Зверства белогвардейских палачей или Ложь Скидана-Цыгана.

В последнее время на Конте , появляется очень много, разных восхваляющих белогвардейцев статеек сомнительного происхождения, которые пишут разные потомки недобитых  белогвардейских упырьков.

Они их тиражируют пачками, видимо за это ,им кто то неплохо платит.Только непонятно с какой целью, тут я вижу , цель только одну,очернение коммунистов  и восхваление монархистов, видимо кому то неймется и свербит в одном месте и очень хочется воссоздать монархию.Что в России неприемлемо и этого никогда не будет.

Мы будем по мере возможности и сил разоблачать эти мифы , которые эти люди (нелюди) тиражируют  с целью промыть людям мозг и преподнести белых подонков"белыми и пушистыми" которые боролись только против большевиков и не трогали мирное население, что является  большой ложью.Разные полуграмотные и глупые скиданы еремины  и прочая нечисть,  почему то молчат о том , что 90% из них, кто уцелел после Гражданской войны пошел на службу фашизму и Гитлеру и в 1941 ом году  , напал вместе с немцами на нашу Родину.

Ну давайте посмотрим материалы которые я подсобрал в сети и  подготовил 

В. Курганов  В начале Ледяного похода Корнилов заявил: «Я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом я беру на себя!» А. Суворин, единственный, кто успел издать свой труд «по горячим следам» — в Ростове в 1919 году, пишет: « Первым боем армии, организованной и получившей свое нынешнее название Добровольческой, было наступление на Гуков в половине января. Отпуская офицерский батальон из Новочеркасска, Корнилов напутствовал его словами: «Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с ними победы!»

Н. Н.Богданов («Организация Добровольческой армии и Первый Кубанский поход») приводит свидетельство участника «Ледяного похода»: « Взятые в плен, после получения сведений о действиях большевиков, расстреливались комендантским отрядом. Офицеры комендантского отряда в конце похода были совсем больными людьми, до того они изнервничались. У Корвин-Круковского появилась какая-то особая болезненная жестокость. На офицерах комендантского отряда лежала тяжелая обязанность расстреливать большевиков, но, к сожалению, я знал много случаев, когда под влиянием ненависти к большевикам, офицеры брали на себя обязанности добровольно расстреливать взятых в плен».

О жестокости со стороны рядовых добровольцев во время «Ледяного похода» вспоминал один из участников похода, когда писал о расправах добровольцев над захваченными в плен: «Все большевики, захваченные нами с оружием в руках, расстреливались на месте: в одиночку, десятками, сотнями. Это была война «на истребление»». (Федюк В. П. Белые. Антибольшевистское движение на юге России 1917—1918 гг).

По данным историка Федюка, Корниловым было составлено воззвание к жителям Ставрополья предупреждавшее о возможности применения к ним ответных жестких мер, в случае нападения на офицеров Добровольческой армии: «На всякий случай предупреждаю, что всякое враждебное действие по отношению к добровольцам и действующим вместе с ними казачьим отрядам повлечет за собой самую крутую расправу, включая расстрел всех, у кого найдется оружие, и сожжение селений». По мнению исследователя Белого движения на Юге России В. П. Федюка, эти заявления свидетельствуют, «что речь шла именно о терроре, то есть насилии, возведенном в систему, преследующем цель не наказания, но устрашения».

Приведем еще одно свидетельство участников тех событий. В книге Романа Гуля «Ледяной поход» есть глава, которая называется «Леженка». Так называлась село, со стороны которого по добровольцам открыла огонь немногочисленная группа красных. Гуль пишет: «Вдруг, среди говора людей, прожужжала шрапнель и высоко, впереди нас, разорвалась белым облачком. Все смолкли, остановились... Ясно доносилась частая стрельба, заливчато хлопал пулемет... Авангард — встречен огнем». Корниловцы сопротивление подавили и вот начинается экзекуция: «Из-за хат ведут человек 50—60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполковник Нежинцев, скачет к нам, остановился — под ним танцует мышиного цвета кобыла. «Желающие на расправу!» — кричит он. «Что такое? — думаю я.— Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел, вот этих 50—60 человек, с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров. «Вдруг никто не пойдет?» — пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны... Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили. Некоторые добивали штыками и прикладами еще живых. Вот она, подлинная гражданская война... Около меня — кадровый капитан, лицо у него как у побитого. «Ну, если так будем, на нас все встанут»,— тихо бормочет он. Расстреливавшие офицеры подошли. Лица у них — бледны. У многих бродят неестественные улыбки, будто спрашивающие: ну, как после этого вы на нас смотрите? «А почем я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!» — кричит, отвечая кому-то, расстреливавший офицер. Построиться! Колонной по отделениям идем в село».

