ГИМН НАРОДУ

В комментариях на интернетпортале "Наша Нива" под своим давним интервью Луганску-1 нашёл ответ своего родича по дедушкиной линии. Как видите из первого скриншота, записал он меня в "ватники", бедолага, и сетует, что таких "ватников" оказалось в его окружении много. И это внук автора Гимна БССР.

А Максим Климкович в своём самозабвенном националистическом ослеплении или забыл историю своего деда Михася Климковича, или не знал её вовсе, что, согласитесь, весьма странно для литератора и драматурга, непосредственно принадлежавшего к семье.

https://nn.by/?c=ar&i=185510&lang=ru

А сейчас будет статья "Гимн народу", которая появилась после того, как я поработал с документами из архива Михася Климковича, находящиеся в Белорусском государственном архиве литературы и искусства. Живые документы, суть которых господин Максим Климкович фактически отрицает, отметает, потому что это не укладывается в агрессивное мракобесное националистическое мировоззрение Максима.

Что ж, хорошо, пусть за меня говорят документы.

Гимн народу

То, что родной брат моего деда – известный белорусский писатель, я узнал еще в детстве. Но в нашей семье об этом почти не говорили. Дед, Григорий Николаевич, всю жизнь прожил, проработал в родной деревне Селитренки Борисовского района, а его старший брат Михаил Николаевич Климкович – в Минске. Так уж судьба сложилась. И подробностей о жизни и работе Михаила Николаевича я не знал. Известно мне было только то, что он написал слова гимна БССР. Когда в конце войны композитор Нестор Соколовский сочинил к нему музыку, он обещал отдать свое творение только в том случае, если будут достойные стихи. Их создал Михаил Климкович.

Интерес к судьбе близкого мне по крови (да и по духу) человека привел меня в Белорусский государственный архив-музей литературы и искусства.

Твердый, но чуть нервный почерк на пожелтевших от времени страницах, письма, фотографии… Архивное наследие белорусского писателя и поэта Михаила Николаевича Климковича постепенно открывало мне его судьбу. Судьбу человека незаслуженно, на мой взгляд, забытого.

В самом конце XIX века, 8 ноября (по старому стилю) 1899 года, в большой семье крестьянина Николая Климковича родился мальчик. Десять душ – непосильная ноша! Земельный надел не мог прокормить столько ртов, поэтому отец маленького Михася вынужден был пойти работать кочегаром на деревообрабатывающий завод.

Мальчик рос любознательным, проявив большую склонность к учебе. Михась Климкович окончил высшее четырехклассное училище в Борисове в 1917-м и сразу же сдал экстерном экзамен на звание народного учителя.

После этого работал в сельских школах Борисовщины. Общительный характер и веселый нрав сделали молодого учителя популярным у сельской молодежи, которую он агитировал начинать новую жизнь и бороться с предрассудками.

Хозяин дома, где Михась Климкович квартировал, – лесник графа Потоцкого, он знал множество белорусских сказок, наизусть читал стихи Купалы и Коласа, «Тараса на Парнасе». Это побудило юного учителя начать писать. В 1917 году появилось его первое стихотворение «Беларусь».

Десятилетия «похоронили» творческое наследие Михаила Климковича в библиотеках и архивах, и нынче мало кто знает о судьбе этого талантливого белорусского писателя, жившего в эпоху революций и войн. И без того слабое здоровье Михася Климковича пошатнулось в годы Великой Отечественной войны, когда он вынужден был остаться на территории, оккупированной фашистами. Но Михаил Николаевич все же нашел возможность бороться…

Документы, хранящиеся в архиве, открыли мне события тех дней так, как их увидел Михаил Климкович. Его широкий кругозор, наблюдательность и писательский дар позволили запечатлеть работу оккупационной немецкой машины, впившейся в нашу землю и создававшей иллюзию нормальной жизни. Кто-то верил этому бесчеловечному фашистскому механизму, убивавшему или превращавшему белорусов в рабов, а кто-то взрывал, портил его «шестеренки».

