Начало НЭПа

http://leninism.su/images/PDF/...

 Логинов В.Т.  Ленин.  "Сим победиши"
 Электронное издание, 2018

 Глава 2. «ОТ ШТУРМА К ОСАДЕ»

«...Не прозевать второго Кронштадта»

Конец зимы и начало весны 1922 года стали особо тяжкими. Несмотря на помощь государства и благотворительных организаций, голодная смерть уносила десятки и сотни тысяч жизней.
276

Писатель Михаил Андреевич Осоргин, высланный по делу «Помгола» в Казань, рассказывал: «...Бродили по улицам города пришельцы из деревень. Страшные пришельцы из мертвых деревень. И всех страшнее были дети. Их привозили на телегах, а на пункте сортировали на твердых и мягоньких. Из твердых трупиков складывали нечто вроде поленницы, а еще мягких старались оживить до конца...

Американцы имели в Казани несколько столовых детских. Многим они помогали пережить тяжелейшие дни, но никак не мирится русское чувство с американской системой. Они правы, конечно: всем помочь невозможно, нужен выбор. И они помогают — жизнеспособным...

Правильно это и логично, но непонятно нам, чуждо — не умеем мы кормить здорового ребенка за счет синего, умирающего мальчика! Непрактичны мы в вопросах милосердия и... мне вот как-то особенно дорога и мила в русском человеке эта непрактичность. Логики в ней нет, а есть какая-то высшая правда»1.

Евдокия Павловна Николаевская писала в марте из Оренбурга в Берлин сыну Борису Ивановичу: «Зимою по улицам валялись трупы; да и теперь их где-то есть целые склады. На базаре горы домашней рухляди. Дороги и поезда представляют что-то ужасное. И, собираясь ехать, готовятся к загробной жизни. Недавно... утром на улице видела волка. Они, говорят, стали завсегдатаями города, приманка — трупы».

Цены в том же Оренбурге взлетели до небес: «мука 4.000.000, масло 300.000 фунт, мясо 60.000 фунт, молоко 100.000, рис 150.000 фунт, пшено 130.000 фунт... Визит доктора 100.000, микстура 300.000-400.000...»2

Кризис, о котором говорили на XI съезде, из области пессимистических прогнозов переместился в реальную жизнь и поставил под угрозу все надежды на возрождение России и на тот «гражданский мир», который только-только начинал складываться в стране.

Все будущее Республики зависело теперь от успеха весеннего сева. После этой страшной зимы надо было не только обеспечить деревню семенами, но и подкормить, поставить на ноги миллионы пахарей, чтобы смогли они провести этот спасительный сев.

*************************

1 Всероссийский комитет помощи голодающим. Документы. С. 525.

2 Николаевская Е.П. Жизнь не имеет жалости. Письма 1922-1935 гг. сыну Борису Ивановичу Николаевскому из Оренбурга и Москвы в Берлин и Париж М.: РОССПЭН, 2005. С. 50, 51, 52.
277

Для засева ярового клина в голодающих губерниях требовалось 33 миллиона пудов семян. Предполагалось, что до 1 апреля 1922 года в Россию будет доставлено 13 миллионов. Остальные Наркомпрод должен был обеспечить за счет тех губерний, где хлеб был. Но для зарубежных закупок валюты хватало лишь на 9 миллионов пудов. Задерживался отпуск денег и для финансирования Американской организации помощи (АРА). И это не говоря уже о систематических задержках выплат гострестам и бюджетникам1.

Бедствие, обрушившееся на деревню, голод и всеобщая нужда, а рядом с этим безудержное мотовство нэпманов и спекулянтов, гиперинфляция, рост дороговизны и при этом задержка зарплаты рабочим и служащим — все это создавало самую благоприятную почву для антисоветской агитации и протестных движений.

Стачки в Москве, Петрограде и ряде других городов, как это отмечали на XI съезде РКП(б), приобретали хронический характер. И сразу же во многих из них «засветились» нелегалы — меньшевики и эсеры. Усматривать в этой информации козни чекистов сегодня, после выхода в свет многотомных публикаций документов этих партий, нет уже никаких оснований. И у Ленина было достаточно причин для того, чтобы в этой связи написать Уншлихту: «Как бы... не прозевать второго Кронштадта»2.