Но на этом «веселье» не закончилось – главная расправа была еще впереди… Гуль пишет: «Начинает смеркаться. Пришли на край села. Остановились. Площадь. Недалеко церковь. Меж синих туч медленно опускается красное солнце, обливая все багряными, алыми лучами... Кучка людей о чем-то кричит. Поймали несколько человек. Собираются расстрелять. «Ты солдат... твою мать?!» — кричит один голос. «Солдат, да я, ей-Богу, не стрелял, помилуйте! Неповинный я!» — почти плачет другой. «Не стрелял... твою мать?!» Револьверный выстрел. Тяжело, со стоном падает тело. Еще выстрел. К кучке подошли наши офицеры. Тот же голос спрашивает пойманного мальчика. «Да, ей-Богу, дяденька, не был я нигде!» — плачущим, срывающимся голосом кричит мальчик, сине-бледный от смертного страха. «Не убивайте! Не убивайте! Невинный я! Невинный!» — истерически кричит он, видя поднимающуюся с револьвером руку […] Я вышел на улицу. Кое-где были видны жители: дети, бабы. Пошел к церкви. На площади в разных вывернутых позах лежали убитые... Налетал ветер, подымал их волосы, шевелил их одежды, а они лежали, как деревянные. К убитым подъехала телега. В телеге — баба. Вылезла, подошла, стала их рассматривать подряд... Кто лежал вниз лицам, она приподнимала и опять осторожно опускала, как будто боялась сделать больно. Обходила всех, около одного упала, сначала на колени, потом на грудь убитого и жалобно, громко заплакала: «Голубчик мой! Господи! Господи!..» Я видел, как она, плача, укладывала мертвое, непослушное тело на телегу, как ей помогала другая женщина. Телега, скрипя, тихо уехала... Я подошел к помогавшей женщине... «Что это, мужа нашла?» Женщина посмотрела на меня тяжелым взглядом. «Мужа»,— ответила и пошла прочь... Я прошел на главную площадь. По площади носился вихрем, джигитовал текинец. Как пуля, летала маленькая белая лошадка, а на ней то вскакивала, то падала, то на скаку свешивалась до земли малиновая черкеска текинца. Смотревшие текинцы одобрительно, шумно кричали... Вечером, в присутствии Корнилова, Алексеева и других генералов, хоронили наших, убитых в бою. Их было трое. Семнадцать было ранено. В Лежанке было 507 трупов».

Что такое 507 трупов для села? То есть в Леженке корниловцы фактически вырезали все мужское население – виновных и невиновных. И это всего лишь небольшой эпизод той войны. Была повседневность ужаса.

Я все это пишу, чтобы мы не забывали о том кошмаре, и никогда больше его не повторяли. Ибо есть такие горячие головы, что хотят еще раз устроить братоубийственную бойню. Надо понимать – что это такое, не испытывать никаких иллюзий. Как только механизм такой бойни запускается – его невозможно уже остановить.

Историк-исследователь Владлен Логинов рассказывает  «Есть воспоминания, они публиковались у нас много раз: во время знаменитого Ледового похода было жалко патронов, а в деревне захватили красноармейцев. Что делать? Их раздели и потом просто рубали, и все. Колчак, а потом и Деникин, издали приказы, что расстрелу подвергаются все те, кто работал в органах советской власти».

