Угледобыча в годы Первой мировой

Есть у меня туманное мечтание. Проследить по дельным книжкам год за годом основные события НЭПа и поделиться полученными впечатлениями с уважаемыми контовцами. Про НЭП, мне кажется, наврано, набормотано, наворочено особенно много всяческой невнятицы. Причём набормотано "в обе стороны". Одни утверждают, что это было золотое времечко, которое ни в коем случае не следовало прерывать-прекращать, а по мнению других сие была ужасная эпоха, которую прервал император Сталин, возродивший империю. Почему "император Сталин" не возродил государственную религию, помещичье землевладение, господство иностранного капитала в промышленности и колониальную структуру экономики, эти другие предпочитают не говорить.  

Так что, все мысли мои о НЭПе. Но не могу решиться, не могу подступиться. Хочется предварительно и то посмотреть, и это, и другое, и третье...

А главки из замечательной книги Аркадия Львовича Сидорова выкладываю в порядке дальнего подступа к основной теме. 

http://sergeyhry.narod.ru/txt/...

А. Л. Сидоров.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РОССИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

ИЗДАТЕЛЬСТВО "НАУКА" Москва, 1973

Раздел второй. ВОЙНА И НАРОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО

Глава четвертая. ТОПЛИВНЫЙ КРИЗИС

Война и угольная промышленность

Война внесла большие изменения в добычу и потребление топлива. С самого ее начала страна лишилась возможности получать иностранное топливо, затем был потерян Домбровский бассейн. Уже это означало потерю до 1 млрд. пуд. угля. Однако потеря Домбровского бассейна, добыча которого в 1913 г. равнялась 426 млн. пуд. угля, компенсировалась тем, что домбровский уголь почти целиком потреблялся на месте. Реальной потерей, которую нужно было возместить усилением внутреннего производства, были экспортный уголь и часть домбровского угля, потреблявшаяся вне пределов Польши. По подсчету Л. Б. Кафенгауза, фактический дефицит в топливе из-за потери домбровского угля определялся в размере 130 млн. пуд., из-за прекращения иностранного привоза — в 400—450 млн. пуд., а всего — в 530—580 млн. пуд., или около 25% общего потребления страны в 1913 г., за исключением местностей, занятых неприятельскими войсками (2364 млн. пуд.) 28.

Особое совещание по топливу определяло дефицит в угле вследствие тех же факторов в 800 млн. пуд. в год, или до 1/3 всего потребляемого в стране в мирное время минерального топлива. 29 Реальное сокращение поступления угля на внутренний рынок от указанных причин определялось в 14 662 тыс. т., что составляло 37,5% от всего потребления угля и 40,6% от добычи угля в России 30.

В эти подсчеты следует, однако, внести существенную поправку. Россия лишилась не только угля, но и большой территории с развитой промышленностью и железнодорожной сетью, которые потребляли не только местное, но и привозное топливо. В статье С. Петрашкевича «Поступление минерального топлива на внутренний рынок России в 1913—1915 годах» 31 приведены подсчеты, показывающие, что почти все домбровское топливо потреблялось в 14 губерниях, занятых неприятелем, а в остальные губернии империи шло лишь до 10 млн. пуд. этого топлива. С другой стороны, занятые неприятелем губернии являлись слабыми потребителями донецкого топлива (15,5 млн. пуд.). Учтя еще значение иностранного привоза, автор приходит к заключению, что весь «реальный дефицит в минеральном топливе на нашем внутреннем рынке составлял в 1914 г. до 30 млн. пуд., а в 1913 г.—167 млн. пуд.» 32.

Для 1915 г. С. Петрашкевич определяет дефицит в 322 млн. пуд. заграничного угля и 25 млн. пуд. — домбровского. Если учесть, что в начале 1915 г. ряд предприятий Польши еще работал и потреблял около 50 млн. пуд. топлива (затем часть предприятий была эвакуирована), то топливный дефицит лишь по двум указанным статьям скорее приближается к цифре, названной Л. Б. Кафенгаузом, а не Особым совещанием по топливу. Реальные потери в угле, вероятно, были даже меньше, чем определяет Л. Б. Кафенгауз, и колеблются в пределах 400—500 млн. пуд. в год. Следует учесть еще потери от сокращения производства во второй половине 1914 г. на 200 млн. пуд. сравнительно с первой половиной года. Только в Донбассе добыча угля и антрацита во второй половине 1914 г. сократилась на 112,5 млн. пуд. 33

Какие бы умеренные подсчеты мы ни брали, даже оставаясь при норме довоенного потребления (а она, несомненно, в связи с войной увеличилась), ясно, что в топливном балансе произошли крупнейшие изменения, которые следовало компенсировать увеличением производства угля, нефти и дров. Прекращение экспорта нефтепродуктов в пределах 50—55 млн. пуд. в год (26 млн. пуд. за вторую половину 1914 г.) лишь частично покрывало образовавшиеся прорехи. В 1914 г. на предприятиях еще оставались большие запасы топлива, которые смягчали остроту положения, а потом и они кончились.

