Вынужденный переход на онлайн-образование в школах/вузах мало кого привел в восторг. Разгромная критика сменилась рассуждениями на тему «как нам обустроить дистант» и что взять от него в светлое постковидное будущее. На эти вопросы наш сегодняшний эксперт отвечает афоризмом: «Когда вагоновожатый ищет новые пути, трамвай сходит с рельсов». Наш собеседник — Сергей РУКШИН, народный учитель России, руководитель знаменитого Матцентра (его выпускники — филдсовские лауреаты Григорий Перельман и Станислав Смирнов), профессор Государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. А также член Общественного совета при Министерстве просвещения. В разговоре о том, как сфера образования будет адаптироваться к постпандемической реальности, математик Рукшин пошел «от противного». Рассказал о том, какой адаптации надо опасаться.
— Сергей Евгеньевич, вам на днях студенты-педагоги зачеты на удаленке сдавали. Успешно?
— Некоторые не заслужили зачета даже по меркам коронавирусного времени. Но кому-то повезло: интернет-связь прерывалась, в таких случаях ставить «незачет» было бы аморально. Правда, и школьники, и студенты наловчились симулировать неполадки в скайпе. Но у меня дома Интернет от двух провайдеров, так что я по крайней мере могу отследить, когда врут, что проблемы с сетью у меня.
— Все говорят, чем плохо дистанционное обучение. А что в нем проявилось хорошего и что нужно взять на заметку?
— Первое, что хорошо, — то, что отдельные учителя и мотивированные родители и школьники/студенты проявили героизм и пережили этот период достойно. Второе хорошо — то, что мы узнали, насколько все плохо.
Знаете, врать другим можно, но себе врать, да еще верить в это вранье, нельзя. Опыт дистанционного образования провалился. Оно проявило себя в лучшем случае как эвакогоспиталь, в котором не лечат, а спасают, чтобы не помер сразу. После чего надо уже отправлять в специализированные клиники и выхаживать.
Вот говорят, что генералы всегда готовятся к прошлой войне. Многомиллиардные затраты на онлайн-методики, онлайн-уроки, на создание, как модно говорить, «контента» — все это оказалось пустой болтовней и освоением бюджетов. И не потому, что бесполезно, если нет компьютера и надежного Интернета. А потому, что не создает мотивации. Школьник заходит в Сеть — и невозможно контролировать, слушает он урок или в игрушки играет. Дистанционное образование — это не самостоятельная форма, а дополнительная. Это не «вместо», а «вместе». Безусловно, надо какие-то темы перевести в онлайн. Например, ребенок гораздо лучше запомнит, где на карте России находится такой-то субъект Федерации, если будет не 45 минут про это слушать, а 10 минут поиграет в онлайн-игру, где субъекты как пазл складываются. Но мне не нужна была пандемия, чтобы эти возможности онлайн-обучения обнаружить.
— Подразумевалось, что онлайновое — это возможность, живя в поселке, слушать уроки лучших учителей России и лекции профессуры ведущих вузов…
— Я вам привел в пример школьников, у которых будто бы срывается скайп.
На онлайн-обучение способны только высокомотивированные люди. Их никогда не бывает много. Более того: образование, о чем говорили и Макаренко, и Сухомлинский, на начальном этапе всегда имеет элемент принуждения. Потому что интереснее играть во дворе, чем сидеть в классе.
Когда студент дома смотрит лекцию, исчезает состязательность, у него нет понимания того, что одногруппник Вася учится лучше и надо бы поднапрячься и догнать.
Вот говорят: это не последний вирус, надо быть готовыми к повторениям пандемии. К каким повторениям? Венецианская чума не повторялась, а грипп у нас каждый сезон новый. История показывает, что после страшных эпидемий человечество стремилось знаете к чему? К тому, чтобы вернуться к прежнему образу жизни. Закон Ньютона: в отсутствие действия других сил тело сохраняет состояние прямолинейного равномерного движения. Чтобы это движение изменить, нужна внешняя сила вроде высыхания степей, которое вызвало миграцию тюркских народов и привело к татаро-монгольскому нашествию…
— Угроза болезней — тоже вполне себе внешняя сила.
— А вот тут надо разобраться. Лично у меня опасения, что временные меры очень удобно пролонгировать. Много говорят о том, что «мир не будет прежним», изменятся социальные привычки, ускорится развитие электронной сети услуг… Я вижу во всем этом одно: прекрасную возможность для манипуляции.
— Вас послушать, так сидят заговорщики и строят коварные планы, как пандемию использовать.
— В том, чтобы человечество пошло по пути коллективного электронного сознания, — безусловно, есть интересанты. У одних интересы корыстные, у других просто по недомыслию.
