Лебедев К.В. "Ассамблея при дворе Петра I"
Рискну высказать некоторые соображения о «языке цветов» у Пушкина. Достоевский цветом изображает (обозначает, оттеняет) души своих героев, их пороки и добродетели, их страсти и их страхи. У Пушкина цвет в большей степени (но не исключительно) характеризует героев не изнутри, а извне, отражая тип социальных контактов, в которые герои вовлечены.
Начнём с того, что Пушкин открыл удивительный цвет, которого нет даже в спектре пчелы, видящей ультрафиолет. Этот цвет – «толстый». Маршал ассамблеи – «толстый господин с толстым букетом на груди». Цветы на ассамблее не могут иметь естественных цветов, быть «живыми». Это было бы резким вызовом эстетическому канону ассамблеи и казалось бы нестерпимой фальшью. Поэтому букет «толстый», эстетическое качество заменено физическим количеством и это от чистого сердца (букет на груди).
Второй удивительный цвет – «бархатный». Петра раздражает голубой цвет штанов Корсакова, но он не хочет признаваться в этом себе и окружающим, подсознательно считая причину раздражения мелкой. Поэтому на время Пётр становится дальтоником и видит только фактуру материала.
Вспомните разговор Печорина с Грушницким о бархатных глазах Мери. Печорин - артистичный манипулятор, он в данный момент переселяется в систему образных представлений Грушницкого и внушает ему «безумную страсть», соблазняя несчастного юнкера небесной красотой бархатный глаз, которые защищены длинными ресницами от солнечных лучей. Но самому Печорину, действительно тонкому ценителю женской красоты, эти глаза представляются «никакими». Он в гораздо большей степени восхищён ножкой княжны и описывает её (ножку в жемчужно-серой ботинке) с истинно поэтическим вдохновением. Разговор о ножке общей знакомой между двумя приятелями не был бы «неприличным». Вот слова Ленского, сказанные Онегину не просто о знакомой, а о возлюбленной:
«Ах милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь».(6,93)
Но говорить о красоте земной Мери Печорин не хочет принципиально. «Неземная» любовь Грушницкого – «медиа-проект» Печорина, автор не хочет упрощать себе задачу, указывая на нечто реальное. Он вдохновенно творит неотразимый фантом.
Цвета, привычные нам с вами, мой читатель, у Пушкина тоже ведут себя необычно. Оппозиция «чёрное-белое» решительно перевёрнута на африканский манер. Чернокожие жители этого континента в знак траура одеваются в белое.
Вот и в АПВ чёрный – добрый цвет. Это знак чего-то надёжного, основательного, естественного, натурального, доброго.
Соболья (чёрная) шапочка Натальи Кирилловны противопоставлена неестественной парижской моде.
Натуральная чернота волос Ибрагима Петровича оттеняется неестественной белизной пудреных париков французов. Ганнибал по ранению носит не парик, а повязку. Повязка вероятно, тоже белая. Но она на голову наложена явно внешним образом, а парик кажется частью тела.
Говоря о том, что Ганнибал хороший человек, Ржевский подчеркивает, что тот арап, «чёрный». А ведь мы помним, что даже крайне несимпатичного ему Корсакова Ржевский за глаза именует по имени отчеству.
Узнав о состоявшемся сватовстве, сестра Ржевского, Татьяна Афанасьевна, в сердцах величает Ганнибала чёрным дьяволом. Но дьявол не настоящий, он чёрный. Вскоре Татьяна Афанасьевна прониклась к Ибрагиму глубокой симпатией. Вот её слова в передаче Ласточки: «Жаль что арап, а лучшего жениха грех нам и желать». (8,32)
Если вы, мой любезный читатель, принадлежите к негроидной расе, и если есть у вас дочка на выданье, разве не «жаль» вам будет, что у хорошего жениха светлое лицо. Вот то-то и оно-то!
Когда Ганнибал прощается с графиней D., темнеет в его изначально тёмных глазах. Это знак выздоровления. От фальшивого романа и фальшивой в целом парижской жизни он начинает путешествие в старую Москву, делая промежуточную остановку в Петербурге.
