Брежнев

          Прямо Фигаро какой-то! Куда ни глянь – везде Брежнев крепит оборону! Мало ему было курирования оборонной промышленности, так он еще и ополчение создавал.

Такого незаменимого нужно было держать в тылу изо всех сил, особенно в условиях, когда началась эвакуация промышленности. Но уже 14 июля Леонид Ильич очутился в действующей армии в должности заместителя начальника политотдела Южного фронта. Кто отпустил на фронт секретаря области по оборонной промышленности во время эвакуации промышленности на Восток? Как фамилия этого вредителя? Что, не нашлось больше нигде политработников, как только среди тех, кто курировал оборонную отрасль?

Как ни крути, но в это время Брежнев должен был сутками сидеть на телефоне в своем кабинете и рвать на куски секретарей парторганизаций эвакуируемых заводов и привлеченных к эвакуационным мероприятиям организаций за невыполнение планов эвакуации, или наоборот, хвалить их за работу и ставить в пример остальным. А те секретари должны стоять над душами директоров предприятий и угрожающе шипеть: «Сорвешь план – партбилет на стол положишь и …».

Брежнев сам вспоминал, что он с первых дней стал проситься на фронт, мечтал воевать с врагом… Да-да, только подальше от врага, в политотделе фронта. Хотя, уже должен был иметь по сроку звание капитана бронетанковых войск запаса. Вот командуя танковым батальоном можно было и повоевать.

Извините, но как бы предвзято я не относился к Леониду Ильичу, только никаких выводов я не могу сделать, кроме одного: секретарь обкома по обороной промышленности Брежнев во время эвакуационных мероприятий предприятий этой оборонной промышленности был нужен в области, как гитара в духовом оркестре. «Отряд не заметил потери бойца…».

А может он просто сбежал в армию? Чтобы ему не оторвали голову за партийное руководство перевода промышленности на военные рельсы? Помните, как Сталин зверски драл Никиту Хрущева после его жалобы, что Украину оборонять нечем, даже винтовок не хватает? Кажется, такие, как Брежнев, там докурировались…

А вот теперь разгадка – зачем нужно было переделывать военно-учетные документы Леонида Ильича. Она в первом же приказе о назначении его на должность после прибытия в войска:

         Оказывается, начальник группы особого назначения Л.И.Брежнев, действительно, не имел воинского звания, отслужив срочную службу, во время которой даже политруком танковой роты являлся. Так в этом приказе. Вообще никакого воинского звания не имел. Просто гражданин Советского Союза. Снова феномен! Никто, кроме Брежнева не умудрился отслужить в армии, уйдя в запас без звания.

Ну не может быть такого по определению! Из этого приказа можно сделать только один вывод – в штаб Южного фронта из военкомата, которым был призван в действующую армию Леонид Ильич, поступили сведения о том, что Брежнев никогда в армии не служил. Иначе он был бы призван на службу в том звании, которое имел, находясь в запасе.

Но если он демобилизовался в 1937 году из танковых войск, после окончания полковой школы, то, как имеющему высшее образование, обязательно в те годы было бы присвоено звание лейтенанта бронетанковых войск. Он в этом звании и ушел бы в запас. Плюс – он находился в запасе до войны 4 года. А тогда страна уже готовилась к войне и подготовка офицеров запаса проводилась не так, как в нынешние времена. Он за четыре года минимум дважды побывал бы на сборах офицеров запаса, согласно Закона о прохождении воинской службы, и к 1941 году имел бы звание старшего лейтенанта бронетанковых войск, как минимум.

И военкомат его призвал бы в действующую армию, как офицера-танкиста. Пошел бы на фронт командиром танковой роты, как минимум, а то и батальона. Под пули и снаряды.

У меня есть все основания полагать, что с целью избежать призыва в строевые части действующей армии по военно-учетной специальности танкиста, Брежневу военком (без него это невозможно) сделал подложные документы о непрохождении им ранее службы в РККА.

В суматохе первого военного года это не вскрылось. А дальше – никому такое подозрение в голову не пришло. И только в 1957 году, когда Леонид Ильич уже был секретарем ЦК, он стал приводить свою биографию в порядок, возможности секретаря ЦК это позволяли. Тогда и были переделаны его воинские учетные документы, в которые внесли запись о службе политруком еще до войны, чтобы не возникало подозрения, как строевой офицер танковых войск смог начать военную карьеру с должности политработника. Из документов вымарали сведения о его строевой должности и воинском звании офицера-танкиста.