Роман Соловьев пишет в статье «Белый и красный террор»: «Отрывки из писем Гражданской войны: «Я теперь нагляделся, что делают белые в Вятской губернии, в 30 домах оставили одну лошадь, а то все забирали. Рабочих расстреливали, а трупы жгли на костре. Крестьяне там платят большие налоги, с бедняков берут 1000 руб. Белые закололи более 300 человек, не считаясь с женщинами и детьми, у кого служит сын, все семейство вырезают. Где были схоронены красные, то вырывали, обливали керосином и жгли (Вятская губ., 14 июля 1919 г.). «Деникин творит страшные зверства. В деникинском войске началась страшная паника, потому что в деревнях начинают организовываться партизанские войска». (Курская губ., 28 июля 1919 г.).

Анархисты были временными попутчиками большевиков при свержении власти буржуазии. Но действовали безконтрольно. Так, под руководством анархистов моряки Черноморского флота уничтожили в Крыму около 500 офицеров в январе 1918 г. В то же время поднимались стихийно и антисоветские силы. В казачьих районах казаки, например, начали уничтожать иногородних - крестьян, требующих передела всех земель, в том числе казачьих. В мае восставшие оренбургские казаки захватили село Александров Гай Самарской губернии. Сразу расстреляли попавших в плен красноармейцев - 97 человек. По совету местных кулаков начали расправу над сторонниками Советской власти. Всего уничтожили около 800 человек.

Когда появились эсеровские правительства, начался государственный белый террор. В Самаре при перевороте было уничтожено белыми около 300 человек. При взятии Сызрани чехословаками и армией Самарского Комуча - 500, при взятии Вольска - 800. Самарское правительство создало карательный орган - Государственную охрану, кроме того, действовали контрразведки Народной армии Комуча, чехословаков и сербов. Все они самочинно арестовывали не только сторонников Советов, но и за малейшее подозрение в нелояльности белым без суда расстреливали кого считали нужным. Тюрьмы Самарского правительства были переполнены, поэтому на территории Комуча появились первые в истории России концлагеря - в Тоцких военных лагерях. Использовались для содержания арестованных и баржи.

Еще в более жестоких формах развернуло террор эсеровское Западносибирское правительство, на территории которого активно проявляли себя офицеры старой армии и белоказаки. В сентябре 1918 г. восстали крестьяне Славгородского уезда на Алтае. Они отказывались давать призывников в Сибирскую армию, захватили Славгород. 11 сентября в Славгород прибыл карательный отряд атамана Анненкова. В этот день каратели захватили в плен, замучили, расстреляли, повесили 500 человек. Дотла сожгли деревню Черный Дол, где был штаб повстанцев.

3 декабря 1919 г. Колчак подписал постановление о широком применении смертной казни за покушение на здоровье и жизнь Верховного правителя, за борьбу против белого режима. После переворота колчаковцы начали арестовывать и уничтожать свергнутых ими эсеров. 22 декабря группа большевиков и солдат напала на тюрьму в Омске и освободила арестованных. Часть эсеров, около 60 человек, решила вернуться в тюрьму, надеясь, что «законная власть» их оправдает. Но ночью конвой вывел их на лед Иртыша и расстрелял. Всего в связи с событиями 22 декабря колчаковцы уничтожили в Омске полторы тысячи человек, трупы убитых вывозили на санях навалом, как туши скота.

На Урале и в Сибири шли массовые аресты. В конце 1918 г. в сибирских концлагерях находилось 914 тысяч заключенных, 75 тысяч - в тюрьмах. Были еще тюрьмы и концлагерия других белых правительств. Для сравнения: в Советской России в это время было чуть более 42 тысяч заключенных, из них 2 тысячи - в концлагерях.

Как вели себя белые каратели? «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню, - повествовал штаб-ротмистр драгунского эскадрона из корпуса Каппеля Фролов, - ...деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 лет, после чего пустить «петуха». Далее ротмистр сообщал о расстреле двух-трех десятков мужиков в селе Боровом, в котором крестьяне встретили карателей хлебом-солью, и сожжении части этого села...»

