40. Владивосток. Приехали. И уехали…
- Девочки! Вон, вон, туда смотрите, вон бабушки дом видно!
Девочки расплющили носики о стекло вагона, стараясь увидеть дом бабушки Кати на Первой Речке. Улица, мелькнув, пропала, поезд шёл и шёл.
Вокзал Владивостока! Выходим!
Григорий Сергеевич подхватил чемоданы, Тоня взяла то, что полегче, обе дочки тоже взяли свою поклажу.
Прибыли!
У здания вокзала как всегда стояли древние пролётки. Слышен трезвон трамваев.
- Гриша, куда нам?
- Позови пролётку, я скажу, куда.
И вот девочки гордо катят в экипаже как барыни встарь. Тот дребезжит, вот-вот рассыплется, лошадь цокает по каменной мостовой. Ехать недалеко. В общежитие МВД.
- Ой, Гриша, это опять барак…
И правда, это было деревянное двухэтажное здание с центральным входом и небольшим балконом на втором этаже. Сбоку на второй этаж вела железная пожарная лестница.
Но сами комнаты, которые отвели Мусенковым, были большие и солнечные. Окна, выходящие на оживлённую улицу, бесстыдно зияли полным отсутствием занавесок.
- Гриша, мы тут как в аквариуме, у всех на виду.
- Тося, я пошёл. Разбирайся сама.
Антонина стала посередине комнаты, впитывая в себя атмосферу, пытаясь шестым чувством определить, какая жизнь их тут ожидает.
- Мама!
Очнувшись, Тоня принялась за привычную работу – превратить чужие комнаты в родной дом. Девочки тоже старались.
Взмах, нет не волшебной палочки, маленьких умелых рук – и комнаты сверкают чисто вымытыми полами.
Другой взмах – и вот стоят готовые кровати.
Что же делать с окнами? Нечего повесить Тоне. Ничего нет у них. Пока так жить придётся.
Вечером Григорий Сергеевич пришёл озабоченный.
- Скоро нам будет новое назначение. В Совгавань.
- Совгавань? Когда?
- В октябре-ноябре.
- Девочкам опять школу менять… Но я понимаю.… Раз надо, Гриша! Значит – надо.
Последний день августа 1946 года. Мусенковы в гостях у своих на Первой Речке.
Сколько новостей: у Тони родились новые племянник и две племянницы, слава богу, все здоровы. Старшие братья выходят в большие начальники!
Обнимает бабушка Катя свою любимицу, Лизоньку. Давно не видела.
Вера насупилась в сторонке.
- Вот, Лизка-лисичка, ну погоди у меня!
Зовёт и её бабушка,
- Что же ты не подойдёшь, егоза?
Все обиды забыты, обе внучки сидят рядом с бабушкой. Катерина поражается им, наперебой рассказывающим ей о своём прошлом житье-бытье, смеётся,
- Тоня, ты их сама-то понимаешь? Каково смешно они у тебя балакают!
- Мама, совсем нечего на окна повесить. Газетами закрываю. Как стемнеет, свет не зажигаем. Сумерничаем.
Порылась Катерина по закромам, по сундукам – ничего не осталось. Всё в войну на еду променяли.
Так бы и жить с голыми окнами, да Григорию Степановичу выдали зарплату. Тонечка купила на толкучке марли.
Раз пришли девочки из школы, а в комнате - бело, как будто за окном снег выпал. Глянули – на окнах висит марля в два слоя. Уютно!
- Знаешь, Гриша, марля – она всегда пригодится. А как девочки обрадовались! Уж как обрадовались! Скакали прямо!
- Ты у меня, Тося, затейница!
Однажды 25 сентября того, 1946 года, в газете «Правда» Тонечка увидела знакомую фамилию.
Сообщалось, что звание Заслуженного артиста РСФСР первыми на Дальнем Востоке получили актёры Колофидин и… Чалеева-Бельская! Прочитав, Тоня даже вздрогнула. Как жива в её памяти та, давняя встреча в Ворошилове.
- Вера! Посмотри! – Тоня сунула газету Вере. Та взяла в недоумении, что могло так разволновать маму? Пробежала заметку и в удивлении подняла на маму глазищи,
- Мам, это та дама? Когда мы были у тёти Марьи?
- Она или нет, но именно об этой актрисе нам та дама и говорила. Как она была вместе с Красной Армией, как играла в театре…
- Мам, а можно нам пойти в театр, ну, посмотреть, та или нет?
- Спросим у папы.
Вечером семейство горячо обсуждало возможность похода в театр. И так, и эдак, раскладывали страшно скудный семейный бюджет.
Нет. Не выходит.
Девочки растут, Тоня не работает, временно никуда не устроиться. А зарплаты Григория Сергеевича хватает только-только на пропитание. Простите, уважаемая дама, очень жаль, но и теперь нам не до театра.
Год прошёл после Победы, а жить всё также трудно. Нехватка абсолютно всего . И голодно… как голодно...
Но школа, куда здесь ходят девочки, хороша! Как хороша! Учителя внимательны и добры.
Понимают, что девочки учились урывками.
Оставляют после классов и занимаются отдельно.
Подтягивают.
У Лизы вдруг открылись таланты. Она сразу, почти без репетиций стала солировать в школьном песенно-танцевальном ансамбле. И Вера хорошо стихи декламирует.
