Из переписки Голубого Мальчика (декабрь)

<<Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга, и все пойдет хорошо! Я глубоко убеждена, что близятся великие и прекрасные дни твоего царствования и существования России.>>

Александра Фёдоровна 4.12.1916

<<Но теперь я твердо верю, что самое тяжелое позади и что не будет уж так трудно, как раньше. А затем я намереваюсь стать резким и ядовитым.>>

Николай 4.12.1916

<<В “Les Amis de Dieux” один из Божьих старцев говорит, что страна, где Божий человек помогает государю, никогда не погибнет. Это верно — только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета — не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все Ему открывает. >>

Александра Фёдоровна 5.12.1916

<<Милый, не приехать ли мне к тебе на денек, чтобы придать тебе мужества и стойкости? Будь властелином! >>

Александра Фёдоровна 9.12.1916

<<Я страдаю за тебя, как за нежного, мягкосердечного ребенка, которому нужно руководство, а он слушает дурных советчиков, в то время как Божий человек говорит ему, что надо делать.>>

Александра Фёдоровна 13.12.1916

<<Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь, как Треп(ов). Но раньше всего надо найти ему преемника, а потом вытолкать его, — после того, как он сделает грязную работу. Я подразумеваю — дать ему отставку, когда он закроет Думу. Пусть вся ответственность и все затруднения падут на его плечи, а не на плечи того, который займет его место.>>

Александра Фёдоровна 14.12.1916

<<Да, не порадуешься на людей — трусы! Но многие будут вычеркнуты из будущих придворных списков — они узнают по заключении мира, что значило во время войны не стоять за своего Государя! Зачем у нас такая тряпка м(инистр) двора? >>

Александра Фёдоровна 16.12.1916

<<Я не могу и не хочу верить, что Его убили. Да смилуется над нами Бог!

Такая отчаянная тревога (я спокойна — не могу этому поверить).>>

Александра Фёдоровна 17.12.1916

***************************************

Последняя порция писем царя и царицы за 1916 год. Переписка прекращается в день гибели Распутина. Николай едет в столицу.

Переворот явственно зреет. Оставлены мысли о "мероприятиях", которые должны были бы внести успокоение в массы. Раньше царица делились с Николаем соображениями Распутина о том, что следовало бы не повышать цены на проезд в трамвае; продавать еду в лавках заранее нарезанной и взвешенной, дабы не стало хвостов; повысить царским указом жалованье мелким чиновникам. Кроме того, для решения продовольственной проблемы Александра Фёдоровна предлагала послать губернаторов поговорить с крестьянами, чтобы те осознали серьёзность ситуации и стали бы сдавать хлеб по существующим ценам, не дожидаясь их повышения.

Теперь всё это оставлено на потом. Главное, расставить на ключевые посты верных людей, удалить неверных и переиграть Думу. Государыня полна тревоги, но опасность умножает её силы, а советы Друга Царской Семьи предают ей уверенности.

Александра Фёдоровна обескуражена людской неблагодарностью и собирается покарать неверных после победы.

Молитвенное настроение государыни прекрасно передаёт большое письмо от 12 декабря о поездке в Новгород. 

Ситуация требует действий быстрых и решительных. А на троне такая размазня! Царица уже и не скрывает того, что считает мужа слабым и безвольным.

Иногда он обижается и даже огрызается:

<<Прости, если я был не в духе или несдержан, — иногда настроение должно прорваться!>> 4.12.1916

Иногда успокаивает супругу:

<<Будь уверена, моя любимая, что я буду знать, как ответить Трепову, когда он явится.>> 8.12.1916

<<Я приму Трепова в понедельник 12 дек. Не мучься, моя дорогая. Теперь я спокоен и тверд и знаю, что отвечать. >> 8.12.1916

<<Я переменил день для приема Трепова, назначив на завтра — субботу. Я намерен быть твердым, резким и нелюбезным.>> 9.12.1916

<<Ну, теперь о Трепове. Он был смирен и покорен и не затрагивал имени Прот(опопова). Вероятно, мое лицо было нелюбезно и жестко, так как он ерзал на своем стуле... Я нарочно пошел помолиться перед иконой Божьей Матери до этого разговора и после этого почувствовал успокоение.>> 13.12.1916

А иногда и подтрунивает над ней:

<<Нежно благодарю за строгий письменный выговор. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь, как с ребенком.>> 14.12.1916

<<Нежно целую тебя и девочек и остаюсь твой “бедный, маленький, безвольный муженек”>> 14.12.1916

<<Неизменно твой

“бедный, маленький, слабовольный муженек”>> 15.12.1916

В целом, Николай уверен, что видит заговорщиков насквозь и сумеет их перехитрить.

И тут святого старца уконтропупили! Вполне органичная компания из двух аристократических свинопидоров, гротескного монархиста, деловитого английского шпиона  и шелупони помельче сотворила своё чёрное дело. Многие сослагательные наклонения закрылись навсегда, и история их так и не узнала. А царская чета лишилась опоры, наставника и утешителя. Что должна была ощутить царица, узнав об этом трагическом путешествии? Как она его пережила, какие выводы сделала? Поняла ли она это так, что Небеса прогневались на царскую чету и закрыли Канал? Или, быть может, в её душе поселилось сомнение в том, что Григорий был таким каналом, связывающим царскую чету с Небом?

**************************************************

http://www.rus-sky.com/history...

Царское Село. 4 декабря 1916 г.

Прощай, бесценный и ненаглядный мой! Как нестерпимо больно отпускать тебя — более чем когда-либо — после тех тяжелых дней, которые мы провели в борьбе! Но Господь, который весь любовь и милосердие, помог, и наступил уже поворот к лучшему. Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга, и все пойдет хорошо! Я глубоко убеждена, что близятся великие и прекрасные дни твоего царствования и существования России. Только сохрани бодрость духа, не поддавайся влиянию сплетен и писем — проходи мимо них, как мимо чего-то нечистого, о чем лучше немедленно забыть. Покажи всем, что ты властелин и твоя воля будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости, — теперь наступает твое царство воли и мощи! Они будут принуждены склониться перед тобой и слушаться твоих приказов, и работать так, как и с кем ты назначишь. Их следует научить повиновению. Смысл этого слова им чужд: ты их избаловал своей добротой и всепрощением. Почему меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что, когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Гр.), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них. Но это — дурные люди. Вспомни слова m-r Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я предостерегала бы тебя. Кто боится меня, не глядит мне в глаза, и кто замышляет недоброе, те не любят меня. Вспомни о “черных” [1046], затем об Орлове и Дрентельне — Витте — Коковцеве — Трепове (я это тоже чувствую) — Макарове — Кауфмане Софье Ивановне — Мари — Сандре Оболенской и т. д. [1047]. Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные тебе, любят меня: посмотри на простой народ и на военных, хорошее и дурное духовенство — все это так ясно, — потому это не огорчает меня больше так, как когда я была моложе. Но когда люди позволяют себе писать тебе или мне гнусные, дерзкие письма, — ты должен карать. А. рассказала мне относительно Балашова (я никогда не любила этого человека).

Теперь я понимаю, почему ты так ужасно поздно лег спать и почему я испытывала такую тоску и тревогу, поджидая тебя. Пожалуйста, милый, вели Фредериксу написать ему строгий выговор (он и Ник. Мих. и Вас. [1048] заодно в клубе). У него такое высокое придворное звание, и он смеет писать, когда его о том не просят! И это не в первый раз — в былые дни, я помню, он поступал так же. Разорви это письмо и дай твердый отпор. Вели Воейк. напомнить об этом старику — такой щелчок будет чрезвычайно полезен самодовольному члену Государственного Совета. Мы не можем позволять, чтоб нас топтали. Твердость прежде всего! — Теперь, когда ты назначил сына Трепова адъютантом, ты тем более можешь настаивать на том, чтоб он работал вместе с Протопоповым — он должен доказать свою благодарность. — Не забудь воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику — это погубило Никол. и Алекс. [1049]. Последнему Бог послал болезнь, — очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, — а также и за его упрямство. Его тоже восстановили против меня — сказанное им старику Иванову служит тому доказательством.

Но все это скоро минует. Все начинает проясняться, как и погода, что служит хорошим предзнаменованием, помни. И наш дорогой Друг так усердно молится за тебя — близость божьего человека придает силу, веру и надежду, в которых так велика потребность. А иные не могут понять твоего великого спокойствия и потому думают, что ты не понимаешь, и стараются тебя нервировать, запугивать, уязвлять. Но им это скоро надоест. Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят the Michels [1050], не обращай внимания и не принимай этого близко к сердцу. Слава Богу, ее здесь нет, но добрые люди находят способы писать и пакостить. — Дела начинают налаживаться — сон нашего Друга так знаменателен! Милый, помолись у иконы Могилевской Божьей Матери — ты там обретешь мир и крепость. Загляни туда после чая, перед приемом, — возьми туда Бэби с собой — там так покойно, и вы можете там поставить свечи. Пусть народ видит, что ты — Царь-христианин, — не смущайся, — такой пример принесет пользу другим.