Оккупация

За несколько дней до начала войны Михаил Николаевич лечился в санатории в Литве. Чувствовал он себя весьма скверно из-за желудочной болезни. Супруга и дочери его находились в доме отдыха в Пуховичах под Минском. Дочь Светлана простудилась, и за два дня до нападения фашистов Мария Иосифовна увезла ее в Минск.

В первые дни войны Мария Иосифовна с дочерью ушли из белорусской столицы в деревню Селитренки под Борисовом к родственникам, у которых и решили переждать страшное немецкое нашествие. Вскоре к ним присоединился Михаил Николаевич, добравшийся пешком из Литвы. Вид его был таков, что, когда по дороге интересовался у встречных, нет ли поблизости немцев, ему отвечали: «Чего тебе беспокоиться о них, дед? Кому ты нужен?!» А ведь Михасю Климковичу было в то время всего сорок два года...

Почти сразу же по заданию подполья устроился писарем в волостную управу. Все годы оккупации, рискуя жизнью, был связным штаба Минской оперативной партизанской зоны.

С наблюдательностью и дотошностью Михаил Николаевич описывал все, что делали немцы на родной Борисовщине. Он взял на себя труд опасный и неблагодарный – рассматривал и с хирургической точностью препарировал «новый порядок» гитлеровцев, словно исследовал неведомого и опасного паука.

Записи, которые я привожу, велись им в период с 1941-го по 1943 год.

Об образовании и учебных заведениях

«В Борисовском районе сейчас количество школ вдвое меньше довоенного, даже в местностях «мирных», пригородных. Все техникумы закрыты, вернее не открывались. Высшие учебные заведения точно так же. Оборудование университета было уничтожено немецкими солдатами. Аппаратура выбрасывалась из окон и топталась ногами. Книги сжигались во дворах школ; сами школы отдавались под казармы, комендатуры, а в деревнях – под помещения полицейских гарнизонов. У населения горькую усмешку вызывала фашистская агитация, которая кричала: «большевики уничтожили школы», «уничтожили оборудование». В Борисове – в лучшей Сталинской школе размещена полевая комендатура (напротив сквера), в Ново-Борисове в клубе «Пралетарскай перамогi» – местная комендатура, в школе по Городскому переулку – казарма…

Учебников нет, учащиеся записывают лекции со слов учителей, поэтому школа ничего не дает учащемуся. Посещение школы принудительное. Особенно плохо посещаются старшие классы. В Неманицкой школе, например, в 5-м классе было три-четыре ученика, в 6 – 7-м – по два, по три ученика. Старших классов (выше 7-го) вообще не было.

Искусство преподавания свелось к примитивному натаскиванию учащихся в чтении, арифметике и письме. Молодежь увидела, что для немцев нужен только чуть-чуть грамотный раб и машина.

Кадры преподавателей в городах избирались из оставшихся на территории города учителей по выбору завотделом. Отказ от работы карался смертью как саботаж. В Борисове было расстреляно за саботаж 50 человек в одну ночь. Часть учителей, чтобы не идти в школу, устроились мелкими служащими аппарата.

Для натаскивания учителей и приближения их к себе, немцы в Борисове провели две конференции. На обеих конференциях старались лебезить перед учителем, хвалить его, показаться либералами, обещали высокую оплату – 300 – 400 рублей, паек – три пуда ржи на семью в год, причем этот паек предлагалось самим собирать по недоимщикам налогов. Поэтому немецкие «песни» до ушей учителей не доходили. На последней конференции учителя задавали каверзные вопросы: «Каково положение окруженной немецкой армии на Кубани?», «Как согласовать утверждение наци, что возродить хозяйство можно только силами одной нации, и факт, что Советский Союз сделал грандиозный скачок в промышленности, поощряя творчество всех национальностей?», «Какова будет судьба России в случае победы Германии, возможна ли такая победа?» Немецкий офицер, руководивший конференцией, вынужден был отказаться от ответов на записки и потребовал, чтобы вопросы задавались устно. Охотников задавать устно вопросы, зная, что на конференции присутствуют шпики, не нашлось».

