День, ещё день – сто семьдесят пять дней ползла Великая армия Наполеона по русским просторам, с каждым днём всё неотвратимее теряя свою массу. Дотянувшись до сокровищ под руинами Москвы, возликовали европейцы и от радости вывернулись наружу всем своим нутром – трухлявым нутром бандитов. Цель достигнута: теперь грузи подводы, набивай ранцы чужим добром. И испарилась жизненная энергия, и – нет больше у солдат воинской доблести. Были завоеватели, агрессоры, а теперь превратились и вовсе в орду грабителей. И ничего уже не могла сделать Великая армия; попыталась прорваться к Калуге, но споткнулась и потом уже только бежала в панике до самой границы, удобряя своим прахом наши поля.
Несколько дней спустя, когда остатки тифозных теней покинули пределы России и запалили очаги страшной болезни в Европе, Александр I издал манифест об окончании Отечественной войны. Ещё миллионы европейцев ушли на тот свет вслед за солдатами Наполеона от вспыхнувшей эпидемии. Не знающие бань, скрывая запахи немытых тел под ароматом одеколонов, а грязные мысли и желания под лживыми масками и словами, придумали изворотливые умы Европы прекрасную историю своих подвигов.
«Воображение важнее знания,» – учил Эйнштейн своих последователей. С идеи, со слова в газете начал разрушать Россию Ленин. Новое мировоззрение французов выковывал Наполеон через периодическую печать. Его «Бюллетень Великой Армии» стал шедевром победного воображения.
Последний, двадцать девятый, номер был выпущен Бонапартом после пересечения Березины. В нём народ французский оповещался, что: «…28-го по утру вся армия переправилась через реку (Березину)… Неприятель был разбит и обратился в бегство. … Все раненые офицеры и рядовые, также и всё то, что могло бы затруднить поход, как то багаж и прочее отправлены в Вильну…. Здравие Его Величества находится в самом лучшем состоянии».
Пусть пословицей стало выражение: «Врёт, как бюллетень», пусть узнала Франция после возвращения оставшихся в живых солдат о горестной судьбе Великой армии, но запущенная бюллетенями Наполеона пропаганда работает до сих пор. Для взрослых французов битва на Березине – это символ трагедии и победы, для их детей – уже только символ победы. В последние годы во Франции вышло несколько фильмов, в которых сражение на Березине представлено как блестящая атака французов на русские позиции.
Это что? Историческая слепота-глухота?
При отступлении Бонапарт не только выпускал победные бюллетени, но и жёг штабные документы. Сгорели донесения о ходе битв. Выверенных сводных данных о численности, о потерях, дезертирах, пленных и раненных, об умерших в походе и умерших от болезней просто нет.
Ничего нового. Правители уничтожают (если успевают) самые важные и нелицеприятные факты своей бурной деятельности.
Откуда же берут свои цифры историки? Вопрос, конечно, интересный.
Е.В. Тарле, например, сообщает, что в Фонде государственного секретариата Франции он нашёл папку № 1643 серии AF.IV с донесениями маршала Бертье императору Наполеону от 9 и 12 декабря 1812 года под номерами №271 и №272 и сообщением, что недостающие бумаги были сожжены по приказу Его Величества. Думаю, что эти два рапорта сохранились по причине отъезда Наполеон от армии 5 декабря.
В рапорте 271, в частности, сообщается: «… герцог Беллунский (маршал Виктор) заявил, что у него нет более арьергарда, и что все его люди покинули его, большая часть из них погибла от холода, и что он был вынужден бросить свою артиллерию». Заметим для себя, что здесь ни слова о том, сколько человек погибло, сколько орудий потеряно.
В следующем, 272-м рапорте начальник штаба Бертье докладывает, что армии больше нет: «Я принужден сказать Вашему Величеству, что армия в полнейшем беспорядке, как и гвардия, которая состоит всего из 400 или 500 человек; генералы и офицеры потеряли все, что у них было».
Начальник штаба в докладе Императору не смог посчитать оставшееся число солдат в самых элитных войсках. Сто человек туда-сюда; погрешность в 20÷25%.
В рапорте № 272 настораживает ещё одна фраза: «Герцог Истрийский (маршал Бессьер), донесению которого можно верить, сообщает, что …». То есть даже в докладах Императору не всему и не всем можно верить.
Самый известный военный теоретик XIX века Карл фон Клаузевиц, непосредственный участник войны 1812 года, прямо пишет (и никто из военачальников не может возразить!): «Многие донесения, получаемые на войне, противоречат одно другому; ложных донесений ещё больше, а основная их масса – мало достоверна… большинство известий ложны, а человеческая опасливость черпает из них материал для новой лжи и неправды». И это донесения! Что же говорить о других источниках?