Как-то пройдут эти одинокие ночи? Не могу себе этого представить. Как отрадно было крепко держать тебя в объятиях — это утишало боль души и сердца, я старалась вкладывать в ласки всю свою безграничную любовь, молитвы, веру и крепость! Ты мне невыразимо дорог, супруг мой любимый! Я разделяю твои горести и радости и готова за тебя умереть. Благослови, Боже, тебя и мое сокровище Бэби! Крепко вас целую. В минуту грусти пойди в комнату Бэби и спокойно посиди там немножко с милыми людьми, его окружающими. Поцелуй любимую детку у тебя на душе станет теплее и спокойнее. Всю мою любовь отдаю тебе, солнце жизни моей. — Спи спокойно, душой и сердцем я с тобой, мои молитвы витают над тобой. Бог и Святая Дева никогда не покинут тебя!

Навеки всецело

Твоя.

[1046] См. сноску 1035.

Александр Фёдорович Трепов

Александр Александрович Макаров

[1047] Царица перечисляет лиц, активно интриговавших против Царя и Г. Распутина. Это окружение Великого князя Николая Николаевича ("черные", Орлов, Дрентальн), председатели Совета Министров (Витте, Коковцов, Трепов), министр внутренних дел Макаров [министром внутренних дел тогда был Протопопов, а Макаров возглавлял Министерство юстиции - М.З.], фрейлины (С.И. Тютчева и М.А. Васильчикова).

[1048] Васильчиков Б.А.

[1049] Великого князя Николая Николаевича и Алексеева.

[1050] Михайловичи — Великие князья Александр Михайлович, Николай Михайлович и Сергей Михайлович.

В поезде. 4 декабря 1916 г.

Да, эти дни, проведенные вместе, были тяжелы, — но только благодаря тебе я их перенес более или менее спокойно. Ты такая сильная и выносливая — восхищаюсь тобою более, чем могу выразить. Прости, если я был не в духе или несдержан, — иногда настроение должно прорваться!

Конечно, было бы счастьем, если бы мы могли всегда быть вместе в это трудное время. Но теперь я твердо верю, что самое тяжелое позади и что не будет уж так трудно, как раньше. А затем я намереваюсь стать резким и ядовитым.

...

Передай ей [1051] мой привет.

[1051] А.Вырубовой.

Ц. Село. 5 декабря 1916 г.

После того, как вы оба уехали, я отправилась к Знаменью. Затем приняла Ильина, Всевол. [1052] из моих п. Складов, Баграт(иона) М. из Дик. Див. [1053] — он постарается повидать тебя в ставке — страшно интересно все, что он рассказывает о подчиненных ему племенах и об абреках, которые прекрасно себя ведут.

... Ты тоже, мой дорогой, будь тверд и непоколебим, прояви свою волю словом и делом. Не подчиняйся такому человеку, как Трепов (которому ты не можешь доверять, которого ты не уважаешь). Ты сказал свое слово и выдержал борьбу из-за Протопопова — и не напрасно же мы столько выстрадали — держись его, будь стоек, не поддавайся, а то не знать нам больше покоя. — В будущем они станут еще сильнее к тебе приставать, так как они видят, что им удается добиться твоего согласия настойчивым упорством. Так же упорно, как они, т.е. как Тр. и Родз. (со всеми злодеями) на одной стороне — так я, в свою очередь, стану против них (вместе с Святым Божьим человеком) на другой. — Не поддерживай их — держись нас, живущих исключительно для тебя, Бэби и России. Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего Друга. Он так горячо денно и нощно молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был, только Он, — как я в том глубоко убеждена и в чем мне удалось убедить Эллу, — и так будет и впредь — и тогда все будет хорошо. В “Les Amis de Dieux” один из Божьих старцев говорит, что страна, где Божий человек помогает государю, никогда не погибнет. Это верно — только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета — не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все Ему открывает. Вот почему люди, которые не постигают Его души, так восхищаются Его удивительным умом, способным все понять. И когда Он благословляет какое-нибудь начинание, оно удается, и если Он рекомендует людей, то можно быть уверенным, что они хорошие люди. Если же они впоследствии меняются, то это уж не Его вина — но Он меньше ошибается в людях, нежели мы — у Него жизн. опыт, благословенный Богом. Он умоляет, чтобы скорее сменили Макарова, и я вполне с Ним согласна. Я сказала Шт., что он напрасно его рекомендовал; я ему говорила, что это далеко не преданный человек и что теперь самое главное — найти действительно преданных людей на деле, а не только на словах, и что мы должны за них крепко держаться. Не позволяй Треп. вводить тебя в заблуждение насчет людей. Прот. и Шахов, всецело наши, т.е., я хочу сказать, беззаветно преданы и любят нас честно и открыто. А также Добров. Если бы завернул Ник. Мих. (от чего упаси, Господи), будь строг и пробери его за его письмо и поведение в городе. — Отсылаю тебе бумагу Григоровича, которая была мне доставлена.

В 11 была у Знаменья (кот. я теперь люблю больше, чем когда-либо), затем в лазарете — долго там посидела. Сейчас предстоит принять 4 офицеров, затем мы все поедем кататься в санях. Павел будет к чаю, затем Погул. [1054], затем церковь, а вечером повидаю нашего Друга, что придаст мне сил. Мой дух бодр, и я живу для тебя, для тебя, для одного тебя — для меня ты все! — Интересно бы знать, сделаешь ли ты смотр Георгиевскому полку. Это было бы так славно — если не 6-го, то в какой-нибудь другой день. Даки едет сегодня вечером повидаться с Мисси [1055] и, быть может, отвезет всех детей обратно — смотря по обстоятельствам.

Теперь должна кончать. Спи тихо и спокойно, мой ангел! Святая Дева да хранит тебя, а Гр. молится за тебя и мы все также.

... 

... Я постоянно с тобой, принимаю во всем участие — наступают хорошие дни, наступил поворот к свету.

[1052] Всеволжский.

[1053] Багратион Д.П.

[1054] Погуляев.

[1055] Королева румынская.

Царское Село. 6 декабря 1916 г.

...

Павел пил у нас чай и был мил. Я телеграфировала тебе относительно папа Танеева — 20 лет, как он стоит во главе твоей канцелярии. Она [1057] это случайно узнала, так как ему там устраивают большой завтрак. Мы провели вчерашний вечер уютно и мирно в маленьком доме. Милая большая Лили [1058] тоже пришла туда попозднее, а также Муня Головина. Он [1059] был в хорошем, веселом настроении. — Видно, что Он все время думает о тебе и что все теперь хорошо пойдет. Он беспокоится по поводу предстоящего приезда туда Трепова, боится, что он снова тебя расстроит, привезет ложные сведения, я хочу сказать — новости, и подсунет своих кандидатов. — Возьми кого-нибудь на его место для путей сообщений. — Жаль, что ты не одобряешь Валуева — это очень честный и верный человек. Затем поскорее отделайся от Макарова, не мешкай (прости меня). Мне лично хотелось бы, чтоб ты взял Добровольского — по-видимому, история, рассказанная тебе Треповым, — верна (есть однофамилец его — тоже сенатор). — Посылаю тебе выдержку из газеты, списанную ею, относительно случая, разыгравшегося между Треповым и милым Добровольским. Он предполагает, что это акт мести.

Но Калинина [условное обозначение Протопопова] — оставь, оставь его, дорогой мой! Я знаю, что надоедаю тебе, прости меня, но я ни за что бы этого не делала, если бы не боялась, что ты снова станешь колебаться. Держись своего решения — не поддавайся. Как можно колебаться между этим простым, честным человеком, который так горячо нас любит, и Треповым, которому мы не можем доверять, ни уважать, ни любить, а наоборот? — Скажи ему, что этот вопрос исчерпан, что ты запрещаешь ему вновь касаться его и вести совместную игру с Родзянко, который добивается отставки Протопопова. Он служит тебе, а не Родзянке, и раз ты сказал, что не собираешься его отставить, он обязан работать с ним. Как он смеет идти тебе наперекор — ударь кулаком по столу! Не уступай (ты говорил, что в конце концов тебе придется это сделать) — будь властелином, слушайся твоей стойкой женушки и нашего Друга, доверься нам! Погляди на лица Калинина и Трепова — ясно видна разница — белое и черное, пусть твоя душа читает вернее.