Заметим попутно, что Ганнибала в АПВ нет никаких основания считать чернокожим, он скорее «черноголовый». Нигде не говорится о том, что темпераментный Ибрагим Петрович сжимает в гневе чёрный кулаки, или о том, что от ярости вздуваются жилы на его чёрной шее. Его чернота – это знак доброго сердца, ясного ума и любовно-проницательного отношения к окружающему, а не анатомическая характеристика. Супруга Петра показана с симпатией одной фразой, в которой упоминается цвет её глаз: «Екатерина устремила на него чёрные, проницательные глаза и благосклонно протянула ему ручку». (8,11)
{ Такое «африканское» восприятие чёрного цвета в прошлом было у нас достаточно распространено. Не могу отказать себе в удовольствии и процитирую В.В. Кожинова: «Стоит еще обратить внимание на то обстоятельство, что чисто бранному употреблению слова "черносотенцы" (и, конечно, "черная сотня") весьма способствует новейшее смысловое наполнение эпитета "черный", присутствующее в нем помимо его прямого значения - то есть значения определенного цвета. Мы видели, что в свое время "черный" было синонимом слова "земский". Войско Дмитрия Донского, как сообщает "Сказание о Мамаевом побоище", сражалось на Куликовом поле под черным знаменем, и это, возможно, означало, что в битве участвуют на только "служилые", но и "земские" люди - то есть вся Русская Земля. Напомню еще, что "чернецами" звались монахи (и по сей день еще употребляется словосочетание "черное духовенство" - то есть монашество). Таким образом, слово "черный" было достаточно многозначным. Однако в новейшее время в нем стали господствовать смысловые оттенки, говорящие о чем-то сугубо "мрачном", "враждебном" или даже "сатанинском"... И эти обертона значения слова "черный" используются, подчеркиваются интонацией при произнесении слова "черносотенцы", так что в самом деле нелегко "обелить" (невольно напрашивается эта игра слов) обозначаемое им явление». (Кожинов В.В. "Черносотенцы" и Революция (загадочные страницы истории). М., 1998 Глава 1 - http://modernlib.ru/books/kozhinov_vadim_valeryanovich/chernosotenci_i_revolyuciya/read/ ) }
Белый - цвет смерти, фальши, обмана и даже нечистоты. Мы уже упоминали белые парики, которые так резко отличают светских парижан, изображаемых сатирически, от симпатичного Ибрагима Петровича. Те же белые парики, и белила (на щеках у дам) отличают завсегдатаев петербургских ассамблей от любителей московской старины. Ржевский бледнеет (на мгновение приближается к смерти), услышав, что Наташа бредит Валерианом. Ибрагим «вытаращил свои арапские белки» (8,15), узнав об измене графини. В его чёрном облике заметен в эту минуту лишь белый цвет боли.
А вот Татьяна Афанасьевна говорит о модницах: «Ведь посмотреть на нынешних красавиц, и смех и жалость: волоски то взбиты, что войлок, насалены, засыпаны французской мукою…» (8,20-21)
В эдакой белизне есть оттенок социально-экономической и культурной фантасмагории. Россия, во все века склонная к хлебному экспорту, нуждается во французской муке, и не в голодный год, а для красоты (а ещё как в пище духовной и как в пепле для посыпания головы). Но очевиднее момент эстетический. Пудра, которой посыпают несчастные сальные «волоски» - в лучшем случае напоминание о перхоти (надеюсь, что мой любезный читатель не заподозрит меня в скрытой рекламе известного шампуня). А самая неочевидная, но вполне возможная, аналогия – порошок окиси мышьяка, который горстями ела несчастная госпожа Бовари.
Жёлтый – сродни белому, но тут усиливается колдовской, миражный, обманчивый, инфернальный момент. А с другой стороны, пожалуй, жёлтый действует сильнее и у него больше «радиус поражения».
Жёлтым светят сальные (дешёвые и нечистые) свечи на ассамблее. А марево табачного дыма делает этот свет жутковатым и зловещим. Но восковая (чистая, натуральная) желтизна умирающей купчихи Трюхиной в «Гробовщике» оставляет надежду на выздоровление. Ржевский собственноручно подносит царю золотую (жёлтую чарочку). Тут и уважение и понимание того, что петербургский император чужд московскому боярину.
Наташа учится шить золотом и это старинное занятие по цвету странным образом совпадает с её «прогрессивными» устремлениями.
Коричневый – постылый, скучный, похмельный жёлтый.
Из коричневых (глиняных) трубок курят, из коричневых кружек пьют.
Голубой. Цвет заграничный, антирусский. Цвет гедонизма и тщеславия. Цвет холодного, высокомерного презрения. Цвет цинического ёрничества.
Корсаков является на ассамблею в голубых бархатных штанах. Короткие штаны, облегающие чрево, подчёркивают гедонистический характер его западничества, а решительный голубой цвет штанов контрастен анемичному розовому цвету кафтана (человек живёт брюхом, а не сердцем). Приятный на ощупь бархат в таком контексте кажется и напоминанием о пушистых майских гусятах, которых использовал вместо туалетной бумаги герой бессмертного романа Рабле.