Попробуем оценить цифры, которыми оперируют историки и параллельно самих историков.
В I-й части эссе я привёл данные: «Цивилизованные страны населением более 70 миллионов жителей … идут на страну с 40 миллионами …». Цифра, близкая к 40 млн. жителей России встречается почти во всех исторических монографиях, хотя надёжных первичных данных в природе нет. Шестая подушная ревизия 1811÷1812 годов дала цифру: мужчин 19,1 млн.; женщин 18,6 млн.; итого 37,7 млн. человек. Со временем, «хорошо подумав», решили увеличить цифру до 43,7 млн. жителей, а неопределённость установить в 20%, то есть примерно в 8 млн. человек. Так что оценка жителей России в 40 миллионов жителей вполне удовлетворительна.
В Европе научные переписи велись уже с начала XIX века (во Франции с 1801 года, в России с 1897 года). Казалось бы, что цифра в 70 млн. человек совсем уж обоснована, но не тут-то было.
Приведённое соотношение 70 на 40 соответствует чуть подправленному историками заявлению Наполеона от 1808 года: «Император России и я, мы встретились в Эрфурте. Наша первая мысль была мысль о мире. Мы готовы принести жертвы, чтобы 100 млн. человек, которых мы представляем, могли как можно скорее наслаждаться благами морской торговли. Мы объединены согласием и готовы быть вместе в мире и в войне» ©. Численность населения России в этом году Наполеон мог взять по пятой ревизии, то есть 33,4 млн. человек. На долю Европы под властью Наполеона остаётся 66,6 млн. человек, то есть к 1812 году примерно 70 миллионов. Похожая цифра фигурирует, например, у английского историка Доминика Ливена.
Реконструктор событий 1812 года доцент О. Соколов, награждённый французами за свои старания орденом Почётного Легиона, сумел силой направленной мысли сократить численность населения противостоящих России государств до 42 млн. человек, до границ Французской империи, а пропорцию противостоящих численностей до 42/41, тем самым уменьшив позор поражения Великой армии.
Между тем по результатам проведённых переписей в 1812 году численность народов Европы (без России) достигла 160 миллионов человек. Если брать численность «нашествия двунадесяти языков» ©, то получится цифра противостоящих России европейских народов примерно в 130 млн. человек. Кроме того, в 1812 году Россия одновременно вела войну и с Персидской империей. Наполеон надеялся также на Турцию, которая должна была с боями оккупировать юг России.
Но, даже исключив Османскую империю, наши пропагандисты в пику активным западникам вполне могли бы использовать пропорцию 140/40, и это не было бы большой натяжкой.
Теперь более важная цифра – массы противостоящих войск, действующих и резервных. Многие считают, что «от ответа на вопрос, каковы были численность и потери обеих сторон в битвах, связанных с ходом и исходом войны, зависит оценка как военного искусства и стратегии высшего военного руководства, так и особенностей социально- экономического и морально-политического состояния общества» ©.
Это утверждение, мягко говоря, небесспорно, хотя в современном мире и архипопулярно. Даже в боевых столкновениях XX–XXI веков данные по численности войск и потерям в них довольно сомнительны. Да что там войны! Сегодня подсчёты демонстрантов на центральных улицах городов в разных СМИ отличаются в десятки раз.
В XVIII–XIX веках в вооружённых силах более-менее точны данные о потерях офицерского состава, но никак не солдат и прочих нижних чинов. Капитан Фигнер докладывает Кутузову: «При орудиях взяты: полковник, четыре офицера и пятьдесят восемь рядовых. Убито: офицеров три и великое число рядовых» ©. Велико число таких донесений.
У Наполеона под ружьём больше миллиона человек, у русских – вполовину меньше. Не вся наличная, а тем более резервная мощь империй задействована в схватке – только выделенные для этого «Главные армии» (выражение первого русского военного историка Дмитрия Петровича Бутурлина). Русские противостоят втрое превышающей их по массе смеси европейских сил, так называемой Великой армии.
Пятью потоками широко и нагло заливала эта армия величайшую равнину земного шара – Русскую равнину.
Главный поток, чуть больше половины всего вторжения, возглавлялся Наполеоном и был направлен на разгром войск Барклая де Толли.
Родственники Наполеона, его брат и пасынок управляли примерно равными по массе вторым и третьим потоками. Каждый из них нёс по 16 –18 процентов всей численности вторжения, а вместе они должны были уничтожить войска Багратиона и исключить возможность слияния отдельных частей русской армии в одно целое.
Наши союзники в первых компаниях против Наполеона – австрийцы,– как всегда нас предали, но формально в состав Великой армии не вошли. Фактически же австрийцы стали довольно эффективным её звеном, прикрыв южный фланг французских сил. С севера на Русскую равнину шагал прусский ручеёк.