...

Вечером пойдем в лазарет. — Наш Друг очень доволен нашими девочками. Говорит, что они для своих лет прошли тяжелые курсы и что их души заметно развились. Они, действительно, страшно милы и очень хороши теперь с А. Они разделяли с нами все наши переживания, — это научило их правильному взгляду на людей, и в жизни это будет для них очень полезно. Малютка также очень много переживает своей маленькой широко открытой душой. Я никогда не смогу достаточно отблагодарить Бога за чудесное счастие, ниспосланное Им мне в твоем лице и в них: мы — одно, что так ужасно редко встречается в наши дни, — мы тесно связаны друг с другом.

Получила 2 милых телеграммы из Архангельска от монархической партии. Я ответила с помощью нашего Друга, и Он просит тебя непременно позволить, чтобы телеграммы эти были напечатаны. Скажи Фред(ериксу), чтоб он дал им на то разрешение, а также, чтоб поместили первую их телеграмму и мою в “Новом времени”. Это откроет людям глаза и будет противодействием письму кн. Вас. [1060] (которым m-me Зизи страшно возмущена и шокирована). Это также будет щелчком для старого гнусного Балашева. — Хорошее наступает, и пусть общество и Дума видят, что Россия любит твою старую женушку и стоит за нее всем им наперекор. — Зизи очень восхищалась их трогательной телеграммой. Я нарочно ответила самолично.

[1057] А. Вырубова.

[1058] Ден Ю.A.

[1059] Распутин Г.Е.

[1060] См. сноску 1048. Васильчиков Б.А.

Ц. Село. 7 декабря 1916 г.

Только об одном прошу тебя: отложи свидание с Треповым — я так боюсь, что он будет приставать к тебе и заставит тебя принять решения, на какие ты в спокойную минуту не пошел бы. Будь тверд насчет Калинина, ради нас самих.

7 декабря 1916 г.

Скажу Фред(ериксу) про телеграммы, полученные тобою из Астрахани [1062]. Этот человек мне часто телеграфирует. Я помню, еще в те времена, когда был жив Столыпин, он посылал мне такие доброжелательные телеграммы. Он же не одобрял речи Шуваева и Григоровича в Думе.

Вчера я был завален телеграммами, так как они не были запрещены; пришло огромное количество. Я еще не кончил отвечать.

...

17 дек. все главнокомандующие приезжают сюда на военный совет, так как пора готовить наши планы на будущую весну. Надеюсь, что смогу на следующий день выехать домой!

Будь уверена, моя любимая, что я буду знать, как ответить Трепову, когда он явится.

[1062] Описка, на самом деле телеграммы из Архангельска.

Ц. Село. 8 декабря 1916 г.

 Я пошлю за Ресиным и все ему скажу. Не помню, кто там губернатором, — на этот раз не стану делать из этого тайны, чтоб увидеть побольше народа. Но я всегда так робею без тебя, мой дорогой! — Мой милый, старый кн. Голицын (из комитета о наших военнопленных) в восторге от телеграмм из Астрахани [1063] и просил, чтоб они были всюду напечатаны. Другой кн. Голицын (Харьковский) выступил в Государственном совете, и совсем не хорошо, а моего поздравляли с этой речью. Он был вне себя и тоже находит, что таких людей следует лишать придворного мундира. Жаль, что ты не хочешь назначить сейчас Щегловитова. Он бы сразу тебе доложил об этом (если бы даже не смог остановить речей), и ты мог бы лишить их придворного звания, — сейчас никакая строгость не может быть достаточна. Балашев заслужил строгое порицание, — не будь снисходителен и слаб — прости меня, милый. ...

 ... Дорогой мой, — только поступи умно, вели распустить Думу, — с Треповым будь тверд, как кремень, и держись Калинина, верного друга. ...

Будь стоек — будь властелином.

8 дек. 1916 г.

Я приму Трепова в понедельник 12 дек. Не мучься, моя дорогая. Теперь я спокоен и тверд и знаю, что отвечать. Он приезжает еще и для того, чтобы здесь решить серьезные железнодорожные вопросы с Гурко.

Я передал телеграммы Фред(ериксу). Он просил, раньше чем напечатать их, разузнать о человеке, приславшем их. И я нахожу, что это правильнее. Ответ придет через Калинина, так что ты от него можешь узнать раньше и там решить.

По счастью, у меня не много бумаг, но за эти дни мне пришлось принять старого “Dudel” (Адлерберга), Соловово и Озерова. Книга, присланная тобою, очень изящно издана. Я рад иметь “Хаджи Mypama”. Да, я могу представить себе дикий восторг Ольги. Граббе и все наши казаки тоже были очень взволнованы. Граббе показал мне Ольгин привет — очень хорошо!

Каждый вечер наслаждаюсь двумя главами “The wall of part.” и скоро кончу.

Ц.С. 9 декабря 1916 г.

Мой ангел!

Большое, большое спасибо за твое милое письмо! Я рада, что тебе нравится эта прелестная английская книга; она действует так освежающе среди забот и огорчений этого мира. Мы сегодня вечером повидаемся с нашим Другом, — я очень рада. 

...

А. вчера видела Калинина. Он ей сказал, что Трепов сговорился с Родзянко распустить Думу с 17 декабря по 8 января, чтобы депутаты не успели на праздники покинуть Петроград и чтобы можно было здесь держать их в руках. Наш Друг и Калинин умоляют тебя распустить Думу не позже 14-го, по 1-е или даже 14-е февраля, иначе тебе не будет покоя, и дело не сдвинется с места. В Думе они боятся только одного — продолжительного перерыва, а Трепов намеревается тебя поддеть, говоря, что будет хуже, если эти люди разъедутся по домам и разнесут свои настроения. Но наш Друг говорит, что никто не верит депутатам, когда они поодиночке у себя дома, они сильны лишь когда собираются вместе. Дорогой мой, будь тверд и доверься совету нашего Друга — это для твоей же пользы. Все, кто тебя любит, думают, что это правильно. Не слушай ни Гурко ни Григор(овича), если они станут тебя просить о коротком перерыве — они не ведают, что творят. Я бы не стала всего этого писать, если бы не боялась твоей мягкости и снисходительности, благодаря которым ты всегда готов уступить, если только тебя не поддерживают бедная старая женушка, А. и наш Друг; потому-то лживые и дурные люди ненавидят наше влияние (которое только к добру). Трепов был у двоюродного брата Калинина (у Ламздорфа) и, не зная, что это его родственник, говорил там, что 11-го едет к тебе и будет настаивать (нахал какой!) перед тобой на отставке Протопопова. Милый, посмотри на их лица — Трепова и Протопопова, — разве не очевидно, что лицо этого последнего чище, честнее и правдивее? — Ты знаешь, что ты прав, — высоко подними голову, прикажи Трепову с ним работать. Он не смеет противиться твоему приказу, прикрикни на него. Милый, не приехать ли мне к тебе на денек, чтобы придать тебе мужества и стойкости? Будь властелином! Восстают против Калинина потому, что он закрыл собрания союзов — он был совершенно прав. — Наш Друг говорит, “что пришла смута, которая должна была быть в России во время или после войны, и если наш (ты) не взял бы места Ник(олая) Ник(олаевича), то летел бы с престола теперь”. Будь бодр: крикуны угомонятся — только распусти Думу поскорее на возможно более долгий срок — верь мне — ты знаешь, что Трепов флиртует с Родзянкой. Это всем известно, а от тебя он лукаво скрывает это из политики. Отправься к любимой иконе, наберись там решимости и силы. Постоянно помни о сновиденье нашего Друга. Оно весьма, весьма знаменательно для тебя и всех нас.

9 декабря 1916 г.

Я переменил день для приема Трепова, назначив на завтра — субботу.

Я намерен быть твердым, резким и нелюбезным.

... Фред(ерикс) получил письмо одновременно от Врангеля и Ларьки Воронцова. Оба горько жалуются на Мишину жену [1065], не позволяющую им говорить с ним хотя бы об его здоровье. Судя по тому, что они пишут, доктора, пользовавшие его, настаивали на серьезном лечении и на отдыхе в теплом климате. Если бы он остался подольше в Крыму, это принесло бы ему большую пользу. Но он, а может быть она, желает вернуться в Гатчину, чего доктора не одобряют, и никто из них не может проникнуть к Мише, чтоб ему это объяснить. Поэтому я думаю телеграфировать ему, чтоб он оставался там еще месяц.

[1065] Жену Великого князя Михаила Александровича, графиню Брасову Н.С.

