Большевиков было мало, но солдаты большевизировались...

http://militera.lib.ru/memo/0/...

ОТДЕЛ Ц.К. В.К.П. (б) ПО ИЗУЧЕНИЮ ИСТОРИИ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ и В.К.П. (б)

Пирейко А. В тылу и на фронте империалистической войны. — Л.: Прибой, 1926. — 63 с. — Тираж 4125 экз.

Предисловие

<...>

Так стихийно революционизировалась русская армия. Следует отметить то обстоятельство, что никакой революционной систематической работы в рядах армии, стоящей на фронте (здесь дело идет о 7-й армии), ни одна из социалистических партий не вела. Автор не упоминает ни о существовании каких-либо партийных групп, ни о появлении прокламаций, он не упоминает даже о политических арестах; очевидно, таких случаев в его практике не наблюдалось. Армия в буквальном смысле лежала вне сферы воздействия революционно-социалистической мысли. Революционизирование армии шло само по себе, стихийно, армия сама напрягала мысль, сама старалась мучительно разобраться, и ей посильно помогали в этом такие же отдельные одиночки-большевики, попавшие в ее ряды, как тов. Пирейко. Мы наблюдаем его попытки

5 .

пропаганды, его попытки направить мысль солдата на правильный революционный вывод и т. п.

<...>

В. Залежский.

XI. Советы и партийные группировки в армии.

В первые же дни революции в армии стали создаваться Советы Солдатских Депутатов, которые так или иначе взяли на себя руководство теми митингами и собраниями, которые происходили в армии. Все ораторы по прежнему причисляли себя к социалистам. Но какbе они социалисты, — никто не говорил; чувствовалась какая-то боязнь открыть свою принадлежность к той или иной партии. Еще полной уверенности в победе революции не было. Разумеется, многие выступавшие на солдатских собраниях были действительно социалистами. Но много было и волков в овечьей шкуре, потому что открыто защищать только что павший монархический строй нельзя было. Как-то на заседании Исполнительного Комитета Бучачского гарнизонного Совета Солдатских Депутатов я поднял вопрос о том, что „время всем нам открыть программы своих политических убеждений, а то все именуют себя социалистами, но редко кто говорит, к какой партии принадлежит. Между тем, под флагом социалистов выступает всякая монархическая и прочая сволочь, и в солдатских головах получается полный сумбур. Я предлагаю устроить гарнизонное собрание, на котором кто-либо из нас должен выступить с докладом по текущ ему моменту“. Это предложение долго обсуждалось, и в процессе обсуждения выяснилось, что среди нас три с.-д.: Емельянов, меньшевик, по образованию юрист; затем подпоручик, этапный комендант гор. Бучача (фамилии его не помню), тоже меньшевик, и я. Остальные человек двенадцать — эс-эры. Но мы долго спорили о том, нужно ли открывать свою принадлежность к той или иной партии. Решили, наконец, что нужно открыть, кто к какой партии принадлежит, и поставить доклад о текущем моменте. Никто не хотел взять на себя этот доклад, и пришлось мне взяться за подготовку к нему. Пришел под утро с собрания домой., обложился газетами и начал готовиться к докладу. Читаю в газете такую ф разу: „Меньшевики-интернационалисты“. Что за чушь, — думаю, — не опечатка ли? Перевернул газету, несколько раз прочел это слово и пришел к выводу, что - это не опечатка, но,— раз пишут „интернационалисты“, — значит, есть и не интернационалисты? Но ведь вся РСДРП в целом— и большевики, и меньшевики—есть интернациональная партия, иначе я не мог мыслить.

Значит, что-то произош ло за 2 1/2 года службы в армии: давала себя сильно чувствовать отсталость от политической жизни за время службы в армии. Просто я был не в курсе тех партийных группировок, которые произошли во время войны.