«Учитель Зубко был первым бургомистром Борисова, наворовал со складов махорки, мануфактуры, спекулировал ею, потом служил зав. роно в Толочине. Вел антисоветскую пропаганду. По-советски настроенные учителя его боялись.

Учитель Соболь Григорий Петрович из д.Селитренки был верным псом бургомистра, вел антисоветскую агитацию, хотя сам только что окончил советский техникум.

Некоторые учителя на первой конференции немецким офицерам преподнесли букеты, смеялись с немцами, в то время как советски настроенные учителя удрали от этой «чести». Есть и другие факты: учителя Николай Горошко, Владимир Бреневицкий, Павел Климкович, Борис Зиммерфельд распространяли листовки, сводки, газеты. Учительниц Филиппович, Квятковскую немцы повесили за революционную работу, зав. педагогическим кабинетом Веру Ивановну расстреляли за (неразборчиво) комсостава из пленных, учительницу Вечер расстреляли за вывод пленных в партизанский отряд. Ушла в отряд учительница спичечного техникума Нина, учительницу Коржошко расстреляли за выдачу партизанам бланков немецких пропусков».

О культуре

«…В Минске есть гибрид – оперно-драматический театр, который ставит в урезанном виде «Евгения Онегина», оперетки…

Пробовали реставрировать «Кастуся Калиновского» Мировича, но постановка, несмотря на националистический характер, была снята немцами, мол, белорусов не надо учить, как быть партизанами, они это и без пьес знают».

«Книг на белорусском языке, за исключением паршивых брошюрок («Гитлер и дети» и т.д.), не издавалось. Огромные планы, которые намечались нацдемами, приехавшими в Минск, оказались мыльным пузырем, и они успокоились на том, что издают под немецкую диктовку «Белорусскую газету» – раз в неделю, «Голос вёски» – тоже, журнал-пособие для учащих и учащихся, да раз в месяц на листах «Беларускую старонку» в русской газете «Новый путь».

Наиболее активны в этом деле Антон Адамович, известный нацдем, ранее высланный советской властью, потом работавший преподавателем в Минске. Он возглавляет «Либеральную общественность» и издательство. Юрко Витьбич – писатель в Витебске (неразборчиво) – написал ряд антисоветских и погромных статей. Наталья Арсеньева – поэтесса, вернулась из ссылки, много пишет стихов, частично антисоветского содержания. Муж – начальник полицейской школы. Написала два либретто оперы.

Население кое-что из фондов библиотек спасло и охотнее читает, одалживая друг у друга и классиков, и современных писателей. В школах допущен Купала, Колас, умершие писатели-классики, популяризируются писатели-националисты, репрессированные советской властью: Пуща, Дубовна, Зарецкий, популяризируется Наталья Арсеньева».

«Агрономы включены в налоговый аппарат оккупантов, хорошо обеспечиваются, премируются за счет ограбленного у крестьян скота.

Землемеры имеют много работы, которая тоже хорошо оплачивается.

Все же интеллигенция на 90% против немецких оккупантов, ждет Красной Армии. Многие пошли на работу только под угрозой голодной смерти, их мучит совесть. «Какова бы ни была моя личная судьба, к какой бы ответственности меня ни привлекли за то, что я пошел на работу к немцам, но я хочу, чтобы скорее пришла советская власть», – заявил мне зав. Борисовским гороно учитель Гавако».

О белорусском националистическом движении

«Белорусские нацдемы появились немедленно после прихода немцев. По их словам их прислал и расставил некий Центр белорусских националистов. При этом немцы сразу отдали предпочтение нацдемам из Западной Белоруссии перед местными, чем местные были обижены. Внутри нацдемовских «дзеячей» идет беспрерывная грызня, наушничанье немецким властям (вероятно, борьба за портфели, за кости, брошенные с господского стола), следствием чего была высылка из Минска ксендза Гадлевского, уезд в Вильно Ф.Алехновича.