По нашему мнению, коренная причина кризиса топлива в годы войны заключается отнюдь не в прекращении ввоза угля, а в изменившихся условиях производства и распределения топлива, с одной стороны, и в выросшей потребности в топливе — с другой. Донецкий уголь в еще большей степени, чем до войны, приобрел общеимперское значение и должен был доставляться в районы, где раньше не потреблялся. К изложенным выше причинам топливного кризиса следует прибавить еще транспортные затруднения 34.

Как же справлялась угольная промышленность с новыми задачами, возникшими в связи с войной? Сумела ли она возместить возникший в результате военных действий дефицит в угле?

Представление о добыче угля за военные годы сравнительно с довоенным периодом дает табл. 29.

Таблица 29

Добыча твердого минерального топлива с 1913 г. по первое полугодие 1917 г., млн. пуд. *

* «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 5. Статистика, стр. 9. Эти данные вполне заслуживают доверия. В частности, Институт экономических исследований Наркомфина СССР перепечатал их без каких-либо изменений в 1922 г. («Народное хозяйство в 1916 г.», вып. VII. Сводные статистические таблицы за 1913—1916 гг. Пг., 1922, стр. 65, табл. IX).

Приведенные цифры дают полное представление о движении добычи угля по империи в целом и по отдельным районам. Как видно из таблицы, увеличение добычи угля в Донбассе и ряде других районов не могло компенсировать потери Домбровского бассейна. В целом добыча угля по сравнению с 1913 г. снизилась, причем недобор был более ощутим для Европейской России (184 млн. пуд. для 1916 г.) и менее значителен для империи в целом (103 млн. пуд. для 1916 г.)

Добыча угля в 1914 г. держалась почти на уровне предыдущего года. Это было достигнуто за счет увеличения добычи угля в Донбассе на 140 млн. пуд. 1915 год дает значительный недобор в 280 млн. пуд. сравнительно с 1913 г., а в 1916 г. недобор достигает примерно 100 млн. пуд., хотя и дает увеличение по сравнению с 1915 г. почти на 180 млн. пуд. В 1915 г. Донбасс дает снижение добычи сравнительно с 1914 г. на 57 млн. пуд.

Характеризуя угольную конъюнктуру 1915 г., «Народное хозяйство» указывало, что она прошла «под знаком недостатка топлива». Каменноугольные рудники России не оказались в состоянии развить свою добычу, и потому русскому рынку топлива пришлось приспосабливаться к создавшемуся положению» 35. Между тем 1915 г. является годом мобилизации промышленности, роста военного производства, усиленного потребления топлива со стороны железных дорог и морского флота. Особенно вырос спрос на топливо со стороны Петербургского района — одного из главных арсеналов военного производства.

В 1916 г. наблюдалась тенденция к увеличению добычи угля по всей империи (кроме Кавказа) и особенно значительная в Донецком бассейне. Это дало повод С. В. Коган-Бернштейн заявить, что в Донбассе сохранилась предвоенная тенденция «к непрерывному развитию добычи» 36. Это утверждение, однако, не соответствовало действительности, так как в 1916 г. в угольной промышленности развивался глубокий кризис, маскировавшийся до времени огромным ростом принудительного труда.

Добыча угля в Азиатской России увеличилась в 1916 г. по сравнению с 1913 г. на 80 млн. пуд., но в силу железнодорожных затруднении весь этот уголь потреблялся на месте, не получая выхода на рынки Европейской России. Не обнаружили тенденцию к сколько-нибудь значительному развитию к этому времени также Подмосковный бассейн, Кавказ и Урал: с 90 млн. пуд., добывавшихся здесь в 1913 г., добыча поднялась всего лишь до 138 млн. пуд.; наибольшее развитие наблюдалось в Подмосковном районе, увеличившем добычу угля больше, чем вдвое.

Коренной просчет правительства и буржуазии в топливном вопросе заключался, пожалуй, именно в том, что не были развиты новые угольные районы, расположенные вблизи промышленных центров — потребителей угля. Это избавило бы от необходимости дальних перебросок угля, разгрузило бы транспорт и разрядило весьма напряженное положение с донецким углем.

