Неправильная Жакерия

Шанин Т. Революция как момент истины. Россия 1905—1907 гг. —> 1917— 1922 гг.: Пер. с англ.— М.: «Весь Мир», 1997.

rabkrin.org/shanin-teodor-revolyutsiya-kak-moment-istinyi-kniga/

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РЕВОЛЮЦИЯ

Глава третья. РЕВОЛЮЦИЯ СНИЗУ: ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ!

Страшны не книжки,

а то, что есть нечего ни тебе, ни скотине.

(Из ответа крестьянского старосты судьям

на вопрос о влиянии революционной пропаганды

на "аграрные беспорядки" 1902 г. в Полтаве.)

Хуже нищеты, горче голода

угнетает народ полнейшее бесправие...

(Из постановления схода села Шняк,

Казанской губернии, 1907 г.)

1. ЖАКЕРИЯ

<...>

В крестьянской борьбе можно усмотреть три плоскости. Их выяснение дает нам возможность упорядочить и

147

понять различные ответвления крестьянских действий, несомненно взаимозависимых, но все же различающихся между собой. Это региональное деление, сезонность и общий контур крестьянской борьбы в ее историческом развитии. Если начать с регионов, то карта "аграрных беспорядков" XIX в. примерно соответствует карте крестьянской борьбы 1905—1907 гг., что говорит об общих структурных причинах крестьянского радикализма в этих районах. Губернии, наиболее склонные к бунту, протянулись вдоль так называемого "Черноземного пояса" Украины и России, а именно, от Черниговской губернии на западе через Орел, Курск, Воронеж и Тамбов к Саратову и далее к Самаре, Уфе и Казани. От Полтавы, Харькова, Екатеринослава, Херсона и Тавриды на юге эта территория простиралась до Пензы, Тулы и Рязани на севере, частично выходя за пределы Центрально-Черноземной зоны с лучшей землей, но также и более плотным сельским населением. В ряде губерний, расположенных вдоль ее географической оси, крестьянская борьба 1905—1907 гг. была особенно ожесточенной, включая массовые и спонтанные разгромы поместий. Но одним насилием сельские революционные выступления не исчерпывались. К югу и юго-западу от оси Чернигов—Саратов крестьянских забастовок становится больше, в то время как случаев разгрома помещичьих усадеб становится меньше или они вовсе сходят на нет. Здесь было также больше случаев посягательства на пастбищные земли и конфронтаций из-за аренды. На Севере и Северо-Западе России "аграрных беспорядков" почти не было, но сообщалось о частых порубках. По всей стране быстро распространялись крестьянские политические организации, одинаково сильные как в Саратовской губернии, с ее горящими имениями, так и в Вятской губернии, где поместий не было. На этнической периферии лидером по числу политических бойкотов была Грузия. Латвия выделялась забастовками сельских батраков, здесь проходили бойкоты, образовы-

148

вались альтернативные органы власти, но случались также и разгромы поместий. Много сельских забастовок наблюдалось в польских губерниях, но крестьянская активность была там меньшей по масштабам (для того, чтобы получить представление о географии крестьянских выступлений, см. карту 2).

Сезонный ритм "беспорядков" воспроизвел черты бунтов XIX в. Крестьянское неповиновение и борьба повторяли ритм сельскохозяйственного года, достигая пика летом и почти исчезая зимой (см. таблицы и рисунки в приложении к четвертой главе). Для периода 1905—1907 гг. исключением из этого правила были только октябрь и декабрь 1905 г., причины чего мы обсудим ниже. Что же касается общего хода событий, то следует особенно отметить изменения в способах крестьянской борьбы. Разрушение поместий достигло пика в 1905 г. и затем уменьшилось, в то время как 1906 г. показал наивысший размах забастовочного движения. Общее число случаев "аграрных беспорядков" в 1907 г. резко сократилось, что сделало рост числа поджогов еще более заметным. Кроме того, множество событий не обязательно выражало национальное или региональное единство. Каждая крестьянская община вела свои собственные бои, и даже когда события шли по нарастающей, крестьянские выступления в лучшем случае охватывали только территорию отдельных волостей. Только дважды: осенью 1905 г. и летом 1906 г. массовые локальные и региональные выступления слились воедино, запуская "цепную реакцию", если использовать образ из другого мира и другой эпохи.

Для того чтобы приступить к вопросу "Кто?", его нужно, во-первых, подразделить на вопросы "Кем?" и "Против кого?" Было лишь несколько случаев, в описании которых сообщалось, что богатые крестьяне не участвовали в жакерии, еще меньше было эпизодов, когда богатые крестьяне даже объединялись, чтобы противостоять ей15. Чаще именно богатые крестьяне

149

Карта 2. Крестьянские выступления в 1905—1907 гг.