Белорусские нацдемы очень скоро разочаровались в немцах: они не дали им власти и даже начали третировать их. Например, немцы приказали снять трехцветное националистическое знамя с Белорусской управы, вместо него поставлена свастика. Вывеска с белорусской надписью заменена вывеской на немецком языке.

Станкевич – бургомистр Борисова, жаловался на то, что немцы не дали бумаги для издания сборника по белорусской литературе, запретили распространение «Белорусской газеты» в Борисове и районе, сказал: «Скорее бы немцев не было у нас. Наши (т.е. нацдемы) в Минске говорят, что нам не следовало бы идти на службу к немцам, а лучше было бы подождать. Наши не верят в победу немцев, вероятнее всего победят Англия и Америка».

Надо сказать, что поездка в Германию не укрепила, а расшатала веру в немцев у Станкевича. Он с возмущением говорил о том, как живут высланные из Белоруссии рабочие: «Когда подъезжаешь к любой фабрике, прежде всего бросается в глаза загородь из колючей проволоки, а за ней деревянные бараки, в которых живут рабочие. На плечах и на груди у них пришиты (неразборчиво) с надписью «Ост» и номером. Кормят плохо. Хозяева предприятий считают, что эти «лагеря» останутся и после войны».

Всякие отношения между националистами и немцами выглядят так: подобострастная почтительность нацдемов к немцам, готовность выполнить все распоряжения (неразборчиво), снисходительность немецких офицеров – господ положения к своим лакеям-нацдемам. И то, что немцы оставили для нацдемов роль послушных исполнителей, нацдемы понимают и этим весьма недовольны.

Немцы в агитации избегают точно очерченных обещаний в отношении белорусской государственности и независимости. Ограничиваются разглагольствованиями об «освобождении от большевистского гнета», о «сотрудничестве с великим немецким народом», об участии в «новом порядке» в Европе, если будут вместе с немцами драться против большевиков. Но практика раскрывает скобки над этими разглагольствованиями: лес вырубается и вывозится Германию, хлеб тоже вывозится, несмотря на то что население голодает, промтоваров никаких не привозят, рабочую силу насильно под конвоем вывозят в Германию, в стране распоряжаются, как в африканской колонии. Даже нацдемы понимают, что немцы ни о какой независимости Белоруссии не думают, а думают держать ее на положении своей сельхозколонии. На прямо поставленный вопрос «Каково будет положение Белоруссии после войны?» немецкий офицер на учительской конференции сказал: «Мы не даем заранее обещаний. Все будет зависеть от участия Белоруссии в войне с советами».

Интересно, что гестапо в Борисове проводило опрос ряда интеллигентов, служащих аппарата в апреле месяце этого года. В числе вопросов были такие.

«Нужно ли отделять Белоруссию от России?» На этот вопрос многие, ссылаясь на экономику Белоруссии, ответили отрицательно.

«На каком языке вести преподавание в открываемой в Борисове прогимназии?» Большинство ответило – на русском. Такой же ответ получил офицер от учителей на учительской конференции. Здесь сказалось противодействие учителей, протест против нацдемов.

Отношение к национальной политике, проводимой немцами, со стороны разных групп населения почти одинаково отрицательное. Расправой над евреями были недовольны даже Станкевич и Гоголев (редактор газеты). Среди крестьян в начале войны довольно сильно чувствовался антисемитизм, но расправа над евреями везде вызвала осуждение.

В разговорах крестьян прорывается желание уничтожить всех немцев, если «дорвемся в Германию». «Сделать с ними надо то, что они сделали с евреями, иначе через 10 – 20 лет они опять всколыхнут мир новой войной», – говорил мне старик-крестьянин из д.Селитренки. То же я слышал в ряде деревень, сожженных немцами».