Активизировались и те группы либеральной интеллигенции, которые прежде составляли основу электората партии кадетов на выборах в Государственные думы, а ныне так и остались вне влияния государственной политики Советской власти. Повсеместно стали стихийно возрождаться и заново нарождаться различного рода экономические, профессиональные, научные, религиозные и т.п. объединения, общественные организации и союзы.

А с конца 1921 года началась «издательская горячка», то есть появление частных издательств, которые росли как грибы. До августа 1922 года было дано разрешение на создание в Москве 337 издательств, а в Петрограде — 83. Стали выходить такие журналы, как «Экономист», «Экономическое возрождение», «Мысль», «Новая Россия», «Голос минувшего», «Утренники», «Летопись Дома литераторов». Вокруг них и стала группироваться новая общественность3.

*******************************

1 См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 6, 154, 155, 167, 550; В.И. Ленин. Биографическая хроника. Т. 12. С. 113, 118, 130, 234, 245.

2 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 441.

3 См.: Высылка вместо расстрела. С. 145, 146.
278

Впрочем, новой ее можно было называть весьма условно. В большинстве своем в прежние годы это были достаточно известные имена и лица, принадлежавшие видным кадетам, эсерам, народным социалистам, меньшевикам или, по крайней мере, симпатизировавшие им.

Возрождать эти партии, а тем более входить в их еще существовавшие нелегальные группы, большинство не стало, хотя какие-то личные связи с ними и эмигрантскими центрами сохранялись. Вот так и сложилась та достаточно пестрая по своим политическим настроениям, формально беспартийная общественность, которая впервые открыто и активно проявила себя при создании «Помгола».

Чекисты отметили, что даже разгром «Помгола» в августе 1921 года не снизил этой активности. Наоборот, в репрессиях «против отдельных деятелей комитета, русская “общественность” получила наглядное доказательство возможности выступать безнаказанно и открыто».

Мало того, по мнению ГПУ, постепенно начинается процесс ее дифференциации. Народные социалисты группируются вокруг издательства «Задруга», кадеты и правые эсеры — вокруг издательства «Берег», меньшевики — вокруг издательства «Книга», а и те, и другие, и третьи — в многочисленных кооперативных организациях. В общем, как выразилась современный исследователь С.Г. Семенова, «интеллигенция особенно воспользовалась первыми полутора годами НЭПа, чтобы создать себе хоть какуюто, пусть островную, узкую почву под ногами»1.

Подобного рода неформальные группы стали возникать и внутри советских учреждений — в Наркомфине, в Наркомземе. О так называемой «Лиге наблюдателей», в которую входили бывшие меньшевики — видные сотрудники ВСНХ, подробно рассказал в своих мемуарах Н. Валентинов.

По данным Главлита, из 50 периодических изданий, выходивших при различных наркоматах Советской России, лишь в 16 редакциях преобладали коммунисты, в 13 большинство принадлежало беспартийным, а редакции 21 издания являлись чисто беспартийными2.

С точки зрения участия в каких-либо открытых контрреволюционных акциях эта формально беспартийная общественность особой опасности для власти не представляла. Это

***********************************

1 См.: Высылка вместо расстрела. С. 9, 141, 146.

2 Там же. С. 147.
279

при том, что рамки «разговорного жанра» были раздвинуты достаточно широко.

«Описываемое время, — свидетельствует Н. Валентинов, — наполнено страстным и почти свободным обсуждением социально-экономических проблем. Позднее, начиная с 1929 года, все это исчезает, заменяясь решениями, изготовленными жрецами Кремля и в порядке грозного приказа спускаемыми сверху вниз в головы людей, уже потерявших права рассуждать и обсуждать.

Так не было... Люди тогда остро интересовались экономическими вопросами. За них хватались, о них спорили, о них рассуждали, и не одни коммунисты, а, вместе с ними, параллельно, широчайший слой так называемой “беспартийной интеллигенции”»1.

