Закон или Благодать? А какая разница?

Папа на покое Бенедикт XVI 

https://www.vaticannews.va/ru/...

Бенедикт ХVI об отношениях с иудаизмом: диалог, а не миссия

Папа на покое Бенедикт ХVI ответил на статью богослова Михаэля Бёнке и отверг содержащиеся в статье обвинения как абсолютно лживую инсинуацию.

София Халходжаева

Речь идёт не о «миссии», а о «диалоге», подчеркивает Бенедикт XVI в своём письме, направленном в немецкий католический журнал «Herder Korrespondenz». Поводом к этому письму стала статья богослова из Вупперталя Михаэля Бёнке, который в сентябрьском выпуске журнала прокомментировал мысли Папы на покое о взаимоотношениях между иудеями и христианами.

Иудаизм и христианство, пишет Бенедикт XVI, это «два способа толкования Писания». Для христиан обетования, данные Израилю, - это надежда Церкви, и «тот, кто её придерживается, ни в коем случае не ставит под сомнение основы христианско-иудейского диалога». Обвинения, содержащиеся в статье, продолжает Папа на покое, это «гротескные глупости, которые не имеют ничего общего с тем, что я сказал по обсуждаемому вопросу. Вот почему я отвергаю его статью как абсолютно лживую инсинуацию».

Кроме того, Бёнке написал, что Бенедикт XVI якобы упомянул в своём эссе, опубликованном в июле этого года в журнале «Communio», о проблемах понимания иудаизма и умолчал о страданиях, которые христиане причинили евреям.

В своём опровержении Папа на покое рассматривает – наряду с другими богословскими аспектами – также деликатный вопрос миссии среди иудеев, то есть вопрос о том, должна ли Церковь возвещать евреям Благую Весть о Христе. «Миссия к иудеям не предполагается и даже не нужна», - пишет Йозеф Ратцингер. Это правда, Христос послал Своих учеников с миссией ко всем народам и ко всем культурам. Поэтому «наказ миссии универсален - за одним исключением: миссия к иудеям не была предусмотрена и не была необходимой просто потому, что только они, среди всех народов, знали ‘неизвестного Бога’».

Что касается Израиля, то, как поясняет Бенедикт XVI, речь идёт не о миссии, а о диалоге о понимании Иисуса из Назарета: Он есть «Сын Божий, Логос», ожидаемый (согласно обетованиям, данным Его собственному народу) Израилем) и, бессознательно, всем человечеством. Возобновление этого диалога - «задача, которую ставит перед нами настоящее время».

Данное опровержение, которое будет опубликовано в декабрьском номере журнала «Herder Korrespondenz», подписано «Йозеф Ратцингер-Бенедикт XVI».

Напомним, что эссе, опубликованное Папой на покое в журнале «Communio», имело целью уточнение нового документа, обнародованного в 2015 году Комиссией Святейшего Престола по религиозным отношениям с иудаизмом под названием «Дары и призвание Божие непреложны (Рим 11,29). Размышления о богословских вопросах, связанных с католическо-иудейскими отношениями», по случаю 50-й годовщины Соборной декларации Nostra aetate. Документ был представлен среди прочих кардиналом Куртом Кохом, президентом Комиссии по религиозным отношениям с иудаизмом. В пункте 6 текста Документа говорится:

«Легко понять, что так называемая ‘миссия к иудеям’ является весьма сложным и чувствительным вопросом для иудеев, поскольку в их глазах это касается самого существования еврейского народа. Также для христиан это деликатный вопрос, поскольку они считают фундаментально важной спасительную роль Иисуса Христа и следующую из этого универсальную миссию Церкви. Поэтому Церковь должна понимать евангелизацию, обращенную к иудеям, которые веруют в единого Бога, иначе, чем евангелизацию, которая направлена на тех, кто принадлежит к другим религиям или имеют другие мировоззрения. Это конкретно означает, что Католическая Церковь не проводит и не поощряет какую-либо институциональную миссию, специально предназначенную для иудеев. Без ущерба для этого принципиального отказа от институциональной миссии, направленной на иудеев, христиане призваны свидетельствовать о своей вере в Иисуса Христа также перед иудеями; но они должны делать это со смирением и деликатностью, признавая, что иудеи являются носителями Слова Божьего, и помня о великой трагедии Холокоста».

27 ноября 2018, 13:02

******************************

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Если сама Церковь верует в ту истину, которую она проповедует, то как же можно лишить шансов на спасение души целый народ, отказавшись от систематической европроповеди? Нет ли тут какого-то утончённого антисемитизма?