Кое-как я собрался с силами для выступления с докладом о текущем моменте. Волновался, так как предстояло выступать на многолюдном собрании, где меня будет слушать не только масса, но и товарищи, теоретически более подготовленные,—врач Маркович, меньшевик, юрист Емельянов, тоже меньшевик, подпоручик, и целая плеяда эс-эров. Но все же я выступил с докладом. Я не вполне правильно изложил текущий момент, больше всего говорил о том, как мы, с.-д., смотрели на войну, когда она начиналась, и вообще что такое война, и что РСДРП как была, так и остается за скорейшее прекращение этой бойни. Я изложил то, что мне было известно.

Первым с критикой доклада выступил эс-эр, некий Розенштейн, который стал критиковать с.-д. и превозносить свою партию эс-эров, но солдаты не давали ему говорить не потому, что он—эс-эр, а потому, что он— еврей: евреи всегда, мол, идут против русских. Пришлось разъяснять солдатам, что товарищ не потому говорит против, что он— еврей, а потому, что он отстаивает взгляды другой партии, которая иначе смотрит на текущий момент и вообще на все вопросы. Я сказал, что теперь все нации равны, и разъяснил, кому было выгодно угнетение малых национальностей в России. С критикой доклада, как одностороннего, однобокого, выступали главным образом эс-эры. Но в защиту моего доклада ни один из присутствовавших здесь трех с.-д. меньшевиков не выступил. Емельянов, будучи неплохим оратором, ничего лучшего не нашел сказать, как только то, что он далеко не согласен с докладчиком , но свою , точку зрения изложит после, в .особом докладе.

Начало было положено, о партиях заговорили. От меня лично отшатнулась вся эсэровская публика, считая меня хорошим, но заблуждающимся парнем. „Лучше было бы, если бы ты был эс-эром, тогда мы твою кандидатуру выставили бы в Учредительное Собрание“. Мне пришлось остаться политически одиноким; хоть бы один большевик был среди нас, с кем можно было бы советоваться. Емельянов и другие меньшевики частным образом все читали мне нотации, что надо быть сдержанным, особенно в отношении к эс-эрам. Наоборот, мы с ними должны объединяться, чтобы достигнуть социалистического большинства в Учредительном Собрании. О партиях заговорили, но партийных групп, вполне организованных, в армии еще не было. Стало постепенно вылезать контрреволюционное офицерство, натравливая офицеров против Советов, как самочинной организации, никаким законом не предусмотренной, и где солдаты главенствуют над офицерами. ,

Однажды мне пришлось присутствовать на собрании одних офицеров, где они обсуждали вопрос о своем угнетенном положении.

Ставили они вопрос так, чтобы в Советах были пополам поделены голоса: половина голосов долж на принадлеж ать солдатам, а ,полов и н а — офицерам. Нелепая постановка вопроса. Бока болели от хохота при виде того, как они конструировали президиум своего собрания и как они три часа бились над этим вопросом: сколько ни выбирали председателей собрания, никто из них не умел вести собрания. Кончили тем, что выбрали солдата Емельянова, с.-д., как председателя Совета, а ему удалось свести их собрание

46

к нулю. Вынесли решение, что собрание созвано по недоразумению, и разошлись. Офицерский состав все же был недоволен Советами, но боялся это недовольство выявлять перед солдатами.

Скоро получили положение Временного Правительства о военных комитетах, стали организовывать, начиная с ротных и кончая фронтовыми комитетами, и в то же время продолжали существовать гарнизонные Советы, не предусмотренные никаким положением. Существовали, так сказать, по праву революции. Мы свой Бучачский гарнизонный Совет Солдатских Депутатов переименояовали в Совет Солдатских и Офицерсйих Депутатов. Таким переименованием некоторую часть офицерского состава приблизили к себе и выбили почву у монархической части офицерства формировать офицерскую касту. Но организованной партийной ячейки еще не было ни у эс-эров, ни у с.-д.; были только отдельные товарищи, считающие себя членами той или иной партии.