О земельной реформе

«Земельная реформа проводилась дважды. В первый раз – была специальными четырьмя распоряжениями оформлена ликвидация колхозов и дано право на раздел земли по дворам поровну. В основном эта работа была закончена весной 1942 года. С весны 1943 года началась вторая реформа – закрепление земли за крестьянскими дворами, передел ее на широкие полосы. Разделить землю и посевы нужно было, так как местные власти давали нагрузку – полицейских, бургомистров, агрономов, которым деревни должны были выделять от 0,5 до 1 га ржи, от 0,1 до 0,5 га яровых посевов, от 1 до 2,5 га сенокоса. Но даже после раздела земли землемером местные власти присылали в деревни распоряжения агронома – «выделить для такого-то служащего 0,5 га пахотной земли».

Фактически хозяин земли – немец. Каждый приказ заканчивается угрозой: «У тех, кто не будет выполнять этого распоряжения, будет отнята земля, отобран скот, отняты посевы».

Очень скоро крестьянин почувствовал, что с землей он не справится, а налоги надо сдавать. Что можно сделать с землей, если лошадь приходилась на 3 – 8 хозяйств, если на деревню в 80 дворов было 5 телег, 5 плугов, 16 борон? Земля требует навоза, а навоза с одной коровы не хватает даже на посев картофеля, и без навоза нельзя сеять ни пшеницы, ни ячменя, ни ржи: урожай будет сам-один.

Особо остро стоит вопрос о лошадях. Немцы в деревне взяли всех лучших лошадей. На этой почве вечные споры и дрязги между крестьянами. Вгонять лошадь в тело нельзя: ее заберут немцы, обменяют на кляч (весной этого года в нашей деревне обменяли четырех лошадей), а не вгонять в тело нельзя – нагрузка на лошадь очень велика. А к этому безжалостная выгонка крестьян на валку леса, починку дорог и мостов в любую погоду тоже отражается на лошадях.

Немцы обложили население так называемым военным сбором. Взимают рожь, ячмень, овес, гречиху, пшеницу, бобовые, лен и коноплю (волокно и семена), картофель, сено, солому, птицу, яйца, молоко, мясо, капусту, свеклу, лук, морковь, брюкву, огурцы, помидоры. Примерные налоги в прошлом году со двора: молока – 300 литров с коровы, яиц – 30 штук с курицы, зерновых – 20 тонн с деревни (около 12 пудов с гектара посева), картофеля – около 40 пудов со двора, огородних овощей – пудов 5 со двора, волокна от 5 до 16 килограмм со двора.

В этом году налог на сено был учетверен, на овощи увеличен в 5 – 6 раз (вместо 2 пудов капусты – 6 пудов, добавлена брюква и пр.). Яйца стали требовать по 100 штук со двора. Приказывали под угрозой отбирания коров воспитывать молодняк для сдачи на мясо, вырастить по одной свинье на двор для армии.

Деревни партизанской зоны вообще не сдавали немцам налогов, и наши крестьяне им завидовали.

Кроме этих поставок, крестьяне подвергались поборам проходивших частей: брали скот, картофель, молоко, яйца, сено.

Денежные налоги взимаются 2 раза в год – до 200 рублей с каждого трудоспособного. Был введен налог на собак – по 100 рублей с дворняги и до 200 рублей с комнатной.

Тем, кто не вносил налог, не выдаются справки на получение леса и дров, не выдаются пропуска в город, на базар, не дают разрешения молоть на мельнице, не заверяются разные ходатайства и прочее.

В этом году введена премировка за сдачу налогов – по 1 кг соли или 8 пачек махорки за 25 литров молока.

Особенно донимает крестьян трудоповинность: рубка и возка леса, починка дорог. Выполнять наряды волости и военных властей – крестьянину остается только одно воскресенье для своей работы. По существу восстановлено крепостное право во всей его неприглядности. Работать крестьянин должен бесплатно, сдавать до 80% урожая, его бьют, отрывают детей от родителей и угоняют в Германию. Мордобой, наказание палками – обычное дело. Бесправие – ужасное. Передвижение населения воспрещено. Для того чтобы поехать в город, нужен пропуск волости, а из волости в волость (бывшие сельсоветы) – пропуск немецкого коменданта. Чем не крепостное право?»