Главным центром снабжения страны углем по-прежнему оставался Донбасс. Донецкий бассейн был по существу единственным угольным районом, на который выпала вся тяжесть удовлетворения твердым топливом предприятий, работавших на войну, железных дорог и морского флота. Особое совещание по топливу сперва регулировало распределение только донецкого топлива и лишь позднее перешло к распределению и другого угля.

Табл. 30 дает наглядное представление о движении добычи угля, числе рабочих и производительности их труда в Донецком бассейне за годы войны.

Таблица 30

Производство и численность рабочих Донецкого бассейна в 1913—1917 гг. *

* «8-й всероссийский съезд государственных органов по топливу в гор. Харькове 4—6 декабря 1917 г.» — «Известия Особого совещания по топливу» 1917, № 7, прилож. 2, стр. 19.

** Примерный расчет.

Приведенные данные показывают, что в 1914 г. и в последующие годы в Донбассе было занято гораздо больше рабочих, чем в довоенном 1913 г. Убыль в рабочей силе в первые месяцы войны промышленникам удалось вскоре возместить путем привлечения новых кадров рабочих и усиленного применения женского труда. После объявления мобилизации копи лишились от 30 до 40% всего состава рабочих, причем на войну были взяты наиболее квалифицированные кадры. В июле 1914 г. на шахтах осталось лишь 137 тыс. рабочих, а в августе — 142 тыс. против 203 тыс. рабочих в июне 1914 г. Начиная с октября количество рабочих стало увеличиваться и в конце года достигло нормального уровня — 205 тыс. человек.

Промышленникам удалось привлечь к работе крестьян из числа прежних горнорабочих, так что значительное обновление состава рабочих на первых порах не сказалось на производительности труда. За первые полтора года войны производительность одного занятого рабочего уменьшилась всего лишь на 2%. Таким образом, незначительный рост добычи угля в Донбассе в 1914—1915 гг. был достигнут в основном за счет увеличения числа рабочих.

Начиная с 1916 г. происходит усиленный рост числа занятых рабочих и одновременно падает производительность труда. В качестве основной и по существу единственной меры к увеличению производства угля применялось увеличение числа рабочих. В 1916 г. количество рабочих увеличилось на 40%, а угледобыча выросла лишь на 10—12%. В июне 1917 г. количество рабочих увеличилось на 67%, т. е. на ⅔, а добыча угля держалась на уровне 1913 г. Особенно сильное увеличение числа рабочих приходится на 1916 г. В 1915 г. в Донбассе в среднем было 180 тыс. рабочих, в январе 1916 г. — 213 тыс., а в январе 1917 г. — 291 тыс. человек. Таким образом, на протяжении года количество рабочих увеличилось на 77 тыс. Но этот огромный рост рабочих позволил увеличить добычу угля всего лишь на 8%. Такое несоответствие числа рабочих уровню производства свидетельствовало о явном неблагополучии на рудниках. Ко времени Февральской революции число рабочих по сравнению с 1913 г. возросло на 73%, а производительносгь труда упала на 35,6%, а в июне 1917 г. — на 38,6%. Это объясняется ухудшением состава рабочих и их материального положения, а также изношенностью оборудования шахт и недостатком материалов.

До войны существовала прямая зависимость между добычей угля и количеством рабочих на шахтах. Число рабочих сильно колебалось из-за обычного летнего отхода части рабочих на сельскохозяйственные работы в деревню и отлива вследствие скверных бытовых условий. Л. Б. Кафенгауз считал, что главным препятствием к увеличению числа рабочих на рудниках были «крайне тяжелые условия труда, относительно низкая заработная плата и неудовлетворительные жилищные условия рабочих» 37. Донбасс и в мирное время испытывал недостаток рабочих, а война принесла еще дороговизну, которая обострила положение с кадрами шахтеров. Правительство и предприниматели не приняли никаких мер для улучшения положения рабочих, вследствие чего рабочие бежали из угольных копей, и добыча падала.

В марте 1915 г. в Донбассе возникли рабочие забастовки. Опасаясь простоев, снижения добычи угля и политических осложнений, правительство направило в Донецкий бассейн товарища министра торговли и промышленности тайного советника А. И. Коновалова, пробывшего там с 1 по 12 апреля и представившего «Краткое заключение о характере и причинах брожения рабочих на каменноугольных копях Донецкого бассейна» 38. Этот документ чрезвычайно интересен в той части, которая характеризует материальное положение рабочих. Коновалов делал вывод о «несомненном экономическом характере причин, вызвавших забастовочное движение», настойчиво стараясь убедить министра торговли и промышленности в отсутствии среди рабочих политической агитации. В подтверждение этого он привел ряд соображений, часть которых совершенно несостоятельна.