Это создавало определенные иллюзии относительно того, что критическая направленность подобных обсуждений и выступлений может стать лучшим способом борьбы с бюрократизмом, с тем поганым чиновничеством, которое лишь дискредитирует и партию, и Советскую власть. Именно так, в частности, думал и Гавриил Мясников, о котором упоминалось в связи с расстрелом семьи Романовых.

                  Гавриил Ильич Мясников

Беспощадная критика, от кого бы она ни исходила, считал он, является лучшим лекарством от всех болячек и безобразий, творящихся в стране. А посему необходимо дать не только полную свободу слова, но и свободу печати всем — от монархистов до анархистов.

То, что всякий кризис в голодной и разоренной войной стране дает богатейшую пищу не только для критики, но и для самых сенсационных разоблачений, — это несомненно. Но столь же несомненно и то, что критика эта может иметь разнонаправленные результаты. Она может способствовать устранению всяких мерзостей и ошибок, накопившихся в данной системе. Но она же способна раскачать и разрушить эту систему как таковую.

И дело не в дозировке критики, а именно в ее направленности.

Ленин, как, может быть, никто другой, знал силу печатного слова. И он же доказал, что пресса может стать могучим оружием не только агитации, но и политической организации. Не случайно такие успешные периоды истории большевистской партии, как «Эпоха “Искры”» или «Эпоха “Звезды” и “Правды”», были связаны с деятельностью именно этих органов печати.

**********************************

1 Валентинов Н. НЭП и кризис партии. C. VII.
280

5 августа 1921 года Владимир Ильич пишет Мясникову: то, что «болезней у нас много»,— это факт. То, что «нужда и бедствия велики», — тоже факт. То, что были допущены громадные ошибки — «наши общие ошибки, все ошибались, и СТО, и СНК, и ЦК», — и это факт неоспоримый.

Но столь же очевидно и то, что мы эти ошибки видим и «не прикрашиваем своего положения. Знаем все трудности. Видим все болезни. Лечим их систематически, упорно, не впадая в панику».

А вы, как говаривал Грибоедов в «Горе от ума», «шли в комнату, попали в другую». Применительно к России «может ли кто отрицать, что буржуазия разбита, но не уничтожена? что она притаилась? Нельзя этого отрицать».

Нельзя отрицать и того, что ей всегда готова прийти на помощь буржуазия других стран.

А она «сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (= свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит облегчать дело врагу... Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем».

Эти, казалось бы, «прописи», имели с началом НЭПа и более конкретное содержание. На состоявшемся в январе 1922 года Всероссийском съезде работников печати, а затем и на XI съезде РКП(б) выяснилось, что из-за недостатка средств число партийных газет в стране сократилось с 863 до 382, а их общий тираж составил лишь 1,5 млн. на всю Россию. Даже тираж центральных газет упал с 300-400 тысяч до 100 тысяч.

Большинство редакций возглавлялось сотрудниками, вступившими в партию после Октября. Мало того, многие из них не только не имели достаточной профессиональной подготовки, но и вели газеты «по совместительству» с другими видами партийной работы. Переход от агитационной стилистики времен Гражданской войны к темам, связанным с экономикой, хозяйственным проблемам, жизнью и бытом рабочих, крестьян, оказался им явно не по зубам. Потому-то и жаловались на партсъезде на «бесцветность», «тоску» и «зеленую скуку» многих органов партийной печати.

Совершенно очевидно, что если бы была дана возможность возродить буржуазную прессу, то она (при «естественной» поддержке зарубежья) вполне могла бы превзойти официальную прессу и в профессиональном, и особенно в материальном отношении. Так что, если в число достоинств полководцев входит умение выбора места и времени сраже-
281

ния, то ни один из них не стал бы принимать боя на данном поле и в столь невыгодный момент.

Заканчивая письмо Мясникову, Ленин пишет: «То, что вы говорите о поднятии хозяйства... о борьбе за “влияние” на крестьянство и т.д., содержит в себе много верного, много полезного.

