Не хворси́! (отрывок из сказки (±18))

99 1995

ч.1: https://cont.ws/@komradvorobyo...

ч.2: https://cont.ws/@komradvorobyo...

ч.3: https://cont.ws/@komradvorobyo...


С Ванькой я познакомился в школе, в первом классе ещё. Тогда же и подружились. И ни разу потом не рассорились. Даже когда в юношеские годы напивались до пузырей изо рта и русалок в пруду.

- Ванька, ‒ спросил я его как-то, ‒ За что тебя дурачком кличут?

А тот:

- Да я... добрый.

- А я, получается, ‒ злой? ‒ изумился я.

- Не! ‒ отвечал юный Ванька, ‒ Просто Ты, Олега, умеешь свою доброту скрывать, а у меня не получается.

- Ну ты... перец! ‒ обрадовался я сам не понимая чему. Да и стал присматриваться к другу своему внимательнее.


После той беседы я и стал защищать Ваньку от любого на него поползновения. Особо от нападок умных и языкастых. Чтоб чрезмерно не пострадали. А так и научился брехаться не думая и драться не боясь. Почему, наверное, меня в мои 16 лет и стали именовать по отчеству.

- Здоров, Михалыч!

А Ваньку Моисеичем не именовали. Мол, беззлобный. Да и материться не умеет. Даже когда пьяный.

Вот.


Тут отдельно стоит сказать, что Ванька, как и все дураки, матюги знал. И водку уважал. Особо в юные годы. Хотя и не любил ни тех, ни этой. И при этом пользовался ими периодически. Матюгами редко, а вот водкой весьма часто. Лет так до тридцати. Пока та, да в халявном виде, не окружила его со всех сторон. Мол, возьми меня, Ванька! Всю и бесплатно!

Тут-то он и понял, что победить её обычным способом у него не получится. Ну и задумался как-то, как бы предки его в этом случае поступили?

Предки же его, что по отцовой линии шли, любили ту из поколения в поколение всё больше, больше и больше. И до тех пор, пока она в Ваньку не упёрлась. Точнее ‒ в тех его предков в нём, которые по материнской линии шли. При том, что и те от водки не дистанцировались. Однако потребляли её родимую по-своему. В выходные и праздники в зависимости от их настроения и её количества, а по будням три раза в сутки: утром, в обед и вечером. И обязательно перед едой. Для аппетита, разжижения крови и эластичности сосудов.

Вот.

А так та и упёрлась в крайнее Ванькино колено. Да и рассосалась сама собой. Хотя на первых шести и побуянила изрядно. Но без серьёзных для него и окружающих последствий.


- Водка ‒ зло! ‒ любил пошутить уже сорокалетний Ванька на участившихся поминках по своим ровесникам, ‒ По-себе-дураку сужу! Но свою бочку я выпил, слава богу, с минимум ущерба для окружающего действительности и себя в ней. Ибо никто от того не помер.

- Чё? ‒ переспрашивали уцелевшие минус один сверстники.

- Кобура через плечо! ‒ отвечал тот, на нас глядючи, ‒ Одному радость ‒ в кабаке; другому ‒ в бабле; третьему ‒ в пистолетике подмышкой. А та в сердце быть должна. Тогда и вокруг будет. Тогда и в водке надобность отпадёт.

- Чё-о? ‒ офигевали уцелевшие, за вычетом нескольких, втихую сваливших с халявных, но грустных поминок до дорогого, но весёлого кабака.

- Кладбище через плечо! Как пил, так и пью. Однако, на вас глядючи всё реже и реже хочется. Потому и пью всё реже и реже. Только с вами. Последний раз ‒ три года уж, поди, минуло.


- Да, ну тебя, дурака! ‒ говорили двое последних из троих уцелевших друзей детства, да и шли от Ваньки куда подальше обычным маршрутом: роддом ‒ школа ‒ кабак ‒ морг ‒ кладбище. Плюс воскресение в уме. Ппюс-минус пятница с шаббатом.

