины. А потом тащить все на себе, чтобы поскорее оборудовать позиции на новом рубеже и открыть огонь, расчищая путь пехоте.
Но тут возникла проблема: «Почему-то солдат стало очень мало... Оказывается, все полковые «шестерки» без разрешения смылись с позиции. Юрка пытался их остановить, но ему на ходу бросили: «Нас придали только на время артподготовки!». К этим «шестеркам» я еще вернусь, когда меня заставят писать на них наградные листы. А сейчас не до этого. Нас только-только хватает на минометные вьюки. Юрка сам тащит ствол. Я навешиваю на себя две связки мин (32 кг!), и мы трогаемся вперед, оставив телефонистов сматывать связь».
Потрясающая сцена!!! «Шестерки» без разрешения смылись с позиций, но остались совершенно безнаказанными. Упомянутый Михайловым Юрка – офицер. Ему уходящие из боя наглые «шестерки» ответ на ходу «бросают». Не имеющие представления о том, что должен в бою минометчик делать, временно прикомандированные парикмахеры и писаря определенную ценность представляли именно как тягловая сила. Что они еще могли делать, кроме как тяжелый груз на себе тащить? Но именно этого они и не пожелали делать. А навьюченные офицеры пошли вперед вместе со своими бойцами.
Это при том, что и сам Михайлов, и многие его бойцы болели малярией, полученной из-за длительного пребывания в болотистой местности.
Борис Михайлов отмечал в воспоминаниях, что и он сам, и его приятель Юрка в то время были офицерами молодыми и неопытными. А как повели бы себя матерые окопные офицеры на их месте? Провели бы «воспитательную беседу» в стиле «наган в зубы», «застрелю, гад»? Или, наученные горьким опытом, так же стерпели бы наглость, понимая, что «шестерок» кто-то из начальства ценит? Наверное, офицерская реакция на такое от характера, темперамента и конкретных обстоятельств зависела…
Настала пора представления к наградам: «На марше начальник штаба батальона передал мне для подписи несколько наградных листов, аккуратно заполненных каллиграфическим почерком штабных писарей. Незнакомые мне по фамилиям рядовые и сержанты представлялись к орденам и медалям за геройство, проявленное при прорыве.
- Кто это? - наивно спросил я.
- Это те, кто был придан вашей роте на время прорыва. На своих можешь написать сам».
Сколько таких историй в воспоминаниях ветеранов…
Мудрый сержант Хулиген и три «тыловые свиньи»
Только не надо считать, что неприязнь «окопников» к околоштабным «аристократам», интендантам и т.д. свойственна какой-то одной армии. Сомневающимся в этом можно порекомендовать, например, роман американского писателя Ирвина Шоу «Молодые львы».
Есть там совершенно потрясающие эпизоды встреч во Франции в 1944 году (автор сам там сражался) действительно повоевавших американских пехотинцев со своими тыловыми «аристократами»: «Все трое приезжих носили сапоги парашютистов, хотя было ясно, что никому из них никогда не доводилось прыгать, разве что с высокого стула в баре. Это были крупные, высокие парни, гладко выбритые, свежие и хорошо одетые. Рядом с ними бородатые пехотинцы, их партнеры, выглядели неряшливыми и слабыми представителями низшей расы».
«Аристократы» выглядели чрезвычайно браво по вполне понятным причинам: «Эти самодовольные, уверенные в себе мускулистые парни служили в уютных канцеляриях в пятидесяти милях от передовой, перепечатывали разные формы и время от времени подбрасывали уголь в докрасна раскаленную железную печку, установленную посередине комнаты».
И хватило же глупости у «аристократов», жаждущих немецких фотоаппаратов, пистолетов и прочих трофеев, которые можно хорошо продать в Париже, сунуться на передовую. Очень уж им поживиться хотелось.
А «низшая раса» как раз голову ломала, пытаясь понять, где же это немцы пулеметное гнездо установили. Грамотно оно было замаскировано. Вот сержант Хулиген (!!!) и взялся объяснить залетным собирателям трофеев, как им совершенно «безопасно» пройти на поле, где просто навалом лежат каски, пистолеты и очень дорогие фотоаппараты.
Нашелся было среди американской пехтуры слабодушный гуманист, пытавшийся возражать, считавший, что так нельзя. Но мудрый сержант его успокоил вопросом: «Ты хочешь, чтобы лучше убили твоих друзей, чем этих трех жирных тыловых свиней»?
Потом раздались выстрелы и нарядная шинель предводителя тыловых «шестерок» медленно опустилась в грязь. Затем немецкий пулеметчик застрелил двух его пытавшихся убежать сподвижников. А довольные американские пехотинцы заметили, под каким кустом он сидит…
Так что профессиональные обличители Красной Армии могут расслабиться – в американской армии околоштабных «аристократов» «любили» пехотинцы погорячее, чем у нас…
Оценили 106 человек
109 кармы