150

сами руководили крестьянскими выступлениями, да и получали от этого наибольшую выгоду, например, многолошадные хозяйства могли эффективнее участвовать в захвате лесов, имений и пастбищ. Из всех отчетов следовало, что батраки и беднейшие крестьяне не играли выдающейся и даже заметной роли в этих конфронтациях. Батраки были активны только в прибалтийских губерниях и Польше, но даже здесь они действовали только в больших поместьях. Батраки, нанимавшиеся в небольшие крестьянские хозяйства Латвии, оставались пассивными16. Именно крестьяне-середняки, имевшие небольшие хозяйства, работавшие на своих собственных землях, но обладавшие различным количеством земли, инвентаря и возможностями получения побочного дохода, —- именно они составляли маршевую армию жакерии. Они также выдвинули из своих рядов большую часть вожаков восстаний, из тех, которые испытывали обычно более сильное, чем обычно, влияние большого мира за пределами деревенских границ — проходя службу в армии, работая в городе, попадая за границу или просто обучаясь грамоте, которая давала им возможность справиться с чтением газет.

Позднее, во времена, породившие предположение, что забастовка, по определению, есть исключительно пролетарское явление, другими словами, является синонимом борьбы тех, кто живет исключительно, или в значительной мере, на заработную плату, были предприняты попытки выделить специфический "пролетарский" тип сельской борьбы. Но в действительности, подавляющее большинство сельских забастовок в России 1905—1907 гг. были забастовками крестьянских хозяйств, частично или сезонно занятых в соседних поместьях. Ими в основном руководили общинные сходы, которые принимали решение начать забастовку, формулировали ее цели, наблюдали за ее ходом и укомплектовывали ее пикеты. Общим было и требование уволить рабочих со стороны ("пришлых"), т.е. обеспе-

151

чить монополию местных крестьян на наемный труд в "своих", т.е. расположенных рядом поместьях. Связь и взаимозаменяемость требований более высокой заработной платы и более низкой ренты, которую легко проследить во многих этих забастовках, делало их крестьянскую природу и цели особенно ясными.

Вопрос: "Против кого?" был исследован Дубровским и его последователями с особым внимание и изучался ими также с помощью количественных методов. В этом вопросе удалось прийти ко всеобщему согласию: жакерия в пределах Европейской России в решающей степени была направлена против помещиков и их владений. За ними следовала армия, полиция и государственные чиновники, особенно в тех случаях, когда они устремлялись на защиту имений. Богатые землевладельцы-крестьяне, в том числе и те из них, кто использовал наемный труд, редко подвергались нападениям. Цифры за 1905—1907 гг., приведенные Дубровским, показывают, что 75,4% соответствующих случаев были направлены против помещиков, 14,5% — против армии или полиции и 1,4% — против богатых крестьян, 8,7% приходилось на всех остальных, в том числе на духовенство17. Доля крестьянских "антикулаческих" нападений в течении 1905—1907 гг. фактически сократилась. Этническая периферия отличалась от Великороссии высокой степенью вызова, который был брошен российскому государству и его символам. Например, в Грузии, Латвии и Польше (но не в России) наблюдался систематический разгром канцелярий представителей власти в сельской местности18.

Наконец, вопрос "Почему?" может быть рассмотрен должным образом только после анализа дополнительной информации о крестьянской войне и крестьянской политике. Некоторые вводные замечания помогут, тем не менее, сфокусировать внимание на этом вопросе. В основе взрыва лежал, без сомнения, постоянный и усиливающийся кризис крестьянской экономики, описан-

152

ный мною в главах III и IV в книге «Россия как "развивающееся общество"». Его главным компонентом был порочный круг: быстро уменьшающиеся душевые земельные наделы, недостаточные доходы как и инвестиции, давление долгов и налогов, взлет арендных платежей и нехватка альтернативных или дополнительных источников занятости и доходов. Все это вело к обнищанию крестьянства. В 1905 г. вновь наблюдался неурожай в 25 губерниях Европейской России, в пределах района, примерно соответствующего тому, который был охвачен восстанием. Любое падение урожая заставляло многочисленные домашние хозяйства, общины и целые уезды переступать тонкую грань, отделявшую обычную бедность от нищеты, голода и такого падежа скота, который они уже не могли восполнить. Еще более усугубляло положение то, что на более, чем половине территорий голод 1905 г. снова повторился в 1906 г.19 Рапорт полковника жандармского управления Витебской губернии, датируемый мартом 1905 г. был бы справедлив и для описания положения во многих других районах европейской России. В нем говорилось: "Хлеб не только съеден, какой был, но и предназначенный к посеву, так что у большинства крестьян ничего нет, и собственно нужно считать, что в настоящее время среди крестьян голод... По донесению помощника, он видел тот хлеб, который едят крестьяне теперь, и высказывает свое удивление, что его можно есть, это — во-первых, а во-вторых, что те, которые его едят, еще живы... Такое положение и отсутствие заработков может привести еще к худшим последствиям, а потому необходима безотлагательная и немедленная помощь... Никакие репрессии, если не будет хлеба, не помогут..."20 Но мы должны помнить, что голод 1891 г. не привел сам по себе к крестьянскому восстанию, а только вызвал апатию и отчаяние. Голод не переходит прямо в революцию.