Есть несколько фактов в его военной биографии, которые вызывают ряд вопросов. Так, когда политработников переаттестовывали на присвоение воинских званий, занимающего генеральскую должность Брежнева аттестовали только на полковника. И в должности начальника политотдела армии он засиделся подозрительно долго, фактически, всю войну на ней и просидел. Объяснял в мемуарах, что не желал с любимой десантной армией расставаться и отказывался переходить руководителем политотдела фронта. Как-то коммунисту не к лицу отказываться от более ответственной должности, согласитесь? Да и звездочки у начальника политотдела фронта на погонах совсем другие. А может, ему никто этого и не предлагал?

Но уже после войны стал начальником политотдела 4-го Украинского фронта, на стадии расформирования фронта в условиях мирного времени. В составе сводного полка фронта принял участие в Параде Победы. Потом служба на должности начальника Политуправления Прикарпатского военного округа.

Казалось бы, будущая карьера армейского политработника окончательно оформилась – в ГЛАВПУРЕ Советской Армии. Но в Прикарпатском округе Брежнев не просидел даже года, его оттуда выдергивают, переодевают из мундира в цивильный костюм и по рекомендации Хрущева, как отмечают биографы Леонида Ильича, выдвигают на пост первого секретаря Запорожского обкома. А это уже – членство в ЦК!

Это надо было так ухитриться: выскочить из дверей гимназии, нигде и никогда в своей жизни толком не видя трудностей (даже студентом-заочником ухитрился просидеть директором техникума), отсидевшись на фронте подальше от передовой в политотделе армии, и – член ЦК.

После 19-го съезда КПСС - один из секретарей ЦК. Секретарь ЦК! Суперэлита партии. Офигеть!

Когда умер Сталин и такие члены ЦК, секретари обкомов-крайкомов-республик, захватив власть в партии, столкнулись с сопротивлением старой гвардии, Леонид Ильич неожиданно оказался выдавленным из Секретариата. Можно предполагать, что его фигуру молодая поросль троцкистов уступила сталинцам, как компромиссную. Почему именно его фигура? Наверно, не только я заметил в его жизненном пути что-то гниловатое. Маленков не глупее меня был, во всяком случае.

Брежнев перешел на должность главного политработника в ВМФ. Запорожский моряк. После объединения военно-морского и военного министерств в министерство Обороны его должность была ликвидирована и он остался без работы. Написал письмо Г.М.Маленкову с просьбой пристроить. Полагаю, знал, кто его карьеру партийного вождя обрубает. Маленков засунул его заместителем начальника Главпура МО.

Казалось бы, там он и должен был встретить старость и пенсию. Но его в 1954 году ставший к тому времени Первым секретарем ЦК КПСС Н.С.Хрущев двигает в Казахстан, на освоение Целины.

Будет кто-то спорить с тем, что Хрущев и Брежнев входили в одну команду? Или не заметно некоторым, что своей партийной карьерой Брежнев обязан троцкисту Хрущеву?

А потом и Никита Сергеевич был ему обязан. В 1957 году именно Леонид Ильич первым бросился в бой с «антипартийной группой» за своего шефа.

Как же тогда быть со смещением Хрущева, инициатором которого был Брежнев?

Вот теперь время привести один обещанный мною документ.

«20.07.43г. Вам дорогой Лазарь Моисеевич, мой горячий фронтовой привет!

Вчера к нам в армию прибыла группа лекторов ЦК ВКП(б) во главе с тов.Митиным. Это большая помощь. Мы с тов.Митиным сегодня ночью прибыли на «Малую Землю», это та земля, которая бригадами организованными Вами, в феврале отвоевана у врага. Сегодня тов.Митин сделал доклад для руководящего состава войск десантной группы. После доклада долго беседовали о боевых делах и конечно тепло вспоминали Вас и Ваше участие в подготовке десанта. Сейчас о «Малой Земле» поется много песен, сложено немало рассказов и написано много стихов. Товарищи пишут Вам письма, я присоединяю свои чувства к их словам и сам пользуюсь случаем поездки тов.Митина пишу эти строки на «Малой Земле». Работаю начальником политотдела 18 А. работой доволен это стихия. Не забыл всех Ваших указаний и школы совместной работы. Здоровье хорошее. Товарищи Гордеев, Потапов, Видов, Бушев, Косоногов, Рыжов, все на «Малой» все передают Вам свой горячий привет. Командует тов.Лиселидзе тов. Колонин член ВС Павловский нач-к штаба. Подробно с нашими делами познакомился тов.Митин, наша просьба к нему передать Вам все что он увидел и что ему передавали для Вас.