К празднику 7 ноября готовят школьный концерт. Тоня пришла на репетицию, Григорий Сергеевич, как всегда, в служебной командировке.
Тонечка задумалась о муже.
Возвращается домой нервный. Молчит. И опять стал вскрикивать ночами.
Тонечка ещё в Каменец-Подольском с испугом обнаружила, что посещают Гришу кошмары. Мечется он по кровати и иногда кричит,
- Огонь! Огонь!
А иногда он так страшно ругается! Кричит хриплым, отчаянным голосом такие слова, что Тонечка никогда от своего Гриши и не слыхивала! Снится ему, что он воюет, опять выходит из окружения, опять ведёт бой с фашистом.
Тогда тихонько обнимает его Тонечка и шепчет ему ласковые слова. Постепенно успокаивается её Гриша. Глубокий сон приходит к нему на место кошмара…
До следующего раза.
А Тоня потом долго не спит. Думает в который раз, сколько войною несчастных, сколько изломанных судеб и сирот. Какие следы оставила эта проклятая бойня. И в сновидениях ещё долго-долго, встав во весь рост, будут солдаты идти в атаку на пулемёты врага. Будут у искалеченных воинов ночами ныть руки или ноги, отнятые полевым хирургом. Будут дети обмирать в кошмарах от приснившегося им воя бомб. Будут матери и жёны ночами, при свете настольных ламп, ронять слёзы на фотографии тех, кто уже не придёт никогда. Бедные, бедные!
А сейчас сидит Антонина Степановна на генеральной репетиции школьного концерта. И смотрит сквозь слёзы, как её Лизочка солнечным зайчиком, лёгким ветерком кружит по сцене. И откуда у девочки такие удивительные балетные способности? Никто ведь её не учил, а летит Лиза свободно, в такт музыке.
Как лебедёнок, впервые в жизни увидевший воду, лихо рассекает гладь пруда, так и Лизочка - свободно плывёт по волнам мелодии.
- На плохое время пришлось детство дочки, - так думает Тонечка, - Ей бы учиться на балерину, да не судьба.
Как бы тактичнее сообщить учителям, что не будет выступать Лиза Мусенкова на концерте.
Завтра они уезжают в Советскую Гавань.
Грише дали назначение.
Он назначен начальником лагеря для пленных японских офицеров.
41. Советская Гавань. История железной дороги.
И вот семья Мусенковых на вокзале Владивостока. Девочки волнуются, каково будет в Советской гавани? Григорий Сергеевич сосредоточен и подтянут. Антонина быстрым взглядом проверяет, ничего не забыли?
Объявили посадку. Вот и их вагон. Плацкарт. Решили, недалеко, по прикидкам около трёх суток всего, и в плацкарте хорошо доедем.
Нашли своё место, расположились. В вагоне много пассажиров. Все места заняты.
- Пап? Это что, все в Совгавань?
Григорий Сергеевич отрывисто поясняет,
- Нет, тут в основном до Хабаровска. От Комсомольска-на -Амуре, конечно, пассажиров будет меньше. В Хабаровске переформируют состав. Пока регулярных пассажирских рейсов до Ванино нет. От Хабаровска поедем спецсоставом.
- О! – округлили рты в удивлении Верочка и Лизочка.
Паровоз окутался клубами антрацитного дыма, как потоптался на месте для разбега, и рванул!
- Ну, в добрый путь, - немного смущённо произнесла Антонина своё обычное напутствие. В дорогу она припасла несколько варёных картофелин, две селёдки, немного хлеба, остаток сахару, чаю в поезде попить. В поезде всегда есть так хочется… Верно от того, что трясёт всё время, утрясает …
Маме Тоне и Лизочке отвели две нижние полки, Вера и отец будут спать наверху. И замелькал за окном плацкарта в Дальний Восток.
Мусенковым первая часть их переезда на северо-восток Приморья знакома. Путешествовали в Ворошилов и обратно.
Красивая пора – золотая осень. Сопки, вздымающие свои жёлтые гривы, похожи на спящих львов. В грязном окне последним предзимним теплом синеет небо. Но уже вовсю встают ночные тени. Под вагоном высоким гребнем бежит надёжная насыпь. Иногда мелькают мосты через речки, тогда изменяется тон песенки колёс. Гулко и громко гремят они. И паровоз гудит, переезжая речку. Поёт вместе с колёсами.
- При-вет, при-вет, - радуются колёса Тонечке, давно не виделись!
- Ту-у-у-да, ту-у-у-да, - гудит локомотив.
Девочки щебечут, обмениваясь впечатлениями от последнего школьного дня во Владивостоке. Вера на литературе учила стихи Лермонтова. Кстати пришлось. Щеголяла перед сестрой красивыми оборотами.
- Знаешь, Лизка, как удивились девочки? А я им: «Мы - «тучки небесные, вечные странницы»! С какой завистью некоторые смотрели. А чему завидовать? Я им говорю: «Только осядем, наладим жизнь – как опять срывайся с места, как «грозой оторванный листок»!
Ну, решили девочки между собой, уж на этот раз они себя покажут! Не дадут местным дразнить себя за «говорок», от которого пока не удалось избавиться до конца.
Григорий Сергеевич слышит их разговор. Ему приятно, что Вера входит во вкус русской классики. Бойкая доча у него, не растеряется, за словом в карман не полезет. А ведь она права. Летят в неизвестность, к иным людям, в иной город с иными привычками и складом жизни. И везде они чужаки. Сколько сил девочкам нужно, чтобы их приняли в очередном «новом» классе. Да ничего, они молодцы! Не падают духом!
