Есть у меня знакомый пенсионер. Взяла я над ним шефство человек он одинокий. Хожу раза два в неделю к нему постираю, приберусь, в магазин схожу. Ему не скучно, да и мне есть чем себя занять по вечерам.
Сидим как-то вечером чай пьём, я его и спрашиваю: «Николай Фёдорович, всю жизнь вы водителем проработали, может есть какая интересная история?» А он мне в ответ: «Есть одна страшная история. Ни как из головы не выходит. В последнее время часто её вспоминаю. Думаю зря наверно я тогда «смерть» поколотил. Испугалась наверно. Вот и не идёт за мной – с улыбкой сказал он». И поведал мне историю.
Лет сорок семь назад работал я шофером в совхозе. Грузы всякие возил, а иногда и пассажиров прихватывал: места у нас лесистые, темные, зверья всякого полно, ехать одному под вечер жутковато.
Вот как-то летом возвращаюсь порожняком. Теплынь, ветра нет, за лесом солнце садится — красота, глаз не оторвать! Песни петь хочется. А одному вроде как неинтересно. Думаю, вот бы хорошего попутчика мне для компании. Не успел подумать, гляжу, возле дороги женщина голосует. Конечно, лучше бы это наш брат мужик был, но что уж поделаешь. Торможу, спрашиваю: «Куда, тетенька, на ночь глядя собралась?» А она отвечает: «До Вологды, родных проведать» — «Садись, — говорю. — Песни петь умеешь?» — «А кто ж не умеет. Давай споем».
Посадил я ее в кабину. Поехали, песни поем. Голос у нее больно не обычный. Ей лет шестьдесят, поди, а голосок, словно колокольчик звенит, чистый-чистый, и, главное, слова все знает.
Спрашиваю: «Где петь-то так научилась?» Она смеется. «У людей, — говорит, — и научилась. А ты бы, милок, лучше на дорогу поглядывал. Там перед деревенькой перекресток будет — притормози, мне на минутку сойти нужно».
Тут только я заметил, что уж совсем стемнело. Действительно, за дорогой смотреть пора. Включил фары, поехали молча. Я даже на какое-то время забыл о своей попутчице. Вспомнил, когда перекресток показался. Торможу, поворачиваюсь... Вместо тетки сидит рядом какая-то жуть лохматая. На медведя похожа, только ни глаз, ни носа, ни пасти. Словно туман густой, а из него лапы огромные тянутся и все за шею меня норовят схватить. И вонь по кабине стоит — не продохнуть.
Это я сейчас так спокойно говорю, а тогда от страха чуть не помер. Спасло только, что по привычке достал из-под сиденья монтировку и давай что есть мочи по этой гадости молотить.
Странное дело: бью — рука, как в кисель какой, проваливается. Что-то прохладное, липкое ее обволакивает. Я все молитвы, какие знал, стал вспоминать. Чувствую, сил-то в руке моей вроде прибавляется, а мерзости этой все нипочем: обволакивает меня, душит. Ну, не выдержал я и матюкнулся в сердцах разок-другой. Тут все и пропало. Я аж чуть из кабины не выпал: только замахнулся, эвон как — раз и нет!
Как до дома доехал, не помню. Только сразу к соседской бабке Дуне пошел. И самогон у нее водился, и про такие вещи она все знала. Налила она мне стакан, выслушала и говорит: «Это за тобой, Михаил, твоя смерть приходила. А ты ей от ворот поворот дал. Теперь долго ее не увидишь. Она смелых милует».
Через месяц Николаю Фёдоровичу исполнится 92 года. Всех своих он пережил жену и сына. А свою "смерть", ни как дождаться не может.
Оценили 11 человек
19 кармы