Опубликована переписка группы режиссёра Расторгуева с кураторами в Центре управления расследованиями. Я не буду комментировать её содержание, но расскажу о своей работе в ЦАР в апреле 2016 года.
В столице (город Банги) мы жили на охраняемой вилле. Думать, что в ЦАР нет спроса на жильё и можно договориться о скидке, нелепо. Жить иностранцам в ЦАР дорого, поскольку белых там вовсе не мало. И все они — командированные сотрудники гуманитарных миссий, которые не экономят на безопасности.
Людей в камуфляже и с оружием вокруг много. Но снимать их нельзя. И вообще надо опускать камеру при встрече с ними. Это главное, за чем следит наш куратор из ЮНИСЕФ, беспокоясь о нас. Однажды всё-таки мы воспользовались возможностью снять бойцов «Селеки» (читай: вооружённых бандитов).
Рано утром мы с оператором Алексеем Посысаевым вышли из церкви, где жили. Церковь — самое безопасное место для жизни в городе Бамбари на данный момент, несмотря на то что не так давно именно эта церковь была сожжена со всеми людьми, которые хотели в ней укрыться. Церковь «охраняет» самопальный блокпост «Селеки». Мы шапочно знакомы. Они видят, как мы приезжаем и уезжаем в нашу церковь каждый день.
— Месье! Калашников? — показываю на автомат, больше доверяя жестам и улыбке, чем языку. Руссо автомат! I am from Руссия! Фото — me and you? Мерси боку! Сингиля минги! Фильме? Ой, можно?! Мерси боку!
Так мы сняли единственные кадры с вооружёнными бойцами «Селеки», которые вошли в фильм. В момент наших съёмок в уставшей от войны стране перемирие. Надолго ли? Нам рассказывают, что в прошлый раз, когда все тоже думали, что война закончилась, убили таксиста-мусульманина — и бои начались с новой силой. Кажется, что наша сопровождающая Донейг Ле Ду (Donaig Le Du, сотрудница ЮНИСЕФ) не верит в конец войны.
— В этом столкновении нет «плохих парней» и «хороших парней». Те и другие регулярно грабят мирное население: мусульмане — христиан, христиане — мусульман, — рассказывает мне Донейг.
Мы много разговариваем длинными вечерами. Вечера ооочень длинные, потому что рабочий день у нас короткий.
В стране много наркотиков, алкоголя и оружия.
После полудня на улицы лучше не выходить. Вероятность, что ты встретишь вооружённых «плохих парней» под действием сильных наркотиков или алкоголя, приближается к 100%. И ты можешь по каким-то причинам им не понравиться. Лучше не рисковать.
Я в этом убедилась сама, когда мы вели переговоры с одним из командиров «Селеки» в отдалённой деревне. Утром командир был даже галантен и пообещал нам дать интервью в четыре часа дня. Когда мы пришли в четыре, он был не похож на симпатичного мужчину, с которым мы беседовали утром. Его взгляд был затуманен, а руку он держал на кобуре. Наши сопровождающие наскоро раскланялись и быстро нас увели из владений «Селеки». Мы не возражали. Чувство опасности было разлито в воздухе.
По стране передвигаются на самолётах гуманитарных миссий. На этот борт можно приобрети билет, только будучи как-то связанным с ними. Самолёт летит, как маршрутка, облетая все районные центры. Если тебе надо из Бабмари в Банги (около 350 км), придётся пролететь до самой границы с Чадом и совершить несколько посадок, собирая всех представителей ООН, Красного Креста, ЮНИСЕФ...
Дорогами стараются не пользоваться. Они контролируются вооружёнными группировками. На въездах в населённые пункты стоят блокпосты. Сегодня это «Селека». Завтра — «Антибалака». Послезавтра наоборот. На некоторых блокпостах взимают плату со всех приезжающих. Из районного центра до сёл, в которые нам надо, мы передвигаемся на джипах ЮНИСЕФ. Редкие машины, которые здесь встречаешь, принадлежат либо гуманитарным миссиям, либо группировкам. Государство в этой части страны фактически не представлено.
В этом регионе нет ни электричества, ни телефонной связи. Нет общественного транспорта, а частного нет тем более. Больница есть, но ни проточной воды, ни электрогенератора в ней нет. Школы закрыты. Найти учителей невозможно. Банки не работают, и чтобы получить зарплату за месяц, учитель вынужден ехать в столицу. А транспорта нет. Поэтому никто из учителей преподавать в местных школах не желает.
Мы опять живём в церкви. На два часа в день специально для нас включают генератор, чтобы зарядить аккумуляторы.
Нам везёт. Мы снимаем уникальный эпизод. Никто не снимал прежде процесс идентификации детей из действующего формирования «Антибалака». В отличие от членов «Селеки», которые носят военную униформу и вооружены автоматами Калашникова, бойцы «Антибалаки», скорее, похожи на партизан. Даже название формирования переводится «против пуль автомата Калашникова».
На настоящие автоматы у членов «Антибалаки» нет денег. Они пользуются самострелами и мачете. И они искренне убеждены, что невидимы для пуль, поскольку их защищает магия. Насколько амулеты могут противостоять автомату, проверить полностью невозможно. Нет никакой статистики. Никто толком не регистрирует рождение, а смерть тем более. Чтобы не задумываться об этом, все — и взрослые, и дети — перед боем принимают наркотики.
Мы снимаем, как дети «разоружаются» — сдают свои палки и амулеты. Им от 11 до 15. Тогда, в 2016 году, всем казалось, что война закончилась.
Сегодня, читая про подготовку к поездке погибшей съёмочной группы с куратором ЦУР, я не хочу писать какие-либо выводы. Думаю, вы их сделаете сами.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
Оценил 21 человек
33 кармы