Для нас главный интерес представляет заключение Коновалова о дороговизне, породившей подъем забастовочного движения. «Я должен вместе с тем отметить, — писал он, — что главной причиной брожения рабочих явилось значительное вздорожание жизненных припасов и возникшее отсюда несоответствие существующего заработка рабочих повысившейся стоимости их содержания. Обстоятельство это вызвало появление во всех без исключения заявлениях рабочих требования об увеличении расценок работ, все же прочие заявления, касающиеся запрещения грубого обращения с рабочими со стороны низшей рудничной администрации (преимущественно штейгеров), задержек расчетных книжек и т. д., не имели существенного значения и явились лишь побочными причинами появления неудовольствия в среде рабочих. Подобное же случайное значение имели и появившиеся в газете «Южный край» в номере от 28 марта статьи на тему о недостатке заработной платы донецких горнорабочих и о тяжелых условиях их труда. Статьи эти вызвали живейший интерес со стороны рабочих и, быть может, несколько ускорили наступление назревавших событий, но тем не менее при наличии указанной выше основной причины возникновения недовольства рабочих помеченные случайные поводы не могли иметь решающего значения, и рано или поздно брожение рабочих должно было все же начаться, если бы условия труда не были своевременно изменены горнопромышленниками».

Далее Коновалов приводит большой материал о росте цен на предметы питания, одежду и обувь. Стоимость содержания взрослого рабочего возросла на 4—5 руб. и достигла 17 руб. в месяц, к которым следовало прибавить 4 руб. в месяц на покупку одежды и обуви.

Коновалов признал, что за прошедшие 9 месяцев войны, несмотря на рост дороговизны, «общий уровень заработной платы и расценок сдельных работ за время войны на донецких каменноугольных копях почти не изменился, несмотря на то что в других отраслях промышленности заработная плата заметно поднялась». Несоответствие расценок новым условиям работы, по словам Коновалова, признала и администрация рудников. Интересно, что главную роль в забастовках играли многосемейные, пожилые забойщики, работа которых имела решающее значение для добычи угля, но заработок которых был ниже заработка наземных рабочих. Почти через год войны, после волны рабочих забастовок и нажима Министерства торговли и промышленности, боявшегося роста забастовочного движения, промышленники собирались провести первое увеличение расценок на 10% (эта проектируемая прибавка отставала по меньшей мере вдвое, по официальному признанию самого Коновалова, от роста цен; в действительности цены росли еще быстрее).

Все это способствовало отливу рабочих в другие отрасли хозяйства, где заработная плата была выше. Между тем при отсутствии механизации рудников рост добычи угля требовал значительного увеличения количества рабочей силы, причем, принимая во внимание снижение производительности труда, это увеличение должно было значительно опережать рост добычи на рудниках. Когда количество рабочих на рудниках увеличивалось, росла и добыча, а когда число рабочих снижалось, добыча падала. В ноябре 1914 г. число рабочих увеличилось до 204 тыс., а выработка угля поднялась до 157 млн. пуд., к марту 1915 г. количество рабочих сократилось до 155 тыс. человек и добыча топлива снизилась до 111 млн. пуд.; в октябре 1915 г. количество рабочих вновь поднялось до 194 тыс., а выработка угля — до 148 млн. пуд. 39

Разумеется, были и другие весьма веские причины, влиявшие на ход добычи угля: неудовлетворительная вывозка угля, недостаточное снабжение рудников металлом и лесом, плохая организация труда и низкая заработная плата и т. д. Но при всех прочих условиях количество рабочих являлось одним из решающих средств повышения добычи угля. Поэтому Министерство торговли и промышленности настойчиво добивалось укомплектования рудников рабочей силой, положение с которой с каждым месяцем становилось все острее, путем предоставления рабочим отсрочек по призыву и привлечения на работу в шахтах военнопленных. С 1916 г. военнообязанных рабочих и военнопленных стали прикреплять к шахтам. Количество военнопленных увеличилось с 29 тыс. человек в первом полугодии 1916 г. до 60 тыс. — во втором полугодии, однако труд их был весьма непроизводителен. Число прикрепленных все время росло. В начале 1916 г. они составляли около 40% всех рабочих, а к концу года — уже примерно ⅔ 40.