Отчего бы вам не выделить этого? Мы сойдемся и будем работать дружно в одной партии. Польза будет громадная, но не сразу, а очень медленно. Оживлять Советы, привлекать беспартийных, проверять беспартийными работу партийных — вот это абсолютно верно, вот где работы тьма... И на этой работе болезнь можно (и должно) лечить, медленно, но действительно лечить, а не туманить себе голову “свободой печати”, этим “блестящим” болотным огоньком»1. К сожалению, Мясников к совету Ленина не прислушался и кончил весьма печально.

Между тем сами лидеры новой общественности своих намерений нисколько не скрывали. Как выразился на заседании Вольно-экономического общества один из учредителей бывшей кадетской партии князь Дмитрий Иванович Шаховской, «мы так долго молчали, что надо поговорить. Пора линию обороны перестроить на линию наступательную»2. И проходившие весной 1922 года некоторые профессиональные съезды наглядно продемонстрировали, какова эта «перестройка».

На собравшемся в марте Всероссийском агрономическом съезде тон задали не собственно агрономы, а как раз представители «общественности».

И в центре их внимания оказались отнюдь не проблемы предстоящего сева. Упомянутый выше член бывшего Временного правительства князь Шаховской, бывший член Временного правительства и кадетского ЦК А.А. Мануйлов, бывший министр земледелия Временного правительства, эсер C.Л. Маслов, бывший министр иностранных дел в царском правительстве H.H. Покровский, как, впрочем, и такие профессора-аграрники, как эсер Б.Д. Бруцкус и уже упоминавшийся А.Г. Доренко, Л.Н. Литошенко и другие сосредоточили в своих докладах внимание на необходимости создания «правового, демократического государства», замене местных Советов учреждениями земского типа, восстановлении частной собственности на землю и т.п.

**************************

1 См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 79, 80, 81, 82, 83.

2 Высылка вместо расстрела. С. 151.
282

Вообще, сам агрономический съезд был нужен им, по выражению Бориса Бруцкуса, лишь как «символ возрождения общественности, утверждающей свою свободу»1. И это говорилось в тот момент, когда обескровленная голодом деревня как никогда нуждалась в помощи именно агрономов и ученых-аграрников.

Примерно то же самое произошло и на 2-м Всероссийском съезде врачей, собравшемся в мае 1922 года. Подобного рода съезды, проводившиеся Пироговским обществом русских врачей-общественников, имели свои традиции. Они и прежде не ограничивались сугубо медицинскими проблемами, а регулярно клеймили «бюрократический строй самодержавия».

Эту традицию они продолжили и на съезде 1922 года. Тон и здесь задавали бывшие кадеты Горвиц-Власова, Лозинский, Дембо, меньшевики Вигдорчик, Грановский, Станкевич, эсер Фрумкин и другие, выступавшие на сей раз «единым фронтом». Профессор Химико-фармацевтического института Любовь Михайловна Горвиц-Власова, заявив, что «социальная функция» интеллигенции — «быть мозгом нации», продолжила: «Будучи слугами народа, врачи не могут быть и не будут его прислужниками тогда, когда на смену угнетения пролетариата колесо истории выдвинуло его официальную  диктатуру».

                  Любовь Моисеевна (Михайловна) Горовиц-Власова

Соответственно, практические предложения, помимо главного — «демократизации государственного строя», сводились к необходимости создания самостоятельной организации врачей, противостоящей государственным учреждениям здравоохранения.

Безусловно, в деловой критике врачей было немало справедливого и в иной обстановке надо было внимательнейшим образом отнестись к их замечаниям. Но съезд происходил критической весной 1922 года, и государственная власть вправе была ожидать от медиков не только политических деклараций и осуждений, но и экстренной практической помощи в борьбе с последствиями голода и эпидемиями, бушевавшими на юге страны и в Средней Азии. Да и такие характеристики Советской России, прозвучавшие на съезде, как «страны смерти» и т.п., тоже мало способствовали налаживанию сотрудничества2.