Уже после полугодового правления Колчака, 18 мая 1919 года, генерал Будберг записал: «Восстания и местная анархия расползаются по всей Сибири… главными районами восстания являются поселения столыпинских аграрников… посылаемые спорадически карательные отряды… жгут деревни, вешают и, где можно, безобразничают. Такими мерами этих восстаний не успокоить… в шифрованных донесениях с фронта все чаще попадаются зловещие для настоящего и грозные для будущего слова «перебив своих офицеров, такая-то часть передалась красным». И не потому, — совершенно верно писал генерал, — что склонна к идеалам большевизма, а только потому, что не хотела служить… и в перемене положения… думала избавиться от всего неприятного».

В.В. Кожинов пишет: «Бедствующих на Урале и в Сибири при Колчаке становилось не меньше, а больше. Раздражал произвол представителей военных властей. В массовом порядке стали применяться регулярные войска, особенно казачьи, а также японские, чехословацкие, польские и другие части. Нельзя не отметить, что черную роль сыграли многие казачьи карательные отряды. Существует множество документов, включая и колчаковские, свидетельствующих о жестокости казачьих отрядов по отношению к мирным жителям».

В антисоветской литературе о Гражданской войне много и с надрывом пишется о “баржах смерти”, которые, дескать, использовались большевиками для расправы с белогвардейскими офицерами. В книге историка, доктора исторических наук П.А Голуба «Белый террор в России» приводятся факты и документы, свидетельствующие о том, что “баржи” и “поезда смерти” стали активно и массированно применяться именно белогвардейцами. Когда осенью 1918 года на восточном фронте они стали терпеть поражение от Красной Армии, в Сибирь, а затем на Дальний Восток потянулись “баржи” и “поезда смерти” с узниками тюрем и концлагерей. Когда “поезда смерти” находились в Приморье, их посетили сотрудники американского Красного Креста. Один из них — Р.Бьюкели написал в своем дневнике: “До того момента, когда мы нашли этот ужасный караван в Никольске, 800 пассажиров умерли от голода, грязи и болезней… Я видел трупы людей, тела которых еще при жизни разъедали паразиты до тех пор, пока они не умирали после месяцев ежедневной мучительной пытки от голода, грязи и холода. Клянусь Богом, я не преувеличиваю!.. В Сибири ужас и смерть на каждом шагу в таком масштабе, что потрясли бы самое черствое сердце...”

Генерал Гревс, командир корпуса американских интервентов в Восточной Сибири, писал в своих мемуарах в 1922 году: «В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как обычно думали. Я не ошибусь, если на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто убитых антибольшевистскими элементами».

Хотите еще информации? Их есть у меня.

Ижевск в огне гражданской войны 1917-1918 Сергеев В.

Страшную, почти невероятную картину беснования озверелых белогвардейцев рисует нам Семен Ларинцев[11]. «23 октября были арестованы белогвардейцами 22 человека крестьян Банниковых из дер, Болгур Июльской волости и посажены при ижевском военном отделе, где уже находилось 450 человек арестованных раньше.

Чем провинились эти Банниковы[12]) перед белыми палачами — не известно, но только их выстроили на глазах у всех арестованных в один ряд, продели сквозь связанные руки веревку, чтобы они не падали и начали сечь кнутами, сплетенными из 8 ремней, на концах которых была вплетена картечь. Потрясающая картина ужасных страданий несчастных, их нечеловеческие крики и мольба о том, чтобы их скорее прикололи, леденила кровь невольных зрителей. Взрывы негодования раздавались среди нас заключенных, но безумные озверелые палачи не прекратили свое дьявольское истязание. Семь человек пали к их ногам мертвыми. Их свезли и бросили неизвестно куда. Остальных, без живого места на их теле с окровавленными неузнаваемыми от истязания лицами, увели в темные камеры и там продолжали свое отвратительное дело. А чтобы несчастные не падали, чтобы кровожадные инстинкты палачей были удовлетворены вполне, около каждого истязуемого с трех сторон ставили часовых, с направленными на них штыками и экзекуция продолжалась. Стоило лишь страдальцу повалиться от боли, или уклониться от ударов в сторону, как он подхватывался на штык и корчился в ужасных мучениях.