С приветом уважающий Вас Л.Брежнев» (орфография сохранена)

Фотокопия этого письма приложена к книге Л.М.Кагановича «Мой 20-й век».

Только в «Малой Земле» Л.И.Брежнева о Лазаре Моисеевиче, о его участии в подготовке десанта нет ни единого слова. Ни разу в жизни больше Лёня не вспоминал о действительном организаторе обороны Кавказа. Всё забыл. Я даже не говорю о том, чтобы направить поздравление к Дню Победы человеку, который столько для нее сделал. Уж, во всяком случае, побольше начальника политотдела армии. Таких людей называют гнидами. А на посту Генерального Секретаря ЦК КПСС – это гнида ГЕНЕРАЛЬНАЯ.

И сборище этих гнид, когда Хрущев стал ей не удобен, сожрала по инициативе Брежнева гниду-Хрущева. Обычное поведение подобных типов.

Говорят, что фронтовики не любили рассказывать о войне. Интересно, а много у фронтовиков расспрашивали о ней? Нет, некоторых расспрашивали. К нам в школу на «День мужества» (так он, кажется, назывался) постоянно ходил один фронтовик. Рассказывал, как он страдал, попав в плен, в концлагере. Мой дед, Павел Карпович Балаев, про этого фронтовика говорил, что он в первый же день на фронте, будучи часовым, пошел за угол штаба по нужде и его там прихватила немецкая разведка. Всю войну он в плену и провел.

А моего деда в школу не приглашали рассказывать. Не приглашали моего дядьку Васю Гаврика, воевавшего в танковом десанте. Младшего брата деда, Николая Карповича Балаева, закончившего войну командиром роты, не приглашали в школу. Почему? Это сейчас точно уже нельзя выяснить, наверно потому, что они, как и другие настоящие фронтовики, были своеобразными диссидентами. Точнее их назвать – сталинистами.

Если в доме моего деда собирались старики и выпивали, то обязательно выпивка сопровождалась – «Артиллеристы, Сталин дал приказ!». Думаю, что если бы в их компании кто-нибудь посмел петь этот марш в переделанном варианте «Артиллеристы, точный дан приказ!», то такому всё лицо разбили бы.

И войну они вспоминали за рюмкой, рассказывая друг другу фронтовые байки и хвастаясь тем, кто из них больше войны видел. Чего им стесняться было воспоминаний боевой молодости? Они ее разве украли у кого-то или за неправое дело воевали?

Самым авторитетным в компании наших сельских фронтовиков был дедовский брат Николай Карпович. Он в селе был вообще авторитетным человеком, несмотря на то, что работал простым плотником. Бывший офицер, фронтовой комроты, из армии его уволили во времена хрущевского сокращения. Мог бы, кажется, пристроиться и на какую-нибудь руководящую должность. Но он был почти патологическим правдолюбом и скандалистом. Как он вообще с таким характером служил до сокращения в армии – я даже не представляю. Наверно, армия несколько другой была, а потом, сокращая ее, избавились от подобных типов.

Балаевская порода – это поджарые, как гончие, мужики. Все мои родственники по мужской линии словно созданы для военной формы. Но дед Коля – это было нечто. Он даже по улице на работу шел, словно на параде – четкий шаг, отмашка рук. Выправку сохранил такую к старости, какой я никогда за службу в армии ни у одного офицера не видел. Его жена, тетя Нюра, была намного моложе его, что служило поводом для бабских сплетен. К тому же она была очень красивой и модницей. Детей своих у них не было, зато племенники, дети сестры Нюры, были у них за родных.

Жили Николай Карпович с тетей Нюрой (он для меня был дедом, а ее я тетей называл) как-то несерьезно по деревенским меркам, даже корову не всегда держали. Зато дружно и весело. Даже если скандалили, то с настоящим тарарамом.

А все село бегало к деду Коле писать всякие ходатайства, жалобы и тому подобное. Он был очень грамотным. Офицер, все-таки. И никогда людям не отказывал.