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова прошу тебя надписать “прекратить дело” и переслать его министру юстиции. Матюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшкина. Иначе — через несколько дней начинается следствие, — могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том, что “чику” [1066] не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира! — Так вот, пожалуйста, сейчас же, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макар(ову), — иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) действительно враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский преданный человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщений честного Валуева, которого мы так хорошо знаем как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем даст исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем, — пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцов (который не хотел давать денег) [1067] или Сергей, который, что касается ее [1068], ровно столько же виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас у тебя Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина, — он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он страшно озабочен тем, чтобы ты скорее распустил Думу и притом надолыше — за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, такого короткого, — тогда ничего нельзя успеть сделать. — Государственный совет сошел с ума, соглашаясь с Думой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор. Только будь тверд, стоек!

Слава Богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и решительно и не заигрывает с Думой, но исключительно думает о нас.

10 декабря 1916 г.

В Румынии дела неважны, — главным образом по той причине, что наши войска не могут туда добраться из-за скопления беженцев на железных дорогах. В Добрудже нашим войскам пришлось отступить до самого Дуная, так как их было слишком мало, чтобы защищать длинный и редкий фронт.

Около 15 дек. сосредоточение наших войск будет, надеюсь, более или менее закончено, и, быть может, около Рождества мы начнем наступать. Как видишь, положение там невеселое. 

Ц.С. 12 декабря 1916 г.

Любимый мой!

Большое, большое спасибо за твое милое письмо и за открытку. Я очень счастлива, что ты съездил помолиться перед дорогим образом, — там так покойно, чувствуешь себя отрешенным от всех треволнений в ту минуту, когда изливаешь свою душу и сердце в молитве, обращенной к той, к которой столько людей приходит со всеми своими горестями. — Ну, милый, Новгород был крупным успехом! Хотя было очень утомительно, душа вознеслась так высоко и придала нам всем силы — мне с моим больным сердцем и А. с ее больными ногами. Мы разъезжали, конечно, — сегодня все болит, но стоило того.

Я хочу, чтоб А. и Ольга написали тебе, а Анастасия — Бэби, так как каждый опишет по-своему, а я плоха по этой части. Губернатор был безупречен: организовал наши разъезды таким образом, что мы всюду поспевали вовремя, и подпускали толпу близко к нам. Какой восхитительный старинный город, только слишком рано стало темнеть! Поедем туда вместе весной, когда там наводнение? Говорят, что тогда бывает еще лучше, и можно подъезжать к монастырям на моторных лодках. Проезжая мимо памятника Тысячелетия России, я вспомнила о большой картине, находящейся здесь, в Большом дворце. — Как великолепен Софийский Собор! Только, стоя прямо перед ним, нельзя было хорошо его разглядеть. Служба длилась два часа (вместо 4), пели великолепно. Мне было отрадно начать с обедни и помолиться за моих дорогих. — Иоанчик и Андрюша всюду ходили с нами. — Мы прикладывались ко всем святыням. Досадно, что все это пришлось проделать в такой спешке и что нельзя было в достаточной мере отдаться молитве перед каждой святыней и разглядеть все детали. Посылаю Бэби образ, перед которым мы стояли (и сидели). Епископ Арсений при нашем появлении произнес очень трогательное приветственное слово, молодой епископ Алексей оказался чрезвычайно изящным (лицеист). Они всюду следовали за нами в течение всего дня. — Затем, после обедни, длившейся от 10 до 12, мы отправились в лазарет, находящийся рядом с Епарх. [1070], через покои епископа, а также в музей сокровищ, собранных из старых церквей три года тому назад. Дивные старинные иконы, ранее находившиеся в разных церквах, монастырях, заброшенные, покрытые пылью. Их стали очищать, и проглянули дивные свежие краски, — очень интересно, и мне очень хотелось бы в другой раз подробно рассмотреть все это, — тебе бы это тоже понравилось. Затем мы вернулись в наш поезд; солдаты уже разошлись (к счастью). — Я позавтракала на диване. А. в своем купе. У детей были И(оанчик) и Андр(юша), а также Иславин. Его жена и дочь встретили нас с цветами и поднесли нам от города хлеб-соль. В 2 ч. мы снова поехали в земский лазарет — он совсем небольшой. — Мы всюду раздавали образки. — Оттуда — в Десятинный монастырь, где хранятся мощи св. Варвары. Я посидела минутку в комнате игуменьи, а затем попросила, чтоб меня провели к старице Марии Михайловне (о ней говорил мне Жевахов), и мы прошли к ней пешком по мокрому снегу. Она лежала на кровати в маленькой темной комнатке [1071], а потому мы захватили с собой свечку, чтобы можно было разглядеть друг друга. Ей 107 лет, она носит вериги (сейчас они лежат около нее), — обычно она беспрестанно работает, расхаживает, шьет для каторжан и для солдат, притом без очков, — никогда не умывается. Но, разумеется, — никакого дурного запаха или ощущения нечистоплотности, — она седая, у нее милое, тонкое, овальное лицо с прелестными, молодыми, лучистыми глазами, улыбка ее чрезвычайно приятна. Она благословила и поцеловала нас. Тебе она посылает яблоко (пожалуйста, съешь его). Она сказала, что война скоро кончится — “скажи ему, что мы сыты”. Мне она сказала: “а ты, красавица — тяжелый крест — не страшись — (она повторила это несколько раз) — за то, что ты к нам приехала, будут в России 2 церкви строить (она повторила это дважды) — не забывай нас, приезжай опять”. Бэби она послала просфору (мы слишком торопились, и кругом была суета, а то бы я охотно с ней побеседовала), она всем нам дала по образку. Сказала, чтобы мы не беспокоились относительно детей, что они выйдут замуж, остального я не расслышала. — Позабыла, что она сказала девочкам. Я заставила И(оанчика) и А(ндрюшу) тоже зайти к ней, и послала к ней также Аню — она, несомненно, напишет тебе об этом. Я благодарю Бога за то, что Он дал нам ее увидеть. Это она несколько лет тому назад просила, чтобы сняли копию с большого образа Св. Девы в Старой Руссе и отослали ее тебе. Не хотели этого делать, находя, что образ слишком велик. Затем началась война, она стала настаивать на своем. Желание ее было исполнено, и она сказала, что мы все примем участие в крестном ходе. Оно так и вышло, когда этот образ привезли 5-го (?) июля прошлого года к Федоровскому Собору — помнишь? А ты велел хранить образ при 4 стрелковом полке. У меня имеется небольшая книжечка с ее жизнеописанием, мне ее дал вчера старый слуга из Мариинского дворца (ее духовный сын). — Она произвела на меня гораздо более умиротворяющее впечатление, нежели старая Паша из Дивеева. Отсюда — в Юрьевский монастырь (5 верст от города) — там находится твой старый Никодим, он боготворит тебя, молится за тебя и шлет тебе привет.

Думаю, что Ольга подробно пишет тебе обо всем этом. Окружавшая нас любовь и теплота, ощущение близости к Богу и к твоему народу, единство и чистота чувств, — все это бесконечно благотворно подействовало на меня, и мы уже обсуждаем поездку в Тихвин, монастырь с очень чтимой Богоматерью (образ), в четырех часах езды отсюда, — в Вятку и в Вологду. Апраксин узнает обо всем. — Сочетание лазаретов со святыми местами будет благотворно.

Так много старинного и исторического в Новгороде, что чувствуешь себя как бы перенесенной в другую эпоху! Старица встречает каждого словами: “радуйся, невеста неневестная”. Мы были в маленьком приюте для мальчиков Татьянинского комитета, туда привели также маленьких девочек из другого приюта. Затем мы отправились в Дворянское собрание, где Дамский Комитет передал мне 5000 руб. Ими устроен там лазарет — великолепная огромная палата для солдат; офицеры в соседнем помещении. Мы пили чай очень мило, жена губернатора и архиепископ сидели около меня, — было несколько дам, все уродливые; его дочь работает сестрой милосердия. Оттуда мы заехали в Знаменскую церковь. Посылаю тебе купленный мною там образ Богоматери, — он так хорош! Пожалуйста, повесь его над своей кроватью, у нее такой дивный лик, — и Невесту Христову, — которую от нас скрыли (sic), я ее видела в этот же день, — дабы она помогла тебе. Туда же привезли чудотворный образ св. Николая, чтоб мы к нему приложились. — Какой это восхитительный храм! — Со сводами (очень крутые лестницы). У нас не хватило времени рассмотреть картину страшного суда, на которой были изображены Петр Великий и Меньшиков, по приказу Петра. — Наш автомобиль застрял, и толпа вытащила нас. Оттуда мы проехали к крохотной часовне, расположенной в саду. Здесь на печке в просфирной (несколько лет тому назад) явилась Богоматерь. Этот образ остался совершенно нетронутым, он только покрыт стеклом и оправлен драгоценными камнями. Такое сильное благоухание, мы с девочками сразу обратили на это внимание. Всюду я чувствовала с собой вас обоих и словно заодно с вами переживала все!