Вельможи на ассамблее в голубых лентах. Эти ленты облегают им грудь, а не чрево. Голубая лента выделяет её носителя из общей людской массы. Голубая лента есть официальное признание заслуг. Её нельзя надеть самовольно. Но в то же время она менее обязательная часть костюма. Её трудно надеть, но легко снять. Бархатные штаны кажутся пародийным вызовом голубой ленте. Они «героизируют» чрево, а не грудь, они надеты по собственному почину, а не чьей-то милостью, снять их без серьёзного скандала невозможно.
Единственный голубоглазый персонаж АПВ – Наташа Ржевская. Голубоглазость роднит её с Корсаковым. Будучи весьма решительной девицей, она, тем не менее, не решается посмотреть в «настоящие», чёрные глаза Ибрагима во время менуэта на ассамблее. Она «подошла к Ибрагиму и, потупя голубые глаза, робко подала ему руку». (8,18).
Голубоватый табачный дым плавает в атмосфере ассамблеи. Всё сказанное выше о голубом вообще, вполне применимо к этому мареву.
Синий. Выцветший, побелевший, обезвреженный голубой.
Цвет мундира пленного шведа. Цвет старой, «музейной» западной культуры. В нем нет агрессии. Густав Адамович горд сознанием своей «шведскости», но никому её не навязывает.
Зелёный. Цвет России, русской армии. Пётр надевает зелёный мундир, отправляясь навстречу Ибрагиму. На ассамблее гвардейские офицеры в зелёных мундирах. Ганнибал произведён в капитан-лейтенанты Преображенского полка и тоже носит зелёный мундир. В последней главке АПВ Валериан входит в каморку к Густаву Адамовичу в русском мундире.
Зелёное объединяет Петра с Полтавской викторией, русской армией, со стрелецким сиротой Валерианом, со всем русским народом. Пушкин далёк от идеализации Петра, но и упрощённая односторонне-негативная трактовка этого образа для него неприемлема.
Пётр и Ганнибал носят зелёные мундиры, будучи офицерами бомбардирской роты Семёновского полка. Пётр всего на один чин старше Ибрагима Петровича. Это делает Петра и Ганнибала ближе друг к другу и симпатичнее читателю.
Красный. Цвет волевого напора, непримиримости, убеждённости, подлинности.
Узнав о том, что её просватали за Ибрагима и тем самым разлучают с любимым Валерианом, Наташа лишается чувств и разбивает голову о кованый сундук с приданым. Родные находят её «в обмороке простёртую на окровавленном полу». Тут кровь и свидетельство глубокого, серьёзного чувства (по существу под несколько условным Валерианом следует понимать Россию, переболевшую петровской реформой), и знак непокорности. А в темноте на полу Наташина кровь вероятно кажется чёрной. Это «правильная» кровь, знак любви к родине.
Любимого Ганнибала Пётр встречает в зелёном мундире, а отправляясь к своему идейному антиподу, боярину Ржевскому, надевает красный тулуп. В изумительном наряде Корсакова красные только каблуки. Он не склонен что-то яростно отстаивать, но вполне способен «топнуть ножкой». Красные кофточки жён и дочерей голландских шкиперов на ассамблее – свидетельство того, что запутанные русские дела им безразличны искренне и от всего сердца.
Розовый. Водянистый, анемичный, остаточный, стыдливый красный. Скорее раздражение, чем гнев, скорее неудовольствие, чем яростное неприятие. Явный признак «умеренности и аккуратности». Снова вспоминается Рабле с его бессмертной максимой: «Я готов отстаивать свои убеждения вплоть до смертной казни. Но не включительно, а исключительно».
Великая княжна Елизавета Петровна и Наталья Афанасьевна Ржевская краснеют в минуты радостного смущения и становятся неотразимо привлекательными. Но это только минуты, а в спокойном состоянии души они, конечно, себя контролируют, и живой румянец на их щеках – неприличен и невозможен.
Розовый кафтан Корсакова – антитеза петровскому красному тулупу. При несомненной родственности они выражают разные стадии развития одного и того же чувства. И представителю стадии красной, напряжённо-страстной, безусловно неприятен розовый последователь.