Несмотря на мнение немногих проницательных жандармов, для царских чиновников, дворян и всех, посвя-

153

щенных в эти вопросы, любимым объяснением крестьянского бунта стало соблазнение или подстрекательство врагами государства, не принадлежащими к дворянскому сословию: анархистами, студентами, евреями и им подобным, возможно, подкупленным японцами. Проправительственная пресса повторяла это утверждение до бесконечности. Высокая степень правдоподобия таких объяснений для правящего класса объяснялась тем, что они не ставили под сомнение (несмотря на "прискорбные события"), фундаментальные черты в их понимании русского крестьянского характера: доброту, консерватизм и боязнь перемен, и этим освобождали дворянство и бюрократов от любых обвинений, на которые им пришлось бы отвечать. Более того, предубежденность в этом вопросе революционеров была очень похожа на позицию "истеблишмента", поскольку они были чрезвычайно склонны переоценивать свое собственное влияние. Конечно, те, кто составлял так называемый "третий элемент" — сельская интеллигенция, работающая в земствах, особенно учителя, агрономы, врачи и статистики — десятилетиями пытались "пробудить крестьянское сознание", т.е. просветить крестьян как и радикализовать их. В некоторых районах чувствовалось также влияние лиц, высланных из столиц по распоряжению полиции. Тем не менее, полицейский розыск виновных и послереволюционная охота на революционеров из некрестьянских сословий, действовавших в деревне, которые якобы возглавляли крестьянский бунт в Центральной России, дали примечательно скудные результаты. Из протоколов допросов следовало, что крестьянское движение 1905—1907 гг. (как и 1902 г.) было в Европейской России спонтанным и руководимым самими же крестьянами делом. Только на периферии ситуация была иной. Мы перейдем к вопросу "Кто кем руководил?" в крестьянском восстании 1905— 1907 гг. и к соответствующим свидетельствам после того, как будет более подробно рассмотрен вопрос о

154

крестьянской борьбе и выдвигаемых крестьянами требованиях.

К 1905 г. грубый, тщательный и постоянный надзор государственной машины за российским селом ослаб. Контроль над деревней при помощи политических манипуляций никогда не был сильной стороной российского чиновничества. Земский начальник и полицейский офицер просто предписывали крестьянам, что делать и назначали наказание, когда приказы и их результаты расходились. Военные поражения, слухи о повсеместных "беспорядках" и надвигающиеся изменения пошатнули доверие к чиновникам и поколебали привычку крестьян к повиновению. Солдаты по-прежнему стреляли в бунтовщиков, казаки секли их, а полиция арестовывала. Элементы стабильности и порядка продолжали сохраняться, но для чего и как долго могла сохраниться эта стабильность? Как только царская воля перестала восприниматься как сила природы, а неприкосновенность царизма уже не казалась безоговорочной истиной, социальный мир сельской России начал рушиться. Все казалось сейчас возможным. Некоторые из прежних крепостных, которые были 20-летними парнями в 1861 г., были все еще живы и им было сейчас только по 64 года. В их памяти сохранились непосредственные воспоминания о тех днях, когда царь даровал крестьянам немного земли и немного свободы, хотя и недостаточно того и другого. "Второе освобождение", провозглашенное царским "золотым манифестом", которое передало бы крестьянам оставшуюся часть дворянской земли, казалось теперь вполне правдоподобным. Все выше становилась вероятность того, что крестьяне возьмут дело в собственные руки. Именно к этому они и приступили.

* * *

Если рассказывать историю русской жакерии 1905— 1907 гг. по порядку, то она началась в феврале 1905 г. в