По окончании кровавой экзекуции, приходили полюбоваться на дело рук своих палачей „главари“— Яковлев и Сорочинский. Отдавали приказания выбросить как падаль, замученных насмерть, а оставшихся в живых „сволочей“, как они выражались, оставить в темной до утра. Но не дождались утра — все они умерли в эту кровавую ночь ужасной смертью».

Если так зверски расправлялись с беспартийными виновными в том только, что они кому-то однофамильцы, то можно себе представить, какие дьявольские пытки должны были испытывать коммунисты, а особенно руководитель большевистской организации и председатель Исполнительного Комитета Иван Пастухов. Попав в руки белых, он долгое время сидел в одиночной арестного помещения по 7 улице. Потом его перевели в помещение быв. фабрики Березина и там замучили[13]). Есть сведения, что его пытали, стараясь узнать от него где находятся 11 миллионов рублей, взятых им из казначейства при отступлении из Ижевска. Хотя белогвардейцы и старались скрыть от рабочих о ночных расправах, сведения о них в массы проникали и среди них росло недовольство зверским режимом. Была даже попытка призвать всех рабочих к открытому протесту против пьяного разгула палачей. Эта попытка была сделана беспартийным слесарем, рабочим механической мастерской — Павлом, пытавшимся распространить воззвание к рабочим. Но он был выдан машинистом Григорием Ивановичем Алексеевым[14]) и поплатился своею жизнью.

Между тем положение на белогвардейском фронте с каждым днем ухудшалось. В сентябре Красной армией была взята Казань. Железная дивизия под командой Азина теснила белых все ближе и ближе к Ижевску. Грохот орудий для жителей Ижевска стал обычным явлением. Все взрослые рабочие были сняты с работ и отправлены на фронт. На заводе оставались почти только старики и женщины. Белогвардейская печать в целях агитации распространяла всевозможную ложь о мнимых успехах «народной армии». В тех же целях устраивались различные инсценировки. Например, когда гор. Казань была уже в руках красных, ижевские белогвардейцы устроили на вокзале встречу «делегации от города Казани», якобы приехавшей в Ижевск для связи. Или одно время местная газета писала, о будто бы прибывшем в Ижевск значительном отряде казаков для подкрепления фронта. Вскоре по улицам города стали разъезжать для показа белогвардейцы, переодетые в казацкую форму. На самом же деле никаких казаков в Ижевск не приезжало. Много трубили о скором прибытии вооруженной помощи со стороны Японии. Но так и не пришлось увидеть ижевцам обещанных японцев. Даже в день отступления, белыми по заборам была расклеена оперативная сводка, извещающая о крупных победах «народной армии», о занятии сибирскими войсками гор. Перми и скором прибытии подкрепления. Но это конечно не могло изменить положения. Красная армия успешно вела наступление. В день первой годовщины Октябрьской революции фронт приблизился к городу настолько, что ясно был слышен треск пулеметов.

Началось паническое бегство белогвардейцев. Местная буржуазия, побросав свое имущество, бежала целыми семьями. Бежала и интеллигенция, в страхе перед «зверствами большевиков», о которых так много распространялось всевозможных легенд.

Часов в 6 вечера батарея Красной армии уже била по городу, вслед убегающим белогвардейцам. Часов в 8 вечера все стихло. Улицы опустели. Город, похожий до этого на военный лагерь, теперь притих и в темной осенней ночи казался мертвым. Заречную часть города заняли отряды железной дивизии т. Азина. Нагорная же часть еще оставалась нейтральной. И в этой нейтральной части, в стенах белогвардейских тюрем, сотни коммунистов и беспартийных рабочих переживали последнюю самую кошмарную ночь.

Еще днем (7 ноября), когда белогвардейский штаб почувствовал неизбежность отступления, во всех арестных помещениях арестованным был прочитан приказ. Предлагалось сидеть по камерам спокойно, не допускать никаких не разрешенных действий и молиться богу! (ВС), чтобы он не допустил прихода красных в Ижевск. Дальше в этом приказе говорилось, что если красные приблизятся к Ижевску на расстоянии 3-х верст, то они — белогвардейцы, забросают арестованных гранатами.