А я оставался с Ванькой. Мне с ним было интересно. Всегда. Что с пьяным, что с трезвым.


- И всё же, Ванька! Тебе за сорок уже, а детский румянец с лица всё не сходит; может поделишься секретом неувядаемости?

- Да ради бога! ‒ отвечал Ванька, ‒ Секрет в том, что я никогда не похмеляюсь. Поскольку от похмелья правое и левое полушария между собой дружить перестают. И ещё старательно стараюсь не матерится. Ибо от мата цветы в душе вянут. Откуда и внешняя серость образа и подобия.

- Чё?

- Красота через плечо! Язвительному – язва, а грязь рекущему – грязный цвет лица. Ну их! Вот и дистанцируюсь.


Так что даже пьяного Ваньку я мог слушать часами. Лишь изредка перебивая, когда он с одной темы на другую резко перескакивал. Да и байки его пьяные всегда были более красочны и более сильно насыщены эмоциями, нежели они же, но трезвым протокольным языком изложенные. Вот и слушал, как только тот соизволит раз в полгода позвонить или раз в два года нагрянуть. И до тех пор, пока у телефона батарея не разрядится. Или покуда поминки очередные не закончатся.


К поминкам же Ванька относился ну очень трепетно. Будучи твёрдо убеждён, что ушедшего просто необходимо коллективно помянуть добрым словом и в день похорон, и на девятый день, и на сороковой. И в течении всех тех сорока дней тоже. Лично и ежедневно. Хотя бы раз в сутки. Добрым словом сказанным вслух. Ну а потом, на сорок первый день, ‒ уже не его дело.

- Ну, Олега, пошли, что ли? Сурыньей калужской и себя попотчуем, и своих ещё раз помянем.

Сурыньей Ванька в шутку называл пиво калужского разлива с завораживающим названием "Живое". Собутыльникам же и друзьям, презрительно называвшим то пиво мочой, Ванька так пояснял:

- Для меня и три градуса чрезмерно, поскольку собственной дури уже выше крыши стало.

И я улыбался словам тем, припоминая то ту, то иную Ванькины выходки, на водке с пивом проросшие. Но, слава богу, так и не расцветшие.


Пить же Ванька начал рано. Когда о сотовых телефонах с Интернетом и разговоров даже не было. В начале 70-х ещё. Сразу же по окончанию второго класса.

В тот год мамка с папкой отправили его своим ходом в деревню к мамкиным родителям. На всё лето. Загрузив в Ленинграде и опосля помахав ручкой поезду. И Ваньке в нём. Да с его младшей сестрой, в школу ещё не ходившей. Ну и проводнице. Да с бутылкой самогона, которую Ванькин папка той от себя оторвал.

А на следующий день дед встретил их в своей глухой калужщине. Как раз накануне рабочего полдня. И за стол усадил. И сам уселся. А бабка из печи на стол метала вкусняшки разные. И весь стол, в итоге, уставила. Плюс к тому возле тарелок, дедовой, своей и Ванькиной, поставила по стаканчику стограммовому.


- Бабуш! ‒ изумился Ванька, глядя на переливающийся гранями стаканчик, наполненный на треть то ли водкой, то ли самогоном, ‒ Так я ж... это... не пьющий!!!

- Не хворси́! ‒ отрезала бабка, ‒ Дома перед мамкой будешь хворсить! А здесь сказано пей ‒ значит пей!

И благодушие на Ванькином лице сменилось выражением крайней степени озабоченности. Типа, ну и куда деваться крестьянину с подлодки этой?

Вот и попытался красиво выйти из ситуации неожиданной:

- Тогда и сестре наливайте!

Ибо не только любил всех своих сородичей, но ещё и последним сухарём привык с ними делиться. Как дед с бабкой и учили.

На что дед лишь хмыкнул. А бабка ответила:

- Мала ещё! Как сама привезёт нам младшего брата, так и ей нальём!