Принятые Министерством торговли и промышленности меры, видимо, не давали должного эффекта, так как в своем докладе царю от 26 марта 1916 г. В. Н. Шаховской сообщал о предстоящем значительном сокращении добычи в связи с предполагаемым весенним отливом 30—40 тыс. рабочих, которых нельзя было полностью заменить военнопленными из-за недостатка последних. Это обстоятельство, писал Шаховской, «угрожает чрезвычайно серьезными последствиями для каменноугольной промышленности Юга, имеющей в настоящее время исключительное государственное значение, как главнейшая и необходимая основа всей военной промышленности страны» 41.

Однако министр торговли и промышленности не выдвигал никаких конкретных мер для того, чтобы предотвратить утечку рабочей силы и поддержать добычу угля и даже ее увеличить. Он ограничился лишь указанием на неизбежно предстоящее «уже в ближайшем будущем значительное сокращение размеров добычи каменноугольного топлива». А так как на весну и лето предполагалось увеличение вывозки, то это должно было повлечь за собой полное уничтожение запасов топлива уже к концу июня 1916 г., а каменного угля — еще раньше.

Буржуазия и царские чиновники объясняли причины топливного кризиса тем, что железные дороги оказались бессильными вывезти уголь, скопившийся на шахтах. Когда создавалось трудное положение с топливом, то правительство, как правило, рассматривало вопрос не об улучшении добычи угля, а об усилении перевозок. 4 марта 1915 г. ответственность за снабжение топливом военных предприятий была возложена на министра путей сообщения. 17 марта 1915 г. Совет министров обсуждал вопрос «О некоторых мерах по обеспечению топливом учреждений армии и флота и путей сообщения, а равно частных предприятий, работающих для целей государственной обороны» 42. В это время создалось уже катастрофическое положение — количество рабочих в Донбассе уменьшилось, угля для снабжения предприятий, кроме работавших на оборону, почти уже не осталось, но правительство опять-таки поставило на обсуждение вопрос не об увеличении добычи угля, а «об увеличении вывоза угля из Донецкого бассейна». Совет министров наметил ряд бюрократических мер, в том числе и создание особого комитета при министре путей сообщения. Неудивительно, что в апреле 1915 г. Совет министров дважды обсуждал вопрос о топливе 43, на этот раз по инициативе министра внутренних дел, который по полицейским соображениям добивался, чтобы министр путей сообщения обеспечил топливом крупнейшие города. В ходе обсуждения выяснилось, что с добычей топлива дело обстоит так плохо, что надо думать не о расширении категорий потребителей, а о том, как справиться с обеспечением топливом основных «военных» потребителей, так как «возникают опасения относительно покрытий в будущем даже первоначально намеченных нужд». Для удовлетворения этих нужд предполагалось вывозить ежемесячно 120 млн. пуд. кокса и антрацита. Чтобы их добыть, необходимо было иметь 200 тыс. рабочих, но в марте 1915 г. их было 160 тыс. человек, а в апреле — всего 130 тыс. вместе с «женщинами и малолетними». Предстояла еще мобилизация 10 тыс. рабочих, вслед за уходом которых надо было ожидать ухода примерно такого же количества. Поэтому, как уже указывалось, было решено предоставить донецким рабочим отсрочку по призыву, а также намечено привлечение военнопленных и иранцев. В марте 1916 г. Совет министров снова обсуждал вопрос о затруднениях с доставкой топлива и снова обошел вопросы роста добычи и положения рабочих 44.

Резко ухудшилось снабжение шахт динамитом, железом, крепежным лесом. Но наибольшие трудности шахты испытывали с горнозаводским оборудованием, которое до войны в основном закупалось за границей. Переоборудование шахт не производилось, изношенное оборудование не заменялось новым, но В. Н. Шаховской односторонне вместе с углепромышленниками подчеркивал лишь ухудшение качественного состава рабочих, видя в этом по сути дела единственную причину снижения производительности труда и уменьшения добычи угля. «Однако надлежит отметить, — писал Шаховской, — что это увеличение (числа рабочих на 77 тыс. человек — А. С.) произошло главным образом за счет посылки в Донецкий бассейн военнопленных и за счет привлечения в каменноугольную промышленность женщин и подростков, а именно: число военнопленных увеличилось с января 1916 г. по январь 1917 г. с 23 до 74 тыс. человек, или на 51 тыс., что составляет 66% вышеозначенного прироста общего числа рабочих; число женщин и подростков увеличилось с 15 тыс. до 30 тыс., т е на 15 тыс., что составляет 20% общего прироста. Между тем труд военнопленных, женщин и подростков мало производителен. Поэтому быстрое возрастание числа рабочих в Донецком бассейне не сопровождалось столь же быстрым ростом добычи, на что и указывали углепромышленники как на тревожный признак» 45. Целиком согласиться с этой оценкой конечно нельзя. Шаховской и буржуазия предпочитали умалчивать о том, как был организован труд рабочих, обеспечено их снабжение, как резко ухудшилось их продовольственное положение и т. д.