Наша гарнизонная делегация отправилась в Петроград.

Поездка оказалась удачной, я ее использовал во-всю. Удалось побывать на докладе тов. Ленина 4-го апреля, приобрести необходимую литературу, завязать связи с ЦК и Петр. Ком. РСДРП (б), на обратном пути в армию удалось связаться и с М осквой, где мы специально останавливались на несколько дней, и с Киевом.

Киевская организация ближе всего была к нам, фронтовикам.

Но регулярнее всего нас информировал о положении дел в партии, ЦК и ПК тогдашний секретарь ЦК, тов. Е. Стасова; она была на высоте своего положения, информировала нас в письмах, а после, когда усилилась травля против больш евиков, завертывала в эс-эровские газеты и присылала к нам в типографию на мое имя все важные постановления партии.

По приезде нашей делегации из Петрограда в Бучаче происходили уже кончал свои работы 1-й армейский съезд, на который оказались избранными и мы. Пришел я на съезд, смотрю: эс-эр Борисов, ездивший со мной в Петроград, расположился в углу со своей эс-эровской литературой. Продает ее солдатам и желающих записывает в партию, копируя то, что он видел в Петрограде, в Таврическом дворце. Я попросил своих типографских ребят тоже принести ту литературу, которую я привез из Петрограда. „А цены какие ставить,— спрашивают,— на газеты и мелкие брошюры ?“ — „Никаких цен; откуда у солдата могут быть деньги? Раздавайте даром, нам нужны теперь не деньги, а масса“. Мигом разобрали наш у литературу. Через несколько часов кто-то, взяв вне очереди слово, предлагает снять кресты и медали и пожертвовать их в пользу газеты „Правда“. Борисов, бросив -торговлю, подбеж ал к трибуне, кричит, что надо половину сбора отдать и на газету „Земля и Воля“, которая лучше „Правды “.

„Правду“ издают большевики, во главе с Лениным, немецким шпионом. Его голос оказался гласом вопиющего в пустыне.

„Мы не знаем вашей газеты!,— кричат солдаты, — «Правду» мы знаем , а когда узнаем вашу, .тогда посмотрим“. Куда эти кресты и медали пош ли,— я не знаю, так как в армейский комитет

47

были выбраны в большинстве эс-эры и меньшевики, благодаря отсутствию большевиков в армии. У эс-эров были крупные силы, например подпоручик Степун, кажется профессор, во всяком случае оратор не плохой. У меньшевиков — юрист Емельянов, доктор Ружейников и другие. Они и победили, прошли в армейский комитет. Большевиков, как таковых, не было, и я был на этом съезде в одиночестве. Работа этого съезда велась под руководством эс-эров. Они быстро организовали свою фронтовую партию , в которую призывали записываться всех честных граждан. Партия настолько разбухла, что, куда ни плюнь, непременно попадешь в эс-эра. Даже некоторые идейные эс-эры стали этим тяготиться. Армию заполонили приезжающие агитаторы из тыла. С перва приехали депутаты Государственной Думы, кадеты Дуров, Демидов, третьего фамилии не помню; их тоже встречали с красными флагами, как революционеров. За ними последовала целая плеяда агитаторов; вce агитировали за наступление, и все были эс-эры и меньшевики. Большевиков у нас еще не было. Только наши типографщики, вопреки настроению печатников в тылу, были настроены большевистски, так как им надоела война и хотелось скорейшего окончания ее.