Сестра хотела было заявить, что она уже взрослая, но поглядев на потерявшегося Ваньку посчитала за лучшее промолчать.

После чего дед и сказал:

- Ну, для аппетиту! И разжижения ради!

И выпил рюмочку свою. И бабка следом. И на Ваньку посмотрели. И сестра с ними.

И тот выдохнул. А потом, как и учили, пригубил. Да и вытянул потихонечку свои тридцать грамм то ли водки, то ли самогона. Первые.

И не помер. Задумался лишь: и на кой мне эта гадость нужна была? Поскольку отсутствием аппетита никогда не страдал. Да и с сосудами всё в порядке было. Как и с прочим.


После обеда Ванька вышёл во двор, отдохнуть с дороги.

Сначала в гараже внимательно осмотрел дедову инвалидку, на которой старшие внуки с младшими сыновьями мотались в соседнее село на танцы. Подраться. Вмятин с прошлого года вроде как не прибавилось. Затем зашёл в дедову столярку, повертев там каждую железку и каждую деревяшку. Оттуда перебрался на вошник, что у прочих огородом называется. Остался доволен завязавшимися плодами на деревьях и кустах и спеющей клубникой на грядках. Потом проведал дедову баньку, что при тихой речке Улитке стояла. После чего и по реке прогулялся. Не забывая приветствовать встречных селян словом волшебным:

- Здась-те!

На что в ответ звучало не только "Привет!", но и примерно этакое:

- О, дурачок питерский приехал! Значит лето в деревне нескучным будет!

Да с вариациями.

«Фиг вам!» ‒ думал Ванька в ответ, ‒ «Я уже в третий класс перешёл! Так что веселья не обещаю».

И насупив на себя питерский хмурый вид побёг к дому.


- Ну, для аппетиту! ‒ сказал дед уже вечером, как только бабка наполнила рюмки во время ужина, ‒ И разжижения ради!

И Ванькой с тоской посмотрел стоящий перед ним стаканчик на треть. Потом на бабку с дедом. И на сестру. Поняв же, что отвертеться не получится, взял его, да и вылил в себя. Прям как папка.

На что дед сказал:

- Только, чур, утром не похмеляться!


А потом наступило утро следующего дня, начинающееся в любой нормальной семье с завтрака.

- Ну, для аппетита! ‒ снова сказал дед.

И бабка налила внучку очередной стаканчик на треть. Первый на дню.

- Дедуш! Я не похмеляюсь! ‒ категорично отказался Ванька. Ибо уже знал что такое похмелье, наблюдая утренние мучения своего папки.

- Перец! ‒ констатировал дед, ‒ Однако, Ванёк, мы с тобой не похмеляемся, а набираемся сил перед трудовым днём. Можно даже сказать перед боем. Ибо каждый день ‒ это бой. Как минимум ‒ с самим собой. И потому сосуды должны быть эластичными, а кровь стремительной. А не как у городских, густая и вязкая.

И бабка пододвинула к нему его стаканчик на треть. Мол, не хворси!

- Ну, для разжижения!


Так начинался рабочий день.

А потом рабочий полдень.

А опосля и рабочая вечеря.

А потом всё снова.

И так все три месяца каникул.


После завтрака баба с Ванькиной сестрой оставались хозяйничать по дому, а Ванька следовал за дедом. Куда тот ‒ туда и Ванька. Дед на сенокос ‒ Ванька за ним, валки в кучки сгребает. Дед дрова колет ‒ Ванька поленья в поленницу складывает. Дед картохи окучивает ‒ Ванька с листьев жуков колорадских в баночку собирает. Дед гараж под ожидаемый "Запорожец" перестраивает ‒ Ванька кривые гвозди выпрямляет, молотком через раз по пальцу попадая:

- Ё...б...т... ‒ ругается Ванька, засунув отбитый палец за щеку.


В смысле ё-пэ-рэ-сэ-тэйка!!!

- Нормально, ‒ улыбается дед, ‒ Однако при бабах таких слов не надо говорить. Ненужные слова эти. Да и смех от них плохой.