После смерти бабушки я год жил у деда. Вдвоем с ним. Приходил к брату Николай Карпович, иногда выпивали, разговаривали. Дед Коля увидел у меня взятую из библиотеки книгу К.Симонова «Живые и мертвые». Повертел ее в руках:

- В печку выбрось эту гадость.

- Она библиотечная. А почему гадость?

И дед Коля мне долго рассказывал, как Симонов оболгал Верховного и Красную Армию, принявшую первый удар немцев. В его рассказе начало войны было совсем не таким, как мы, школьники брежневских времен, привыкли ее воспринимать. Оказывается, наши немцев били с первых дней. Отступали от границы перед превосходящим в силах врагом, но били очень и очень чувствительно, изматывая и обескровливая противника. А репрессированные… Выходило, Красной Армии повезло, что эти репрессии были.

И характеристика, данная Константину Симонову фронтовым офицером: «Сука гребанная». Невоздержанным на язык был дед Коля.

В 1966 году, накануне 23-го съезда КПСС, Константин Симонов направил Л.И.Брежневу письмо:

«ПЕРВОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС товарищу БРЕЖНЕВУ Л. И.

Многоуважаемый Леонид Ильич!

Отнимаю у Вас время этим письмом в напряженные предсъездовские дни потому, что встревожен некоторыми, в том числе писательскими, выступлениями на съезде Компартии Грузии, клонящимися к новым переоценкам деятельности И. В. Сталина.

Сейчас, в канун XXIII съезда, нас всех больше всего волнуют проблемы перестройки хозяйства, предстоящая всем нам огромная и увлекательная работа, необходимая для дальнейшего движения к коммунизму.

Но мне кажется, что в той большой и острой борьбе нового со старым, которая уже идет и еще предстоит нам, все косное, неспособное работать по-новому будет еще не раз искать для себя политической опоры в канонизации Сталина и в антиисторических попытках возвращения к его методам действий...».

Я не буду всё его цитировать. Мерзость такая, что мне, человеку немало мерзости видевшему, его даже читать невозможно без чувства болезненной гадливости, не то, что перепечатывать.

Лично для Симонова это письмо привело к его повторному назначению на пост Секретаря Союза писателей СССР (ранее он был Секретарем СП при Сталине). Удачно написал. А было письмо завершением подлейшей провокации, выразившейся еще одним письмом, известным, как «Письмо двадцати пяти».

Журналист, историк-публицист, бывший разведчик и агент КГБ (нормально для бывшего разведчика) Семен Николаевич Ростовский, он же Лейба Абрамович Хентов, он же Эрнст Генри сочинил его и стал обходить со своим сочинением именитых писателей и деятелей культуры СССР, предлагая подписаться под ним.

Полный текст письма найти в интернете вам не составит труда. Да оно вам и так должно быть известно, если вы интересовались процессом десталинизации после 20-го съезда КПСС. Вам известно, что некоторые деятели науки и культуры в СССР уловили тенденции возрастающих симпатий к Сталину накануне 23-го съезда, опасаясь, что съезд примет решение реабилитировать Иосифа Виссарионовича, они обратились лично к Л.И.Брежневу с этим:

«…Мы не знаем, насколько такие тенденции, учащающиеся по мере приближения XXIII съезда, имеют под собой твердую почву. Но даже если речь идет только о частичном пересмотре решений XX и XXII съездов, это вызывает глубокое беспокойство. Мы считаем своим долгом довести до Вашего сведения наше мнение по этому вопросу.

Нам до сего времени не стало известно ни одного факта, ни одного аргумента, позволяющих думать, что осуждение культа личности было в чем-то неправильным. Напротив, трудно сомневаться, что значительная часть разительных, поистине страшных фактов о преступлениях Сталина, подтверждающих абсолютную правильность решений обоих съездов, еще не предано гласности.

Дело в другом. Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина, таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ это никогда не простит. Наш народ не поймет и не примет отхода – хотя бы и частичного – от решений о культе личности. Вычеркнуть эти решения из его сознания и памяти не может никто…».

Но в начале этой главы я приводил цитаты из выступлений и самого Л.И.Брежнева и других членов ЦК на 22-м съезде. Скажите, вы там увидели хоть кого-то, кто мог реабилитировать Сталина? Там же все в своей ненависти к нему и «антипартийной группе» даже Хрущева оставили в аутсайдерах! А состав ЦК к моменту начала 23-го съезда оставался прежним. Так какой смысл было просить не допустить возврата к сталинизму именно тех, кто на имени Сталина зажигательней всех тарантеллу отплясывал?