Раньше-то даже и миряне смотрели на дело обращения иудеев в истинную веру куда принципиальнее.

*******************************

https://tainoe.o-nas.info/inde...

Джованни Боккаччо. Декамерон. День первый, новелла вторая

Еврей Авраам, вследствие увещаний Джианнотто ди Чивиньи, отправляется к римскому двору и, увидя там развращенность служителей церкви, возвращается в Париж, где и становится христианином.

Новелла Памфило, вызывавшая иногда смех у дам, в общем была одобрена. Ее выслушали со вниманием, и когда она была окончена, королева велела Неифиле, сидевшей рядом с Памфило, рассказать и свою новеллу, следуя установленному порядку развлечения. Неифила, отличавшаяся столько же приятностью обхождения, сколько и красотой, весело отвечала, что сделает это охотно, и начала так:

- Памфило в своем рассказе показал нам, что благость божия не взирает на наши заблуждения, если они исходят из причин, ускользающих от нашего ведения; я же хочу своим рассказом показать, что эта благость, терпеливо перенося недостатки тех, которые должны были бы всеми своими действиями и словами свидетельствовать о ней истинно, а поступают наоборот, тем самым дает нам доказательство своей непреложности, дабы мы с тем большей твердостью духа следовали тому, во что веруем.

Мне рассказывали, любезные дамы, что в Париже жил один богатый купец и хороший человек, по прозванию Джианнотто ди Чивиньи, ведший обширную торговлю сукнами. Он был в большой дружбе с одним очень богатым евреем, по имени Авраам, также купцом и очень честным и прямым человеком. Джианнотто, зная его честность и прямоту, сильно сокрушался о том, что душа этого достойного, мудрого и хорошего человека, по недостатку веры, будет осуждена. Поэтому он принялся дружески просить его оставить заблуждения иудейской веры и обратиться к истинной христианской, которая, как он сам мог видеть, будучи святой и совершенной, постоянно преуспевает и множится, тогда как, наоборот, его религия умаляется и приходит в запустение, - в чем он сам мог убедиться. Еврей отвечал, что он не знает более совершенной и святой религии, чем иудейская, и что он в ней родился, в ней намерен жить и умереть, и нет ничего, что бы могло отвратить его от этого намерения. Это, однако, не остановило Джианнотто, и через несколько дней он снова обратился к нему с подобными же речами, доказывая ему попросту, как это умеют делать купцы, по каким причинам наша религия лучше иудейской. Хотя еврей был большим знатоком иудейского закона, тем не менее, по большой ли дружбе, которую он питал к Джианнотто, или повлияли на него речи, вложенные святым духом в уста простого человека, только ему стали очень нравиться доводы Джианнотто, хотя, продолжая упорствовать в своей вере, он не позволял обратить себя. Как он упорствовал, так и Джианнотто не переставал убеждать его, пока, наконец, еврей, побежденный этой настойчивостью, сказал: "Хорошо, Джианнотто, ты хочешь, чтобы я сделался христианином, и я готов на это, но с тем, что сперва отправлюсь в Рим, дабы там увидать того, кого ты называешь наместником бога на земле, увидать его нравы и образ жизни, а также его братьев кардиналов; если они представятся мне таковыми, что по ним и из твоих слов я убеждусь в преимуществе твоей веры над моею, как это ты старался мне доказать, то я поступлю, как тебе сказал; коли нет, я как был, так и останусь евреем".

Выслушав это, Джианнотто был крайне опечален, говоря про себя: "Пропали мои труды даром, а между тем я думал употребить их с пользой, воображая, что уже обратил его. И в самом деле, если он отправится к римскому двору и насмотрится на порочную и нечестивую жизнь духовенства, то не только не сделается из еврея христианином, но если бы и стал христианином, наверно перешел бы снова в иудейство". Затем, обратясь к Аврааму, Джианнотто сказал: "Друг мой, зачем хочешь ты подвергать себя такому труду и большим издержкам, сопряженным с путешествием в Рим? Не говоря уже о том, что для такого богатого человека, как ты, каждое путешествие, морем или сухим путем, исполнено опасностей, - уже не думаешь ли ты, что здесь не найдется никого, кто бы окрестил тебя? Если у тебя есть сомнения по вопросу о вере, которую я тебе разъяснял, где, как не здесь, найдешь ты больших ученых и более мудрых людей, которые растолкуют тебе, что пожелаешь, или то, о чем спросишь? Вот почему, по моему мнению, это путешествие излишне. Представь себе, что там прелаты такие же, каких ты мог видеть и здесь, И даже лучше, потому что ближе к верховному пастырю. Итак, по моему совету, прибереги этот труд до другого раза, для какого-нибудь хождения к святым местам; тогда, быть может, и я буду тебе спутником". На это еврей отвечал: "Я верю, Джианнотто, что все так, как ты говоришь, но, сводя многое в одно слово, скажу тебе (если ты хочешь, чтобы я сделал то, о чем ты меня так просил), что я окончательно решил ехать; иначе я не сделаю ничего". Видя его решимость, Джианнотто сказал: "Поезжай с богом", а в то же время подумал про себя, что, если он увидит римский двор, никогда не сделается христианином. На этом он успокоился, так как теперь ему делать было нечего.