Эти пяти – семи процентные речушки фактически были боевым охранением центральных маршевых колонн. Их военачальники, Шварценберг и Макдональд, как и противостоящие им русские полководцы звёзд с неба не хватали; будучи талантливыми и смелыми людьми они с попеременным успехом сражались друг с другом, то побеждали, то проигрывали. Русские не дали захватчикам развить наступление на юг (правый фланг) и на север (левый фланг), а те отработали свою функцию боевого охранения.
По флангам у историков особых разногласий нет; обычно говорят о тридцати тысячах австрийцев и двадцати тысячах пруссаков. Отдельные авторы допускают отклонение от –7% до +17% от этих номинальных значений. Похоже, что большей точности в расчётах численности здесь нам не добиться, поэтому доверимся профессионалу и просто процитируем адъютанта Наполеона, бригадного генерала Ф. Сегюра. Он определяет массу южного и северного потоков армии вторжения следующим образом: «34’000 австрийцев на правом фланге, и Макдональд с 32’500 пруссаков, баварцев и поляков на крайнем левом фланге».
Более плотным туманом укрыты центральные волны вторжения, минимальная граница численностей которых смутно проступает на цифре в двести сорок тысяч марширующих вглубь России грабителей, максимальная – на семистах тысячах.
В книгах о том времени цифры гуляют в пределах этой полумиллионной неопределённости. Книги, однако, пишут после события, а до него штабным офицерам оставалось лишь догадываться о силе противника. От правильного прогноза во многом зависела судьба России; от сокрытия данных зависела слава Наполеона, и здесь он был виртуозен.
Даже начальник штаба Великой армии не знал стратегических замыслов Императора, не владел всеми данными. Часто мимо него и свиты проходили распоряжения Наполеона армейским офицерам, что сразу же заметил проницательный Александр Васильевич Суворов: «Противники его будут упорствовать в вялой своей тактике, подчиненной перьям кабинетным, а у него военный совет в голове. В действиях свободен как воздух, которым дышит» ©. Например, перед нападением на Россию Наполеон отдаёт приказы Богарне и Жерому о создании складов продовольствия, постов лёгкой кавалерии вдоль дорог на Варшаву и о широком распространении слухов об этом движении, тогда как сам удар готовить в строжайшей тайне и противоположном направлении. Подобным манёврам нет числа.
Это принесло несомненный тактический эффект: русские армии на границе раздроблены, их командующие не знают, откуда ждать удара, а истинная численность войск противника была тайной до нападения, в первые дни после нападения, и остаётся тайной по сей день.
Нижнюю границу людской массы центральных потоков вторжения ещё до войны задал любимец Александра I – военный теоретик и немецкий барон генерал Карл Фуль. Он действовал в рамках теории, говорящей, что не прокормить за Неманом армию свыше 240÷260 тысяч человек. И ведь угадал,– не смог Наполеон прокормить своих солдат – те шли полуголодные. Но этот нюанс не был учтён военным теоретиком генералом Фулем; не были учтены и тысячи других нюансов, причём с обеих сторон.
Максимальную численность Великой Армии установил сам Наполеон, везде рассказывая о тройном превосходстве французских сил над русскими. Приграничные русские силы определялись им тогда в двести с лишним тысяч человек. Итого верхнюю границу численности перешедших Неман вражьих сил устанавливаем в 650÷700 тысяч человек, хотя при этом помним и откровение Наполеона: "Я оказываю давление на моральных дух неприятеля, каковой знает от соглядатаев, из слухов или из газет о том, что у меня есть ... Раз за разом, от одного к другому люди будут скорее раздувать, нежели умалять численность моих полков, репутация которых отлично известна. В день же, когда я дам старт походу, впереди меня будет следовать психологическая сила, каковая умножит фактически собранную мной" ©.
Номинальным значением, или начальной точкой трассировки коридора неопределённости логично назначить цифру в 450 тысяч человек, что обосновывается, во-первых, наличием вблизи границы России складов на 400 тысяч человек (плюс австрийцы, которые сами заботились о своём снабжении), во-вторых, цифру проговаривали представители первого поколения историков, работавших ещё при живых участниках Отечественной войны 1812 года, в третьих, хорош был бы главнокомандующий Бонапарт, не создай он перед вторжением двух – трёхкратное превосходство в силах.
И была у этого главнокомандующего и его войска абсолютная уверенность в победе, но провалился блицкриг.
Вместо месяца война длилась полгода; лишь две трети вторгшейся армии дошли до Витебска, одна треть осталась после Смоленска, каждый пятый из состава армии вошёл в Москву и мало кто вернулся домой.
