Рассказываем о новом фильме польской режиссерки Малгожаты Шумовской.
18+
В безымянном американском лесу живет секта, которая сплошь состоит из женщин. Мужчина здесь только один — его называют пастор, все вокруг ему жены, а те, кто еще нет, мечтают ими стать. Он придумал все местные законы и порядки, только он имеет право принимать решения и рассказывать истории. Немного позднее окажется, что его права включают и более страшные вещи. Одна из его дочерей, красавица Сэла, тоже мечтает оказаться в числе жен. Но, постепенно взрослея, она начинает замечать странности, которые происходят в общине, и в ней зарождается протест.
Новый фильм польской режиссерки Малгожаты Шумовской в оригинале называется The Other Lamb, что, кажется, подходит к этой истории гораздо лучше, а еще напрямую перекликается с главными образами фильма – бараном и стайкой овечек. На первый взгляд кажется, что картина говорит слишком в лоб, что Шумовска выбрала слишком понятную и доступную форму, использует топорные метафоры: от тех самых овечек до пастора-мессии с красноречивой бородой и удлиненными волосами. Казалось бы, автор «Лица» и «Во имя» зарекомендовала себя слишком тонким режиссером, чтобы идти таким простым путем. Но если приглядется, понимаешь — а она и не идет.
В этом фильме, где так много телесности, так много доступной образности, где есть простая история с ожидаемой кульминацией и очень понятной развязкой, много странного, неуютного. Но неуютного не в плане физиологии и откровенных сцен (этого тоже с избытком, но убитым ягенком или мужчиной-абьюзером нас, зрителей, удивить сложно), а из-за недосказанности, алогичности.
На основной сюжетный вопрос режиссер отвечает — пастор получает по заслугам, женщины обретают свободу. Но замалчивает многие другие: как околосюжетные, так и идейные. Кто он, этот Майкл, как ему удалось увести всех этих женщин и держать в своей секте так долго? Почему некоторые из них старше его практически вдвое? Женщины взбунтовались, когда по его вине погибла девушка. Но разве раньше там никто не умирал? Судя по всему у него там родилось множество детей, но все они девочки. У него никогда не рождались мальчики?
Сэлу отправляют в сарай, когда у нее начинаются месячные, но ведь в общине так много женщин, — как можно в таких условиях создавать миф о дьявольской причине женской физиологии? А главное, когда девушка с внешностью Сэлы проезжает на машине по шоссе и видит бредущую через поле общину — что это? Греза, будущее, прошлое, альтернативная жизнь? Что сама Сэла чувствует в этот момент, когда оглядывается на эту таинственную машину? В каком времени это всё происходит? Вот главные вопросы, за которыми стоит замысел режиссерки, дело здесь не в том, свергать или не свергать догматы.
Кстати, о Сэле. Ее играет молодая и модная актриса Рэффи Кэссиди из «Вокс Люкс» и «Убийства священного оленя», то есть двух очень непростых в плане исполнительской техники фильмов. Брэйди Корбет и Йоргос Лантимос — сторонники метода остранения, и чтобы сыграть в их фильмах надрывно, но так, чтобы не выбиться из общей канвы фильма, нужен недюжий талант. Здесь же Кэссиди и ее Сэла выбиваются из канвы фильма будто нарочно. С первых секунд в кадре она выглядит белой вороной на картине общинной жизни, хотя и является органической ее частью.
Большой загадкой становится и то, к какому жанру относится «Приди ко мне». Кто-то окрестил фильм женским хоррором, кто-то мистическим триллером, кто-то феминистским манифестом. И если триллер с хоррором часто идут в плотной связке, а определение мистического часто возникает там, где есть нарочитая метафоричность, то с феминистским манифестом всё не так просто.
С одном стороны, странно отрицать, что этот фильм — о свержении патриархальных устоев. С другой, манифест — это очень конкретная история: чтобы создавать манифест какого-то течения нужно этому течению принадлежать и исправно следовать. Но насколько Малгожату Шумовску можно назвать участницей феминистского движения?
Ее прошлый фильм «Лицо», драматическая и антиклериканская сатира, ставил во главу сюжета мужчину, обаятельного деревенского паренька, который оказался в ужасной ситуации, а затем встретился с предательством, мракобесием и с простым, но болезненным непониманием. Мракобесие олицетворяла, к примеру, его мать. Да и другие женские персонажи не выглядели так уж привлекательно и скорее помогали передать полнокровный образ замшелой польской глубинки, чем показывали какую-то феминистскую оптику. До этого у Шумовской выходила картина «Во имя», практически полностью посвященная мужским персонажам, — о гомосексуальности в деревенcком приходе. Так почему же ее новый фильм можно принять за манифест?
Когда она снимала в Польше, то обычно показывала польскую глубинку: ведь именно деревня и маленькие города, по ее мнению, гораздо лучше отражают образ самой Польши. Не европеизированные Краков и Варшава, а именно те места, где люди чувствуют себя не частью глобального мира и процессов, а частью именно польской культуры со своими обычаями. Теперь она перешла на международный уровень. Так что и как снять, чтобы высказывание было универсальным и правдивым? Что уже несколько лет происходит в мире?
Происходит крушение патриархальных устоев и переосмысление догматов. Происходит болезненно, некрасиво. Авторитеты и иконические лица предаются анафеме. Те, кому комфортно жилось в старом мире, испытывают экзистенциальный ужас, сопоставимый с беззвучным криком. Всё это — не пункты феминистского манифеста, а заметки и очерки на полях, наблюдение и анализ происходящего.
На момент публикации Малгожата занята на проекте европейского HBO — снимает фильм, осмысляющий то, как люди чувствовали (чувствуют) себя на изоляции. То есть она всегда снимает об актуальном, о том, что происходит вокруг нее. Но при этом ее визуальный язык очень поэтичен: она работает на одном поле с Триером или тем же Лантимосом. Но ее цель — не побудить к действию, не создать программное движение, а запечатлеть изменения и настроения. Поймать мимолетный образ, сфотографировать миф. Это совсем не про манифесты.
Оценили 2 человека
4 кармы