Вот Антоний, великий светоч пустыни, муж необыкновенного духа и великих добродетелей, беседующий с ангелами так, как мы разговариваем со своими знакомыми. Как-то раз во время молитвы он слышит голос с неба:
– Антоний, ты совершил много подвигов и приобрел много добродетелей. Но да будет тебе известно, что со всеми твоими подвигами ты не достиг меры сапожника Филофея из Александрии.
Иной на его месте промолчал бы или пожал плечами, но только не Антоний! Душа святого трепещет от жажды чистоты, жажды совершенства. И вот более чем столетний великий святитель, благообразный и величественный, с длинной, до пояса, белой бородой, опускает смущенно голову, как провинившийся мальчишка, хватает тотчас свой посох и отправляется в Александрию.
Александрия – это не просто город, это пестрый Вавилон того времени. Корабли с четырех концов света теснятся у его пристаней. Всякого рода лица – белые, желтые, красные, черные – можно встретить среди людской бесконечности в этом необозримом муравейнике, словно вмещающем в себя весь мир. Здесь находятся Маяк, Музей, Библиотека, чья слава гремит среди народов, громадные общественные строения и здания из мрамора, широкие улицы, парки, фонтаны, дворцы царей и властителей земных, вельмож и богачей… Но Антонию нужно не это. Он спешит к бедным окраинам, в кварталы бедняков, где среди тесных улочек в бесчисленных трущобах из глины живет, трудится и околевает простой народ – рабочие, слуги, рабы. Антоний не знает, где находится домик сапожника Филофея, но некий таинственный огонек, яркий, как звезда, незримый для других, летит перед ним в вечерней полутьме и указывает ему дорогу.
Солнце уже зашло, наступает вечер. Антоний шагает по одной из темных, слепых улиц, среди громоздящихся мусорных куч, мимо канавы с вонючей мутной водой, куда выливают помои; голые грязные дети со вздувшимися животиками и тонкими паучьими ножками играют здесь в пыли; мелькают молчаливые, закутанные в черное женщины; блудница стоит на углу и поджидает клиентов; иссохшие, худые, как скелеты, старики лишь с одной опояской вокруг чресел ковыляют перед глинобитными домиками. Здесь небезопасно. Это кварталы, которые кишат в вечернюю пору сводниками, бандитами и ворами – вот они, провожают подозрительными взглядами незнакомого монаха, но золотой ореол, который посвечивает временами среди сумрака вокруг его головы, не кидает их в жар, не заставляет хвататься за ножи: они оглядывают его равнодушно – это не то золото, которое их интересует. И Антонию не мешают пройти, куда он хочет.
Наконец он оказывается перед особенно убогим домишкой, звезда влетает во двор и скачет над земляными ступеньками, ведущими куда-то вниз. Антоний спешит за ней, не обращает внимания на двух оборванных женщин, которые разражаются визгливыми воплями, сбегает быстро по ступеням, толкает рукой небольшую дверку и оказывается в комнатке сапожника Филофея – крохотном темном помещении с одним оконцем, через которое видны шлепающие ноги прохожих, с сапожным верстаком и грудами рваных сандалий в углу. Сапожник сидит, скорчившись, у верстака и бьет молотком по какой-то подошве.
Завидев святого в своей мастерской, сапожник вскакивает на ноги. Он видит высокого величественного старца в монашеском одеянии, согнувшего голову под низким потолком, замечает сияние от его лица и хочет повалиться на колени, припасть к его ногам. Но Антоний не дает ему времени на это, он хватает его за руку и спрашивает быстрым, дрожащим от волнения голосом:
– Скажи мне, брат, что ты делаешь, чтобы спастись?
Без предисловий, без обиняков! Мир еще совсем молод, и люди не теряют времени на пустые разговоры. Зачем разбазаривать время на знакомства – какое значение имеет, кто ты и кто я, – на вопросы о погоде и о здоровье? Спасение! – только это важно, только это существенно! И сапожник не удивляется этому прямодушию старого монаха, спешащего сразу к нерву, к сути.
– Благослови, отец, – говорит он. И сразу же к важнейшему, которое волнует одинаково обоих: – Я не делаю ничего для того, чтобы спастись. Нет времени из-за всей этой работы.
И указывает на гору рваной обуви.
Антоний вглядывается озабоченно в нее. Но звезда остановилась над головой сапожника и сияет особенно ярко; Антоний понимает, что этот сгорбленный, изнуренный трудом и заботами человек владеет какой-то тайной и что если он не уподобится ему, то не сможет спастись. Он должен понять, что это за тайна! Он должен узнать эту тайну!
– Расскажи мне, брат, о себе, – начинает тихо он. – Молишься ли ты? Постишься ли? Ходишь ли в церковь?
Сапожник тяжко вздыхает.
– Ничего я не делаю, отец, – говорит он горько. – Времени не остается, и нету сил ни на что. Работаю много, а не могу прокормиться, часто просто голодаю и вынужден ложиться спать с большим камнем на животе… Лишь иногда вздыхаю о своих грехах и говорю тихо: «Господи, помилуй!» Я самый грешный человек на свете; знаю, что все спасутся, только я погибну!..
Антоний изумлен.
– Как это так все спасутся? – спрашивает он.
– Именно так, отец! Весь мир хороший, только я плохой! И когда я думаю об этом вечером, прежде чем уснуть, я молюсь обо всех людях на свете – египтянах, эллинах и варварах, христианах и язычниках, горожанах и крестьянах, рабах и свободных… И более всего молюсь о богатых, вельможах, начальниках и всех довольных и счастливых людях – чтоб они радовались жизни и чтоб им было хорошо. Помолившись так, я засыпаю и чувствую себя спокойным и счастливым.
Антоний долго стоит со склоненной головой.
– Через тебя Господь показал мне дорогу. Ты сапожник, а я – знаменитый Антоний, которого почитают императоры и папы, но…
Вот какие странные и удивительные вещи случались, когда мир был еще молод, когда ангелы показывали людям дорогу на улицах незнакомых городов и святые учились у сапожников…
Оценили 9 человек
20 кармы