Здесь пора уточнить, что и 450 тысяч солдат первой волны, и пятая их часть (90 тысяч) – это цифры номинальные, то есть фиктивные, введённые для удобства балансировки массива оценочных данных. Чтобы от фикции перейти к чему-то осязаемому, будем говорить о частностях, о случайно вызванных из памяти очевидцев эпизодах.
Целясь в двигающиеся на Москву караваны, командир партизан Денис Давыдов замечает между делом: «Несчётное число обозов, парков, конвоев и шаек мародеров следовало за армией по обеим сторонам дороги, на пространстве тридцати или сорока вёрст. Вся эта сволочь, пользуясь безначалием, преступала все меры насилия и неистовства» ©. Шли авантюристы, лакеи, проститутки: «… они соединяются с бродягами, которые под видом прислуги или маркитантов сопровождают армии с единственным намерением красть».
При недостатке жандармов при армии это неизбежное зло, но было и привнесённое – вызванное ничем не выводимым снобизмом голубокровных: вначале похода они ни во что не ставили ни русских полководцев, ни солдат и, грезя о богатой добыче, истощали своё воображение в поиске изысканно-приятных радостей восточного путешествия. Если в прежних своих компаниях Наполеон шёл сражаться и победить, то в походе на Россию победа предполагалась «по умолчанию». Задача была легка: обосноваться на захваченной территории, присвоить здешние богатства, наслаждаться ими, в своего вассала превратить русского царя и двигаться дальше – до границ своего бесконечного тщеславия. Народ порабощать не надо – он и так в рабстве – зачем принимать его во внимание?
Поэтому тащили за собой артистов и художников, портных, каменщиков, пекарей и поваров. Наполеон нагрузил десятки и десятки своих экипажей центнерами деликатесов – сырами, шоколадом, кофе, горчицей, погрузил тысячи бутылок дорогих вин и шампанского – для всего требовалась специальная прислуга, и она хорошо устроилась в специальных экипажах. Рядом ехали чиновники, финансисты, аудиторы.
Маршалы не отставали от императора, генералы не отставали от маршалов; французских офицеров аскетами тоже не назовёшь. К примеру, всемирно известный писатель Стендаль был в то время младшим офицером интендантской службы. Казалось бы, сам бог велел этому гению написать мемуары о том времени, однако не захотел он вспоминать о русском походе. Написал романы «Пармская обитель», «Красное и чёрное», а мемуары писали уже задним числом боевые офицеры, и только «задним числом». Все таланты в интендантских и финансовых подразделениях предпочли молчать; на то есть веская причина: не хочется позориться и показывать себя обыкновенным мурлом, а не светочем мировой морали.
Но остались письма того времени, где тот же Стендаль между делом описывает трудности, преодолеваемые им в Москве: «Я изнемогал от усталости и шёл пешком, потому что коляска моя была полна вещами, награбленными слугами. Коляске не угрожала опасность, но слуги мои, как и все остальные, были пьяны и способны заснуть среди горящей улицы» ©.
То есть младший офицер дотащил-таки до Москвы свою коляску и слуг.
Было и то, без чего нельзя обойтись на войне. Никто из мемуаристов не мог забыть начало компании 1812 года – переправу Великой армии через Неман. У каждого в памяти отпечатался самый значимый для него момент, а у одного известного офицера нужный нам эпизод: «Больше всего поразили меня: огромный транспорт болтливых баб – на телегах, на конях и пешком; мне сказали, что их назначение – ухаживать за больными и ранеными в госпиталях; затем – не менее многочисленное шествие врачей, по большей части молодых людей, которые подвергались постоянным порицаниям и наставлениям со стороны своего начальника» ©.
Это дополнение к войскам – дело необходимое в походе, как и подразделение музыкантов – флейтистов, горнистов, барабанщиков.
В боях от этой «обслуги» толку не было, но число вторгшихся бандитов с учётом непрерывно прибывающих из Европы резервов можно смело увеличить до 600 – 700 тысяч: нам же всё равно, кто нас грабит – солдат, маркитантка или чиновник.
За яркими боевыми эпизодами глубоко прячется от историков деятельность этих прытких искателей богатств и приключений, а роль их велика. Их повозки запрудили дороги, эти люди первыми обгладывали продовольственные транспорты, оставляя голодными идущих впереди солдат. Итальянский офицер вспоминает: «Солдаты с изумлением и негодованием обратили внимание на изобилие кушаний и утонченных вин на столе императорской прислуги. А сами солдаты переносили в то время величайшие лишения. Эта противоположность была отвратительна и унизительна» ©.
А были ещё провалы продовольственных транспортов в омуты еврейских местечек: «… он продал там евреям всё, что припас для нас, за исключением убойного скота, зато привёз много денег, которые и передал полковнику. Сам он, по его словам, ничего не удержал себе; однако этому – странно сказать – не хотели верить. Но как всё земное тленно, так и солдатское добро» ©. В общем, много чего было, «что и не снилось нашим мудрецам».