Антонина вздыхает вслух, мысли её заняты сестрой,
- Как там Марья? Как племянники?
Они переписываются. Тоня в курсе всех событий, но что письма? Взглянуть бы на сестру, да сроки не позволяют. Григорию Сергеевичу надлежит прибыть на место в указанные сроки. Не до остановок тут. Ещё как встретит их Амур… Говорят, осенние шторма могут задержать переправу в Комсомольске-на-Амуре.
Тоня не то, чтобы надулась, но была недовольна. Проедут мимо, не встретятся. Да что поделаешь. Дисциплина – она и для домашних тоже.
Едет состав, потряхивает вагоны, за окном уже осенние сумерки.
- Гриш, ты бы девочкам рассказал про эту дорогу. Они уже большие, должны иметь понятие.
Григорий Сергеевич вынырнул из мыслей о будущей работе, об обязанностях. Перед отбытием с ним провели инструктаж. Ввели, так сказать, детально ввели в курс дела. Это будет гораздо серьёзнее, чем тульские шахты охранять, но...
Когда Григорий Сергеевич услышал о новом предложении… назначении, то сначала хотел сгоряча отказаться. Не по нутру ему это. Но потом удержал себя. Чем его отказ может обернуться для него, да и для семьи? Теперь едут они в плацкарте в Советскую Гавань.
- Что? Про дорогу? А, давай! Расскажу. Всё веселее.
И повёл Григорий Сергеевич неспешный рассказ про удивительные деяния русского человека, создавшего эдакое железнодорожное чудо от Урала до Тихого Океана. Да и повдоль рек Уссури и Амура, океанского побережья. От портов Владивостока до Ванино и Советской Гавани.
- Великий Сибирский рельсовый путь, да-да, не смейтесь, это его давнее название, построили ещё в старое время. Долго строили, с 1891 по 1916 года. Запоминайте даты, потом перескажете мне.
Лица у девочек вытянулись…
- Гриш, - заулыбалась Тонечка, озарив весь вагон, как солнышко, - Гриш, да не пугай ты их, гляди – притихли и надулись, как мыши на крупу. Не переживайте, папа шутит так.
Девочки выдохнули в облегчении. После папиной муштры по русскому языку, всему поверишь. Слушать-то отца они всегда рады, а вот всё запомнить? Это же невозможно! Что у них - не голова, а Дом Советов?
А отец продолжал и постепенно «загорался» в процессе рассказа.
- Трассу от океана до Урала закончили тянуть почти перед самой революцией.
Я, помните, говорил вам, что длина Транссиба составляет семь с половиной тысяч километров. Поэтому при царе строительство его вели сразу с двух концов: с запада и востока.
- Купцы строили, пап? – храбро перебивает непоседа Вера, вспомнив разговор в Ворошилове о купце Пьянкове и Народном Доме.
- Нет. Строило государство. Начинали-то купцы, конечно. Но потом царская власть вожжи подобрала в свои руки. При строительстве разделили дорогу, как я вам рассказывал, на шесть частей: Западно-Сибирскую, Средне-Сибирскую, Кругобайкальскую, Забайкальскую, Амурскую и Уссурийскую дороги. Помните?
Девочки согласно покивали. Как не помнить, четыре раза проехали! Видели и бесконечные болота над вечной мерзлотой, и горные потоки, и кручи, теснившие дорогу, реки и озёра в первозданной чистоте. Живописнейшие места. Красота! Прелесть, что такое! Но только из окна вагона. Гнус на станциях, сырость лесная и снега непролазные. Один ра-аз пути так завалило! Здорово напугались тогда.
А отец вёл свой рассказ дальше. И узнавали девочки, что Уссурийская дорога, по которой они теперь едут, оканчивалась тогда в Хабаровске. На целых 760 километров проложили путь от Владивостока!
- Пап, а как вообще узнают, где вести дорогу?
Это вновь Верочка. Вот непоседа. Отец же не любит, когда его перебивают. Но тут не рассердился, пояснил, что дорогу сначала разведывают.
-Тось, я тебе книжку давал, Арсеньева. В Донском, помнишь? Он с экспедициями тоже по этим местам ходил. В основном пути искал, где железную дорогу лучше проложить. Но, конечно, и геологией, и ботаникой занимался, описывал, где какой народ тут живёт. Умнейший был человек! А раньше, до него, с 1887 по 1889 начальником экспедиции тут ходил, - Григорий Сергеевич запнулся, достал свою записную книжку, полистал, - ага, Урсати. Вот такая фамилия. Ходил он с военными топографами. Описывали всё подряд: больше местность, конечно, ну и климат, племена, что тут жили. Попутно и земли определяли, удобные под землепашество. Всё сразу. Край-то этот, Уссурийский, не так давно нашим стал. С 1860 года. Да ты, Тось, по рассказам от своих знаешь. Я от них тоже наслушался всякого. Может, правда, и присочиняют сейчас. Да только выходит, что Уссурийский край был тогда почти безлюдным.
Да и теперь тоже. Тайга! Кедры огромные! Помнишь, Арсеньев писал – до 1,5 метров в поперечнике! Вот здоровенные махины!
Гриша даже развеселился.