Типография штаба сослужила большую службу делу революции: сколько у нас в типографии было перепечатано отдельных статей из „Правды “ и мелких брошюр, очень близких и доступных солдатам! И все это быстро отправлялось на фронт при помощи летучей почты, самокатчиков и мотоциклистов, которые также хотели скорейшего окончания войны и охотно распространяли нашу литературу. У эс-эров создалось впечатление, что у большевиков есть на фронте подпольная типография, хорошо оборудованная. В то время, когда большевистской организации, как таковой, на фронте еще не было, все это печаталось в армейской типографии, в порядке добровольности. А к официальной работе, которая поступала из штаба и армейского комитета, относились по-официальному, так как эс-эрам и меньшевикам не сочувствовали; нередко работа армейского комитета залеживалась в типографии. Сколько было трений на этой почве с редактором армейской газеты, т.-е. эс-эровской газеты! Когда ее печатали, так то бумаги нехватало, а то машина портилась...

Все это рабочие подстраивали вполне сознательно. И, как на грех, из членов армейского комитета не было ни одного печатника, который бы мог проникнуть во все тайны этого саботажа рабочих. Все ко мне обращались, как работающему в типографии, ну, я им помогал своими советами, как мертвому кадило.

„Машин, — говорю, — нехватает и заведующий плох“.

Однажды был сделан донос комиссару армии Б. Савинкову о том, что я, якобы, устраиваю большевистские собрания. Б. Савинков передал дело на рассмотрение армейского комитета, куда меня и вызвали. Я никаких митингов по ночам не устраивал и не было в них никакой нужды, что великолепно знали и некоторые члены армейского комитета. Меня порасспросили об этом,

48

чем дело и кончилось. Были же досужие люди из контр-разведки, которым и во сне грезились страшные большевики!

Настало время нашего отчета о поездке в Петроград ; как это обыкновенно было всегда, собрали многолюдное гарнизонное собрание, и мы, трое делегатов, отчитались. Отчеты наши были различные, так как мы все трое были не похожи друг на друга. Развернулись широкие прения по отчетам, в которых необыкновенно живое участие, чего еще ни разу не было на гарнизонных собраниях, принимали штабные офицеры. Все их речи скорее носили характер ругани по адресу тов. Ленина, чем характер политических речей. Лении— предатель родины, .он проехал в пломбированной вагоне через Германию и теперь на деньги Вильгельма работает в пользу Германии. Один из них в своей ругани дошел до того, что назвал предателями, изменниками всех русских с.-д., которы х водят за нос германские с.-д., в доказательство чего приводил такую чепуху: когда началась война в 1914 г., Вильгельм спросил вождя немецкой с.-д. А. Бебеля: что теперь нам, немцам, надо делать? Бебель ответил: надо лить снаряды и бить русских. А русские с.-д. тем только и занимались, что предавали Россию Германии. Получалось, таким образом, одно сплетение ругани с клеветой, и больше ничего. Бебель, как известно, умер в 1913 г., а война началась в 1914 г.

На этих оппонентов набросился доктор Маркович, который корчил из себя большого теоретика, любил на солдатских митингах говорить много замысловатых ученых слов, со ссылками на Энгельса и Маркса. Начал Маркович свою речь так: „Я, Маркович, состою 20 лет в партии с.-д. и 15 лет служу военным врачом, никогда не был большевиком и в данный момент являюсь последователем Г. В. П леханова, основоположника русского марксизма.

За время своей службы военным врачом я не встречал социалистов в офицерской среде, и они сегодня своими выступлениями доказали свое невежество в понимании социализма, и вы, солдаты, будьте осторожны, не поддавайтесь обаянию офицерских речей.

Ленина мы все знаем хорошо, под псевдонином Ленина скрывается В. И. Ульянов, который написал книгу „Развитие капитализма в России“, своими трудами он дал материал для разработки аграрного вопроса в России. Ленин мог бы быть министром земледелия, но он свою карьеру сменил на изгнание, служа 20 лет рабочему классу. Плеханов всегда ценил Ленина, как твердого, ортодоксального марксиста. Ленин безусловно занял неправильную позицию в нынешней русской революции, но это объясняется тем, что он был оторван от России, все время жил заграницей, и поскольку эта линия неправильна, мы будем с ней бороться“.