О расправах гитлеровцев над евреями

«Евреев всех в местечках и городах перебили. Сначала загоняли в гетто, а потом гнали толпами на убой и расстреливали тысячами. Ужасы этого преступления трудно описать. Живы евреи только те, которые удрали в партизанские отряды».

О городских чиновниках

«Начальник округа – доктор философии Станислав Станкевич (ранее был бургомистром города, потом начальником Борисовского района). Окончил Берлинский университет, защищал диссертацию по белорусской литературе. Националист. Писал антисоветские статьи, будучи в Западной Белоруссии, в белорусских журналах. При советской власти был учителем в Новогрудке. Местные жители считают его хорошим человеком, отзывчивым, готовым оказать помощь. Знаю, что он выручил 8 крестьян д.Житьково, арестованных отрядом СС по доносу агента гестапо о том, что они коммунисты и имеют связь с партизанами. Знаю, что он требовал расследования зверств карательных отрядов во время блокировки, хотя и он считает партизан бандитами. Болезненно воспринимает стеснение немцами деятельности белорусских нацдемов. Чувствуется внутренняя опустошенность этого человека. Пьет, берет взятки.

Начальник окружной полиции Эгов – палач, его все боятся.

Шеф-агроном Лазетко Степан. Сидел в тюрьме вместе со своим заместителем, которого немцы расстреляли. С тех пор напуган до полусмерти. Тщательно и добросовестно выполняет распоряжения полевого агронома и добился того, что немцы ему верят и благоволят. Боится выдавать свои внутренние антинемецкие настроения.

Щорс – заместитель Станкевича, бывший глава (неразборчиво) белорусского студенчества. Брат его работает в полиции в Варшаве. Националист, тоже недоволен немцами, но перевез к отцу много награбленных у евреев вещей. Вообще больше наживается, чем управляет.

Начальник Борисовской полиции – Кабаков. Бандит, неоднократно водивший полицейские отряды против партизан, сжигавший деревни, расправлявшийся над мирным населением.

Бургомистр города – Паробкович. Немцы заставили его стать бургомистром под угрозой посадить в тюрьму. Ранее заведовал промышленным отделом управы, где только можно тянул от немцев продукты, чтобы кормить город. По отзывам тех, кто его знает – немцев не любит, но боится».

О рабочих

«В Борисове сохранились почти все фабрики и заводы. Немцы немедленно после своего прихода пустили их в ход, но работали они по существу только до тех пор, пока были запасы материалов и химикалий, затем или останавливались, или переходили на ручную выработку вещей.

На «пианинке» (фабрика по производству пианино. – Авт.) рабочих и работниц немцы почти сразу заставили делать гробы. Фабричные «наивно» предложили захватчикам перевыполнить план.

Шоферы, уборщицы квартир шефов прослушивают советские радиопередачи и распространяют сведения среди населения. Шофер бургомистра города вывозил за город, пользуясь пропуском бургомистра, лиц, которые не могли выбраться из города, и даже евреев. Он вывозил их в партизанские зоны. Железнодорожники привозят и распространяют сведения о фронтах, о победах партизан.

Если крестьяне ждут не дождутся Красной Армии, то еще в большей мере это надо сказать о рабочих. Правовое положение рабочих – полное бесправие. Избиение рабочих шефами заводов – явление постоянно наблюдаемое. Работают в буквальном смысле из-под палки. Экономическое положение рабочих нищенское. Жить рабочая семья может только тогда, когда кто-либо из семьи служит на складе (тогда крадут и обменивают на базаре) или она имеет огород. Если этого нет – дети идут попрошайничать в окрестные деревни, на базар. Нищенство разрослось до невероятных размеров.