(Напиши А. несколько строк, как бы в благодарность. Это хорошо на нее подействует, так как она так тепло принимала во всем участие — губернатор и Никодим были очень милы по отношению к ней.) ... Ночь провели в поезде, с утра отправились в лазарет, сейчас мы отдыхаем, вечером повидаю нашего Друга. — Так славно, покойно и тепло на душе!

...

Какая это гнусная канитель с Румынией!

Царское Село. 13 декабря 1916 г.

Нежное спасибо за твою милую открытку. Я с таким нетерпением жду известия (а у тебя нет времени писать) о твоем разговоре с этим ужасным Треповым. Я читала в газетах, что он теперь сказал Родзянке, что Дума будет распущена 17-го до первой половины января. Имеет ли он право говорить это прежде, чем будет официально объявлено через Сенат? Я нахожу, что абсолютно нет. Так и надо сказать ему, а Родзянке надо бы сделать выговор за то, что он позволил напечатать это в газетах. А я так просила сделать это поскорее и на более долгий срок! Слава Богу, что ты, по крайней мере, не назначил числа в январе и можешь созвать их в феврале или совсем не созвать. Они не работают, а Тр(епов) заигрывает с Родз(янкой). Всем известно, что они по 2 раза в день встречаются это недостойно. Почему он ладит и старается работать с ним, лгуном, а не с Протопоповым (который правдив)? — Это характеризует человека. Старый Бобринский ненавидит Треп(ова): он знает их недостатки и так глубоко предан тебе, потому-то Тр(епов) и вышиб его.

Ангел мой, вчера мы обедали с нашим Другом у Ани. Все было так мило, мы рассказывали про наше путешествие, и Он сказал, что мы должны были прямо поехать к тебе, так как доставили бы этим тебе большую радость и “благодать”, а я боялась помешать тебе! Он умоляет тебя быть твердыми властным и не уступать во всем Тр(епову). Ты знаешь гораздо больше, чем этот человек, и все-таки позволяешь ему руководить тобой, — а почему не нашему Другу, который руководит при помощи Бога1/4.. Вспомни, за что меня не любят, — ясно, что я права, оставаясь твердой и внушая страх, и ты будь таким, ты — мужчина, только верь больше и крепче в нашего Друга (а не в Трепова). — Он живет для тебя и России. А мы должны передать Бэби сильную страну и не смеем быть слабыми ради него, иначе ему будет еще труднее царствовать, исправляя наши ошибки и крепко натягивая вожжи, которые ты распускаешь. Тебе приходится страдать за ошибки своих царственных предшественников, и одному Богу известны твои муки. Да будет твое наследие более легким для Алексея! — У него твердая воля и своя голова. — Не давай ничему ускальзывать из твоих рук и не заставь его возводить все сызнова. Будь тверд. Я, как стена, стою за тобой и не поддамся — я знаю, Он правильно ведет нас, а ты благосклонно внимаешь такому лживому человеку, как Тр(епов)! Хотя бы во имя любви, которую ты питаешь ко мне и Бэби, не предпринимай важных шагов, не предупредив меня и не переговорив спокойно обо всем. Стала ли бы я так писать, если бы не знала, как легко ты можешь поколебаться и меняешь решения и чего стоит заставить тебя держаться своего мнения! Я знаю, что тебе больно, когда я так пишу, и это меня огорчает, но ты, Бэби и Россия слишком дороги мне. Что касается Сухомлинова и Мануйлова, я все подготовила для тебя.

А Добровольский — верный человек, — поскорее отделайся от Макарова, который — поверь мне, наконец, — дурной человек. Пусть Бог даст мне силу убедить тебя — сохранять тебя непреклонным тяжелее, чем переломить ненависть других, которая оставляет меня равнодушной. Я ненавижу упрямство Тр(епова). Многие держали пари в Думе, что Питирим будет отставлен — теперь он получил крест, они раздавлены и унижены (видишь, что значит, когда ты показываешь себя властелином), и все более и более оказывается правильным, что кн. В(асильчикова) была выслана. — Ты ничего не отвечаешь относительно Балашева. Боюсь, что ты ничего не сделал, а Фредерикс стар и пассивен, когда я не говорю с ним решительным тоном. — Какая ошибка, что Дума закрывается не 14-го! Кал(инин) мог бы вернуться к своей работе, и ты принял бы его и переговорил с ним. Только не отв. министерство, на котором все помешались! Все становится тише и лучше. Только надо чувствовать твою руку <...>

Скоро наши войска в Румынии будут сильнее. — Тепло и глубокий снег. Прости за это письмо, но я бы не могла спать эту ночь, мучась за тебя, — не скрывай ничего от меня — я сильна — но слушайся меня, т.е. нашего Друга, и верь нам во всем. Остерегайся Тр(епова), ты не можешь его любить и уважать. Я страдаю за тебя, как за нежного, мягкосердечного ребенка, которому нужно руководство, а он слушает дурных советчиков, в то время как Божий человек говорит ему, что надо делать. Милый ангел, вернись скорее домой, — ах, нельзя, ведь у тебя ген...! Почему не раньше, не могу понять, почему в тот же день, как и Дума, опять странное совпадение! — А Воейков — это тоже провалилось?

... Сердце и душа горят тобой — любовь моя безгранична, оттого все, что пишу, кажется резким — прости, верь и пойми — я люблю вас обоих слишком глубоко плачу о твоих ошибках и радуюсь каждому верному шагу.

...

Пожалуйста, прочти эти бумаги, а также Анины. Если это ложь, лиши Родзянко мундира.

13 декабря 1916 г.

Ну, теперь о Трепове. Он был смирен и покорен и не затрагивал имени Прот(опопова). Вероятно, мое лицо было нелюбезно и жестко, так как он ерзал на своем стуле, — говорил об американской ноте, о Думе, о ближайшем будущем, конечно, о железных дорогах. Относительно Думы он изложил свой план — распустить ее 17-го дек. и созвать 19-го января, чтоб показать им и всей стране, что, не смотря на все сказанное ими, правительство желает работать вместе. Если в январе они начнут путать и мутить, он собирается обрушить на них громы (он вкратце рассказал мне свою речь) и окончательно закрыть Думу. Это может произойти на второй или третий день их новогодней сессии! После этого он спросил меня, что думаю я. Я не отрицал логичности его плана, а также одного преимущества, бросившегося мне в глаза, а именно, что если бы все случилось так, как он думает, мы избавились бы от Думы недели на две или на три раньше, чем я сначала думал (в середине янв. вместо начала февр.).

Итак, я одобрил этот план, но взял с него торжественное обещание держаться его и довести до конца. — Я нарочно пошел помолиться перед иконой Божьей Матери до этого разговора и после этого почувствовал успокоение.

Вчера был обрадован приездом Павла. Он приходил к чаю, и сегодня будет его доклад. — Сейчас видел Влад. Ник. [1073] — Серг. Петр. [1074] уезжает в Москву. Вчера принял Толя, командира моих Павлоградских гусар. Вид у него довольный, но глупее, чем когда-либо.

[1073] Деревенко В.Н.

[1074] Федоров С.П.

Царское Село. 14 декабря 1916 г.