Одним из факторов чрезвычайно медленного роста добычи угля являлось неправильное использование рабочих. Увеличение их количества не сопровождалось соответствующим ростом числа забойщиков и подземных рабочих. По данным инспекций Донецкого бассейна, за первое полугодие 1916 г. количество забойщиков уменьшилось с 62,7 тыс. человек до 55,3 тыс., т е на 7,4 тыс., или на 12%; количество подземных рабочих сократилось за то же время почти на 20 тыс. человек — с 176,9 тыс. человек до 157 тыс., а количество наземных рабочих не только не уменьшилось, но даже выросло на 6,2 тыс. человек, причем эта тенденция сохранилась и в дальнейшие месяцы 46. Такое распределение рабочих неизбежно должно было сказаться на сокращении угледобычи.

Только за несколько дней до Февральской революции В. Н. Шаховской после поездки в Донбасс должен был признать действительные причины понижения производительности труда на донецких шахтах. «Мои указания на необходимость немедленного увеличения добычи, — писал он в своем последнем докладе Николаю II, — столкнулись, однако, с крайне подавленным и пессимистическим состоянием духа созванных мной углепромышленников. Из собеседования с углепромышленниками выяснилось, что указанное их подавленное настроение вызывается теми исключительными трудностями, с которыми в настоящее время приходится сталкиваться всей вообще промышленности как в обеспечении себя рабочим составом, так равно необходимыми для производства материалами и машинами, продовольствием и проч.» Указав далее, что рабочей силой рудники обеспечены, хотя труд пленных, женщин и детей мало производителен, Шаховской на первое место поставил ухудшение технического оборудования рудников как решающую причину падения производительности труда. «Производительность труда рабочих — писал он, — понижается от ряда причин, из которых на одно из первых мест следует поставить ухудшение оборудования рудников за невозможностью своевременного ремонта необходимых для добычи угля машин и приспособлений» 47.

На второе место Шаховской ставил резкое ухудшение продовольственного положения рабочих. «Основные трудности, — писал он, — испытываются в деле снабжения рабочих продовольствием. В рабочих поселках, где число рабочих с их семьями составляло несколько десятков тысяч человек, иногда числились продовольственные запасы всего на 2—3 дня. При этом обнаруживается недостаток не только в муке, но и в жировых веществах, совершенно необходимых для поддержания сил рабочих, занятых тяжелым физическим трудом. Недостаток предметов питания может повести к сокращению добычи угля и породить беспорядки, почему я вполне разделяю опасения углепромышленников и их указания на необходимость принятия спешных мер к усилению снабжения Донецкого бассейна продовольствием».

В своем докладе Шаховской приводит интересные данные об ухудшении снабжения шахт металлами. Военное ведомство забрало весь металл, отпуская его чрезвычайно скупо даже первоочередным потребителям, поскольку назначенные минимальные нормы выполнялись в мизерной степени. До войны каменноугольная промышленность Донбасса потребляла ежемесячно 350 тыс. пуд. металла; в 1916 г. углепромышленники соглашались обойтись 250 тыс. пуд., но им не давали даже этой урезанной порции. «На самом деле, — отмечал Шаховской, — фактически было получено донецкой промышленностью, в августе 1916 г. — 11% указанной минимальной потребности, в сентябре — 15,4%, в октябре — 15,8%, в ноябре — 31,9%, в декабре — 28,4%, а в январе с. г. — 12,2%». Систематическое недополучение металла лишало возможности проходить новые разработки, производить текущий ремонт и не только не позволяло увеличить добычу, но даже грозило сокращением ее.

Шаховской предлагал снабжать угольную промышленность металлом за счет других отраслей, «хотя бы даже и производящих предметы, необходимые для обороны страны». Настаивая на снабжении Донбасса металлами в количестве 250 тыс. пуд., Шаховской уже говорил не об увеличении добычи угля, а о поддержании ее на достигнутом уровне, так как «только при условии снабжения каменноугольной промышленности металлом она сможет в ближайшем времени не сокращать своей производительности и давать топливо путям сообщения и всей промышленности, работающей на оборону, в частности промышленности, производящей взрывчатые вещества».