155

Дмитриевском уезде Курской губернии, расположенном в центре Европейской России21. 14 февраля было совершено нападение на одно из имений, и в течении нескольких дней были "разобраны" 16 других усадеб на территории более 100 квадратных верст. Описания тех событий очень похожи одно на другое. Массы крестьян с сотнями запряженных телег собирались по сигналу зажженого костра или по церковному набату. Затем они двигались к складам имений, сбивали замки и уносили зерно и сено. Землевладельцев не трогали. Иногда крестьяне даже предупреждали их о точной дате, когда они собирались "разобрать" поместье. Только в нескольких случаях имел место поджог и одному-единственному человеку — местному полицейскому были, как сообщают, нанесены телесные повреждения, когда он собирался произвести арест. Унесенное зерно часто делилось между крестьянскими хозяйствами в соответствии с числом едоков в семьях и по заранее составленному списку. В одной из участвующих в "разборке" деревень местному слепому нищему была предоставлена телега и лошадь для вывоза его доли "разобранного" зерна. Все отчеты подчеркивали чувство правоты, с которым обычно действовали крестьяне, что выразилось также в строгом соблюдении установленных ими же самими правил, например, они не брали вещей, которые считали личной собственностью. К апрелю "разборки" по очень похожей схеме распространились на соседние уезды Орловской и Черниговской губерний, и еще о нескольких случаях сообщили из других мест. Оказалось достаточным одному экземпляру газеты, в которой описывались "аграрные беспорядки" в Курске, попасть в Бирючевский уезд Воронежской губернии, расположенный от него на расстоянии в 300 верст, чтобы местные крестьяне сделали то же самое22. Несколько сельских заводов, производящих водку и сахар, также были "разобраны" и затем сожжены. Владельцы не оказывали никакого сопротивления, и те из них, которые проживали в деревне, спешно уехали в города.

156

Другие формы крестьянского бунта распространились к тому времени на большей части территории. Массовые "порубки" начались уже в конце 1904 г., и к апрелю 1905 г. были зарегистрированы не менее, чем в 29 уездах по всей России. Так же как и "разборки", "порубки" обычно происходили в виде коллективных акций с использованием телег. В ходе "порубок" крестьяне стремились обходиться без насилия. Тем не менее, когда в одном случае, крестьянин был схвачен на полицией на месте преступления и избит, его соседи в ответ полностью разрушили пять соседних поместий, ломая мебель, поджигая здания и забивая скот. В других случаях были потравлены принадлежащие помещикам пастбища. Сельские забастовки распространились в Юго-Западных и Прибалтийских губерниях. В течение первых месяцев 1905 г. крестьянские действия в значительной степени были прямым и стихийным ответом на нужду и отчаянный недостаток продовольствия, корма и леса во многих крестьянских общинах. Все эти действия были хорошо организованы на местах и обходились без кровопролития.

Правительство реагировало обычными усмирительными мерами: кнутом и пряником. Карательные экспедиции, отправленные в "бунтующие" села, проводили аресты, устраивали порки и накладывали коллективные штрафы. Испробовали также и пряник. Были частично отменены крестьянские недоимки (5 апреля), а направленный губернаторам циркуляр Министерства внутренних дел предписывал "пропагандировать порядок в деревнях" (15 апреля). Было образовано новое министерство (Государственное управление земледелия и землеустройства — ГУЗЗ) и для того, чтобы разобраться в аграрных вопросах, был учрежден специальный комитет. Но все это не положило конец беспорядкам. Их Интенсивность возрастала, достигнув пика в июне. Захваты лесов, столкновений из-за размера арендной платы и случаев поджогов увеличилось, и распростра-

157

нились на новые области среднего Поволжья, Украины и Белоруссии. Захваты пастбищ стали массовыми. Опрос Вольного Экономического Общества свидетельствовал об исключительной солидарности и организованности, проявленной также в ходе этих сельских забастовок. Общины сообща договаривались о единых требованиях и только после этого крестьяне, работающие в окрестных имениях, начинали забастовку. Слуги, конюхи и садовники обычно продолжали свою работу в имении (почти всегда с разрешения общины). Зажиточные крестьяне часто поддерживали своих беднейших соседей, раздавая продовольствие во время забастовки, что увеличивало их шансы на успех. Некоторые крестьяне начали поговаривать о забастовке, как о способе совсем очистить местность от помещиков, обосновывая это тем, что, как только заработная плата станет достаточно высокой, собственники вынуждены будут уйти, продав землю своим соседям-крестьянам.

За пределами Великороссии, в Латвии, первые забастовки батраков, в большинстве своем безземельных, начались в феврале. Всеобщая сельская забастовка началась в июле и продолжалась две недели. Мобильные пикеты приостановили работу в большинстве поместий. Украинские (Спилка) и грузинские социал-демократы были также активны в сельских районах Украины и Грузии. Действовавшие здесь революционные политические партии были более эффективны в селах. В десяти польских привисленских губерниях борьба в сельских районах за землю и повышение заработной платы была не так ярко выражена, но она была обычно связана с национальными требованиями, особенно с требованием придать польскому языку статус официального. Кроме духовенства и некоторых "правых" деятелей, в сельской местности Польши действовала ППС (польская социалистическая партия), она руководила сельскими забастовками (более левая СДКПЛ концентрировала свои силы исключительно в городах). По всей

158

империи увеличилось число сельских конфронтаций, забастовок и бойкотов, проводимых одновременно с демонстрациями, во время которых социалисты из РСДРП, ПСР, ППС, Бунда несли красные флаги и провозглашали политические требования .