Одно понятно: в этом нашествии народов Европы на Русь даже десятипроцентная точность счёта может считаться чрезвычайно высокой и вряд ли достижимой.
Один из подсчётов того же Клаузевица: «Под Смоленском соотношение сил обеих главных армий составляло 180 к 120, а так как при оценке сил противника легко ошибиться на какие-нибудь 20 тысяч, то русские могли предполагать, что против них стоят двести тысяч человек» ©. Всё правильно. В сложившейся динамической ситуации могли предполагать и сто пятьдесят тысяч, и сто восемьдесят две, и двести с лишним, и все эти цифры у кого-нибудь из историков, но присутствуют.
Да и самого Наполеона не сильно волновали «какие-нибудь 20 тысяч». Если предположить, что ему вдруг доложена совершенно точная цифра, например, в сорок тысяч кавалеристов, то точной эта цифра будет для бухгалтера, а для боя – номинальной. Генерал от кавалерии Пьер Дежан вспоминает ответ императора на доклад о нехватке лошадей и о том, что половина из молодых солдат не может обращаться с саблей: «Если я вывожу в поход 40’000 …, то прекрасно понимаю, что не могу надеяться получить такое же количество добрых всадников».
Ещё в более широких коридорах неопределённости гуляет подсчёт потерь. Почти вся Великая армия растворилась именно на маршах, и корифеи науки пишут что-то типа: «Очень большие потери понесла на походе тяжелая кавалерия. … (54,7% состава!). Правда, нужно отметить, что эта дивизия участвовала в бою под Островно и в ряде авангардных стычек, однако её общие потери в боях составили лишь одного убитого и троих раненых офицеров и около сотни нижних чинов. Следовательно, боевые потери составляли лишь малую долю в общем снижении численности дивизии».
Обычно ударение ставят на «боевых» потерях, как на показателе превосходства одной армии над другой. Пишут, что тяжёлая кавалерия до Смоленска участвовала лишь в одном бою – «бою под Островно», а половина её полегла от тяжести перехода. Но «авангардные стычки» – это не бой? Эти стычки происходили по нескольку раз каждый день. Одни крупнее, другие слабее – и не все упомянуты в рапортах.
Офицер егерского полка Николай Иванович Андреев вспоминает: «… по выходе из леса [колонны французских кавалеристов] стали раздаваться по полю вправо и влево, другие шли по дороге. Противник был приветствован картечью из орудий и батальным огнём наших егерей. Я был на большой дороге и видел, как несколько неприятельских колон были опрокинуты. Но они смекнули, для чего терять людей, и пошли в обход». Это был авангард Мюрата, и вряд ли маршал стал докладывать в штаб о своих потерях.
Андреев – подпоручик,– он мог говорить лишь об отдельных эпизодах и не мог отвечать за систему. Генерал Пётр Петрович Коновницын более подробно описал тактику арьергардных боёв русских войск: «Главные силы армии не были изнуряемы утомительными маршами, благодаря искусным действиям нашего арьергарда, который отходил шаг за шагом, замедляя движение неприятельского авангарда. Везде, где только встречались равнины, встречала неприятеля наша кавалерия, построенная в шахматном порядке, между тем как в тылу её, на высотах, располагались батареи так, чтобы они могли удобно оборонять впереди лежащее пространство перекрестными выстрелами, а в лесах устраивались засады из пехоты».
Скорее всего, словами «Главные силы армии не были изнуряемы …» генерал несколько приукрасил состояние русских войск. Есть свидетельства других участников этого грандиозного марш-броска: «Изнурение пехоты простиралось до того, что у многих, по истощении всего пота, выступала под мышками кровь. Облегчить пехоты не было способа. … Все верховые офицерские лошади были навьючены ранцами усталых» ©.
Теперь «легко» представить, как после таких маршей унтер-офицеры выстраивают солдат, и «честно-честно» пишут рапорты с чётким разделением потерь на «боевые» и «санитарные». Я уже не говорю о вездесущих отрядах иррегулярных войск – казаков, которые не меньше французов «любили» бюрократическую писанину. Полковник кавалерии Мишель Комб вспоминает: «Для нас, лёгкой кавалерии авангарда, бой следовал за боем без перерыва каждый день. Неприятельская армия отступала в удивительном порядке, оставляя после себя очень мало убитых и ни одного раненого. … [ русская армия] защищала каждую пядь земли, причиняя нам большой урон артиллерийским огнём всякий раз, когда её артиллерия находила удобную позицию для того, чтобы поставить батарею…. Каждый вечер после захода солнца, еле живые от усталости, умирая от голода и жажды, мы разбивали свой лагерь в поле или в еловом лесу».