Еврей сел на коня и поспешно отправился ко двору в Рим. Прибыв туда, он был с почетом принят своими единоверцами евреями и жил там, не говоря никому о цели своего путешествия, осмотрительно наблюдая образ жизни папы, кардиналов и других прелатов и всех придворных. Из того, что он заметил сам, будучи человеком очень наблюдательным, и того, что слышал от других, он заключил, что все они вообще прискорбно грешат сладострастием, не только в его естественном виде, но и в виде содомии, не стесняясь ни укорами совести, ни стыдом, почему для получения милостей влияние куртизанок и мальчиков было не малой силой. К тому же он ясно увидел, что все они были обжоры, опивалы, пьяницы, наподобие животных, служившие не только сладострастию, но и чреву, более чем чему-либо другому. Всматриваясь ближе, он убедился, что все они были так стяжательны и жадны до денег, что продавали и покупали человеческую, даже христианскую кровь и божественные предметы, какие бы ни были, относились ли они до таинства, или до церковных должностей. Всем этим они пуще торговали, и было на то больше маклеров, чем в Париже для торговли сукнами или чем иным. Открытой симонии они давали название заступничества, объедение называли подкреплением, как будто богу не известны, не скажу, значения слов, но намерения развращенных умов, и его можно, подобно людям, обмануть названием вещей. Все это вместе со многим другим, о чем следует умолчать, сильно не нравилось еврею, как человеку умеренному и скромному, и потому, полагая, что он достаточно насмотрелся, он решил возвратиться в Париж, что и сделал.

Едва Джианнотто узнал, что он приехал, он пошел к нему, ни на что столь мало не рассчитывая, как на то, чтоб он стал христианином. Они радостно приветствовали друг друга, а когда еврей отдохнул несколько дней. Джианнотто спросил его, какого он мнения о святом отце, кардиналах и других придворных. На это еврей тотчас же ответил; "Худого я мнения, пошли им бог всякого худа! Говорю тебе так потому, что, если мои наблюдения верны, я не видел там ни в одном клирике ни святости, ни благочестия, ни добрых дел, ни образца для жизни или чего другого, а любострастие, обжорство, любостяжание, обман, зависть, гордыня и тому подобные и худшие пороки (если может быть что-либо хуже этого) показались мне в такой чести у всех, что Рим представился мне местом скорее дьявольских, чем божьих начинаний. Насколько я понимаю, ваш пастырь, а следовательно, и все остальные со всяким тщанием, измышлением и ухищрением стараются обратить в ничто и изгнать из мира христианскую религию, тогда как они должны были бы быть ее основой и опорой. И так как я вижу, что выходит не то, к чему они стремятся, а что ваша религия непрестанно ширится, являясь все в большем блеске и славе, то мне становится ясно, что дух святой составляет ее основу и опору, как религии более истинной и святой, чем всякая другая. А потому я, твердо упорствовавший твоим увещаниям и не желавший сделаться христианином, теперь говорю откровенно, что ничто не остановит меня от принятия христианства. Итак, идем в церковь и там, следуя обрядам вашей святой веры, окрести меня". Джианнотто, ожидавший совершенно противоположной развязки, услышав эти слова, был так доволен, как никогда. Отправясь с ним в собор Парижской богоматери, он попросил тамошних клириков окрестить Авраама. Услышав требование, они тотчас же это и сделали. Джианнотто был его восприемником и дал ему имя Джьованни. Впоследствии он поручил знающим людям наставить его вполне в нашей вере, которую он скоро усвоил, оказавшись потом человеком добрым, достойным и святой жизни.