В Великороссии вызревало новое явление, особенно, когда дело касалось особых, чисто крестьянских организаций. В мае 1905 г. крестьянское собрание, созванное московским предводителем Дворянства для поддержки военных усилий против Японии, вышло из-под контроля устроителей и его участники решили вместо этого осудить должностных лиц, которые, "начиная от местного полицейского до самих министров... ведут российское государство по неправильному пути и растрачивают деньги, собранные с бедных"24. Они призвали к созданию Всероссийского Крестьянского Союза, первый (и нелегальный) съезд представителей которого собрался в последний день июля 1905 г. с участием делегатов от 25 губерний. Мы обсудим его в §2 данной главы.

В августе 1905 г. накал крестьянского восстания ослаб и к сентябрю достиг минимальной отметки, начиная с февраля 1905 г. — даты его начала. Но все резко изменилось в октябре с началом стачки железнодорожников и последовавшей за ней общенациональной забастовки. В течение четверти века железная дорога и железнодорожная станция все больше становились для деревни основной связью с "большим миром" за ее пределами, а также с русским государством. Она символизировала и то и другое: полностью механизированная, обладавшая машиноподобной точностью, единая и унифицированная, она делала города и столицы доступными для отходников и крестьянских просителей. Внезапная остановка этого механизма по собственной воле занятых на ней рабочих была для крестьян чем-то потрясающим и невероятным. Толпы крестьян собирались на станциях, пристально вглядываясь и комментируя происходящее, подхватывая новости, подбирая листовки и газеты,

159

слушая железнодорожных рабочих, их профсоюзных делегатов и местную радикальную интеллигенцию20. 17 октября был опубликован царский манифест, в котором много говорилось о свободе и ничего — о земле, играющей основную роль в жизни крестьян. Газеты, листовки, письма солдат и рассказы проезжающих были полны новостей и шокирующих идей. Крестьяне повторяли их, пересказывали, ломали над ними голову, приукрашивали и превращали в мифы в каждой деревне, на каждой крестьянской сходке. Местные чиновники выглядели растерянными. Погромы, направленные против евреев и интеллигенции и та роль, которую играла в них полиция, ослабляли влияние чиновничества как символа порядка и поднимали новую волну слухов, например о том, что "будет разрешено" грабить евреев и помещиков в течение трех, но только трех дней.

К октябрю 1905 г. нападения на поместья достигли невиданного масштаба и быстро превратились в их массовые разгромы по всей Черноземной полосе. Это началось в Саратовской, и, несколько позднее, в Черниговской губерниях. Из этих двух эпицентров они распространились подобно лесному пожару несколькими волнами, которые в конце концов встретились, охватив не менее половины европейской части России. Образ лесного пожара хорошо подходит для описаний, приходивших из Саратова, в которых говорилось о красном ночном небе, освещенном пламенем горящих поместий и все новыми огненными точками на горизонте, появляющимися одна за другой. Наблюдатели, находившиеся в городе, определяли каждую по названию поместий, принадлежащих местным дворянам. Эти описания говорили также о вереницах конных повозок, движущихся вдоль багрово-красной линии горизонта: "крестьянская армия возвращается со своих войн"26. Как только в небе появлялось свечение, поднималась одна деревня за другой, крестьяне собирались в колонны и двигались из имения в имение. В течение дня дороги заполнялись

160

экипажами дворян, увозящих их владельцев в города, и кавалерийскими отрядами карателей. Ночь принадлежала крестьянам.

Массовые разрушения поместий не были к тому времени ни "бездумным бунтом", ни актом вандализма. По всей территории, охваченной жакерией, крестьяне заявляли, что их цель — навсегда "выкурить" помещиков и сделать так, чтобы дворянские земли были оставлены крестьянам для владения и обработки. Помещики и их слуги по-прежнему редко подвергались нападениям, но поместья систематически предавались огню. Взгляд из окон губернаторского дворца может как дополнить картину, так и поведать нам кое-что о чувствах, испытываемых местными сановниками и дворянами, которые столкнулись лицом к лицу с крестьянским восстанием. Дочь саратовского губернатора, которому было предначертано судьбой вскоре подняться на самый верх служебной лестницы, М.Бок, урожденная Столыпина, вспоминала об этом так: "Народные бунты в деревнях усиливаются, крестьяне жгут имения помещиков, уничтожают все, что попадается им под руку: библиотеки, картины, фарфор, старинную мебель, и даже скот и урожай. Почти никогда крестьяне ничего не крадут, но ярким пламенем горят помещичьи дома, скотные дворы, сараи, амбары. Рубят в щепки, топчут ногами, ломают и рвут все, что владельцы, в надежде спасти хоть крохи своего имущества, выносят из горящих домов. Проезжая по железной дороге через Саратовскую губернию, можно было видеть из окон вагона ровную степь, освещенную, как горящими факелами, подожженными усадьбами"2'.