К этому следует прибавить, что подвоз крепежного леса был также весьма недостаточен, не хватало кожи и огнеупорных материалов. Еще в начале 1916 г. на заседании Центрального военно-промышленного комитета отмечалась необходимость подвоза на шахты Донбасса 60 тыс. вагонов крепежного леса 48.

Общий кризис так глубоко дезорганизовал всю хозяйственную жизнь угольной промышленности Донбасса, что у министра торговли и промышленности не оставалось никакой надежды на перемены к лучшему ни в отношении увеличения производства угля, ни в отношении снабжения углем промышленности в 1917 г. «В результате моей поездки в Донецкий бассейн, — отмечал Шаховской в докладе царю от 20 февраля 1917 г., — я пришел все же к тому печальному выводу, что не имеется оснований надеяться на значительное улучшение добычи каменного угля и вывоза его из Донецкого бассейна даже при условии, что будут приняты все те меры, в необходимости коих я убедился. Снабжение металлом в указанных выше размерах, продовольствием, сохранение за каменноугольной промышленностью всего предоставленного ей числа военнопленных, — все это было бы гарантией поддержания добычи угля на нынешнем ее уровне, увеличение же добычи при сложившихся обстоятельствах оказывается возможным — даже при полном напряжении всех сил каменноугольной промышленности — лишь в ограниченных размерах. Невозможность быстрого и значительного увеличения добычи угля и вывоза его из Донецкого бассейна с неизбежностью приводит к заключению о том, что не должно расширяться и потребление топлива в стране» 49.

В этих словах мы слышим признание полного бессилия правительства и буржуазии по разрешению топливной проблемы, организации добычи угля в главном и единственном сравнительно хорошо оборудованном угольном бассейне. Между тем возможности добычи в Донбассе определялись Особым совещанием по топливу в 41 млн. т. в месяц, а добывалось лишь 28,7 млн. т. или 70% от технически возможного 50. Имелись вполне реальные условия для увеличения угледобычи, но углепромышленники проявили здесь полнейшую пассивность. Характерно, что удельный вес крупных шахт (с производительностью свыше 10 млн. пуд. в год) в общей добыче снизился с 80,8% в 1912 г. до 72% в 1916 г. Некоторый прирост добычи угля в Донбассе был достигнут не на крупных, а на мелких и средних шахтах производительностью до 5 млн. пуд. в год. Они дали угля в 1916 г. на 155 млн. пуд. больше, чем в 1913 г. Их удельный вес поднялся в 1916 г. с 18,6 до 25,4% общей добычи Донецкого бассейна, а по данным Г. Д. Бакулева, — до 28% 51.

Между тем война продолжалась, и различные отрасли народного хозяйства, в первую очередь военная промышленность и транспорт, предъявляли на уголь все возрастающий спрос, что еще больше обостряло положение с добычей угля. Уголь распределялся только среди первоочередных потребителей, работавших на оборону, да и тем он отпускался «в очередь» и в очень ограниченных размерах; потребности же в углепромышленности, работавшей на частный рынок, оставались неудовлетворенными.

Больше всего возросло потребление угля железными дорогами. Если учесть только потребление донецкого угля, то оно достигало по отношению ко всему вывозу из Донбасса в 1913 г. — 320 млн. пуд. (27%), в 1914 г. — 402 млн. пуд. (32%), в 1915 г. — 481 млн. пуд. (40%), а в 1916 г. — 585 млн. пуд., или 44% 52. Потребление угля в 1916 г. железными дорогами увеличилось по сравнению с 1914 г. на 37% 53.

Доля металлургических заводов в потреблении донецкого угля оставалась неизменной, составляя около 21,5—22%; поэтому возрастание потребностей железных дорог приводило к сокращению потребления группы «прочих» потребителей, доля которых по отношению к донецкому углю снизилась с 45,8% в 1913 г. до 31% в 1916 г. Если проследить потребление железных дорог по месяцам 1916 г., то обнаруживается чрезвычайно сильный его рост: в первом полугодии железные дороги получали от 40 млн. до 48 млн. пуд. угля в месяц, а в декабре 1916 г. — уже 62,8 млн. пуд., что составляло около 60% всего ежемесячного вывоза донецкого угля. Таким образом, железные дороги сами пожирали вывозимый уголь, и создавалась реальная угроза, что чрезмерное поглощение угля транспортом оставит всю промышленность без топлива.