- Это сколько досок будет, если один такой ствол распустить? Конечно, эдакое богатство лесом! А знаешь, Тоня, - по привычке обратился он к жене, - на закладку этой самой линии, где мы едем, приехал Николай Второй! Он тогда Вторым пока не был. Он ещё только наследником был, царём-то числился отец его, Александр. Третий по порядковому номеру,- пошутил Григорий Сергеевич.
- Заложили серебряную пластину с надписью, а тут по сигнальной ракете со всех кораблей на рейде Владивостока и из всех пушек береговых батарей ка-ак дали салют! Вот громыхнуло! Небось, лопату из рук Николай и выронил! - улыбнулся рассказчик.
Тоня слушала и в который раз поражалась, сколько знает её Гриша, как много он прочитал и записал в свою книжицу для памяти. А вот начальник училища в Каменец-Подольском не оценил.
- Нашёл предлог – бумажки нет у Гриши о высшем образовании, - с обидой думала она.
А её Гриша летел мыслью дальше,
- Строили шесть с половиной лет.
- Кто строил, пап? Ты нам рассказывал, народу тут тогда жило мало, - поумничала Верочка.
- Кто строил, доча? Молодец, что подумала о том.
Верочка гордо зарделась от неожиданной и редкой отцовской похвалы.
- Строителей набирали окрест со всех мест, как говорится. Вот считай. Загибай пальцы, чтобы лучше запомнить.
Во- первых, нанимали местных жителей или из Кореи и Китая, даже из Японии.
Во-вторых, привозили с Сахалина ссыльных и каторжан. Чтобы они лучше работали, им за усердие сокращали сроки и позволяли селиться здесь, всяко лучше, чем на Сахалине. Тось, помнишь, каково там было?
В-третьих, солдаты Приамурского военного округа, их, читал, до 17 тысяч здесь трудилось.
В- четвёртых, 1-й Уссурийский железнодорожный батальон. Вот.
А руководили всем опытные инженеры. Их было… около пяти десятков человек. Да!
Главный над ними, - тут он ещё раз заглянул в свою записную книжку, - Вяземский.
Гнали по 118 километров в год. А как тяжело строили! Все материалы, кроме леса, кирпича и камня, завозили сюда из центральной России. Тачки, лопаты, рельсы, стрелки железнодорожные. Что там ещё? Цемент, стекло, краска. Ах, да, металлические пролёты для мостов… Всё по рекам сплавляли.
А в какую муку вылилась простому народу эта стройка! Мало того, что тайга и полное бездорожье. Влажно тут, гнус заедает, болезни. Зима суровая. В общем, мёрли тут люди на царской стройке, как мухи. Пять лет работы на строительстве этой дороги – и всё! Ты инвалид или помер уже. При царе так-то было!
Некрасов как написал о строительстве железной дороги из Москвы в Петербург? Вера, мы с тобой в Донском учили. Ну-ка прочти.
Вера забубнила, не затрудняясь паузами:
Некрасов! «Железная дорога».
«- Труд этот, Ваня, был страшно громаден
Не по плечу одному.
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие - в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?»
Григорий Сергеевич вдруг примолк. Странно стукнули его прямо в грудь эти хорошо знакомые строки. Как там ещё было у Некрасова?
«Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой…»
Вдруг, в поднявшемся водовороте мыслей выскочила одна…
Да, он знал, что до Комсомольска-на-Амуре и дальше, до порта Ванино, дорогу с 1939, а потом и в годы войны, вели не только обычные железнодорожные строители, не одни убеждённые коммунисты, ударники-энтузиасты. Железнодорожный путь до Совгавани окончательно достроили в 1945 году. Только-только. Да и теперь, осенью 1946-го нет регулярного движения. Отдельные спецсоставы. А всё из-за некачественного, непрофессионального строительства.
Оно, строительство дороги, возложено было на НКВД. И вначале осуществляли полностью все строительные работы: от взрывов породы и кончая укладкой путей - заключённые, подопечные «Дальстроя». Он видел некоторые цифры из годового отчёта Нижне-Амурского исправительно-трудового лагеря.
Григорий Сергеевич также узнал, что наркомат путей сообщения, вернее, некоторые его члены, сильно боролись, резко выступали против передачи постройки этой линии в ведение наркомата внутренних дел. По причине отсутствия у работников НКВД необходимого для дела инженерно-технического образования.
- Верно, - думал Григорий Сергеевич, - инженерное дело требует больших знаний и опыта. А в таких природных условиях проложить дорогу правильно очень сложно.
Однако решено было, как решено. Отдали стройку НКВД. Кроме вольнонаёмных, мужчин и женщин, здесь ежедневно работало до шести тысяч заключённых из Москвы, Харькова, Тамбова, Новосибирска, Приморья. Строили железную дорогу. Рассказывали, перед началом работ заключённые рыли ямы, чтобы им было где укрываться от непогоды. Людские потери были катастрофически огромные.
Не была вовремя принята в расчёт местная высокая влажность. Из-за усыхания многие насыпи оседали, через некоторое время пути приходилось перекладывать. Сильно осложняли работу некачественные топографические съёмки силами НКВД. Работники НКПС неоднократно поднимали вопрос об этом.
Необыкновенной сложности были и собственно проходческие работы. Кругом тайга, много встречалось на пути вечных мерзлот и при земельных работах строители постоянно натыкались на большие вкрапления камней в почву.