К середине ноября 1905 г. волна разрушения имений утихла, отчасти, из-за жестких мер, примененных армией. К концу месяца эта волна поднялась снова и распространилась на новые районы. Захват земли и лесов, забастовки и споры из-за аренды сделались массовыми. Цифры, приведенные Прокоповичем, пока-

161

зывают, что осенью 1905 г. около 1/2 уездов Европейской России были охвачены "беспорядками", в то время как примерно в 1/4 из них были зафиксированы разгромы имений. Правительство докладывало о 2 тыс. разрушенных имениях, оценивая убытки владельцев в 29 млн руб. По подсчетам советских историков, было разрушено около 3 тыс. поместий — 15% общего числа — и оценка окончательных потерь возросла до более, чем 40 млн руб.28 В отдельных районах, которые были центрами аграрных беспорядков, к концу 1905 г. едва ли можно было найти имение, оставленное нетронутым.

Правительство, тонкая прослойка крестьянских активистов и радикальная сельская интеллигенция столкнулись с массовой и стихийной крестьянской войной, направленной против помещиков. Левым нужно было сделать политический выбор, особенно после того, как некоторые сообщения о крестьянских бунтах ясно показали, что крестьянские нападения на поместья к тому времени были смешаны с обычными нападениями на винные лавки, простыми грабежами и антиеврейскими погромами. Появились анекдоты, например, о толпе крестьян, старающихся разделить поровну — клавиша за клавишей — пианино помещика.

Революционное меньшинство делало сейчас все, на что оно было способно, чтобы перевести российскую жакерию в полномасштабную революцию. В конце октября организаторы ПСР в Саратовской губернии, в которой эсеровская организация "Крестьянское братство" была особенно сильной, возглавили восстание в Петровском уезде29. На некоторое время район был захвачен, полиция разоружена и возникли новые революционные власти. Этот акт не смог вызвать всеобщей крестьянской войны, на которую надеялись эсеровские активисты. Доклады участников показывали противоречивость, неопределенность планов и недостаток военного опыта и вооружения. Это означало, что после прибытия регулярных воинских частей вооруженные

162

крестьянские дружины не имели реального шанса на успех, да в действительности и не выказывали особого желания сражаться. Попытка распространить восстание на другие губернии потерпела неудачу. В разных местах было предпринято несколько еще меньших по значению попыток в этом же направлении (одна из них .— местными социал-демократами), но и из этого ничего не получилось30.

Точка зрения большинства крестьянских активистов была лучше всего выражена на съезде Всероссийского Крестьянского Союза, который собрался в последние дни ноября 1905 г. Съезд осудил правительственные репрессии, потребовал демократических свобод и амнистии, но сосредоточил основное внимание на немедленной передаче всей земли в руки крестьян, с упоминанием общенациональной крестьянской забастовки и сельского бойкота как крайних орудий в борьбе за эти цели. Подавляющее большинство участников съезда отказалось поддержать призыв к вооруженному восстанию.

Реакция правительства на крестьянское восстание конца 1905 г. продолжала следовать политике кнута и пряника. С одной стороны, правительственный манифест от 3 ноября окончательно отменил все еще действующие выкупные платежи 1861 г. и пообещал активизировать деятельность Крестьянского банка по расширению земельных наделов бедных крестьян. С другой стороны, репрессии, проведенные одновременно с этими мерами были жесточайшими — настоящая оргия зверств, число жертв которой было необычайно большим, особенно в сравнении со сдержанностью крестьян, которой они явно придерживались при столкновении лицом к лицу с помещиками, чиновниками и солдатами. Приказ Дурново, министра внутренних дел, был "не держать заключенных", а казнить восставших на месте и сжигать их деревни дотла. К этим приказам сверху Добавились пытки, грабежи и насилие со стороны сил

163

порядка, особенно казачьих подразделений, которые они предпринимали по собственной инициативе. Жителей целых деревень часами держали стоя на коленях на снегу и на протяжении многих часов секли без разбора для того, чтобы "преподать им урок". Обычной практикой стала немедленная высылка зачинщиков беспорядков. В этих случаях общинный сход окружался кавалерией, и власти принуждали его угрозами или массовыми порками выносить резолюции о высылке их вожаков. Затем, на глазах у родственников и всей общины, их окружали армейским конвоем, гнали как скот прочь из деревни на ближайшую железнодорожную станцию и увозили на вечную ссылку в Сибирь31. За ними оставались растерянные и обезглавленные крестьянские общины, мгновенно ставшие послушными, чья ненависть была теперь глубоко спрятана за показным раболепием. Когда дело касалось "аграрников" — тех, кто был арестован в связи с аграрными беспорядками, казнили без проволочек32. Власти делали все, что могли, чтобы вогнать в крестьян "страх перед Богом и царем", и в самом деле у тех было достаточно причин для страха. То, что было страшно в самой России, было еще хуже в прибалтийских губерниях. По всей стране репрессии по отношению к крестьянам шли также рука об руку с арестами и заключением в тюрьму сельской интеллигенции. К концу января 1906 г. бунт и любое неповиновение на селе, казалось, были подавлены.