Здесь практически невозможно разделить «боевые» и «санитарные» потери и командирам выгодно было всё списывать на трудность марша и погоду. И чем, кроме оправданий полевого командира, санитарные потери лучше боевых? Кроме того, санитарные потери были во многом организованы русской армией, которая старалась останавливать французов на местности без воды, еды и фуража.
Не имея возможности уничтожить русские пушки отрядами кавалерии, авангарды Великой армии останавливались и дожидались подхода пехоты и своей артиллерии. В этот момент русские отходили.
Приведём ещё один вариант военных подсчётов. Теоретически потери можно оценить по количеству тел, оставшихся после битв. Отчёты по результатам захоронений для крупных баталий вроде бы имеются. После Бородинского сражения, согласно отчёту 1813 года, было захоронено 58478 тел, но есть два нюанса.
Первый понятен из мемуаров участников битв, где картина выглядит примерно так: «Там лежали обломки оружия, окровавленные лоскутья мундиров, мертвые тела, издохшие лошади, объеденные хищными птицами человеческие кости. ... они были завалены телами, превращенными в тошнотворную массу из плоти и крови ...». То есть говорить о каком-то точном учёте и сортировке тел просто не серьёзно.
Второй нюанс относится к членам похоронных команд, утяжелённых деньгами за проделанную работу, не заинтересованных в классификации тел на своих и чужих, на убитых в этом бою, или позже, собирающих тела в соответствии с административным делением территории, а не с границами битв. Сотрудник музея «Бородинское поле» А.А. Суханов проанализировал имеющиеся первичные документы, на основании которых была составлена итоговая ведомость, нашёл значительное количество арифметических ошибок, нестыковок, прочих то ли вольных, то ли невольных загибов. По его анализу на Бородинском поле захоронено 49877 тел.
Остаётся признать правоту нашего выдающегося демографа Б.Ц. Урланиса: «Точный размер потерь за время наполеоновских войн установить невозможно. … В XVII и XVIII вв. полностью учитывали потери лишь среди генералов, в период наполеоновских войн – среди офицеров. Только с середины XIX в. начали тщательно учитывать потери рядового состава [напомню, что 1812 год – это начало XIX в. (БВ)]. … Установив определенное соотношение между числом убитых и раненых офицеров и солдат, можно получить цифру числа убитых солдат. … расчёт потерь по такому методу … даёт близкое приближение к действительным потерям».
Это, конечно, со стороны демографа заявление легкомысленное, на опыте не проверенное, но что-то такое в нём есть.
Действительно, в Бородинской битве французы потеряли гораздо больше генералов и офицеров, чем русские, а их общие потери решили считать меньшими. Это как понимать?
Может, наши трусили? Так ведь нет.
Может, у нас начальства меньше? Опять не так.
У русских было больше опытных солдат? Метких стрелков, по командирам сквозь дым целящихся? Нет и нет.
Наоборот, кадровых военных в русской армии было в полтора – два раза меньше, чем у захватчиков. Нашу численность увеличивали необученные, плохо вооружённые ополченцы и почти не участвовавшие в бою иррегулярные войска.
Скорее всего, это численность и потери французов у историков сильно занижены. Есть о чём задуматься. А задумавшись, приходишь к выводу, что расчёты численности и потерь во многом зависят от положения учёного на иерархической лестнице, а значит, мейнстрима.
Например, генерал–лейтенант Александр Иванович Михайловский–Данилевский, действительный член Императорской Российской академии, ординарный академик, был человеком честным, трудолюбивым, всю жизнь работал и учился, писал книги, вёл дневники. Будучи богатым человеком и работая в канцелярии министра финансов, поступил, тем не менее, в петербургское ополчение. Был отмечен М.И. Кутузовым и переведён в армию одним из его адъютантов. Участвовал в сражениях и был тяжело ранен; был замечен и Александром I, и Николаем I, который поручил академику написание официальной истории войны 1812 года. В предисловии к своему труду Александр Иванович сообщает: "Имея, по Высочайшей воле, доступ во все, без исключения, архивы, я не оставил ни одного, которого не изучил бы".
Наверное, он побывал во многих архивах, наверное, смотрел кое-какие документы. Но что может один человек без подчинённых? Один лишь Лефортовский архив – это на то время десятки километров стеллажей с документами. Документы – это брошенные во влажных помещениях связки несшитых, ненумерованных ведомостей, строевых рапортов, приказов, диспозиций. Несколько человек занимаются разборкой этой груды бумаг. Холодно, сыро. Спасибо начальству: выделило сотрудникам войлочные подстилки под ноги. «Высокие темпы достигались, прежде всего, благодаря самоотверженности чинов делопроизводства, беззаветно отдающих делу все свои досуги, хотя они, кроме мизерной зарплаты и нравственного удовлетворения... ничем иным не вознаграждались» ©.