Дальше Маркович продолжал развивать взгляды меньшевиков-плехановцев, как самые правильные в нынешней революции, снабжая свою речь иностранными учеными словами. Маркович достиг обратных результатов: его солдаты приняли за ленинца и шумно аплодировали ему. Получилась невольная услуга большевикам. „Раз Ленин умный и не шпион, не предатель, и хочет

П и р е й к о . 4 л . 49

заключить мир, то мы и пойдем за ним “, — говорили солдаты после собрания.

Каждый солдат хотел скорейшего мира, но ему морочили голову и пугали Вильгельмом.

Большевиков-партийцев в нашей армии все еще не было, и создавать что-либо вроде партийной ячейки не из кого было.

Д а и вообще тогда еще и у меньшевиков не было никакой ячейки, и мы, все с.-д., без различия фракций, стали собираться и обсуждать этот вопрос. Нас было не так много, и нужно было собрать хоть то, что есть. Резиденцией этих собраний была опять-таки типография. Эти собрания посещ али регулярно следующие товарищи: Маркович, Ружеников, Перец, Важнов и я. О стальные товарищи были случайными посетителями наших собраний, приезжая из различных частей фронта. Все мы сошлись на том, что наша организация не должна носить характер какой-то автономной организации, как это сделали эс-эры, назвав себя фронтовой партией, и в то же время мы не должны так разбухать, как они, записывающие всех желающих в свою партию. Нам важно собрать свои силы и распространить свое влияние на солдат и найти такую форму организации, чтобы мы представляли из себя часть РСДРП . А разделимся ли мы на фракции большевиков и меньшевиков,— это вопрос будущего: каждому давалось право причислять себя к любой из фракций, которые тогда имелись в РСДРП . Пока нужно было собрать то, что есть. Кроме того, еще было много таких вопросов, которые до известной степени нас всех объединяли. Предвидеть, какие размеры примет дальнейший ход революции, нам, рядовым работникам, было трудно. Но мы все сходились на том, чтобы в случае надобности дать отпор контр-революционному офицерству. А что такой случай в специфических фронтовых условиях может произойти,— каждый из нас допускал.

Для собирания наших сил и для приема новых членов в партию мы выбрали временное организационное бюро из 5 лиц, в которое вошли: Перец, Маркович, интеллигент Важнов и я, рабочий, фамилии пятого не помню. Чтобы собрать публику, решили вывесить объявления на видных местах, приурочивая наш е первое собрание всех армейских с.-д. ко второму армейскому съезду, который был назначен на 10 мая в Бучаче.

Привож у это объявление по подлиннику:

„РС Д РП . П ролетарии всех стран, соединяйтесь! Организационное бюро Р С Д Р П доводит до сведения товарищ ей о том, что бюро помещается в зале собрания при механическом заводе, куда и надлежит обращаться за всеми справками по партии; там же производится и запись в члены Р С Д Р П в установленные дни. Кроме того, можно обращаться за справками по партии к председателю бюро А. М. Пирейко (адрес: типография штаба VII армии) и секретарю А. Н. Важнову (26-я самокатная рота).

Бюро открыто от 12 1/3 до 2 часов дня и от 6 1/2 до 8 часов вечера по вторникам, пятницам и воскресеньям.

Организационное бюро гор. Бучача“.

К нам каждый день приходили товарищи из различных частей армии, которых мы снабжали литературой и чем могли. К моменту 2-го армейского съезда у нас уже было несколько десятков членов партии. Помещение при механическом заводе армии превратили в клуб. Среди типографских рабочих нашлись и художники.

В нашем клубе было самое лучшее знамя, оказалось пианино, был хор и музыканты — на мандолине, балалайке, гитаре и даже на скрипке. Стены были разукрашены портретами вождей социализма. Была библиотека и газеты, какие только тогда выходили.