Григорий Сергеевич даже нашёл примерные цифры проекта. По проекту следовало переместить около 33 тысячи кубических метров почвы. Возвести 350 мостов, три тоннеля общей длиной 2800 метров. И, в результате всего этого, соорудить однопутную магистраль чуть дальше Ванино к Совгавани. Но цифры на самом деле оказались гораздо, гораздо масштабнее. А работы – неизмеримо сложнее, чем представлялось составителям проекта.
Огромные, почти непреодолимые трудности, с которыми столкнулось НКВД в процессе постройки этой линии путей, привели к некоторому
- Волюнтаристскому, - пришло слово на ум Григорию Сергеевичу, - «облегчению» проекта. К допущению «послаблений» при возведении, например, переправы, которая ждёт их, Мусенковых, впереди. В Комсомольске-на-Амуре.
Паромная переправа, зависящая от погоды и непогоды, была введена вместо моста, что проектировался первоначально. Что же, учитывая огромное количество «брака» при постройке железной дороги от Комсомольска-на-Амуре до Ванино, к строительству были, наконец, допущены работники наркомата путей сообщения: инженеры, подрывники, специалисты по грунту, по мостам и тоннелям. Обследование уже произведённых работ их не обрадовало. Ремонту подлежало до четверти новых путей, а переукладке, - тут Григорий Сергеевич болезненно поморщился, - до одной пятой всего уложенного пути!
Вот тебе и «облегчение» проекта!
На ум ему настырно лезли пословицы.
- Не за своё дело не берись.
- Не в свои сани не садись.
Он зло и раздражённо отмахивался от этих мыслей, гнал их прочь.
Но всё-таки, переделка новых железнодорожных путей дорого стоит! А в условиях послевоенной разрухи?
Стоп!
Нет. Даже самому себе не мог, не смел Григорий Сергеевич разрешить продолжить эту неуместную и вредную мысль.
Тут он усилием воли оборвал её ход.
Семья молчала, напряжённо ожидая, когда отец заговорит. Тоня видела, что Гриша расстроен и озабочен своими мыслями. Но не решилась спросить, о чём он думает. Не место здесь, в плацкарте, у всех на виду, и не время.
Осознав, что пауза неприятно затянулась, Григорий Сергеевич спохватился,
- Вы знаете, нам предстоит паромная переправа через Амур. Это будет интересно. Я прочёл в газете, что в июле 1945 года спущены на воду два огромных парома. Они поразительны! Триумф советского кораблестроения! Я прочёл, - опять он заглянул в записи,
- Это самоходные дизель-электрические паромы. Их длина - 90 метров, ширина -18 метров. На носу установлен подъёмник для вагонов…
Его девочки заёрзали, удивлённо переглядываясь.
- Да-да, наш вагон будет загружен на паром. Этот четырнадцатиметровый подъёмник может поднимать на пять метров вагон весом до 90 тонн. Всего паром берёт на борт 32 двуосных вагона или 16 четырёхосных. Это поразительно, но паром может двигаться и во льдах, проламывать лёд до 20 сантиметров толщиной!
Потому, что наши сталинские советские кораблестроители, - Григорий Сергеевич произнёс твёрдо, с упором на каждом слове, - сделали его из толстой листовой стали не заклёпками, а новым методом электросварки. И ещё что-то изобрели для защиты ото льдов, - тут Григорий Сергеевич вступал на незнакомую инженерную территорию и предпочёл быстро закруглить рассказ.
- В общем, сами увидите.
Притушили свет. Вагон мерно покачивался, убаюкивая. Девочки и Гриша уже спят.
Хоть шторы на окнах опустили с обеих сторон вагона, но через щёлку резкий луч света на полустанках бьёт Тоне прямо в глаза. Она лежит на тонкой, убитой подушке и слышит прямо под ухом всё ту же простенькую песню колёс: та-та, та-та. «Га-вань, га-вань», - слышится ей. Что там? Что ждет их в краю бывших каторжан, ныне - поселенцев? Антонине неуютно.
42. Советская Гавань. Лакомство. Плавно Амур свои волны несёт…
Плавно Амур свои волны несет,
Ветер сибирский им песни поет.
Тихо шумит над Амуром тайга,
Ходит пенная волна
Пенная волна плещет,
Величава и вольна.
Там, где багряное солнце встает,
Песню матрос об Амуре поет.
Песня летит над широкой рекой,
Льется песня широко
Песня широко льется,
И несется далеко.
Красоты и силы полны,
Хороши Амура волны.
Серебрятся волны
Серебрятся волны,
Славой Родины горды.
Плещут, плещут, силы полны,
И стремятся к морю волны.
Серебрятся волны
Серебрятся волны,
Славой русскою горды. (Макс Кюсс, 1909г.)
Приехали в Хабаровск утром. Слышали, как отцепляли одни вагоны, прицепляли другие.
Стоянка случилась долгой. Вышли поразмять ноги. Хорошо, что осень тут солнечная, тёплая. Девочки носились по перрону. И вдруг, понуро вернулись. На платформе удивительная волшебница – мороженщица, продавала своё невообразимое лакомство! Поразительно, и откуда она тут взялась?
Заворожённо девочки смотрели, как полная женщина, вся в белом, окунала маленький черпачок в ведёрко с водой, клала вафельку внутрь особых щипцов, затем быстро зачерпывала черпачком пломбир и клала на вафельку, ловко шлёпала сверху вторую вафлю и зажимала щипцами. Всё, готово!
