Новичок будет ослеплен красотой девушки. Бывалый прикинет, во сколько ему встанет её охмурить. И только Рабинович по форме ноздрей и разлету бровей определяет, что такую тёщу он не выдержит.
Рабинович поправил амуницию, взглянул по фото тещи и дальше пополз по окопу.
-- Абрам, чего ты пялишься на это фото каждый раз, когда мы идем в бой?
-- Это моя тёща. Перед боем мне страшно, а когда я смотрю на фото моей тёщи, я вспоминаю, как жил с ней три года в однокомнатной квартире, и страх отступает. Сёма, я был в аду! Чего мне бояться???
Знаешь, Сёма, что такое, когда на тебя смотрят яйцеуменьшительным взглядом? Гутта Израилевна смотрела на меня так, будто я лично раскулачил всю деревню её родственников и отправил их в Сибирь. А у неё даже родственников-крестьян никогда не было! У неё папа потомственный настройщик роялей, а мама наводчица на полставки! Моя вина была только в том, что я посмел родиться с базовыми характеристиками гораздо меньше, чем Кейлиного папы - и ростом не вышел, и умом. И как она там мерила мне ум?
Когда мы объявили, что мы поженимся, Гутта Израилевна ядовито сказала: "Сам виноват - нечего было сюда всё время ходить!"
Гутта Израилевна регулярно сама травилась супом, который готовила для меня. Хвала небесам, она была вредной, но забывчивой.
"Зять, это инородное тело в доме!" - такие слова она вышила на подушке и сказала, что это одесский юмор, но я не посоветовал бы этой фразы ни одному юмористу. Я проверял на Дерибасовской, парни ничего не сказали, только сочувственно хлопали по плечу.
Через ширму, посредством которой мы безуспешно старались сделать нам отдельное жильё, я чувствовал, что меня оценивают в самые сокровенные моменты нашей с Кейлой жизни. И оценивают невысоко, так сказать! У меня на почве этого нервяка однажды случилась осечка, так на утро Гутта Израилевна за завтраком травила байки о том, что в Николаеве никак не могут поставить мост, что у пожарных не поднялась лестница во время пожара, что в итальянской Пизе всё время ПАДАЕТ башня. Ну ты подумай, Сёма, каково это?? Какого это соленого бублика она так делала?
Мне всегда казалось, что моя тёща может умереть, захлебнувшись подсолнечным маслом - так быстро она щелкала семечки. Она притащила на кухню большую банку, наклеила на неё бумажку и написала тудой "КОРМ МУЖСКОЙ, ОБЫКНОВЕННЫЙ" и поставила на видное место. Внутрь всегда клала ерунду вроде сухариков с солью и чесноком. Конечно, это такая милая банка, такие милые сухарики. Но вы бы видели её лицо! Мне всегда казалось, что она сможет улыбаться, только если сможет стоять на голове - уголки губ всегда смотрели вниз, как у бульдога.
Когда они с женой куда-то уезжали, Кейла всё удивлялась, а почему я не интересуюсь куда, зачем? Я отвечал, что счастье не спрашивают, откуда оно свалилось, просто радуются.
-- Поэтому, Сёма! Я смотрю на свою тёщу и понимаю, что хуже уже ничего быть и не может, иду в бой и делаю себе защищать Родину. Поэтому я и смотрю на это фото.
Этот диалог имел место быть во время Великой Отечественной Войны. Тот Абрам вернулся домой с орденом и живой.
Но Гутта Израилевна не пережила оккупацию, вместо неё дома осталась только фотография с черной полоской.
Когда Кейла собрала соседей и родню, чтобы вместе вспомнить, какой была Гутта Израилевна, Абрам встал, достал из нагрудного кармана потертое фото и сказал:
-- Спасибо, мама! Ты и сама не знала, как ты помогала мне каждую трудную минуту! - и заплакал.
https://zen.yandex.ru/media/ol...
Оценили 32 человека
66 кармы