Тр(епов) поступил очень неправильно, отсрочив Думу с тем, чтобы созвать ее в начале января, в результате чего никто (Родз. и все, на кого они рассчитывают) не поедет домой, и все останутся, и в Петрограде все будет бродить и кипеть. Он пришел к тебе со смирением, надеясь этим добиться успеха. Если бы он кричал, по обыкновению, ты бы рассердился и не согласился. Любимый мой, наш Друг просил тебя закрыть ее 14-го, Аня и я писали тебе об этом, и, видишь, у них теперь есть время делать гадости. Относительно запрещения союзам объединяться ты получил вчера бумагу Калинина через Воейкова. Он также писал Треп(ову), прося, чтобы это происходило при закрытых дверях. Тр(епов) не удостоил его ответом. Тогда он написал Родз(янко), который поступил, как Калинин желал — только, конечно, сказал, что это по желанию Калинина; — трус Трепов не пожелал взять этого на себя. Как хочешь, Трепов ведет себя теперь, как изменник, и лукав, как кошка, — не верь ему, он сговаривается во всем с Родз(янко), это слишком хорошо известно. Бумагу, которую я послала тебе вчера, Родз(янко) написал сам; он не имеет права печатать и распространять беседу с тобой; я сомневаюсь, чтобы она была изложена точно, ведь он всегда лжет; если не точно, — будь императором, сейчас же лиши его придворного мундира. Не спрашивай совета у Фред(ерикса) или Тр(епова). Они оба напуганы. Старик раньше понял бы необходимость этого, а теперь он стар. Уже распространяли по городу слух (Дума), будто дворянство в Новгороде не приняло меня, а когда они прочитали, что мы даже пили чай вместе, то были уничтожены. Насчет Кауфмана все очень довольны — видишь, твоя твердость оценена хорошими людьми, — легко продолжать, когда начал. Прости, что я мучаю тебя такими письмами, — но прочитай только 2 телеграммы, которые я тебе послала, ты опять увидишь, что говорят “правые”: они обращаются ко мне, чтоб я просила тебя. Если ты снова услышишь от Калинина, что надо закрыть Думу, — сделай это, не держись за 17-е, время — деньги, мгновение — золото, и когда упустишь момент — бывает трудно наверстать и поправить. Надеюсь, что неправда, будто Никол(аша) приедет к 17-му, — раньше все шло прекрасно без Воронцова, — наш фронт здесь не имеет ничего общего с Кавказом. Не пускай его, злого гения. Он еще будет вмешиваться в дела и говорить о Васильчиковой. Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом — сокруши их всех — не смейся, гадкий, я страстно желала бы видеть тебя таким по отношению к этим людям, которые пытаются управлять тобою, тогда как должно быть наоборот. Гр. Бенкендорф была так оскорблена письмом князя В. [1075], что сделала в городе целый ряд визитов пожилым дамам, кн. Lolo [1076], гр. Воронцовой etc., и всем им говорила о том, что считает позором то состояние, до которого дошло общество, забывшее все принципы. Она просила их прежде всего строго поговорить с дочерьми, которые говорят и ведут себя ужасно [1077]. По-видимому, это произвело впечатление, так как о ней теперь говорят; они видят, что письмо было на самом деле неслыханного содержания, а вовсе не столь очаровательное, как иные стараются уверить. Катуся В. [1078] тоже написала мне, но я, прочитав, разорвала письмо. А вот контраст — телеграмма от “Союзов Русского Народа” просит меня передать дело тебе. Одни — гнилое, слабое, безнравственное общество, другие здоровые, благомыслящие, преданные подданные — их-то и надо слушать, их голос — голос России, а вовсе не голос общества или Думы. Так ясно видно, где правда; они знают, что Думу следует закрыть, а Тр(епов) не хочет слушать их. Если их не слушать, они возьмут дело в свои руки, чтобы спасти тебя, и может невольно выйти больше вреда, чем лишь твое простое слово — закрыть Думу, но до февраля: если раньше, они все застрянут здесь. Я бы повесила Тр(епова) за его дурные советы — а теперь, после этих бумаг, посланных Калининым Воейкову с этими гнусными, глубоко революционными представлениями выборных московского дворянства и союзов, которые обсуждались в Думе, — как можно оставлять их хотя бы еще на один день? — Я ненавижу лживого Тр(епова), который делает все, чтобы повредить тебе, будучи защищаем Макаровым. Если б мне только заполучить тебя сюда, все сразу стало бы тише, а если б ты вернулся, как просил Гр., через 5 дней, ты бы привел все в порядок, ты бы положил свою усталую голову на грудь женушки, и Солнышко придала бы тебе силы, и ты бы послушался меня, а не Трепова. Бог поможет, я знаю, но ты должен быть твердым. Распусти Думу сейчас же. Когда ты сказал Трепову: 17-го, ты не знал, что они замышляли. Спокойно и с чистой совестью перед всей Россией я бы сослала Львова в Сибирь (так делалось и за гораздо менее важные проступки), отняла бы чин у Самарина (он подписал эту московскую бумагу). Милюкова, Гучкова и Поливанова — тоже в Сибирь. Теперь война, и в такое время внутренняя война есть высшая измена. Отчего ты не смотришь на это дело так, я, право, не могу понять. Я только женщина, но душа и мозг говорят мне, что это было бы спасением России — они грешат гораздо больше, чем это когда-либо делали Сухомлиновы. Запрети Брусилову и пр., когда они явятся, касаться каких бы то ни было политических вопросов. Глупец тот, кто хочет ответственного министерства, как писал Георгий. Вспомни, даже m-r Филипп сказал, что нельзя давать конституции, так как это будет гибелью России и твоей, и все истинно-русские говорят то же.

Несколько месяцев тому назад я сказала Штюрмеру о том, что Шведов должен быть членом Гос. сов. Назначь его и славного Маклакова, — они смело будут стоять за нас. Знаю, что мучаю тебя, ах, разве я не стала бы гораздо, гораздо охотнее писать только письма, полные любви, нежности и ласки, которыми так полно мое сердце! Но мой долг — долг жены, матери и матери России — обязывает все говорить тебе — с благословения нашего Друга. Дорогой мой, свет моей жизни, если бы ты встретил врага в битве, ты бы никогда не дрогнул и шел бы вперед, как лев! Будь же им и теперь в битве против маленькой кучки негодяев и республиканцев! Будь властелином, и все преклонятся перед тобой! — Не думаешь ли ты, что я испугаюсь — о, — нет! Сегодня я удалила офицера из госпиталя М. и А. за то, что он позволил себе смеяться над нашим путешествием, уверяя, что Протопопов подкупал народ, чтоб он принимал нас так хорошо. Женщина-врач, слышавшая это, была в ярости. Ты видишь, Солнышко в своих маленьких делах энергична, а в больших делах — настолько, насколько ты этого желаешь. Мы Богом поставлены на трон и должны сохранять его крепким и передать непоколебленным нашему сыну. Если ты будешь это помнить, ты не забудешь, что ты властелин, и насколько это легче самодержавному монарху, чем тому, который присягал конституции!

Дорогой мой, послушайся меня, ты знаешь свою старую верную девчурку. “Не страшись”, сказала старица, а потому я пишу без страха моему малютке. Н

14 декабря 1916 г.

Нежно благодарю за строгий письменный выговор. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь, как с ребенком.

Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь, как Треп(ов). Но раньше всего надо найти ему преемника, а потом вытолкать его, — после того, как он сделает грязную работу. Я подразумеваю — дать ему отставку, когда он закроет Думу. Пусть вся ответственность и все затруднения падут на его плечи, а не на плечи того, который займет его место.

Посылаю тебе два списка кандидатов, которые он мне оставил, и письмо, присланное им вчера, где он опять возвращается к вопросу о назначении Макарова председателем Госуд. сов.

Рухлов очень хороший, сильный духом и порядочный человек, ненавидящий Коков(цова) и т.п. Ты должна знать, что председатель Гос. сов. назначается вновь каждый год, а также все члены.

В Румынии нехорошо. Мы послали и все посылаем войска, но им приходится делать длинные переходы (три недели), благодаря отвратительному состоянию железнодорожных путей. Теперь, наконец, решено взять их в наше заведование.

На 17-го дек. назначен здесь съезд генералов потому, что до этого дня у Гурко несколько совещаний.

Теперь должен кончать. Да благословит тебя Бог, моя душка, мое Солнышко! Нежно целую тебя и девочек и остаюсь твой “бедный, маленький, безвольный муженек”

Царское Село. 15 декабря 1916 г.

Прости меня за резкие письма — девочка вовсе не хочет обижать своего ангела, а пишет только любя. Она иной раз доходит до отчаяния, зная, что тебя обманывают и подсовывают неправильные решения. Как могу я быть покойной, когда Тр(епов) приезжает к тебе? Ведь ему удается внушать тебе неправильные решения! Только бы удалось найти ему преемника! Но многие говорят, что раз Мак(арова) сменят, его положение, в общем, улучшится. Видишь, как он держится за Макарова (которого я продолжаю считать лживым по отношению к нам) и хочет, чтобы он был во главе Гос. сов.! — Это уж слишком! Назначь решительного (сурового) Щегл(овитова). Он подходящий человек для этого места, он не допустит беспорядков и гнусностей. Я тебе верну бумаги завтра, когда хорошенько просмотрю их. Очень благодарю тебя (также от имени Гр.) за Мануйлова. Подумай, милый Малама сказал вчера в 5 часов, что от тебя не было бумаги (курьер приехал сегодня рано утром), а потому я должна была телеграфировать. Из этого хотели сделать целую историю, примешав туда разные имена (просто из грязных побуждений), и многие собрались присутствовать на суде. Еще раз спасибо, дорогой. Наш Друг был у нее [1079], — я не выходила из дома. Он уже давным-давно не выходит из дому, ходит только сюда. Но вчера Он гулял по улицам с Муней [1080] к Казанскому Собору и Исаакиевскому, — ни одного неприятного взгляда, все спокойны. Он говорит, что через 3 или 4 дня дела в Румынии поправятся, и все пойдет лучше. — Как хорош твой приказ — только что прочитала его с глубочайшим волнением! Бог да поможет и благословит тебя, дорогой мой! Не надо говорить “бедный, старый, безвольный муженек”, это убивает меня — прости меня — ты понимаешь, я знаю, меня и мою безмерную любовь, да, любовь моя? Я так ужасно, ужасно люблю тебя! — Маленький Кожевников (с Мурмана) придет к завтраку, а Н.П. — к чаю. Так можно будет насладиться каждым в отдельности. Пожалуйста, назначь Н.П. на яхту к Рождеству, дорогой мой.