Представьте себе, что новообращенный иудей долго и истово готовится к возвращению на историческую родину, убеждает друзей в необходимости такого возвращения. Вот, наконец, наступает заветный час, они отрясают прах с своих ног и отправляются в путь. И тут вдруг наш иудей с ужасом и отвращением понимает, что все его спутники едут просто в «Израиловку», и даже не на пмж, а так, пока выгодно… Пётр видит быстроходные суда, удобные гавани, фабрики, научные лаборатории, арсеналы, анатомические театры, типографии. Он не верит, что все эти необходимые вещи можно завести дома, не перенимая чужой образ жизни. Для него такое заимствование форм западной жизни – не самоцель, а залог мощи государства и величия отечества. А Корсакову величественные цели и грандиозные задачи уже смешны. Ему странно, что государь забирается на мачту нового корабля. Ему ближе и понятнее портной и опера.
Бурый. Цвет потаённо красный, цвет потемневшей крови.
Ганнибал и Корсаков едут на ассамблею вместе. Они приятели, но приятельство их носит весьма поверхностный характер. Они настолько чужды друг другу по существу, что это приятельство в любой момент может обернуться враждой. «Гайдуки подали им медвежьи шубы, и они поехали в зимний дворец» (8,15) Мой любезный читатель усмехается? Согласен. Условные цветовые ассоциации неуместны там, где два медведя оказываются в одних санях (в одной берлоге).
В заключение следует отметить характерные сочетания цветов.
Чёрное – белое. Нечто двойственное, нестабильное, неустойчивое, двусмысленное. Ибрагим носит белую повязку на чёрной голове, но повязку легко снять. Тогда поверхностный европеизм может смениться стремительным обрусением.
Единственный младенец в АПВ – чернокожий, но как сын белой женщины, он обречён на сиротство.
Наталью Гавриловну лечит немец в чёрном кафтана и в ученом парике (осыпанном белой пудрой). Для того, чтобы написать рецепт чёрными чернилами, ему нужен белый лист бумаги. Здесь приходит на ум история болезни Наташи Ростовой. Как ни старались доктора (из добрых побуждений), но причинить серьёзного вреда больной не смогли.
Ганнибал приступает к службе и берёт в руки аспидную доску. На чёрно-серой (с остатками белого цвета) доске пишут чёрным грифелем. Здесь чувствуется некоторое сомнение в полезности трудов Ганнибала (или в соразмерности его обязанностей и дарований).
Жёлтое – белое (золото – серебро). Невидимый, но совершенно непроницаемый культурный барьер.
Робы дам на ассамблее украшены золотом и серебром. Присутствующие на ассамблее разобщены и изолированы во всех отношениях. Они не могут нормально разговаривать при непрерывном звуке «самой плачевной» музыки; они танцуют вразнобой, лишь симулируя некое коллективное действо; они не проявляют солидарности с Корсаковым, попавшим в переплёт.
На обеде у Ржевского Наталья Гавриловна подносит гостям золотые чарочки на серебряном подносе. Это проявление радушия и рудимент старого обычая, но на символическом языке юная Ржевская говорит «несовременным» гостям: «Вы мне чужие». Поэтому старый обычай действительно становится рудиментом. Угощение не сопровождается поцелуем.
Золотые и серебряные оклады на «наследственных иконах» становятся преградой, отделяющей Наташу и от православия, и от предков.
Красное – жёлтое. Хитрая, лукавая, завуалированная воля.
Пётр посылает Ганнибалу в Париж червонцы, присовокупляя к ним «отеческие советы и предостерегательные наставления». (8,3) Червонцы одновременно красные (червонные) и жёлтые (золотые). Формально Пётр зовёт Ибрагима Петровича в Петербург, а на самом деле финансирует из своих видов роман с графиней и рассеянную жизнь в Париже.
Белое – красное. Бессильная ярость.
Дура Екимовна ярко набелена и нарумянена в целях осмеяния новых порядков. Эти порядки ей неприятны, она высмеивает их со всей страстью и со всем своим талантом, но уже понимает, чья взяла.
Зелёное – белое – жёлтое. Символ космополитического патриотизма Петра. Пётр всегда употребляет свой обеденный прибор, «деревянную ложку, оправленную слоновою костью, ножик и вилку с зелёными костяными черенками»(8,23). Столовый прибор на обеде у Ржевского подаёт Петру денщик - человек военный. Сами ножик и вилка с зелёными черенками кажутся символами русского оружия. Пётр ест щи, за обедом ему ножик и вилка не нужны. Желтая (деревянная) ложка, оправленная белой (слоновой) костью – напоминание о слабых сторонах петровского патриотизма. Но и этой ложкой царь ест русские щи.
В свете изложенного выше рискну предположить, что чёрно-белые иллюстрации к «незаконченному историческому роману» не вполне уместны.
Оценили 3 человека
2 кармы