Заказчиками интенсивного перехода в онлайн могут быть и политики, и бизнес-сообщества. Электронная жизнь, несмотря на возможность связать всех со всеми, на самом деле разобщает. Без личного общения не было бы студенческих бунтов в Париже в 1968 году. А представьте, что все сидят по домам и всем обеспечена довольно уютная жизнь — с доставкой еды, с просмотром фильмов…
Это убивает социализацию. А мы как биологический вид выжили не только потому, что передавали друг другу знания, опыт, навыки, но и потому, что передавали эмоции и все то, что в русском языке начинается с приставкой «со»: сочувствие, сострадание, сопереживание, сознание, соболезнование. Это когда кошки скребут на душе и ком в горле стоит, хотя и не тебе плохо.
В «дистанционном» я вижу разобщение, а значит — угрозу биологическому виду. И если речь об образовании, то особенно. Потому что дистант умножает воспитание на ноль. Воспитание не передается ни дистанционно, ни уколами в musculus gluteus, то есть в задницу. Оно передается только от человека к человеку. Ученый воспитывается ученым вроде математика Франсуа Виета, который мог три дня не есть не в силах оторваться от задачи. Хирург воспитывается хирургом на операциях, когда студент чувствует запах крови.
Я считаю, что, говоря об адаптации к новым условиям, нужно обязательно просчитывать плохие сценарии.
— Например?
— Например, что дистант — это, по сути, конец студенчества и научного сообщества. На территорию средневековой Сорбонны не имела права входить парижская полиция — так ковались университетские свободы.
Я опасаюсь, что в региональных вузах не первого ряда перейдут на онлайн-лекции, начитанные учеными столичных вузов, и это приведет к деградации, а потом к распаду региональных вузов. У местного профессора десятилетиями накопленные знания о том, что нужно именно для местных заводов и шахт. Из столичного вуза будут вещать, возможно, более изощренную математику, но какое отношение она имеет к конкретным местным реалиям?
Я опасаюсь, что человечество постепенно подведут к тому, что будет дешевое онлайн-образование низкого качества для всех и дорогое, личностное, очное для элиты.
На нынешней стадии онлайн-образование — это возможность счастливо заблуждаться относительно своих способностей. Как мне сказал один дирижер: профессионал отличается тем, что он знает, чего не может и за что не возьмется. Вот принято ругать Андрея Фурсенко, некогда министра образования, за фразу «задача школы — воспитывать квалифицированного потребителя». У нас любят усекать цитаты. Он говорил о том, что надо взращивать человека, который будет использовать, условно говоря, компьютер не для того чтобы в игрушки играть, а как рабочий инструмент.
— Вас не примиряет с действительностью то, что во всех странах вынужденный переход на дистанционку прошел не блестяще?
— Мне все равно, что там в других странах. Америка потом купит нужных ей готовых специалистов — китайца, индуса, русского. А Россия должна руководствоваться идеологией чучхе. Это я не Северную Корею восхваляю, а сам принцип: во всех ситуациях мы должны быть готовы полагаться только на свои силы.
Если наши спецы уезжают на Запад — я не требую запретить мобильность. Я настаиваю, что мы в таком случае должны готовить больше, чтобы самим оставалось.
Мы ведь продумываем наши стратегические резервы. Так вот образование — это стратегический резерв, и его нужно постоянно восполнять. Образование — это не услуга, это системообразующий институт Российского государства. Оно не только дает навыки и знания, но и делает получающих образование гражданами. Еще один «плохой сценарий»: выход из кризиса всегда таит в себе опасность диктата или как минимум советов непрофессионалов. Герман Греф — эксперт в банковской сфере, но не специалист в области образования, однако, как известно, позволял себе заявлять, что физматшколы нужно закрыть. Бывший зампред правительства страны Ольга Голодец, экономист, говорила, что проблемы в нашем образовании — из-за прямоугольной формы классов.
— В советах непрофессионалов никогда нехватки не было, так что тут ничего нового.
— Новое в том, что, повторю, когда мы разобщены, когда мы сидим по норкам, мы не даем отпор. Это может только общество, социальные группы.
Тот, кто снабжает нас электронными сервисами, получает и возможность решать, что нам предлагать, а что нет. На самоизоляции вы не бродили по рынку между рядов, а заказывали те продукты, которые вам предлагала служба доставки. Я могу себе представить, как ректор вуза, человек на контракте у Минобрнауки, станет внедрять в своем вузе те онлайн-программы, которые ему будут, так сказать, рекомендованы.