Наш Друг говорит, что Калинин теперь должен выздороветь. Почему ты сделал его не М.В.Д., а Исп. Д. [1081] (моя мысль)? Молодой Pummux, который только что начал, уже утвержден (к его собственному удивлению). ...

...

Почему генералы не позволяют посылать в армию “Р. знамя” (небольшая патриотическая газета)? Дубровин находит, что это — позор (я согласна) [1082], — а читать всякие прокламации им можно? Наши начальники, право, идиоты.

Новый клуб, устроенный Треповым (для офицеров etc.), не очень хорош, я разузнала о нем. Офицеры нашего сводн. полка ходят туда, и все они встречаются там с Родзянко, манифестируя и приветствуя его там, — в высшей степени бестактно. Друг мой, Дубровин просит меня принять его, — можно или нет? Пожалуйста, скажи Трепову: Дума распущена до начала февр., так как им нужен срок, чтобы доехать домой (будет больше вреда, если они останутся; Родзянко и Трепов подстроили это вместе), — поверь совету нашего Друга. Даже дети замечают, что дела идут плохо, если мы Его не слушаем и, наоборот, хорошо, если слушаем. “Узкая дорога, но надо прямо по ней идти — по-Божьему, а не по-человеческому” — только надо смотреть на все мужественно и с большей верою.

Вот чудо (все говорят): “Варяг” пришел раньше других — шторм 40 балл. — от Гибралтара до Глазго. Вода не только хлестала сверху, но забиралась внутрь и увы! — всюду; машины неважны, их надо скорей чинить в Англии. Наш Друг волновался, когда они вышли из Владивостока, но они остались целы и невредимы, потому что Лили с верой ходила летом в Верхот(урье) и Тобольск с Гр. и Ан. ...

[1080] Головина М.Е., поклонница Распутина.

[1081] Не министром внутренних дел, а исполняющим должность.

[1082] Речь идет о газете "Русское знамя", которую выпускал председатель Союза русского народа Александр Иванович Дубровин. Запрет на распространение этой газеты в армии в то время, когда в ней циркулировали различные подрывные листки и прокламации, исходил от генералов-масонов, придерживающихся левой ориентации (Алексеев, Рузский и т.п.) , несмотря на лживые уверения в преданности Царю.

15 декабря 1916 г.

Нежно благодарю тебя за милое письмо. В нем столько вопросов, что еще не знаю, как на все ответить. Самый серьезный, касающийся Воейкова, я решу, когда вернусь домой. Я считаю безусловно необходимым водворить мир и спокойствие среди всего населения нашей страны. Эта комбинация с переменами в Гос сов. сделает бесконечно много добра в смысле освежения всей атмосферы.

Я только что принимал румынского министра, который привез мне благодарность от Нандо в ответ на мое приветствие ему, в котором я старался подбодрить его. Диаманди — хороший, честный человек, который правильно смотрит на положение. Я рад, что тебе понравился мой приказ. Он был написан Гурко, — может быть, немного растянуто, но мне трудно было сокращать, так как смысл мог от этого пострадать. В субботу я очень занят с моими генералами и надеюсь отбыть в воскресенье после обеда. Какая радость!

Завтра возвращается наш Багратион-Мухранский из Стокгольма и Копенгагена. Вчера я принимал другого Багратиона, который с большим оживлением говорил о тебе и о своей великолепной дивизии.

...

Неизменно твой

“бедный, маленький, слабовольный муженек”

Ники.

Царское Село. 16 декабря 1916 г.

Но я все-таки хочу причаститься в воскресенье, если только можно будет, а потому теперь прошу у тебя прощения, мой дорогой, за каждое слово, которое могло огорчить тебя — боюсь, что я бывала резка по временам, но только от отчаянья, бесконечной любви и желания помочь тебе. Прости меня, дорогой.  ...

Дела идут лучше, Калин(ин) держал себя великолепно. Я сказала ему, чтоб он открыто написал тебе обо всем — он стеснялся это сделать. Я сказала, что это его долг, раз ты оказываешь ему доверие. Только благодаря ему были предотвращены скандалы в Думе. Трепов струсил, Шуваев еще хуже (я хотела бы, чтоб Беляев был на его месте, — благородный человек, а не из тех, которые расшаркиваются перед Думой и ищут популярности), — а Родзя(нко) выслушал письмо Кал(инина) и присмирел. — Да благословит его Бог — пусть он продолжает быть таким же твердым и смелым, как до сих пор! Напиши ему словечко в благодарность или поощрение, хочешь? И утверди его М.Вн.Д. (это мысль твоей женушки, и думаю, что правильная).

Говорили, что ты никогда не будешь стоять за него и Питир(има) против всех, а ты встал за него. Хорошо сделал, муженек мой! Одно только беспокоит меня сейчас: Гр(игорий) и Прот(ononoв) просят не созывать Думу до февр., чтобы дать им время разъехаться, что более чем необходимо. Здесь они держатся “группой”, представляя собой заразу в городе, а когда они рассеяны по всей стране, никто не обращает на них внимания и не считается с ними.

... Н.П. пил чай, много рассказывал про Одессу и батальон, Ольгу Евг. [1084] etc. Он наслушался Петр. [1085] ужасов и в бешенстве от того, что никто не защищает меня, что все могут говорить, писать, намекать на скверные вещи про свою Государыню, и никто не заступается, не делает выговоров, не наказывает, не ссылает, не штрафует этих типов. Только кн. В. пострадала, остальные все, Милюков и т.д., остаются на свободе. Да, не порадуешься на людей — трусы! Но многие будут вычеркнуты из будущих придворных списков — они узнают по заключении мира, что значило во время войны не стоять за своего Государя! Зачем у нас такая тряпка м(инистр) двора? Он бы должен был составить списки имен и предложить кары за оскорбление твоей супруги. В частной жизни муж не потерпел бы ни на минуту таких нападок на свою жену. Лично я ничуть не беспокоюсь об этом. Когда я была молода, я ужасно страдала от неправды, которую так часто говорили обо мне (о, как часто!), но теперь мирские дела не затрагивают меня глубоко, — я говорю о гнусностях — все это когда-нибудь разъяснится. Только мой муженек должен был бы немножко заступиться за меня, так как многие думают, что тебе это безразлично и что ты прячешься за меня. Ты не хочешь отвечать о Балаш(ове) — почему ты не приказал Фред(ериксу) написать ему построже? Я не подам ему руки, когда мы встретимся, предупреждаю тебя, — я с нетерпением жду случая выказать ему мое возмущение — маленькая змея! Я невзлюбила его с той минуты, как увидала его, и говорила тебе это. Он думает, что высокое придворное звание позволяет ему писать гнусности, — он совершенно недостоин его. Сказал ли ты, что надо лишить придворного звания кн. Голицына? Не мямли, милый, делай все скорее... Будь живее в делах, вычеркивай виновных из придворных списков и не слушай возражений Фред(ерикса). Он запуган и не понимает, как надо обходиться с людьми в настоящий момент.