Но теперь революционеры и правительство имели слишком большой опыт, чтобы поверить в то, что крестьянская борьба подошла к концу. Для российских революционеров она все больше становилась последней надеждой. Их силы, действовавшие в городах, были деморализованы после горького поражения зимой 1905—1906 гг. Царская армия оставалась надежной в подавлении бунтов и мятежей. Свои надежды революционеры сейчас все больше и больше связывали с жакерией лета 1906 г., которая могла бы поднять боевой

164

дух в городах и повлиять на солдат, призванных в армию из крестьян. Ожидалось, что следующая стадия революции примет "крестьянскую окраску", говоря словами марксистского писателя того периода33. Находясь по другую сторону баррикад, Витте в донесении царю от 10 января 1906 г. констатировал: "Мне кажется, что проявления революции в городах и в других местах, за исключением сельского движения, к настоящему времени успешно подавлены, и не смогут повториться в той или иной степени... Тем не менее, аграрным беспорядкам не только не положен конец, но они только вступили в первую стадию. Следует ожидать весной их повторения с большей силой, если не будут предприняты достаточные меры"34. После отставки Витте вновь избранный министр внутренних дел Столыпин придерживался того же мнения при определении программы подавления революционной деятельности на 1906 г.35 Оба они оказались правы.

В течение зимы 1905—1906 г. единственными действиями крестьян, о которых сообщала печать, были лесные порубки, но весной 1906 г. вновь началось масштабное крестьянское наступление. К лету по уровню интенсивности оно сравнялось с показателями осени 1905 г. Половина уездов Европейской России снова была в огне. Меньшая активность крестьянских бунтов была в тех районах, где ранее проходили восстания, но в других, например, на Западной Украине, только сейчас началось серьезное наступление крестьян. В условиях упадка городских забастовок и борьбы на этнических перифериях к концу 1905 г. и, в то время, как российский средний класс оказывался все более враждебно настроенным по отношению к революционерам, российское крестьянство практически в одиночку продолжало противостоять значительно усиливавшимся "силам порядка". Даже по словам С.Шестакова — социал-демократического "эксперта" тех дней по крестьянству, который был склонен сильно недооценивать его мощь —

165

к 1906 г. "...рабочие массы города не смогли оказать должного сопротивления усиливавшейся реакции. Лишь одно крестьянство продолжало свою войну за "землю и волю", как умело, как могло"36.

Многие описания новой волны разрушений поместий летом 1906 г. во многом напоминали те, которые были в ноябре 1905 г.: "Громили и жгли ужасно, "до корешка", — как говорят крестьяне. "Паника сделалась всеобщей, защиты никакой, и весь Бобровский уезд жил в такой обстановке в течение двух недель... Картина действительно ужасная: по селам гудит набат, кругом вьются и заволакивают небо густые столбы дыма; ночью всюду на горизонте зарево"3'. Масштаб разрушений был сейчас более скромным (вдвое меньший, чем в 1905 г.) и они были сконцентрированы дальше к югу, особенно много случаев было в Воронежской губернии. Во многих районах основной формой выступления стали сельские забастовки, число которых утроилось по сравнению с осенью 1905 г. Забастовки также распространились на районы, в которых разрушения поместий в 1905 г. были особенно частыми, например, на центральный сельскохозяйственный район. Новая крестьянская тактика была распознана правительством, и оно спешно распространило указ о введении более жестоких наказаний по отношению к организаторам сельских забастовок (15 апреля 1906 г.)38. В то же время наблюдалось значительное число отказов платить арендную плату, а число захватов пастбищной земли достигло уровня осени 1905 г. Число случаев, когда захватывалась и использовалась крестьянами пахотная земля поместий, было невелико, но возрастало.

Созыв I Думы в апреле 1906 г., правительственный отказ рассматривать в ней крестьянские требования земли и последовавший роспуск Думы совпали с растущей интенсивностью крестьянских выступлений. Они достигли пика в июле. К этому времени карательные армейские экспедиции все больше встречали физичес-

166

кое сопротивление крестьян. В различных местах, обычно в ответ на арест или жестокое обращение с соседом, крестьяне собирались по церковному набату, вступая в прямые схватки с "силами порядка". Иногда им даже удавалось одержать верх над небольшими отрядами конной полиции. Отдельные полицейские и солдаты попадали в засады. Было много попыток силой освободить заключенных. Из некоторых районов сообщалось о небольших партизанских отрядах (например, в Вятской губернии), а в Пермской губернии крестьяне оказывали поддержку местным робин-гудам39. В качестве новой меры демонстративного сопротивления, все больше общин принимало резолюции, запрещавшие их членам служить в полиции или сдавать дома в аренду полицейским и их семьям. Записи и отчеты все чаще свидетельствуют об озлобленности крестьян. За лето 1906 г. Веселовский зарегистрировал около 120 случаев столкновений между крестьянами и силами порядка, сопровождавшихся применением насилия, в результате которых около 200 крестьян были убиты и многие сотни ранены40. Зафиксированные им потери полиции и армии включали 33 убитых и 42 тяжелораненых — число не очень большое по сегодняшним меркам, но в 2 раза превышающее число потерь, которые понесли правительственные войска при подавлении Московского восстания в декабре 1905 г.