Могу думать, что выбранные и переписанные бумаги шли к академику. Надеюсь, что он их сортировал и отбирал так, как нужно. А как нужно?
Ну не так же, чтобы из генералов – академиков улететь в ссылку или, если повезёт, в рядовые писари того же архива. Победитель в этой войне для Михайловского–Данилевского понятен из фрагмента его классического труда: «Война 1812-го года навсегда останется незабвенною, как повесть событий, беспримерных в летописях военных, как память великого подвига Императора Александра и любви к Нему и Отечеству Русского народа... События, в следствие коих двинулись ополчения Запада в недра Русской земли, и совершились судьбы Бога в 1812-м году, столь дивные, что самый Победитель знаменовал их словами: «Не нам, не нам, а имени Твоему!».
Тогда так было принято, как было принято в раннем СССР славить Сталина. Многие думают, что на цифры это не влияет. Оказывается, влияет и должно нами учитываться. Так, уже на 12-й странице своего 1700 страничного труда Михайловский–Данилевский говорит о вставших на защиту Родины «пятидесяти миллионах Русских». Но в 1812 году жителей числилось около сорока миллионов. Пятьдесят миллионов стало при царствовании Николая I, на момент написания книги, и автор исказил цифру, чтобы угодить правящему царю.
Здесь некого винить, потому как слаб человек. Просто надо к расплывчатости, неясности первичных документов прибавлять и личный интерес учёного. Если учёный при степенях, тем более вращается в высших орбитах кратоворота и рвётся ещё выше, то, значит, с начала своей деятельности большую часть жизненной энергии и времени он потратил на верчение, на ритуальные танцы перед начальством и коллегами. Научная истина здесь вторична. По-другому бывает, но очень редко и по случаю. Рядового же исполнителя никто не спрашивает, пусть он хоть семи пядей во лбу и лучше всех проник в ситуацию. Кто он такой, в конце концов?
Что же касается численности войск и величине потерь, то на настоящий момент даже число битв точно не подсчитано.
Академик Е.В. Тарле сообщает своим читателям: «Наполеон дал на своем веку около 60 больших и малых сражений (количественно несравненно больше, чем в совокупности дали Александр Македонский, Ганнибал, Цезарь и Суворов)». Но Суворов сам дал более шестидесяти битв и, в отличие от Наполеона, все выиграл. Сколько битв дали Цезарь, Македонский и Ганнибал в принципе не может быть известно. Тогда к чему Тарле это написал?
Специалист по истории Отечественной войны 1812 года профессор Н.А.Троицкий на первых страницах критикует такой подход, а в конце зачем-то сам расширяет список: «(Наполеон)… дав на своем веку 70 сражений – больше, чем Александр Македонский, Ганнибал, Цезарь, Фридрих Великий и Суворов, вместе взятые».
Известный реконструктор исторических событий доцент О.В. Соколов в своей книге «Армия Наполеона» сообщает, что Наполеон дал пятьдесят больших и малых битв.
Итак, с точностью расчёта числа битв всё более–менее ясно: точность ещё та.
Впрочем, появляются работы, где учёные говорят о надёжности источников, дают количественную оценку погрешности. Так С.В. Шведов пишет: «… цифровые данные в трудах разных авторов отличались на десятки тысяч человек. Отсюда происходит разброс оценок потерь, например, при Бородине в 20÷30 и более процентов». Правда, он делает странный вывод о недопустимости таких погрешностей, как будто можно эту неопределённость как-то уменьшить.
Уменьшить – значит солгать, а вот это действительно недопустимо.
Со временем первичных документов становится всё меньше. Они гибли и гибнут от сырости и пожаров. Их выкидывают за ненадобностью. Например, племянник царственного героя войны 1812 года Петра Ивановича Багратиона – губернатор Пётр Романович Багратион – продал на конфетные обёртки целый архив, хранившийся до этого в соляном амбаре. Там были, в частности, донесения Суворова о боевых действиях. А сколько у нас и в мире было и есть таких «племянников»?
Большевики, начиная с 1918 года, ломали монументы воинам России («царским сатрапам») и вывезли на макулатуру сотни подвод с документами Бородинского сражения.
Время идёт, а «время – отец чудес».
Мало того, что документов всё меньше, а «точность» всё больше. Так ещё французы видят одно, а ставшие теперь немцами пруссаки, баварцы, саксонцы и прочие тевтонцы – другое. Немцам сейчас очень обидно, что тогда насмерть бились они друг с другом по обе стороны баррикад. У итальянцев свой взгляд, у испанцев – свой. Русские вышли победителями, и нам важен именно наш взгляд на те события, но, к сожалению, не всем.