В общем, грань между экономическими и политическими выступлениями, между словом и делом, «разговорным жанром» и реальным политическим действием становилась весьма

****************************

1 См.: Высылка вместо расстрела. С. 152-155.

2 Там же. С. 78-80, 85, 152.
283

зыбкой и условной. И все эти веяния, происходившие в стране, не остались незамеченными там — «за бугром».

Попытку создать платформу, которая могла бы объединить усилия многочисленных и разнородных оппозиционных групп в России, была предпринята в эмиграции группой «Народный союз». В нее входили народные социалисты, правые эсеры, левые кадеты, кооператоры, беспартийные, кучковавшиеся вокруг газеты «Дни», издававшейся Керенским с 1922 года в Берлине. В группу вошли: эсер Николай Чайковский, позднее народные социалисты Алексей Пешехонов, Афанасий Петрищев, Сергей Мельгунов и другие.

Достаточно полное представление об этой платформе дает доклад члена «Народного союза» Николаева, попавший в руки зарубежных агентов ГПУ. «Здоровые ростки живой жизни, — говорилось в докладе, — пробиваются помимо официальной Советской России. Антитеза Ленина: Россия Советская и Эмигрантская — устарела. Есть новая Россия в пределах РСФСР.

Она растет в кооперации, в высшей школе, в литературе, в частной промышленности и торговле, советских учреждениях и органах армии, шаг за шагом отвоевывая у власти одну позицию за другой...

Работа в частной промышленности, торговле, кооперации укрепляет тот базис чисто экономических отношений, который, по существу дела, является противосоветским плацдармом.

Увеличивая хозяйственную мощь и сопротивляемость социальных групп, вовлеченных в экономический оборот, мы расширяем этот плацдарм. Уходит почва из-под ног коммунистической власти. Последняя изолируется, оказывается у себя в доме в капиталистическом окружении...

Советская буржуазия, которая рождается на наших глазах, бывшие комиссары, спекулянты, дельцы, подрядчики, нагревшие руки около казенных учреждений, поддерживают советскую власть до поры до времени. Когда они закрепят свое положение, советская буржуазия превратится в силу консервативную...

Необходимо отложить инсуррекционные иллюзии. Это не значит, что инсуррекция [вооруженная борьба, восстание — ВЛ] невозможна ни при каких условиях. Нельзя лишь строить ВСЕ политические расчеты на хроническом повстанчестве или одновременном взрыве. Взрыв не исключается вовсе, но он не должен быть поставлен во главу угла. Главное НЭП...
284

Последний носит стихийный характер. Мы привносим сюда определенное содержание — нашу идеологию и практические методы, чтобы регулировать этот стихийный поток, направляя его в наших интересах. Приемы борьбы указываются самой жизнью.

Во-первых, поддержка проявлений всякого оппозиционного настроения, стремление влить эти проявления в организационные формы сознательного протеста против существующего политического режима. Необходимо объединить эти отдельные разрозненные протесты хотя бы идеологически, выдвигая и проводя общие лозунги.

Во-вторых, деловая, легальная критика отдельных мероприятий большевистской власти, отсюда подход к дискредитированию общих политических принципов ея. Пути для такой критики — доклады, заседания научных обществ, съезды и конференции, специальная пресса.

В-третьих, захват советского административного аппарата при помощи вытеснения из учреждений коммунистов.

В-четвертых, съездовая кампания (она уже открыта съездами химиков и геологов в Петрограде).

В-пятых, борьба за опорные пункты. Это, в первую очередь: а) кооперация, особенно сельскохозяйственная; б) высшая школа и в) литература.

а) Кооперация — по отзыву коммунистов, “кооперация есть база антисоветских течений”. Такой же взгляд на кооперацию должны твердо усвоить антибольшевистские силы, не уступая здесь коммунистам ни пяди.

б) Высшая школа — задача — блок между профессурой и студенчеством и вовлечение последнего в сферу активных противосоветских настроений.

Почва для этого имеется...