Значительно возросло также потребление угля Петроградским промышленным районом: за 1914—1916 гг. оно увеличилось с 163 млн. до 222 млн. пуд. в год, т. е. на 36,2% 54. Московский район, включая Москву и Иваново, наоборот, резко сократил потребление угля (на 50%), зато там удвоилось потребление нефти — самого калорийного из всех других видов топлива 55.

Снабжение промышленности топливом за время войны складывалось крайне неблагоприятно. В то время как железные дороги увеличили потребление всех видов топлива на 37,5%, вся промышленность сократила потребление на 28%. Потребление же промышленностью каменного угля в 1916 г. сократилось по сравнению с 1913 г. на 50% 56. Все это создавало в ее работе исключительные трудности.

В 1916 г. Донбасс несколько приспособился к военным условиям, достигнув некоторого увеличения угледобычи по сравнению с довоенным временем за счет усиленного использования дешевого труда пленных, женщин и подростков. Но, несмотря на это увеличение, положение по сравнению с 1915 г. не улучшилось, так как недобор угля в 1916 г. по сравнению с предположительными расчетами 40-го съезда горнопромышленников Юга России оказался в 400 млн. пуд. Заседавший в Харькове 24 ноября— 4 декабря 1916 г. 41-й съезд горнопромышленников Юга России установил на 1917 г. размеры угледобычи в 2082 млн. пуд. с возможным вывозом всех видов донецкого угля в 1737 млн. пуд. Однако железные дороги были не в состоянии перевезти такое количество угля. Как выяснилось на совещании горнопромышленников под председательством товарища министра путей сообщения Э. Б. Войновского-Кригер, «максимальная возможность месячного вывоза донецкого топлива определялась в 130 млн. пуд., т. е. в год 1560 млн. пуд. Получается, таким образом, что даже максимально возможный вывоз 1917 г. не соответствует тому, что бассейн предполагает отправить, считаясь с тем, что средний вывоз за 10 месяцев текущего года (1916 г. — А. С.) составил всего 115 млн. пуд., можно думать, что и в 1917 г. средний вывоз в 130 млн. пуд. фактически выполнен не будет, и, таким образом, положение с вывозом как бы создает безнадежность положения и подавляет все стимулы к развитию добычи» 57.

Одновременно со съездом горнопромышленников Юга России в Харькове проходил 3-й съезд уполномоченных Особого совещания по минеральному топливу. Заслуживает внимания общая резолюция, принятая этим съездом по поводу плана производства и распределения топлива на 1917 г. Съезд исходил из существовавших потребностей в топливе и наметил ряд необходимых мер, чтобы в первую очередь удовлетворить нужды оборонной промышленности. Прежде всего, съезд считал необходимым увеличить вывоз нефтяного топлива из мест его добычи до 460 млн. пуд. Такое количество могло быть перевезено лишь при исключительном напряжении всех сил водного и железнодорожного транспорта. Как впоследствии выяснилось, это предположение оказалось совершенно нереальным. Съезд уполномоченных высказался также за доведение ежемесячного вывоза из Донецкого бассейна до 125 млн. пуд. угля повышенного качества. Съезд потребовал жесткой экономии в расходовании каменного угля и решил усилить заготовку местных видов топлива и в особенности дров.

В 1917 г. в топливном балансе страны донецкий уголь составлял 50,7% всего технического потребления топлива Европейской России. Почти 20% приходилось на нефтяное топливо, 23,4% — на дрова и 2% с небольшим — на торф и местные угли. Следовательно, особое внимание надо было уделить Донецкому бассейну. Действительность опрокинула все расчеты и планы как буржуазии, так и царских чиновников. Добыча угля в некоторые месяцы 1917 г. была значительно ниже намеченного плана вывозки. Дефицит по топливу дальнего привоза достигал 28%. Все категории потребителей снизили потребление топлива до таких размеров, о которых раньше не могли и подумать. Московский район смог получить вместо 60 млн. пуд. только 21 млн. пуд., текстильная промышленность вместо 36 млн. пуд. получила лишь 9 млн. пуд. Многие промышленные предприятия, не сумевшие заготовить дрова, остались без топлива и были остановлены 58.

Катастрофическое положение со снабжением углем было не столько следствием транспортных затруднений, сколько итогом дезорганизации всего производственного процесса и дальнейшего падения производительности труда. Действительность далеко превзошла опасения министра торговли и промышленности Шаховского, высказанные им царю накануне Февральской революции. Дальнейшая дезорганизация углеснабжения целиком уже была делом рук пришедшей к власти буржуазии.