После этого приказа, среди арестованных создалось мнение, что предстоящая ночь, будет последней ночью их пребывания в застенках. В эту ночь должно решиться или все они будут свободны или белогвардейцы их всех расстреляют или приколят штыками. Такое настроение среди арестованных подкреплялось еще тем, что под вечер 7 ноября к арестным помещениям часто стали подъезжать белогвардейские вестовые. Караул держал себя необычно. Видно было, что белогвардейцы к чему то готовятся. И действительно, белые готовились перед отступлением покончить со всеми арестованными. Осуществлять этот зверский план начали они с арестного помещения при военном отделе. Здесь в 4-х «одиночных» камерах сидели более чем по 10 человек и в общей камере более 300 человек. Белогвардейские палачи, явившись сюда, вывели на двор 7 человек и прикололи их штыками. Вторую партию вывести для казни им не удалось, — палачи встретили сопротивление. Товарищ Клячин, сидевший в «одиночной» камере вместе с другими товарищами, в своих воспоминаниях, пишет следующее: «Мы только что пообедали, как раздался тревожный гудок. Нас это обрадовало. Послышались разрывы снарядов около военного отдела. Вскоре в коридоре раздались револьверные выстрелы. Мы решили, что нас начнут расстреливать, и стали готовиться вступить в открытую борьбу. Накануне была выдана соль. Я набрал этой соли в карман. Потом у нас оказалось одно полено и одна бутылка из-под молока. Вот с этим „оружием“ мы приготовились к бою. Выстрелы были слышны уже в соседней камере. Всего у нас было 4 камеры. В 3-х камерах в дверях были прорезаны окна, для наблюдения за арестованными, а дверь нашей камеры была глухая. Поэтому, чтобы нас расстрелять белогвардейцам нужно было открыть дверь нашей камеры. Учтя это, мы встали по сторонам двери и уговорились, кому что делать, когда ее откроют. Я должен был бросить в глаза входящему соли. Тов. Петров сел на пол у двери, чтобы поймать его за ноги и свалить на пол. Остальным брать на „ypa“ и отбирать оружие.

Шаги у нашей двери. Вот уже поднимается доска, которой была приперта дверь и которая другим концом упиралась в противоположную стену. Все стихло. Только слышен был храп и стоны раненых в соседней камере. Дверь открывается. Перед нами палач—„косой“. Я бросил ему в глаза соли. Он выстрелил в меня. Но тов. Петров хватает его за ноги и валит на пол. Остальные товарищи рвутся к двери с криком „ура“. Выбегаем в коридор. Началась схватка. Мне откуда то попала в руки шашка и я стал рубить палачей. Получив удар по голове прикладом, я упал, но скоро пришел в чувство и увидел винтовку. Я с радостью схватил ее и спрятался за косяк двери. Остальные товарищи тоже оказались вооруженными кто чем. В это время в коридор вбегает комендант с бомбой и револьвером в руках. Я выстрелил в него. Он упал, как подкошенный на пол. Потом вбегает палач Бекенеев. Я и в него выстрелил, но промахнулся. После этого в коридор никто не забегал. Мы решили, во чтобы то ни стало, пробраться в общую камеру к нашим товарищам. У входа в нее стоял караул, но сопротивления он нам никакого не оказал. В камеру мы вбежали с криком: товарищи спасайтесь, нас расстреливают! Арестованные, с криками „ура“, стали бить стекла и ломать решетки в окнах камеры. По нас раздался залп. Потом все стихло. Одного арестованного т. Антонова Василия ранили в шею. Мы стали обсуждать вопрос о побеге. Время было уже позднее. Товарищи решили сделать вылазку. Я был ранен и бежать не мог. Начал искать убежище. Один товарищ сказал мне, что можно поднять доску и залезть под пол. Я так и сделал. Через некоторое время слышу голос: „где арестованные, которые прибежали сюда?“ Им отвечают, что они убежали. Но палачи этим ответом по видимому не удовлетворились и долго ходили искали меня и товарищей. Потом все успокоилось Скоро я почувствовал боль в руке и сильный холод, потому что лежал почти в воде. Пополз искать сухое место, но не нашел. Так лежал до утра. К утру слышу шум и стук. Скоро опять стало тихо. Полежав еще час, я сделал разведку. Долго пришлось лазить под полом. Наконец головой удалось поднять доску. В камере никого из товарищей не было. Остались только их вещи. Хотел вылезть, но побоялся, что могу попасть на караул и меня приколят. Снова спрятал голову. Но, услышав, что кто то идет, я опять выглянул. Вижу женщину (это оказалась жена Антонова, раненого в эту ночь). Спросил ее, где товарищи. Она сказала, что они ушли и уже около собора на Базарной улице. Я от радости выскочил в окно… Иду… Встречаю освобожденных товарищей. Пошли вместе на Казанский вокзал, для получения обмундирования и оружия. Но рана, полученная мною, давала себя чувствовать. Скоро идти дальше я оказался не в состоянии и меня отправили на квартиру».