в) Литература — заслуживает большого внимания. Сейчас идет решительный бой на идеологическом фронте. За поражением и отступлением коммунистов на фронте экономическом — последует их крах в борьбе идеологий. Выходящие в последнее время в Москве и Петрограде издания содержат открытую критику большевистского режима. Нет и следа былой монополии коммунистической книги.

В конечном итоге изоляция большевистской власти от широких масс населения, в том числе и от Красной Армии, создает благоприятную почву для политического переворота»1.

Характерно, что основные идеи этого документа совпадали и с докладом кадета профессора-правоведа В.Б. Эльяшевича,

***********************

1 Высылка вместо расстрела. С. 161, 162, 163.
285

сделанным на эмигрантском Съезде торгово-промышленных деятелей.

Ссылаясь на письмо лично знакомого ему профессора из России, Эльяшевич заявил: «Там, внутри Советской территории, также есть не менее подлинная, небольшевистская Россия, идущая своим путем. Она, конечно, принуждена приспособляться к Советскому режиму, но она небольшевистская.

Ростки новой жизни уже вышли наружу, и они задавят большевиков. В связи с этим должна изменяться наша стратегия, наша программа и, может быть, и наша тактика. В России есть антибольшевистская жизнь. Нужно поддержать все ее элементы морально и материально. Нужно поддержать тех лиц и те силы, кто внутри России работает не с большевиками, а против них»1.

Конечно, те или иные положения этих докладов могли не разделяться всеми участниками заграничной оппозиции. Но главные, объективно существовавшие направления для антисоветской деятельности, формировались достаточно грамотно. «Несмотря на отдельные уклонения от истины, — говорилось в препроводительной записке ГПУ, — в общем и целом, факты констатированы правильно».

И столь пространное цитирование данных документов понадобилось для того, чтобы рассматривать те или иные действия Советской власти в их историческом контексте. Иначе они, как полагают некоторые исследователи, носят совершенно «иррациональный» характер, перенося проблему из области политики в сферу психопатологии.

Поскольку во всех приведенных выше случаях «общественники» ставили вопрос о взаимоотношениях с государством, то, видимо, и государству надо было как-то определять свою позицию. И уже в марте 1922 года Ленин сформулировал ее в уже упоминавшейся статье «О значении воинствующего материализма».

Он констатировал два бесспорных факта. Во-первых, немалая часть этих «общественников» состоит у Советской власти на государственной службе и даже получает за это государственные деньги. А во-вторых, они это государство и эту власть не только не приемлют, но и всячески ей противодействуют, нисколько не скрывая своего желания насадить в России западную демократию.

**************************************

1 Всероссийский комитет помощи голодающим. С. 157.
286

Посему, дабы избавить от необходимости явного лицемерия, их стоило бы вежливо препроводить в страны этой самой демократии, ибо там им «самое настоящее место»1.

15 мая 1922 года в связи с дискуссией на III сессии ВЦИК по проекту Уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшего в ряде статей применение расстрела за различные контрреволюционные преступления, Ленин пишет письмо наркому юстиции Д.И. Курскому: «Добавить право замены расстрела высылкой за границу, по решению Президиума ВЦИК (на срок или бессрочно)»2.

На следующий день Дмитрий Иванович встречается с Лениным. Дискуссия на сессии ВЦИК показала, что неясно само определение «контрреволюционных выступлений». И 17 мая Владимир Ильич направляет ему черновые варианты этого определения, дабы — без фальши и прикрас — «открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы».

«Контрреволюционные преступления» — это пропаганда или агитация, участие в организациях или содействие организациям и лицам, объективно помогающим той части международной буржуазии, которая стремится к насильственному свержению Советской власти путем интервенции, блокады, шпионажа, финансирования прессы и т.п. Эти преступления караются «высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу»3.

ВЧК, а затем ГПУ, уже давно вели учет тех, кто, по мнению чекистов, относился к категории лиц, так или иначе помогающих противникам Советской власти и являющихся кандидатами на высылку за рубеж. Однако тут возникали свои проблемы. Как, к примеру, отличить необходимую деловую критику от сознательной «дискредитации мероприятий Советской власти», на которую в документе ГГГУ указывалось как на признак враждебной деятельности?