Просить девочки даже не смели. Знали ответ.
- Гриш, а?
- Эх, - махнул Григорий Сергеевич рукой и купил одну порцию. В вагоне ножом хотел разделить на три части, но Антонина мягко покачала головой. Разделил на две.
Долго-долго девочки растягивали это наслаждение. Медленно облизывая пломбир, зажатый меж вафель. Пока тот не стал таять. Тогда они проглотили его одним махом и с благодарностью заулыбались отцу. Добрый он у них, всё-таки. Хоть и любит учить.
Облегчённый состав паровоз потянул, как казалось, быстрее.
К Комсомольску-на-Амуре подъехали к вечеру. Волновались очень. Какая она, паромная переправа? Папина лекция – одно дело, а увидеть своими глазами – совсем другое.
Местность как бы раскрылась, как две ладони. Сопки давно отступили, поезд мчал по равнине. Это же берег Амура! Какой ровный и огромный! На горизонте показался город. Вот он, Комсомольск-на-Амуре! Какой красивый! Издалека белели дома. Видны были узоры трамвайных путей, по ним двигались серо-бежевые коробочки трамваев. За окном мелькали высокие каменные дома, золотые берёзы, пути и разъезды. На улицах города, видимых из окна вагона, ехали грузовики и редкие легковые. Шли люди.
Но на вагон неудержимо наваливалась блестящая гладь… это не океан, это Великий Амур! По маньчжурски – Чёрная река «Сахалян-улла»… Поезд замедлил свой бег, сильно дёрнулся несколько раз и встал.
- Всё! Переправа!
Прошёл проводник, громко объявляя,
- Для переправы всем выйти из вагона.
Все и вышли. Люди толпились вокруг. Верочка глянула на родителей, и залюбовалась: как выделялись они среди окружающей их толпы. Всегда в форме, подтянутый, с неистребимой военной выправкой, их отец выглядел героем из фильма о войне. А рядом, прижавшись к нему плечом, стояла, как парила в воздухе, нежная их мама. Мягкое и чуть тревожное выражение лица. На Мусенковых поглядывали.
Их встретил резкий крик чаек, блики на спокойной серой глади реки слепили глаза, ветерок доносил запахи паровозного дыма, смешанного с резкой свежестью воды и осени. Амур, холодный Амур!
Вдруг заахали! Антонина, стараясь не уронить достоинства, тоже обмирала от восторга. К широкому, отсыпанному бело-серой галькой берегу подходил удивительный корабль! Двухэтажный со сложными конструкциями и многочисленными ажурными колоннами из металла, поддерживающими…крышу, как показалось Верочке, впитывающей впечатления, как губка воду.
Корабль, нет, чудо-паром, удивительно напоминал дворцы, те, которые возводились сталинскими архитекторами перед войной. Могучие колонны, портики, но и воздушность всего сооружения, в котором, несмотря на изящество, угадывалась титаническая мощь. На борту парома крупными буквами виднелось его название «Волга».
Вера внезапно вспомнила свой любимый фильм с Любовью Орловой, «Волга-Волга». Тот эпизод, когда под раздольную музыку на экран вплывают широкие, бесконечные ступени набережной, и вот он - величественный Речной вокзал столицы нашей великой советской Родины, Москвы!
Веру всегда в этот момент охватывал восторг и гордость. Гордость за нашу советскую страну, за её достижения! Ясно видела Вера светлые дали! И радостные люди в её воображении шли в коммунистическое будущее! И так непременно будет!
А этот паром явился к Вере из того самого будущего! Явился, несмотря на войну, лишения и голод! Вере хотелось запрыгать, засмеяться от обуревавших эмоций.
Тем временем происходили удивительные вещи: их состав как бы «саморазбирался» на вагоны, а погрузчик, установленный на носу парома, уже начал перемещать эти вагоны в многочисленные «стойла» второго этажа. Как ловко и быстро это делается!
Наконец, вагоны погружены. Теперь запускают пассажиров. Мусенковы стали в очередь и скоро оказались на борту чудо-парома. Здесь его огромность просто подавляла. Над головой в вышину вздымаются величественные опоры из рельс. Девочки вдруг ощутили себя муравьями в огромной спичечной коробке.
Можно было вернуться в свой вагон, если найдёшь его среди путаницы рельсов гигантской платформы. Рельсов, проложенных, как Тоне показалось, строго в беспорядке. Вдоль и наискось…
Угадав её мысли, Григорий Сергеевич пояснил,
- Тось, Ну ведь надо весь состав с паровозом сюда как-то «утолкать».
Многие люди разошлись по своим вагонам. Но Мусенковым было интересно посмотреть с борта на Амур. Собственно, это и был борт, не палуба для прогулок. Даже ограждения были не сеточные, близко подходить к краю не рекомендовалось. Выкрашенные серой краской металлические стойки и полосы – ограждения - определили узкое пространство между вагонами и бортом парома. Конечно, можно спуститься в тёмный глубокий трюм, посмотреть. Но мама Тоня девочек туда не пустила.
- Не скачите, козочки, это паром, а не площадь! Стойте смирно, если хотите посмотреть, как поплывём.
Григорий Сергеевич рядом разговаривал с местным. Тот сходил на том берегу в Пивани. По виду – нанаец. Пояснял, что «пивэнь» на их языке означает «точило». Григорий Сергеевич подумал, что в Приморье сохранены старые местные названия населённых пунктов. По прошлым наименованиям стойбищ или китайских поселений. В основном, сохранены.