Всего за последнюю ночь белогвардейцы расстреляли около 20 чел.

В других помещениях расправиться с арестованными белогвардейцы не успели. Утром 8 ноября отрядами Красной армии, занявшими Ижевск, все они были освобождены. Партию арестованных в 150 человек белогвардейцы при отступлении захватили с собой. Но, по дороге на Воткинск, всем им удалось бежать.

Господству учредиловцев пришел конец. В Ижевске был организован Ревком в составе т.т. Зорина, Шапошникова и Мих. Пастухова. Работа советских учреждений была восстановлена. Завод начал работать обычным порядком.

«Народная армия», с отступлением из Ижевска, была совершенно парализована. Значительная часть рабочих и крестьян, входивших в ее состав, разбежались по домам. Те же рабочие и крестьяне, которые вынуждены были отступать вместе с белогвардейцами, воевать не хотели и, при первой возможности, из армии уходили. Переворот, произведенный Колчаком в Сибири, окончательно поставил этих рабочих против контрреволюции. Только заядлые контрреволюционеры, из числа Ижевской буржуазии — мелких торговцев, старых чиновников и интеллигенции, перешли на сторону Колчака и, образовав известную в колчаковской армии «Ижевскую дивизию», продолжали борьбу против Советской власти. В апреле 1919 г. армия Колчака заняла Ижевск. Опять пошли аресты, расстрелы и истязания. Колчаковская власть также памятна для Ижевска своими зверствами и произволом, которые она здесь проводила. Например, приказом Колчака заставили население сдать бумажные деньги (керенки), обещая заменить их новыми денежными знаками. Понесли доверчивые обыватели в кассу свои «керенки». Сдали. Взамен же ничего не получили.

В июне месяце армия Колчака, под натиском красных отрядов ушла из Ижевска с тем, чтобы больше никогда не вернуться.

В практике борьбы 1917 и 18 годов рабочие Ижевска научились распознавать своих врагов, оценивать каждую, из существовавших тогда политических партий, по ее делам. Каждый рабочий видел, как в 1918 году «левая» политика ижевских эсеров-максималистов усилила влияние меньшевиков и правых эсеров в Совете, как предательская политика меньшевиков и эсеров расчистила путь к восстанию контрреволюционного офицерства, как активная борьба меньшевиков и эсеров против советской системы, привела их в лагерь контрреволюции, под владычество царского адмирала Колчака, куда они втянули и многих, доверявших им, рабочих и крестьян. Рабочие в массе своей, поняли, что всякая мелкобуржуазная партия, прикрывается ли она левыми фразами или открыто ведет соглашательскую политику, неизбежно попадает на повод к крупной буржуазии.

Рабочие Ижевска на практике убедились, что только революционная партия пролетариата, партия большевиков-ленинцев, проводила и проводит единственно правильную политику. Только под руководством коммунистической партии, партии созданной великим вождем трудящихся тов. Лениным, рабочие и крестьяне одержали победу в бою с контрреволюцией. Только под руководством ленинской партии рабочие и крестьяне победили хозяйственную разруху, голод и холод и успешно продолжают строить социалистическое хозяйство. 10 лет борьбы и строительства доказали, что путь к победе трудящихся, указанный тов. Лениным, есть единственно верный и правильный путь.