Это дед аккуратно напомнил Ваньке про неповторимые словесные конструкции из матерных слов, которые тот свивал от двух до трёх лет. Когда мамка впервые оставила его у них.

В тот год лишь директор местной школы спокойно мимо Ваньки улицу деревенскую переходил. До середины. Где тормозил, чесал за ухом и, вздохнув, шёл дальше. Прочие же застревали надолго, норовя как-либо зацепить Ваньку, чтобы тот завернул что-нибудь этакое. Да поядрёней. Например:

- А вот я щас бабку твою да за космы оттаскаю! ‒ шутил кто-то с серьёзным видом. И протягивал обе руки в сторону бабки его.

И тут Ваньку так прорывало, да по всем коленам шутника того, что второй попытки пошутить тот уже не предпринимал. Другого науськивал. И другой, ясень-пень, покупался на провокацию ту, прослышав от этого про Ванькин матерный дар. И тут же получал свою порцию, да на всю фамилии его. После чего следующего науськивал. И так по цепочке. Да по всей немаленькой деревне.

Впрочем, сам Ванька первой славы своей не помнил. Знал о ней лишь от деда с бабкой, которые нет-нет да и поминали о Ванькиных противоестественных для его сопливого возраста способностях. Причём, максимально аккуратно поминали, без подробностей излишних и, как правило, в виде нравоучения какого-либо. При этом улыбаясь каждый своим воспоминаниям.

К трём же годам Ванька стал материться даже на тех селян, кто всего лишь внимательно смотрели на бабку или деда. Профилактики, видимо, ради.

Вот деревенские и стали поговаривать:

- Дурачок растёт, не сказать бы хуже.

Ибо нормальные пацаны в этом возрасте как правило ещё и говорить-то не умеют. Ванька же в два с небольшим крыл профессионально. Как боцман бывалый, у которого вся корма в ракушках. Направо и налево. Невзирая на пол, возраст, должности и награды адресата.

Когда же умом своим недетским понял, что словами теми приковывает к себе всеобщее и постоянное внимание, что селяне внимательно прислушиваются к перлам его и опосля кто как комментируют их, да с собственными ядрёными шутками-прибаутками, тогда и стал слова те так свивать, чтобы слушатели его, которые на бабку с дедом не посягают, улыбались в ответ, смеялись и тоже шутили. Подобным же суровым образом.

И, как говорят, получалось. Жёстко, весело и беззлобно.

Его же дед с бабкой, насколько понимаю, отучить Ваньку от филологии той даже и не пытались. Ибо из личного жизненного опыта знали, что дураков учить ‒ себя не уважать. Мол, само перебродит. И коль не закиснет, то весьма крепкий продукт на выходе может выйти.

Вот.


В тот год бабка частенько ходила на колхозные работы с плетухой за спиной и Ванькой в ней. То на ферму, то в поле, то картохи в хранилище перебирать. Из плетухи той Ванька и веселил народ трудовой. С утра и до вечера. Пока не скроется из виду их. За бабкину юбку держась или в плетухе той посапывая. После чего селяне всегда говорили одно и тоже:

- Во дурака прёт! Интересно, чем завтра подивит?

Типа, "вау" по-нынешнему.


А в три года Ванька вернулся от деда с бабкою к папке с мамкой.

На платформе вокзала он тут же облаял встречного носильщика, который чуть было тележкой своей не наехал на папку, нёсшего Ваньку на руках. Себя Ваньке было не жалко, а вот потенциальный наезд на отца он воспринял как злонамеренную атаку вражьей силы на более слабого, нежели он сам:

- ...! ...! ...! Пиночет ты грёбанный! ‒ сказал Ванька носильщику, переорав вокзального диктора.

Носильщик замер, вжав голову в плечи и уступив им дорогу. После чего, в матюгах с головы до пят, и покатил тележку свою дальше, вдогон за длинной рупией.