Ну прости меня, если я поступила неправильно, спросив мнения Калинина о присланном тобою списке. Так как мы ему доверяем, — он вчера приходил к ней на 1/2 часа, — я ее просила узнать, что ему известно об этих людях. Он обещал молчать о том, что видел фамилии кандидатов. Только прежде всего просил поскорее уволить Макар(ова), не зачисляя его в Гос. сов., — другие тоже не были туда зачислены, — и не обращать внимания на письмо Тр-ва. Поверь совету нашего Др(уга), а теперь и Кал-на также — он опасен и держит Тр(епова) вполне в своих руках; другие, напр., Жевахов, также знают это. Он несколько времени тому назад говорил с Щегловит(овым), который находит, что Добровольский, которого он знает, вполне на своем месте. Я думаю, ты поступишь правильно, назначив его. Я знаю, Добров(ольский) очень против проекта предполагаемой реорганизации Сената (кажется, получившего согласие Гос. сов. и теперь представленного на рассмотрение Думы). Он говорит, что он будет столь же дурным и левым, как Дума, и ненадежным. Он мне это говорил при свидании. Я тогда говорила только о Сенате и Георгиев. комитете. Пошли за Калининым, как только приедешь сюда, а потом за Добровольским, для переговоров, и поскорее назначь Щегловит(ова). Он подходящий человек и на этом месте будет стоять за нас и не допустит скандалов. Твой приказ [1086] произвел на всех прекрасное впечатление — он явился в такой подходящий момент и так ясно показал твой взгляд на продолжение войны. Представь себе, — бедная Зизи была очень взволнована: Милюков в своей речи говорил о Лиле Нарышкиной, Лихтеншт., шпионах etc. и сказал, что она занимала высокую должность при дворе, — смешав ее с m-me Зизи [1087]. Бедная старушка слышала, что это попало в провинциальные газетки. К ней прилетели все Куракины, и ей пришлось объяснить им все — ее “надзирательницы” полны ужаса, генерал в действующей армии, — как мы можем терпеть вокруг себя таких изменников, вечно намеки на меня и моих людей!!! — Она послала за Сазоновым (закадычным другом Мил(юкова) и велела ему все объяснить и настоять на том, чтобы тот написал в газетах, что был введен в заблуждение. Это появится в “Речи”, и теперь она опять успокоилась. Они задевают всех окружающих меня.

Лиля Н. [1088] находится в “Астории” под надзором полиции. ... Я собираюсь на днях поймать Ресина и сказать ему, чтоб он обратил внимание на своих офицеров. – Комар. был всегда с ними, а он никогда, и полк стал очень плохим и даже левым. С этим полком очень трудно, раз он такой смешанный, а потому требует головы, чтоб держать его в руках и направлять. О них совсем нехорошо отзываются. Солдаты его не любят, потому что он жесток, а офицерами он совсем не занимается. Только что был старик Шведов. — Представь себе, когда он сказал Трепову, что он будет членом Совета по твоему и по моему желанию, тот отвечал, что его не касаются приказания, данные Штюрм(еру), и что от тебя он этого не слыхал. Он принес мне список всех членов, и мы можем вместе просмотреть их вычеркнуть и прибавить новых. Он ненавидит Кауфмана, говорит, что он говорил большие гадости, вычеркни его. — Надо взять щетку и вымести сор и грязь и достать новые, чистые щетки для работы.

Горячее спасибо за милое письмо. Бедняжка, ты устанешь завтра — помоги тебе Бог. Только военные, и никаких политических вопросов! Все беснуются по поводу твоего приказа, — особенно, конечно, поляки. ...

Я рада, что ты видел Багратиона — как интересно все, что касается его дикарей! Не надо говорить “безвольный”, а только слабоват и не уверен в себе и чересчур легко доверяется дурным советам.

[1085] Петроградских.

[1086] Приказ армии и флоту 12 декабря 1916 года, в котором говорилось о доведении войны до победного конца (занятии Константинополя, проливов) .

[1087] Нарышкина Елизавета Алексеевна.

16 декабря 1916 г.

Но изменить день созыва Думы (12 янв.) я не могу, так как он уже назначен в указе, который появится в газетах завтра.

... Я прочел описание твоего посещения Новгорода в “Русск. инв.”, единственной газете, которую читаю, и был очень доволен.

Надеюсь получить возможность уехать в воскресенье, если наше совещание не слишком затянется. Надо обсудить очень много вопросов.

Сегодня за завтраком было множество иностранцев — два румына, трое англичан и один француз. Конечно, все военные. Удивительно, как много иностранных офицеров приезжает в Россию каждые две недели!

Лучше не принимай Дубров(ина) теперь.

На днях я приказал Воейк(ову) телеграфировать Калинину) мое пожелание ему выздороветь. Да, я тоже нахожу, что хорошо его утвердить и сделать министром. Как раз сейчас я просматривал его бумаги и среди них нашел одно из его писем, такое славное, спокойное. 

Царское Село. 17 декабря 1916 г.

... Каков новый генерал, сменивший Пустов(ойтенко)? Этому последнему, вероятно, было тяжело покидать тебя — какой это милый, честный и преданный человек!

Посылаю тебе бумагу, в которой изложены некоторые мысли Сухомлинова относительно Думы, — ты можешь ее просмотреть в поезде. Я не могу понять, почему задуманное Воейковым не было исполнено еще 2 недели тому назад, как предполагалось. — А вот еще сплетня: Анина мать сказала ей, что Кривошеин и Игнатьев осыпают меня благословениями за то, что я в своей телеграмме просила тебя передать все продовольственное дело в руки Риттиха. Во всем этом ни слова правды вот как люди спокойно лгут и не видят в этом никакого греха!

...

Мы сидим все вместе — ты можешь себе представить наши чувства, мысли — наш Друг исчез. Вчера А. видела его, и он ей сказал, что Феликс [1089] просил Его приехать к нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтоб Он мог повидать Ирину. Автомобиль заехал за ним (военный автомобиль) с двумя штатскими, и Он уехал. Сегодня ночью огромный скандал в Юсуповском доме — большое собрание, Дмитрий, Пуришкевич и т.д. — все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, крича полиции, что наш Друг убит.

Полиция приступила к розыску, и тогда следователь вошел в Юсуповский дом он не смел этого сделать раньше, так как там находился Дмитрий. Градоначальник послал за Дмитрием. Феликс намеревался сегодня ночью выехать в Крым, я попросила Калинина его задержать.

Наш Друг эти дни был в хорошем настроении, но нервен, а также озабочен из-зa Ани, так как Батюшин старается собрать улики против Ани. Феликс утверждает, будто он не являлся в дом и никогда не звал Его. Это, по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что Его только увезли куда-то. Калинин делает все, что только может. А потому я прошу тебя прислать Воейкова. Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами. Оставляю ее жить здесь, так как они теперь сейчас же примутся за нее. Я не могу и не хочу верить, что Его убили. Да смилуется над нами Бог!

Такая отчаянная тревога (я спокойна — не могу этому поверить).

Спасибо тебе за твое милое письмо. Приезжай немедленно — никто не посмеет ее тронуть или что-либо ей сделать, когда ты будешь здесь. Феликс последнее время часто ездил к Нему.

Благословляю и целую.

Солнышко.

Ц. ставка. 17 декабря 1916 г.

Мой возлюбленный ангел!

Доклад Гурко окончился раньше обыкновенного, так что я пришел домой и сел писать.

Эверт прибыл вчера, и я видел его за обедом. Он выглядит свежее и моложе, чем в апреле. Сегодня приезжают остальные. Беляев тоже появился из Румынии; он остается до конца наших заседаний, потом возвратится, чтобы доложить результаты Нандо и Сахарову, а после этого он желает принять участие в войне и командовать дивизией.

Только что получил твое милое длинное письмо, за которое нежно благодарю. Когда я вернусь, мы вместе изучим все эти списки и решим все эти вопросы. О Балашеве я ничего не сказал старому Фред(ериксу) и об этом кн. Гол(ицыне) тоже, потому что не знаю, кто он и что сказал. Ведь я здесь газет не читаю.

Как ты можешь думать, что генералы на военном совете станут обсуждать политические вопросы? Послушал бы я, как кто-нибудь из них затронул бы такую тему в моем присутствии!

Я так счастлив, что вернусь домой и, может быть, пробуду хоть немножко в новом году.

Один поцелуй Бэби утром и один вечером для меня далеко не достаточно — я изголодался по большем.

Итак, это мое последнее письмо. Надеюсь, что ты будешь чувствовать себя крепче и лучше; соблюдай спокой. Да благословит тебя Бог, моя родная, Солнышко мое любимое! Нежно целую тебя и наших дорогих девочек.

Неизменно твой старый муженек

Ники.

Завтра утром буду думать о тебе.

**************************************

Из переписки двух святых:

"...та страна, государь которой направляется Божьим человеком, не может погибнуть" https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Из переписки Голубого Мальчика https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Из переписки Голубого Мальчика (май-июнь) https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Из переписки Голубого Мальчика (июль-август) https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Из переписки Голубого Мальчика (сентябрь) https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Из переписки Голубого Мальчика (октябрь)  https://cont.ws/@mzarezin1307/...

Из переписки Голубого Мальчика (ноябрь)  https://cont.ws/@mzarezin1307/...