Но тут из-под громады парома стали выбиваться большие волны, он заворочался, содрогнулся и стал разворачиваться, набирая ход.
В центре парома установлены широкие большие трубы.
- Это зачем?- спросила Вера.
Отец пояснил, заглянув в заветную книжку, что внутри парома бьётся дизель-генераторное сердце. Да и не одно! Целых шесть! Каждый дизель-генератор огромной мощности в 720 лошадиных сил. Дизель-генераторы поставили нам по ленд-лизу американцы. Компания «Дженерал Моторс».
Вера попыталась представить себе табун из 720 лошадей, но у неё воображения не хватило. А их шесть! Ого!
Паром шёл на полном ходу по …, так и просилось на язык – океану! Нет, по великой реке. Ветер бил в лицо, приносил дождь холодных брызг. Амур серебрился, расстилался под ногами, Тонечке казалось, она летит-несётся над волнующимися, переливающимися волнами, как чайка!
Опять пришла мысль: «Какой восторг!». Кто так говорил? И Тоне явилась статная фигура, красивое, одухотворённое лицо. Да, та дама в Ворошилове! Она всё время повторяла эти слова. Но их полное значение Тоня поняла и ощутила только сейчас, в быстром полёте над Амуром!
И в душе её духовой оркестр развернул широкий и восторженный вальс, знакомый всем жителям Владивостока с детства:
«Плавно Амур свои волны несёт…»
Какой восторг!
Переправились. Процедура пошла в обратном порядке. Через несколько часов, уже в полной темноте, поезд уже стоял на рельсах. Пассажиров существенно поубавилось. До Ванино Мусенковым предстояло ехать сутки в почти пустом вагоне.
43. Советская Гавань. Евлампий Петрович.
Утром паровоз шёл по «однопутке» по таким местам! Глядя окрест, Тонечка подумала, что слово «живописные» ничего не стоит по сравнению с картинами, разворачивающимися перед её глазами.
Железная дорога, круто свернув на восток, проходила, как будто прорезала насквозь сопки и гряды невысоких гор, ныряла в чёрные коридоры, пробегала по насыпям, по бесконечным мостам.
Казалось, дорога была вырезана ножом в теле этой гористой местности, где не найти ни километра ровной поверхности. Паровоз плавно тянул состав вверх-вниз, свистя, объезжал гористые склоны, пробегал тоннели. Изгибался. Из окна часто можно было увидеть или паровоз, или хвост поезда.
Шёл поезд не спеша. Местность не позволяла паровозу разогнаться. Иногда он останавливался, стоянки были разной продолжительности. Потом рывком трогал с места.
Всё можно было рассмотреть.
Гигантские насыпи возносили поезд над перепадами между подножий лесистых гор. Вдали было видно, что, в основном, горы покрыты хвойными лесами. Но у насыпи, где поработали лесорубы, прочищая путь для железной дороги, успели прорости берёзы. Они кудрявой бараньей шкурой покрывали спуски к насыпи или от неё, вниз. Берёзы стояли так кучно, тесно, сияя золотом листвы, что хотелось высунуть руку и на ходу погладить их по солнечным головкам. По рассказам отца Тоня знала, какую беду могут принести с собой эти нежные деревца. Отец её рассказывал детям, что казаки переселенцы, вырубив часть тайги под поле, неожиданно сталкивались лицом к лицу с плотной берёзовой порослью, которая мгновенно «выскакивала» на полях пашен. Тонкие прутики маленьких берёзок стояли стеной. «Хоть косой коси»!
Их и косили.
Кузнецы ковали особые, необыкновенно большие и крепкие косы для берёзовой напасти. Тут, по просекам, Тоня видела ту же картину. Маленькие берёзы стремительно замещали срубленные лиственницы и кедры. Смотреть из окна вагона приятно, а как в дальнейшем с ними воевать?
Иногда мосты через мелкие речушки как бы подпирали подножия гор. В одно окно вагона нависала лесистая гора, в другое – провал в речку. А насыпь бежала по прислонённому к горе длинному мосту, как по приставной полке.
Иногда каменистые склоны чуть не «лезли» в окно вагона. Было страшновато, так поезд «тёрся» возле скал, грозящих обвалом. На горизонте встали хребты Сихотэ Алиня.
- Гриша, мы что, в горы?
Возле них остановился сухонький старичок интеллигентного вида. Он давно прохаживался по вагону, внимательно поглядывая в сторону Мусенковых.
- Вы позволите? Я смотрю, вы тоже от Пив`ани до Вани.
Тоня глянула на Григория Сергеевича, кивнула.
Старичок представился Евлампием Петровичем. Поведал им, что он - преподаватель в ремесленном училище Совгавани.
- РУ 13, три года назад организовали на базе Завода № 1.
- Как кстати, - обрадовалась Антонина, - Расскажите, пожалуйста, как у вас со школами?
- У нас есть школа, - степенно промолвил Евлампий Петрович.