Мамка же Ванькина покраснела что светофор запрещающий. И на папку глянула.

Тот было хотел развести руками, мол, а я чё? Но не стал. Из-за Ваньки на них. Хмыкнул лишь. И всю дорогу о чём-то думу думал. Умом своим крестьянским. То есть без спеху.

А как домой приехали, то и надумал.

А так Ванька в первый и последний раз отведал отцовского ремня. Поскольку папка был один из немногих, кто дурака в нём не видел. Возможно ‒ единственным.

И всё! Материться Ванька перестал.


Однако, прозвище дурачок, приклеенное ему деревенскими в два года, а до того и акушером, роды принимавшим, потянулось за ним по стезе его, куда бы тот ногу не поставил. И где рот не открывал. А иногда даже и там, куда не ступал и где молчал.


Тут справедливости ради стоит отметить, что в ответ на "дурачка" Ванька в пять лет самостоятельно выучил буквы. Опять же ‒ в деда с бабкою в деревне. Тогда же и первое письмо своё написал. Начинавшееся, примерно, этак: ОТ БАБУШКИ ДЕДУ МОРОЗУ. Которым и подкрепил подозрения тёток и дядек своих, что он не только добрый дурак, но ещё и сообразительный. 

Вот.


В школе Ванька учился хорошо, без напруги. И даже 1-й класс закончил на отлично. За что заслуженно и получил свою первую Похвальную грамоту. Которую его непосредственная учительница лично принесла ему домой. В середине лета уже.

Ванька знал, что он отличник, но школьную линейку в честь окончания учебного года по какой-то нужде своей проигнорировал. Дурацкой, ясень-пень. Невзирая на предупреждения учительницы о грядущем официальном торжестве.

На той линейке завуч несколько раз оглашала Ванькину фамилию. И вся школа несколько раз слушала фамилию оглашенную. Пока кто-то из строя не выкрикнул:

- А он струсил!

И линейка тихонько захихикала.

- Ну, не, дурак ли? ‒ беззлобно ругнулась завуч на единственного отличника в школе.

И школа дружно заржала над истиной этой.

Лишь я про себя подумал:

- Да фиг вам!

Просто у Ваньки были, наверное, свои дела. Которым та линейка была помехой.


- Ты почему на линейке не был? ‒ спросил я его позже.

- Подальше от начальства ‒ поближе к кухне и бабам! ‒ ответил почти восьмилетний Ванька.

- Чё?

- Папка так говорит. Мы ‒ старообрядцы, и нам их похвалы ‒ без нужды.

- Чё-о???

- Да, похвала через плечо!

***

Конашенок попытался улететь в Армению, но был задержан в аэропорту Пулково, а позже, заикаясь от страха, записал видео, где принёс свои «глубочайшие извинения»

Сегодня и вчера стримеры наперебой извиняются за свои слова в прямом эфире, сказанные сразу после теракта. Одна женщина из Липецкой области в эфире говорила, что в Москве убили всего 113 человек, а на...

«Крокус-покус» Агаларовых: здание в кадастре не числится, а работали дети и самозанятые

Многие наверняка обратили внимание на школьников, выводивших людей из «Крокус Холла» в ходе теракта 22 марта. Они прославились на всю страну и получили уже немало наград. Правда, юридич...

Русская ракета попала "куда нужно". Варшава спешно отправила в отставку инструктора ВСУ после смерти генерала
  • ATRcons
  • Вчера 20:06
  • В топе

Решение об отстранении было принято на основании данных контрразведки Польши. Кадровые перестановки в "Еврокорпусе"  Пресс-служба Министерства обороны Польши сообщает об уволь...

Обсудить
  • :smile: :smile:
  • Повеселил в который раз :smile:
  • :thumbsup: :clap:
  • ЗдОрово! Но я к водке и в юности равнодушен был, и сейчас только на праздники грамм 200 выпиваю.
  • :thumbsup: :exclamation: :joy: Однако) Ваньке-то уже 40)