Но больше всего читали киевский „Голос Социал-Демократа“— большевистская газета, очень доступная для солдат по своему содержанию. На эту газету даже сборы иногда делались в типографии по инициативе самих солдат. Было назначено официальное открытие клуба, после чего был концерт, устроенный своими силами. На открытии приветствовал нас представитель партии эс-эров и помощник Б. Савинкова, армейского комиссара. Эс-эрам понравился наш клуб, и они предлагали сделать его общим, но бюро наше отклонило их предложение. Каждый день в клубе были доклады , сопровождавшиеся диспутами; главными докладчиками всегда были Маркович и Перец, оба меньшевики; иногда и я выступал с докладами, но большей частью оппонентом в прениях. Тут говорилось, что такое партия, учредительное собрание, и разъяснялся текущ иймомент. Постепенно вырисовывались две точки зрения.

Типографские рабочие сразу перешли к большевикам, на заводе этот процесс шел несколько медленнее. Приходили к нам и из других частей солдаты. Но помещение было маленькое, и когда нам нужно было устроить многолюдное собрание, мы устраивали его, в театре (в Бучаче был хороший, с большим залом театр), а то и под открытым небом. В клуб же приходила более или менее отшлифованная публика, так как он считался, партийным. В типографии все продолжали перепечатку всего того, что было необходимо распространить среди массы солдат по частям; недостатка в распространителях не чувствовалось. Формально принадлежащих к партии даже в рабочей среде, в типографии, заводе и т. п., было немного, но сочувствие большевикам было огромное.

Чтобы охарактеризовать настроение солдат, мобилизованных с фабрик и заводов, остановимся несколько подробнее на одном переплетчике, работавшем у нас в типографии. Фамилия его Груздев. Не один раз был он ранен и контужен. Пришел он к нам в типографию работать за несколько месяцев до революции.

Груздев никогда не аплодировал ни одному оратору, который призывал вести войну до победоносного конца, как бы он красиво ни говорил. И так ему все это надоело, что, кто бы ни приезжал

4* 51

из тыла в качестве агитатора от эс-эров и меньшевиков, всех их он называл учеными обманщиками ; и скоро окончательно перестал ходить на собрания, предпочитал вместо собрания удаляться в лес, собирать ягоды и проч. Когда Груздева спрашивали, к какой он партии принадлежит, он отвечал: „Я запишусь в ту партию, которая скажет: долой войну и бей буржуев!“.

Когда он стал читать „Правду“ и познакомился со статьями Ленина, он заявил: „Вот в эту партию, в которой состоит Ленин, я пойду. Ленин как раз излагает то, что я думаю “. Груздев понаделал в художественном вкусе рамок для портретов выдаю­щихся деятелей социализма, которые мы считали нужным развешивать в клубе. Но вот как-то пришли к нему эс-эры с просьбой:

сделать рамку для Керенского. Давали 100 руб. за работу.

100 рублей — большая сумма денег для солдата, но, несмотря на свою слабость к выпивке, Груздев наотрез отказался делать рамку для портрета Керенского за какую бы то ни было цену, ехидно подчеркивая: „А вот для Ленина сделаю бесплатно“, хотя тогда еще портретов Ленина в армии не было. Много было также солдат, которые нигде не выступали, втихомолку читали большевистские газеты и все прочитанное энергично передавали своим товарищам по службе.

Наша объединенная организация Р С Д Р П не устраивала много заседаний чисто партийного характера. Все у нас было приурочено к армейскому съезду. К нам; приходили товарищи из различных воинских частей, мы их регистрировали, а сами занимались агитационно-пропагандистской работой. А так как председатель и секретарь бюро были большевиками, то и литературу мы предпочитали выписывать из Киева большевистскую.

Маркович и Перец читали лекции по аграрному вопросу, как более интересному для солдат-крестьян, и по другим вопросам, а я и тов. Важнов вели организационную работу и выписывали литературу.