- И учителя в ней тоже хорошие. Я думаю, - тут он со значением поглядел на Григория Сергеевича, - Думаю, всё у вас будет хорошо. Отлично, значить. Я не спрашиваю, по какой надобности вы к нам едете. Мне и так всё ясно. По казённой…
А Вы, уважаемая Антонина Степановна, совсем не беспокойтесь, ничего не бойтесь, значить. Народ у нас особый. Не простой народ наш. Но он хороший, душевный, значить, народ. Кто сам много перестрадал, мил человек, - обратился Евлампий Петрович внезапно опять к Григорию, - Тот справедливость, значить, выше всего и ценит. Как и сердечное к себе отношение. Доброту, значить.
Произнеся эти загадочные и туманные слова, старичок резко сменил тему.
- Я тут краем уха услыхал, Вы думаете, мы в горы помчим? Нет. Мы, значить, приближаемся к замечательному месту – Кузнецовский перевал. Там мы уйдём, значить, под горы! Под Сихотэ Алинь. Пробивали этот тоннель в 1944-45 годах. Длина его, значить, четыре сотни метров, 413, если желаете знать точно.
Когда пробивали его, перекрыли, значить, дамбой одну из проток реки Хунгари! Что же, и тоннель теперь зовётся Кузнецовский. В честь Арсения Петровича, значить.
В ответ на вопросительный взгляд девочек, Евлампий Петрович пояснил им,
- Начальник он был. Изыскательской партии. Помер, значить, в ходе строительства и упокоен там же. У восточного портала тоннеля этого.
Старик помолчал, как повспоминал чего. Потом продолжил.
- Простой деревянный крест, значить, поставили. А рядом, такую, - тут он показал руками в воздухе, какую, - Беседку деревянную. Там дорожная охрана, значить, в непогоду ховается. Укрывается, значить.
Вон он! Подъезжаем!
Старик кивнув, ушёл к себе.
А паровоз уже подходил к красиво облицованному серым камнем порталу. По его верху были выбиты ровные цифры 1944-1945. Возле въезда стояла охрана с автоматами. Паровоз, резко загудев, окутавшись чёрными клубами дыма, нырнул во тьму.
Через время прибывали к порту Ванино. Были «в боевой готовности». Опять к ним подсел учитель.
- Чтобы ожидание скоротать, значить, разговорами.
Евлампий Петрович, который, как казалось, знал тут всё и всех, сообщил, что постройка здешнего порта началась ещё в войну, в 1943 году, а в 1945 подвели железную дорогу.
- А деревянные вокзалы? Как, приметили? - спросил Тонечку Евлампий Петрович, улыбаясь в усы.
Действительно, Тоня с удовольствием рассматривала хорошенькие маленькие «теремки» деревянных вокзалов на станциях. Вокруг них возились, видно достраивали, маленькие фигурки.
- Это строят японцы, военнопленные, значить, - спокойно сообщил старый учитель, как бы и не глядя на Григория Сергеевича.
- Такие искусники, да-а, поди ж ты, рукодельная нация.
Григорий Сергеевич старался со старичком в беседу не вступать. Полунамёки бесили его. Кто его знает, что это за старик? Может, провокатор какой? Без мыла в душу лезет. Зря Тося его приветила. Прёт и прёт на рожон старик!
- А Вы, Евлампий Петрович, отчего тут в поезде, а не в училище? – наконец процедил Григорий Сергеевич.
- Октябрь, школьный год начался.
Учитель не рассердился, будто ждал этого вопроса. Он пустился в детальный рассказ, весь пересыпанный бесконечными«значить», о том, как ему удалось «выбить» несколько особенных шлифовальных, или, чёрт его знает, каких там, станков, Григорий Сергеевич так и не вник. Главное, теперь эти станки едут в багажном вагоне, а учитель их сопровождает от Комсомольска-на Амуре. Вывернулся, старая лиса!
Но тут показалось,
- Море! – закричала Лиза.
- Нет, девонька, поправил её Евлампий Петрович, - Пока не море то. Река, значить. Тумнин. Он тут, севернее Ванино, впадает в Татарский пролив. По берегам живут местные, орочи, не слыхали?
Девочки отрицательно помотали головами. А старый учитель продолжал,
- Живут они в «туэдя» - полуземлянках, значить. Да-а… разбросаны туэди ихние по берегам реки. Далеко друг от друга. Живут, значить, орочи рекой. Тут рыбачат, тут охотятся.
- Ты, девонька, - вдруг оживился старик, весело подмигнув Лизе, - слыхала, говорят - «шуба на рыбьем меху»? Так эти орочи умеют, значить, себе одежду шить прямком из рыбьей кожи!
Лиза удивлялась, старик учитель ей нравился.
Туман стоял над водой, но не плотный, а волокнистый. Низкий мягкий ореол садящегося солнца в дымке делал всё перламутровым, розовым и голубым. Вид из окна вагона завораживал. Что-то белое качалось на волнах. И вдруг – поднялись и закружились в воздухе, почти билось в окно вагона. Это оказались тучи чаек. Лиза аж отпрянула от стекла.
- Подъезжаем, - уверенно говорил Евлампий Петрович.
- Вон в заливе – остров, значить, его по местному зовут Токи.
- Та круглая тёмная лепёшка?- уточнила Лиза.
- Она. Простой плоский камень. В ширину около двухсот метров, значить. Что сказать, на нём, кстати, лежбище тюленей. Да вы же не охотитесь.
Проводник прошёл по вагону, провозглашая,
- Конечная станция. Ванино.
Учитель распрощался и бодро убежал.
Мусенковы собрали багаж и приготовились выходить.
Вот и прибыли.
Оценили 18 человек
37 кармы