Тут открывался широчайший простор для субъективных оценок, а главное — для произвола тех, кого на местах наделили властью. На их взгляд и сам Владимир Ильич с такими его фразами в переписке, как «чекистская сволочь» или «коммунистические мерзавцы», вполне мог попасть в число

**********************************

1 См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 33.

2 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 189.

3 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 190, 191.
287

высылаемых. Вот почему в связи с решением о высылке Ленин 19 мая пишет Дзержинскому: «Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим».

Главное, привлечь к этому делу людей, действительно способных дать объективную оценку. А посему «обязать членов Политбюро уделять 2-3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов... Добавить отзывы ряда литераторов-коммунистов (Стеклова, Ольминского, Скворцова, Бухарина и т.д.)».

Здесь же Владимир Ильич высказывает свое мнение о двух изданиях. В Питере запретили журнал «Новая Россия». — «Не рано ли закрыта? Надо разослать ее членам Политбюро и обсудить внимательнее... Конечно, не все сотрудники этого журнала кандидаты на высылку...». А вот в питерском журнале «Экономист» — «я думаю, почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу...».1

Не померещилась ли Ленину опасность там, где ее совсем не было? Ведь журнал с декабря 1921 года издавался Русским техническим обществом при участии весьма солидных экономистов и предпринимателей.

Но вот что написал один из ведущих сотрудников «Экономиста», известный социолог, профессор Питирим Александрович Сорокин: «Вопреки всем препятствиям, книги [в России] все же выходят и среди них немало антикоммунистических. Если в них не все сказано expressis ver bis, то читатель понимает теперь и намеки. Спасает положение только безграмотность цензоров, порой пропускающих действительно вредное для коммунизма».

И там — «за бугром» — это прекрасно понимали. На заседании в Париже эмигрантского Комитета Банков, организации, связанной как раз с зарубежными интервенционистскими кругами, главный секретарь Комитета А.М. Михельсон заявил: «Как новое явление в Совроссии следует отметить появление там экономических журналов серьезного характера. При этом обнаруживается факт, вызывающий в нас чувство морального удовлетворения: сведения и выводы этих журналов во всем совпадают с нашими.

Эти выводы во многом идут гораздо дальше и сформулированы они значительно резче»2.

22 мая Ленин получает письмо наркома здравоохранения Н.А. Семашко. Он информирует о тех тенденциях и течениях, которые проявились на уже упоминавшемся съезде врачей,

***************************

1 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 265, 266.

2 Высылка вместо расстрела. С. 147, 159.
288

и предлагает согласовать с ГПУ те меры, которые в этой связи следует принять.

«Я считаю нужным, — пишет Николай Александрович, — не оставлять членов Политбюро в неведении относительно этих течений, которыми так успешно пользуются кадеты, меньшевики и эсеры, тем более что, насколько мне известно, эти течения широко распространены среди не только врачей, но и спецов других специальностей»1.

На обороте этого письма Ленин посылает Сталину проект резолюции Политбюро: «Поручается Дзержинскому (ГПУ) при помощи Семашко выработать план мер и доложить Политбюро...» Здесь же пометки о голосовании опросом: «за» — Сталин, Троцкий, Каменев, Рыков, Молотов. И только Михаил Томский пишет: «Воздерживаюсь, ибо вопрос съезда врачей требует иной постановки дела. Во многом виноваты мы самим и в первую голову т. Семашко»2.

Томский имел в виду, что настроения врачей во многом объясняются ошибками самого Наркомздрава. Но так или иначе, весной 1922 года стало очевидным, что поезда, как говорится, разошлись на разные пути. В одном, руководствуясь порой самыми благими намерениями, думали, в лучшем случае, о «вечных демократических ценностях» и обретении «духовной свободы», в другом — о «хлебе насущном», о том, где достать деньги для предстоящего сева и спасении голодающих «до нового урожая».

<...>

289