Это растущее сопротивление силой, которое крестьяне оказывали, в основном, в порядке самозащиты, не смогло, конечно, повлиять на результаты. Имея в своем активе выигранные сражения в городах, подписанный мир с Японией и возвратившуюся с востока армию, быстро подавив или демобилизовав бунтовавшие армейские подразделения и усилив французским займом государственные финансы, власти оказались явными Победителями в битве. Требования Союза Объединенного Дворянства — свежеобразованного профсоюза помещиков — "восстановить порядок на селе" и "проявить

167

бескомпромиссность" в вопросе о земле, все лучше воспринималось властями. Жестокое усмирение деревни продолжалось, и было все меньше попыток успокоить крестьян при помощи "пряника". К концу лета крестьянская борьба опять пошла на убыль. Но и это не было еще концом жакерии. В течение зимы 1906—1907 гг. показатели захвата лесов и сельских забастовок в различных частях России оказались в действительности выше, чем когда-либо прежде для этого времени года. Весной 1907 г. третий год подряд в массовом порядке стали захватываться пастбища. В 1907 г. сообщалось о нескольких случаях разгрома имений на юге. Число поджогов неизвестными лицами, этого основного оружия мести крестьянских общин41 значительно выросло, достигнув пика в 1907 г. К этому времени они были нацелены не только на помещиков, но также и на соседей-крестьян, которые подозревались в содействии полиции. (Были также сожжены дома нескольких кулаков, как и известных радикалов.) Поджоги часто следовали теперь особому сценарию. Решение о них принималось на общинном сходе и затем, при помощи жребия, выбирались исполнители из числа участников схода, в то время, как остальные присутствующие давали клятву не выдавать поджигателей . Летом 1907 г. крестьянская борьба достигла следующего пика, хотя и меньшего, чем в 1906 г. Затем она ослабла и наконец исчезла, или, вернее, вернулась к своему дореволюционному уровню.

Подводя итоги, можно сказать, что в 1905 г. крестьяне России восстали. Их восстание принимало различные формы и продолжалось до 1907 г. Оно явилось важнейшим испытанием для правительства, сильно ослабленного в 1904—1905 гг. внешними и внутренними врагами и имеющего дело со страной, в которой большинство населения составляли крестьяне. Восстание было в конце концов подавлено жестокими карательными методами, применяемыми армией, преимущественно

168

крестьянской по своему социальному происхождению. Все это выглядело так, как если бы вернулись старые времена пугачевщины. Но это не были те старые времена и даже "то же самое" не могло быть тем же самым в новом социальном контексте, с новыми силами на политической сцене. К этому надо добавить еще и другое. Есть нечто глубоко ошибочное в попытке приспособить рассказ о сельской России 1905—1907 гг. к классическому образу жакерии. Крестьяне восстали, и короли наказывали их за неповиновение — до сих пор рассказ как будто бы верен. То же самое можно сказать и о крестьянских колоннах, движущихся по Волжской степи в зареве горящих помещичьих имений. Однако крестьянская атака была исключительно бескровной, и это, учитывая историю других эпох, не может быть объяснено простым добросердечием российских крестьян. Кроме того, крестьянские действия были в заметной степени упорядочены, что совсем не похоже на безумный разгул ненависти и вандализма, который ожидали увидеть враги крестьян, как и те, кто превозносил крестьянскую жакерию. Восставшие также продемонстрировали удивительное единство целей и средств, если принимать во внимание отсутствие общепризнанных лидеров или идеологов, мощной, существующей долгое время организации, единой общепринятой теории переустройства общества и общенациональной системы связи. Крестьянские выступления России оказались непохожими на образ европейской жакерии, оставленный нам ее палачами и хроникерами43. Мы знаем слишком мало о тех ранних временах. Что мы знаем из достаточных свидетельств, так это то, что крестьянское восстание в России в 1905—1907 гг. не было той жакерией, как ее определяют энциклопедии, так и не было "беспощадным" бунтом в описании российских историков. Для ответа на вопросы: "В чем это так?" и "Почему это так?" нужно взглянуть ближе на крестьянскую власть и крестьянскую мечту.

169