Да просто не о том было письмо, о чем вам известно. С ним усилиями историков-пропагандистов произошло такое же чудо, как и с докладом Хрущева - все слышали и читали, но никто не понял, что там главное.

Я немного вас поинтригую, прежде чем мы обратим внимание на главные строки в «Письме двадцати пяти». Еще одна цитата, теперь уже из выступления Л.И.Брежнева с отчетным докладом 23-му съезду КПСС:

«Говоря об укреплении мировой социалистической системы, приходится вместе с тем отметить, товарищи, что наши отношения с партиями двух социалистических стран, с Коммунистической партией Китая и Албанской партией труда, к сожалению, остаются неудовлетворительными.

Наша партия и советский народ искренне хотят дружбы с народным Китаем и его Коммунистической партией… Вы знаете, что в ноябре 1964 года была встреча в Москве с делегацией КПК. Несколько позднее наша делегация имела беседы в Пекине с руководством КПК. ЦК КПСС предлагал китайским товарищам провести новую встречу на высшем уровне в Москве или в Пекине. Мы и сейчас считаем, что такая встреча была бы полезной, и готовы в любой момент совместно с руководством КПК вновь рассмотреть имеющиеся разногласия, с тем чтобы найти пути их преодоления на принципах марксизма-ленинизма».

Вот, честное слово, у меня не получается подобрать даже оскорбительное слово для характеристики маршала из замполитов и той своры ЦК, к которой он принадлежал. Потому что… Теперь посмотрим, что же главным была в «Письме двадцати пяти», ради чего агент КГБ Эрнст Генри носил его по деятелям культуры и науки, вежливо предлагая подписать:

«Вопрос о реабилитации Сталина не только внутри политический, но и международный вопрос. Какой-либо шаг в направлении к его реабилитации безусловно создал бы угрозу нового раскола в рядах мирового коммунистического движения, на этот раз между нами и компартиями Запада. С их стороны такой шаг был бы расценен прежде всего как наша капитуляция перед китайцами, на что коммунисты Запада ни в коем случае не пойдут.

Этот фактор исключительного значения, списывать его со счетов мы также не можем. В дни, когда нам, с одной стороны, грозят активизирующиеся американские империалисты, а с другой – руководители КПК, идти на риск разрыва или хотя бы осложнений с братскими партиями на Западе было бы предельно неразумно».

Вы, думаю, не удивитесь, что, как и доклад Н.С.Хрущева, это письмо осталось неизвестным советским людям, но зато почти сразу после подписания оказалось за рубежом и опубликовано там в газетах. Т.е., антисталинская компания при Хрущеве была начата для борьбы с оставшимися в КПСС его соратниками, а при Брежневе – для борьбы с КПК, обвинявшей наших «коммунистов» в оппортунизме и ревизионизме. Именно при Брежневе антисталинизм стал знаменем борьбы оппортунистов с коммунизмом уже в мировом коммунистическом движении.

И через пять лет, на следующем, 24-м съезде КПСС, дорогой Леонид Ильич подвел, так сказать, итоги столь горячего желания преодолеть разногласия с китайскими коммунистами:

«О наших отношениях с Китайской Народной Республикой. Китайские руководители, как известно, выступили со своей особой несовместимой с ленинизмом идейно-политической платформой по основным вопросам международной жизни и мирового коммунистического движения, а от нас требовали отказа от линии 20-го съезда и Программы КПСС. Они развернули интенсивную враждебную пропаганду против нашей партии и страны, выдвинули территориальные претензии в отношении Советского Союза и даже довели дело до вооруженных инцидентов на границе весной и летом 1969 года».

Оставим Китай в стороне, но… Эй, идиоты, до сих пор считающие, что Брежнев свернул антисталинскую хрущевскую компанию, вы материалы брежневских съездов вообще смотрели? В 1969 году ваш дорогой Леонид Ильич прямо сказал, что от своего антисталинизма, от решений 20-го съезда, он и его подельники-троцкисты не собирались отказываться, а призывы КПК прекратить дискредитацию Сталина (это и было в основе разногласий) называли «интенсивной враждебной пропагандой».