Меня встревожила опубликованная в «Санкт-Петербургских ведомостях» статья уважаемого мною директора Эрмитажа Михаила Борисовича Пиотровского, в которой есть такие слова: «Музей существует не для посетителя, а сам для себя, чтобы культурное наследие хранилось. Лишь одна из его функций — что-то показывать людям, самостоятельно решая, что они должны увидеть».
Как директор огромнейшего музея, Михаил Борисович действительно отвечает в первую очередь за его выживание. И эксперту Михаилу Пиотровскому общество может доверить выбор того, что нам показывать, а что хранить в запасниках. Но глобально доверять производителям услуг право решать, что мне предоставлять, а что — нет, я бы не рискнул. Пример того, какой обычно выбор за нас делается, уже есть. Телевидение. Это ширпотреб, за который вы платите деньги как налогоплательщик и тратите время жизни, просматривая телерекламу.
— В июне в Петербурге должна была проходить Международная математическая олимпиада, важнейшее событие — вот как ее адаптировать к новым обстоятельствам?
— Официально «Межнар» перенесен на сентябрь. Мне бы очень хотелось, чтобы все состоялось: Ленинград — Петербург еще никогда не принимал международную олимпиаду.
Но есть очень большие сложности. Министерство мудро (и, честно говоря, безысходно) поступило, признав всех 11-классников, вышедших в финал Всероссийской олимпиады, победителями. И дав им возможность поступать в вузы вне конкурса: они правда заслужили, они безусловно доказали свою мотивацию.
Но, отменив финалы и в 9-10-х классах, министерство попутно лишило нас возможности грамотно формировать сборную страны на международную олимпиаду следующего года. Кандидатов ведь всегда выбирают именно из победителей «Всероса», и уже из них выбирают сильнейших после летних сборов, осенних, декабрьских, после разных международных соревнований. С ними работают в течение года! Сейчас совершенно непонятно, с кем работать. Если про потенциал десятиклассников хоть что-то известно по прежним успехам, то о девятиклассниках, как правило, мы не знаем ничего.
Но это «проблема-2021». А «проблема-2020» в том, что неясно, приедут ли к нам участники из других стран. Вот вы, допустим, живете в Германии и должны отпустить своего одаренного ребенка на олимпиаду в Петербург. И узнаете, что проходить она должна в «Ленэкспо». А сейчас что там? Ковидный госпиталь. Мы его что, весь хлоркой зальем?
Конечно, работа по подготовке ведется, но на нашем, довольно низовом, уровне. А о готовности принять детей должно быть заявлено на высшем уровне. Но министерству пока не до того, оно озабочено ЕГЭ.
— Вы входите в Общественный совет при Минпросвещения. Вот соберется совет когда-нибудь, будете обсуждать образование — чем нужно заняться в первую очередь?
— Качеством очного образования. Нормального, недистанционного.
То же касается образования вузовского: укреплять очное. Особенно в регионах. В гениальном фильме «Председатель» лучший кузнец колхоза собирался уехать в город поступать в институт. Председатель в исполнении Михаила Ульянова спрашивает его: «В какой институт?». Тот мнется: «Порнографический». Ему подсказывают: «Полиграфический». И председатель говорит: «Не отпущу. Потому что тем самым ты говоришь, что любая завалящая судьба в городе выше и лучше, чем то, что ты получаешь здесь».
Ну не едут выпускники московского или петербургского института буровыми мастерами на месторождения! Не едут выпускники столичных педвузов учить в глухую сибирскую деревню! Все программы вроде «Учитель для России», «Земский учитель» не спасают.
У нас из 150 педагогических вузов разрушено больше 100. В Сибири была сильная Новокузнецкая педагогическая академия, ее сделали филиалом Новокузнецкого университета, а затем в этом филиале организовали какие-то другие факультеты… А потом оказалось, что в Кемеровской области не хватает учителей. И решено воссоздать, но уже на базе Кемеровского госуниверситета, вуз для подготовки учителей. «Разрушим до основанья — а затем…»
А вообще, в обычной жизни наша «адаптация» — это сохранение нормальных социальных навыков. Да, в эпоху вируса обнимашки и рукопожатия ушли. Но недавно ко мне приходил бизнесмен и с порога протянул руку, и я ее пожал. Это было знаком того, что наше общение для нас важнее, чем опасения.
Недопустимо, чтобы изоляция осталась с нами и после того, как пик эпидемии пройдет. Даже если этот вирус останется, мы должны соблюдать социальные нормы и привычки человека. А не загнанного в нору зверька.
Автор - Сергей Евгеньевич Рукшин, профессор Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена, кавалер Ордена Почёта, Народный учитель Российской Федерации.
Беседовала Анастасия Долгошева, spbvedomosti.ru
Фото Дмитрия Соколова
Оценили 13 человек
22 кармы