Белоруссия оккупантами ограблена до предела. Население голодает в буквальном смысле этого слова. Культурные учреждения закрыты или разрушены. Тысячи молодежи угнаны в Германию в рабство. Вместо права – господствует произвол и террор. Но Белоруссия не покорилась. Немцы могут контролировать только ближайшие к городам волости, крупные дороги. Остальная Белоруссия – море партизанского движения, которое не могут ни остановить, ни уничтожить немецкие карательные экспедиции. Ненависть народа к оккупантам велика и неугасима. Все население ждет освобождения, как дня расплаты с оккупантами и их псами-слугами».

Гимн для белорусов

В 1943 году у семьи Климковичей возникла необходимость немедленно покинуть оккупированную немцами территорию. Была очевидной угроза разоблачения и ареста Михаила Николаевича. Из Москвы поступило указание первого секретаря ЦК Компартии Белорусской ССР Пантелеймона Пономаренко местным партизанам – вывезти писателя Климковича с семьей на самолете. Партизаны всех сразу не смогли взять с собой. Сначала переправили в центр Михаила Николаевича. Чтобы притупить бдительность немецких шпиков, прострелили его шапку, таким образом инсценировав партизанскую «расправу» над немецким «пособником». Через несколько месяцев в хату, где жили Климковичи, снова постучались парни из партизанского отряда. В неверном свете горящей свечи Мария Иосифовна развернула слегка помятый блокнотный листок и прочла скорые тревожные слова (орфография документа сохранена):

«т.Климковичева!

Согласно радиограммы с зафронта от вашего мужа Михася Климковича, вам надлежит немедленно выбраться из д.Селитренки и прибыть в отряд для отправки вас на самолете за линию фронта.

К-р отряда «За Родину!»

л-т Харламов

18.9.43 г.»

Наконец семья воссоединилась. Жили они тогда в гостинице «Якорь», недалеко от Белорусского вокзала. Довелось там же познакомиться со знаменитым дедом Талашом. Тот иногда разгуливал по гостиничным коридорам почему-то в исподнем, как дома. Михаил Климкович работал в Москве главным редактором Государственного издательства БССР. Именно в Москве им была написана песня «Мы – беларусы». Работа над ней не прекращалась несколько лет. Менялись куплеты, оттачивалась рифма, звучавшая все более величественно. Строки ее заставляли сердца патриотов биться чаще…

После освобождения Белоруссии, осенью 1944-го Климковичи вернулись в Минск.

Михаил Николаевич консультировал в Союзе писателей молодых белорусских литераторов. Много переписывался с именитыми белорусскими писателями. В частности, одно из писем – Якуба Коласа, в котором он просит Михаила Николаевича о помощи в написании статьи. Вскоре публикуется сборник рассказов Климковича «Лясное возера». Он активно работает над трилогией «Георгi Скарына», либретто опер «Кастусь Калiноўскi», «Песня аб шчасцi», балетом «Князь-возера». Выступает в печати с литературно-критическими статьями.

Михась Климкович много общается с композитором Нестором Соколовским. И не подозревает, что тот еще в 1944 году создал мелодию, которая впоследствии прославит их обоих...

В начале ноября 1954 года Михаил Николаевич умирал в больнице от тяжелой болезни, когда жена сообщила ему, что песня «Мы – беларусы» впервые прозвучала по радио. Вскоре его сердце остановилось.

На минском Военном кладбище есть памятник из темного гранита, а на нем надпись: «Пiсьменнiк Мiхась Клiмковiч. 21.XI.1899 – 5.XI.1954». Чуть ниже высечены строки из стихотворения:

Мы будзем жыць вечна

ў славе народа,

У кожным здабытку,

у мясцiнцы любой

Есць наша цаглiнка,

есць наша работа,

Як мед есць у кветцы

любой палявой...

Гимн БССР прожил со страной до распада Советского Союза. В независимой Беларуси старый текст стал неактуален, и несколько лет гимн звучал без слов. Но летом 2002 года его дополнили стихи поэта Владимира Каризны. И вновь звучат строки Государственного гимна, по-прежнему наполненные силой и верой в будущее нашей страны.

Так каким был Михась Климкович, а, господин Максим Климкович? Неужели "ватником", как и я? Разумеется!