Как пишет не последний человек в РАН, кандидат исторических наук Ольга Большакова: «Изучение наследия Наполеоновских войн в том, что касается формирования европейской идентичности Нового времени, развивается за рубежом достаточно активно, однако русистике пока не удается идти в ногу с современной историографией Западной Европы». И ребята стараются, ровняют шаг.
В июле 2012 года директор Фонда Наполеона Т. Ленц и французский генерал в отставке Л. Парис на конференции в Москве вновь доказывали, что Великая армия одержала победу на Березине. Конференция состоялась в институте всемирной истории РАН, и никто из присутствующих этот «исторический факт» в исполнении французов не оспаривал.
Уж лучше бы не поддакивать безвольно французам, а указать, что к Березине Наполеон подошёл с небольшим, но боеспособным и закалённым в боях ядром Великой армии. По дороге он собрал оставленные им в ходе летнего наступления гарнизоны, а на самой Березине его встретили довольно свежие резервы, подошедшие с северо–запада. И, хотя сам император и его ближайшие военачальники спаслись, но Великая армия была разгромлена и перестала существовать, а численность её на Березине некоторыми историками оценивается под 90 тысяч человек. Разгромлена именно русскими войсками, а не морозами.
Во всех французских мемуарах говорится о страшных тридцатиградусных морозах, морозивших их авторов дни напролёт и чуть ли не целый месяц. А кто тащил с собой градусники и замерял температуру? Где эти данные? Реальный мороз и его ощущение – разные вещи. Обычно ссылаются на данные Виленской астрономической обсерватории, но, кроме ссылок, ничего. Есть их работы по отслеживанию планет, но никак не температур. Где хотя бы сканы первичных документов?
Что касается численности войск и потерь, то лучше всего держаться мнения первых историков – от Бутурлина до Богдановича. Они не размениваются на ерунду, типа: считать денщиков бойцами или нет и куда отнести мальчиков–флейтистов. Им было всё ясно интуитивно: они жили и служили в то время.
По большому счёту странно бы требовать от разрозненных подсчётов полной ясности; итоговые документы с одной стороны уничтожены штабом Наполеона, с другой стороны – отсутствуют изначально. Остаётся объединять частности, чтобы выдать результат за всеобщее. Так историки и поступают. И единственная наша просьба к ним – указывать ошибки вычислений, а не корёжить правду по хотелкам начальства или страсти к деньгам. Это, впрочем, так, – риторика.
Сильна Европа, огромен опыт переговоров с «туземцами» за её плечами и всегда тщательно скрываемая брезгливость к «дикарям», многовековое презрение к тому, что те говорят и делают.
Всегда красивость в речах – и потом нарушение сказанного. Обещали не продвигать НАТО на Восток – обманули: на бумаге-то не записано. Да и записали бы, что стоит им, многомудрым, ещё что-нибудь разрушительное придумать.
Вот возомнил себя вождь восставших и президент Сан–Доминго ровней белым французам – и в десять месяцев сгноили его в сырой одиночной камере по приказу Наполеона, а население обратили в рабство. Так чего же после этого жаловался Бонапарт на острове Святой Елены, что англичане его обманули? Не по чину бедный итальянский дворянин с Корсики англосаксам. Сдался бы русским – жил бы в уважающем его окружении.
Но как такое может быть? Не может же человек юлить, врать и потом нормально себя чувствовать, гордиться собой – это против природы человеческой, данной Богом (впрочем, европейцы и Бога забывать стали и пытаются его подкупить). Такое может быть в одном случае – если не считать собеседника ровней себе. Потому и для вора обворованный всегда лох недоделанный.
В натуре бандитов, разбойников, грабителей – чопорность, высокомерие, презрение, но и хладнокровный расчёт, даже старательность: они, как охотники, против сильной дичи ведут тщательную подготовку.
Они заранее плетут сети, делают силки… Всё это называется сегодняшним международным правом, договорами. Нас, с одной стороны, заманивают, а с другой – красные флажки развешивают (туда нельзя!). Нам за них нельзя, а мнящим себя охотниками – можно, – и на уровне инстинкта не уважают они тех, кто не может за флажки.
А русские думают, что все люди равны, русские не считают себя дичью и ведут переговоры открыто, искренне стараются, хотят, чтобы всем было лучше, чтобы для всех работало равноценно . Смотрят на «партнёров» за столом и верят собеседникам, – а как же, видно, что те до пота стараются достичь результата, честность в ясном глазу, искренность в интонациях…
Русские правильно чувствуют, что их собеседники старательны и правдивы…
Только те правдивы, как звери на охоте.
Оценили 11 человек
18 кармы